Проклятый год

23

Рут не нравилось ощущение неотвратимости, которое охватило ее и усиливалось по мере приближения к домику. Странное настроение объяснялось, по большей части, предвкушением близкой развязки, конфликтом между тревогой и облегчением. К этому примешивалось еще какое-то чувство. Женщина находила в себе все больше общего с Кэмом, таким несчастным и одновременно везучим.

Кто знает — окажись на его месте другой, она, возможно, ощущала бы такое же тихое сочувствие, но замысловатая цепочка событий свела Рут не с кем-либо иным, а с ним. Ее приемный отец назвал бы это провидением. Их судьбу определили обстоятельства, роковые решения и случайности, на которые они не могли повлиять.

— Только не дави на него, — предупредил Кэм Ди-Джея. Рут поспешила ответить первой:

— Ничего-ничего, мы все сделаем, как скажешь.

— Я буду говорить, а вы подыгрывайте.

«При всем при том, — подумала Рут, — последнее слово осталось за слепыми силами природы». Именно они определили конкретное место и время прибытия экспедиции. До начала чумы человечество в своих уютных городах перестало обращать внимание на императивы времен года.

Их встреча не могла состояться зимой.

Весенняя оттепель позволила Кэму и Сойеру пересечь долину, она же сделала возможной посадку шаттла и новую вспышку русско-мусульманской и китайско-индийской войны на другом конце света.

Кэм прихрамывал на правую ногу. У крыльца он остановился и обернулся, преградив дорогу остальным вытянутой рукой, даже не оглянувшись на Ди-Джея, который попытался проскочить мимо него первым. «Погодь!» — бросил Кэм. Он наблюдал за Эрнандесом и двумя медиками, бегущими к домику от грузового самолета. Следом спешили доктор Андерсон, стайка детей и еще несколько солдат.

Ди-Джей возмутился:

— Мы не обязаны…

— Я сказал — погодь!

Покрытое волдырями лицо Кэма ничего не выражало, голос оставался ровным, он лишь чуть-чуть наклонил корпус вперед, но Ди-Джей послушно замолчал и отступил на шаг.

Охранники-морпехи поравнялись с ними, по дороге нечаянно толкнув Тодда. Кэм два-три раза обвел взглядом солдат и наконец опустил руку, пропуская Ди-Джея в дом.

Тишину нарушал лишь стрекот кузнечиков — «тр-тр-тр» — такой же безостановочный, как бег мыслей собравшихся.

«Не человек, а загадка, — подумала Рут. — С Эрнандесом проявил твердость, не уступив его требованию немедленно встретиться с Сойером. Ди-Джея тоже поставил на место. Такой не даст себя в обиду. И в то же время со мной вел себя мягко. Из вежливости или потому что я — женщина? Молод, примерно того же возраста, что и Тодд. Но выжил там, где многие другие сгинули без следа, — с таким жизненным опытом мало что может сравниться».

Год чумы… здесь, на горной вершине, эти слова не казались фальшивыми. Рут вновь ощутила в душе холодную отстраненность. Ей-то грех жаловаться. Странная мысль, если учесть, сколько тягот и смертей она пережила, и все-таки все это время ей действительно сильно везло.

— Майор, — сказал Кэм, когда Эрнандес подбежал с группой солдат, — мы не можем впустить всех.

— Ребята от меня ни на шаг, эрмано, — спокойно возразил Эрнандес.

«Он не первый раз его так называет. Что это значит по-английски — „сэр“, „господин“?» — подумала Рут. Она знала, что «амиго» — это «друг», но посчитала, что майор, даже пытаясь втереться в доверие, предпочел бы более формальное обращение.

С ней командир отряда вел себя точно так же — уверенно и ровно.

Кэм решительно тряхнул головой — «нет».

— Два-три человека, не считая меня, и все. Ни одним больше. Остальные вместе с камерой пусть остаются на улице.

Один из солдат принес записывающую аппаратуру: портативную видеокамеру, еще одну побольше, штатив, пачку беспроводных микрофонов на прищепках, запасные батарейки и кассеты.

Эрнандес быстро смерил Кэма оценивающим взглядом и тоже покачал головой:

— Сожалею, но у меня — приказ.

Пойти на уступки пришлось обоим. Майор настоял на присутствии всех трех научных сотрудников, согласившись оставить солдат за дверью, но сказал, что отправится сам с одной из камер.

Рут проследовала за Кэмом в темную прихожую и оттуда — в ничем не приметную, но чистую гостиную. У дверей спальни юноша движением руки опять остановил спутников и первым шагнул через порог.

За ароматным дымком горящих дров Рут различила вонь давно не мытого тела и кислого пота. Эрнандес поднял видеокамеру — раздался мелодичный звон, — очевидно, проверял кнопку записи. Пять секунд спустя камера опустилась. Ди-Джей, выгнув бровь дугой, озирался по сторонам. Тодд переминался с ноги на ногу, как бегун на старте.

В избушке практически не было мебели: ни дивана, ни стульев — все пустили на дрова. Рут невольно вспомнила свою голую комнату в Тимберлайне. У очага на жестком деревянном полу лежала пара свернутых спальных мешков — явно для детей. На вделанной в стену полке она заметила любительскую радиостанцию.

При виде ее Рут вновь охватила тихая грусть. Густаво мог бы вступить с этими людьми в прямой контакт, если бы следил за любительским радиоэфиром в первые десять дней, когда Кэм пытался выйти на связь. Голос Гуса, возможно, не раз звучал в этом помещении. Но с середины апреля он был занят переговорами с военными, подготовкой к посадке, после чего МКС опустела.

Интересно, чем бы все закончилось, если бы такой разговор состоялся? Совет узнал бы о Сойере с его оборудованием еще до возвращения астронавтов, и посылать Рут с охраной из заговорщиков-спецназовцев не было бы нужды.

Сойер еще мог оказаться в руках совета. Джеймс, конечно, прикроет, скажет Кендриксу, что нанотехнолог занята, если сенатор спросит о ней, погасит расползающиеся слухи. Но «жучки», которыми напичкана лаборатория, рано или поздно засекут пересуды об отсутствующих коллегах. Записи, скорее всего, прослушиваются каждые сутки.

В любую минуту мог поступить новый приказ, информирующий Эрнандеса об изменниках в его окружении.

Кто знает, не отправлен ли вдогонку еще один самолет?

— Ну, что ж, — нарушил ход мыслей Рут голос Кэма. Он взмахнул рукой-клешней. — Можно начинать.

Альберт Сойер больше походил на оплывшую — подтаявшую и скособоченную — свечу, чем на живого человека. Он сидел на кровати, прислонившись к стене, возможно заняв это положение с чужой помощью.

Сойер старался не подавать виду, что ему плохо, но в результате атак наночастиц его мозг потерял управление мышцами правой стороны тела: веко — птозное, щека обвисла, голова клонилась на опавшее плечо. Он сильно исхудал, сохранившаяся плоть облепляла скелет, оставляя глубокие впадины. Если смуглое лицо Кэма казалось обожженным, то более светлая кожа Сойера превратилась в сплошной синяк с выделявшимися на его фоне узлами и бляшками. Волосы на голове, напоминавшей пулю, торчали жидкими клочками.

Хотя Кэм с Морин заранее их подготовили, у Рут перехватило дыхание, а вставший на пороге как вкопанный Тодд, не совладав с собой и зажав рукой нос, толкнул майора локтем.

Охватившее гостей отвращение как в зеркале отразилось на живой половине лица Сойера. Левый глаз расширился, загорелся недобрым внутренним огнем.

— Ты только посмотри на этих гребаных пижонов, — нарочито громко и развязно, нехарактерным для него тоном сказал Кэм. Глаз Сойера дико крутнулся. Его приятель снова заговорил, отвлекая внимание на себя:

— Гребаный маникюр… ты такое когда-нибудь видел?

Сойер пошевелил губами: «Саэньке».

— Да уж, сладенькие… Чуть не в галстуках заявились.

«Кэм ведет свою игру, — догадалась Рут, — нагнетает искусственную враждебность, но ему лучше знать… мы не оставили парню большого выбора, унизив его друга одним нашим видом».

Пусть этот полутруп считает, что утер прибывшим нос. Возможно, потом смягчится и выдаст свою тайну.

Эрнандес, прижав камеру левой рукой к бедру, правой отдал честь.

— Майор Фрэнк Эрнандес, — представился он. — Вторая дивизия корпуса морской пехоты США, командир отряда.

Чуток перестарался, но вышло неплохо. Пусть Сойер почувствует себя важной птицей, увидит, что к нему прислали лучших из лучших.

Даже Ди-Джей вдруг обрел вежливость:

— Меня зовут Дханум…

— Харэ! — Сойер дернулся, закрыв оба глаза. Рут сначала приняла окрик за еще одну искаженную фразу. На самом деле Альберт просто решил отбросить ненужные церемонии. Кэм, видимо, успел доложить, кто к ним явился, и его друг не хотел тратить время на пустяки.

Рут следила за движениями губ Сойера, пытаясь расшифровать срывающиеся с них звуки.

— Йаагу разаота атитео. Акос такисаззаалса…

— Я могу разработать антитело, — перевел Кэм. — «Аркос» так и создавался, как адаптивная матрица.

— Ахха! — прохрипел Сойер, соглашаясь с уточнением. «Аатиная атриса», — повторил он с упрямством трехлетнего ребенка, которому не дают самому рассказать любимую историю.

Кэм послушно повторил: «Адаптивная матрица».

Рут отвела взгляд, внутренне сжавшись от ужаса. Остальные тоже притихли.

Разум Альберта был изувечен не меньше, чем тело.

Он буравил стоявших перед его кроватью людей дерзким, вызывающим взглядом. Кэм сделал жест, словно похлопал по плечу невидимку. Рут села, подогнув колени, на обшарпанный пол, оказавшись ниже кровати. Простой закон психологии — не нависай над собеседником, если не хочешь спровоцировать конфликт. Пусть тот успокоится, увидев, что ему не пытаются возражать. Эрнандес и Тодд последовали ее примеру. Ди-Джей бросил взгляд на Кэма. Юноша по-прежнему стоял. Ученый неохотно присел на корточки.

Сойер еще что-то пробормотал. Кэм озвучил:

— Еще два года, и мы бы нашли лекарство от рака. Или даже быстрее…

Ди-Джей нахмурился:

— Мы это и так уже…

Рут стукнула коллегу костяшками пальцев по ноге. Да, они уже знали об этом, но, видит бог, мешать хвастовству Сойера — не в их интересах. Об «аркосе», например, они ничего раньше не слышали. ФБР сможет вести более направленный поиск, проверить патентные записи, регистры корпораций. Если Сойер выдаст достаточно зацепок, они, возможно, смогут обойтись без его помощи, даже если тот откажется от дальнейшего сотрудничества.

Или не откажется, а просто не сможет… одному богу известно, что творилось с его мозгами.

Сойер, шепелявя, прочитал лекцию о механике наночастиц, то упираясь взглядом в простыни, то с застывшей на искалеченном лице жуткой гримасой озирая присутствующих. Он или не привык к новому состоянию своего тела, или отказывался принять его как данность. Кашель часто прерывал его на середине фразы. Один раз он едва сдержал позыв к рвоте. После каждого приступа кашля Альберт вытирал текущую изо рта слюну локтем здоровой руки и инстинктивно прикрывал губы тыльной стороной ладони. Кэм передавал смысл сказанного с терпением и самоотверженностью, но через некоторое время не выдержал и присел на край кровати, выпрямив больное колено. В его голосе подчас звучала неуверенность, однако технические термины он произносил без малейшей запинки. «С Джеймсом вел диалог Кэм, — догадалась Рут, — сам Сойер, если и присутствовал, вряд ли мог говорить в микрофон».

Она попыталась отыскать в себе такую же симпатию, какую чувствовала к юноше, но Сойер вызывал у нее совершенно иные эмоции. Любой причастный к разработке «аркоса» ученый по определению мог считаться гением, однако отказ назвать адрес лаборатории — непростительный поступок. Рут восприняла его как личную обиду, несмотря на то, что Альберт, вероятно, действовал не вполне осознанно.

В отличие от Кэма, Сойера явно не мучило чувство вины. Остатки его былой личности захлестнула типичная для инвалидов слепая ярость, причем понимание того, как много он потерял в жизни, только усиливало тяжесть физической увечности.

Похожее на хрип восклицание вырывалось у Альберта всякий раз, когда отказывались служить голосовые связки, а также когда Кэм неправильно передавал смысл его слов либо забегал вперед.

Эрнандес снимал разговор мини-камерой, прикрепив ее к туловищу. Угол съемки и сгущавшиеся за квадратным окном сумерки делали картинку никудышной, но хорошая аудиозапись была намного важнее.

Сойер набивал себе цену.

«Чего он хочет? — думала Рут. — Пытается убедить, что он тот, за кого себя выдает, или восстановить в памяти канву событий? А может быть, не дал гостям представиться, чтобы не пришлось обращаться к ним по именам, потому что знает — на кратковременную память уже нельзя положиться? Однако хитрости, чтобы скрывать эту слабость, ему пока хватает».

«Сойер стремится оправдаться!» — дошло до нее.

Альберт дважды обстоятельно разъяснил, что «аркос» создавался для спасения жизней, четыре раза подчеркнул: в утечке прототипа нет его вины.

Сойер напоминал Рут ребенка, который раз за разом повторяет одну и ту же историю, пытаясь превратить вымысел в правду.

Послушав его двадцать минут, она спросила:

— По какой специальности вы работали?

Ученая не знала, как он отреагирует на ее вмешательство, но, заметив в собеседнике первые признаки усталости, начала опасаться, что тот продержит гостей у своей постели всю ночь, так ничего толком и не рассказав. Может быть, зря она остановила Ди-Джея — уж он бы не дал калеке спуску.

— Мой вклад — эффективная репликация, — сообщил Сойер через Кэма. От гордости отекшее, изрытое шрамами лицо Альберта исказилось жуткой гримасой, которую тот, видимо, считал улыбкой.

Оказывается, все просто. Развалины самоуважения окончательно не рухнули только потому, что покоились исключительно на памяти о былых заслугах. И теперь Альберт боялся, что, как только он сдаст свои рабочие записи и оборудование, его отодвинут в сторону, как отработанный материал.

Других козырей у него не осталось.

— Скорость репликации — наша самая серьезная проблема, — заметила Рут. Ей даже не пришлось кривить душой. — Джеймс говорил вам, что у нас есть хороший ключ распознавания? Мы вам его покажем, но нановакцина не будет действовать, если не упростить процесс репликации.

Сойер молча смерил женщину взглядом, как бы оценивая ее искренность. Рут невольно подумала, что он, должно быть, научился хорошо видеть в потемках.

Ди-Джей поерзал на месте, стукнул рукой по полу, привлекая внимание окружающих, и сказал:

— Я считаю — нам стоит переделать тепловой двигатель. Предохранитель не понадобится — это еще один способ убрать лишнюю массу.

Сойер опять улыбнулся. За пятнадцать месяцев он впервые говорил с равными себе. Кэм перевел его тарабарщину на нормальный язык:

— Верно. Однако Фридман добавила предохранитель позже, к тому времени дизайн был уже готов. За основу можно взять первоначальную схему.

— Отлично! — воскликнула Рут. — Это поможет сэкономить несколько дней, а то и недель работы. Сойер обронил еще одну зацепку: кто такая Фридман?

— Мы завтра вылетаем? — передал вопрос Альберта Кэм.

Рут выпрямилась, с трудом сдерживая волнение.

— Да, завтра утром, — ответил Эрнандес.

Сойер удовлетворенно кивнул.

Пауза затянулась. Альберт еще раз вытер рот. Ди-Джей переменил позу на полу.

— Лучше будет, если вы скажете нам, куда лететь, еще сегодня вечером, — предложил Эрнандес.

— Што?

— Нам еще многое надо подготовить.

— Ф Коарадо! — глаза Сойера закатились от отчаяния и гнева. Рут сжала кулаки.

Альберт ожидал, что его переправят на восток. Интересно, почему? Что он надеялся там найти? Безопасность, нормальную еду, постоянный уход медиков — да, но ведь ни один доктор не сможет вернуть его в былое состояние.

Может быть, это и есть истинная причина? Зачем спасать других, если невозможно спастись самому…

Эрнандес не отступал:

— Решение принято. Уговора везти вас сначала в Колорадо не было. Нам приказано не тратить топливо на полеты туда-обратно. Вы обязаны помочь нам эвакуировать все, что представляет ценность.

— Френ фам! Ф Коарадо!

— Они этого не обещали, — осторожно вмешался Кэм. Сойер резко закинул голову назад, отчего все тело выгнулось дугой, и, теряя равновесие, дернул ногой под одеялом. Кэм схватил его за руку и встряхнул:

— Они говорят, что ты должен сначала назвать место.

— Атусси! — прошипел Альберт. — Атусси мя!

Кэм подчинился. Он разжал изуродованные пальцы, отпуская рубашку Альберта, но, внезапно потеряв равновесие, навалился на него своим телом и уперся ладонью в ребра калеки. На первый взгляд — нечаянно, в то же время в жесте проявилось долго сдерживаемое желание положить конец его страданиям. На лице Кэма сразу проступило неприкрытое раскаяние. Он помог Сойеру снова сесть, после того как тот, воя от боли, рухнул на кровать.

Эрнандес вскочил на ноги, оставив камеру на полу, но не стал вмешиваться, заметив, что Кэм склонился над Сойером и принялся, бормоча извинения, поглаживать его бок.

Реакция Альберта озадачила Рут. В ней не было ни злобы, ни смакования собственной власти. Сойер ответил Кэму таким же извиняющимся тоном:

— Нещас, арашо? Нещас.

— Не сейчас, будь по-твоему, — согласился Кэм. Повернувшись к остальным, но не глядя им в глаза, он сказал:

— На сегодня хватит.

…Пир тоже вышел невеселым. Лидвилл прислал свежее мясо — целый продольный отруб с ребрами; судя по размерам — говяжий. Солдаты привезли с собой уголь и высыпали два мешка брикетов на дно широкой пологой ямы. Один запах дыма уже воспринимался как пытка, воскрешая в памяти призраки летних семейных встреч. Когда мясо положили на решетку и опустили ее на угли, пытка стала нестерпимой.

Все, за исключением Сойера, двух санитаров и доктора Андерсона, столпились вокруг кострища. Кэм остался в доме на случай, если Сойер откажется присоединиться к пиршеству. Эрнандес строго-настрого распорядился, чтобы им выделили по порции.

На потемневшем небе показались первые звезды. Тодд сказал, что самая яркая точка — Юпитер. Один из военных возразил, что это Венера. Дети с криками сновали в небольшой толпе. Рут сидела у самого огня, разочарованная и усталая, но голод не позволял отключиться. Лицо обдавало жаром, спина мерзла. Рука в гипсе ныла от боли.

Резкий голос Морин отвлек Рут от скворчащего мяса:

— Вы должны взять нас с собой!

По другую сторону костра Эрнандес тихо разговаривал с капитаном спецназа и двумя пилотами. Морин стояла за его спиной на расстоянии, с которого могла слышать, о чем шла речь.

Майор обернулся, покачал головой:

— У нас нет столько защитных костюмов. И мы не знаем, сколько времени придется провести в зараженной зоне.

— Тогда вернитесь и заберите нас на обратном пути.

— Нам нельзя рисковать, делая еще одну посадку, да и топлива может не хватить.

— Но вы же сели!

Четверо детей с палками-оружием, вертевшиеся среди солдат, притихли и замолчали, застигнутые врасплох порывом Морин. Проталкиваясь между взрослыми, они попятились назад.

— Как вы можете бросить нас одних?!

— Я сожалею. Мы оставим вам как можно больше припасов…

— Как вы можете?!!

Морин сменила тон на более спокойный, и Рут снова уставилась в огонь. Вторая женщина заплакала. Им было невдомек, что жизнь на вершине их горы не в пример лучше, чем в Лидвилле.

У Морин, похоже, сложилось такое же идеалистическое представление о Колорадо, как и у Сойера. Находясь на борту МКС, ученая тоже питала иллюзии на этот счет. Возможно, люди просто не могут жить, не имея надежды, что где-то их ожидает тихая гавань. Рут стало одновременно и грустно, и страшно.

Она закрыла лицо руками, протирая глаза, и в который раз пожалела про себя о том, что судьба не оставила им другого выхода.

Жаркое удалось на славу — поджаренный жирок по краям, но почти сырое мясо у кости. Рут старалась тщательно прожевывать куски, но была не в состоянии сдержаться и ела слишком быстро.

Эрнандес выделил для единственной в отряде женщины отдельную двухместную туристическую палатку с низким куполом. Солдаты установили ее между длинным фюзеляжем С-130 и собственными более крупными палатками.

Рут вымыла лицо и руки над пластмассовым корытом, жалея, что нельзя обнажить торс и протереть губкой шею и подмышки. А еще лучше было бы принять ванну. Но здесь — одни солдаты, уединиться невозможно, а воду отмеряли по чуть-чуть. В отличие от окруженного заснеженными горами Лидвилла, на здешнем обитаемом островке имелись лишь два хилых родничка, один из которых летом пересыхал. Рут слышала, как Морин дважды просила Эрнандеса беречь воду.

Женщина стояла, склонившись над корытом и роняя в него капли. Несмотря на страшную усталость, она пока еще не хотела отправляться на покой, не веря, что сможет заснуть. Местные насекомые — мерзкие, вездесущие, шумные — были сродни ее страхам. Эрнандес передал по радио новые сведения об «аркосе» и Фридман, однако, прежде чем ФБР получит результат, может пройти несколько дней.

Заговор раскроют гораздо раньше.

И даже очень скоро, если Эрнандес упомянул ее имя в своем отчете хотя бы ради похвалы. А что, если уже сегодня вечером? Что тогда? Топливо — на вес золота, повезут ли ее назад? Или одни солдаты начнут стрелять в других?

Рут почувствовала облегчение, когда Кэм постучал по ящику с припасами и крикнул: «Мне нужно с ней поговорить!»

В темноте военные слились в одну неясную массу. По фигуре Кэма скользнули лучи сразу нескольких фонариков. Еще немного, и его завернут обратно. Рут рванулась вперед, крикнув: «Подождите!»

— Я хочу еще раз попробовать разговорить Сойера, — сказал Кэм. — Только ты и я, без посторонних.

— Я тоже с вами, — вынырнув у ее плеча, сказал Ди-Джей.

Кэм покачал головой:

— Тебя не спрашивают.

Несмотря на хромоту, Кэм двигался в темноте так, словно провел в ней всю жизнь. Рут и охрана тыкались белыми лучами фонариков в гладкий асфальт и смотрели под ноги, чтобы не споткнуться. На расстоянии в пятьдесят метров, отделявших избушку от палаток, Кэм быстро оторвался от спутников.

В двух окнах горели фонари — у входа и в комнате Сойера. Кромешная темнота вместо тревоги вызвала у Рут ощущение причастности. Ночью, несмотря на холод, пространство казалось меньшим, чем при свете дня; тьма скрадывала километры пустоты вокруг горной вершины.

До ушей донеслись неясные голоса детей внутри дома, потом мужской бас. Лучи фонарей выхватили из темноты стоящие на крыльце фигуры Кэма и доктора Андерсона. Оба заслонялись от света руками.

— Спасибо! Почему бы вам не подождать снаружи? — предложила Рут двум солдатам.

— Нет, мадам, — покачал головой штаб-сержант Гилбрайд.

— Весь смысл в том, чтобы не вваливаться туда целой толпой…

— Мы подождем за дверью комнаты. Он даже не будет знать, что мы там.

Гилбрайд двинулся вперед, подав знак Кэму, их окатило ярким светом из открывшейся двери. Визитеры вошли гуськом, Рут — между штаб-сержантом и другим солдатом.

Какой приказ отдал Эрнандес своим людям? Не допустить, чтобы местные взяли ее в заложники и вынудили отряд к возвращению в Колорадо? Но ведь Сойер намного ценнее ее. К тому же, обитатели вершины сами сделали все, чтобы тот оказался в распоряжении военных…

Трое мальчишек играли в карты на полу у фонаря — Рут не смогла определить, в какую игру. Среди детей на коленях стоял доктор Андерсон. Кэм провел Рут и морпехов по короткому коридору к другой комнате и остановился.

— У тебя голова вроде бы нормально варит, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. Рут в ответ на комплимент лишь пожала плечами. Кэм шепотом предложил:

— Пофлиртуй с ним.

— Что? А-а, ладно.

Рут несла лэптоп в здоровой руке. Она инстинктивно прикрыла тонким корпусом компьютера грудь и горько улыбнулась, почувствовав раздражение от мысли, что ее, судя по всему, выбрали на эту роль исключительно из-за наличия сисек. Могли бы найти бабу получше.

Кэм не ответил на ее улыбку:

— Я серьезно. Только не перегибай палку — действуй по обстоятельствам.

— Ничего, справлюсь.

В комнате Сойера стояла кислая вонь. Его кишечник не работал как надо и постоянно давал сбои. Доктор Андерсон предупредил, что переваривание плотной пищи отнимало у Альберта почти столько же энергии, сколько поставляла сама еда, перечислил вслух симптомы: жесткий стул, метеоризм, приступы нестерпимой боли. Видимо, Сойер не удержался от соблазна поесть говяжьих ребрышек и теперь страдал от вздутия живота. А может быть, Кэм специально накормил его, чтобы тот помучился и растерял спесь?

Рут никак не могла разобраться в связывавших двух мужчин отношениях. Кто они — братья, враги? Оба одновременно и зависели друг от друга, и соперничали.

— Как ты, приятель? — спросил Кэм. — Теперь получше?

— Не-е… — Сойер лежал на правом, усохшем боку, поджав накрытые одеялом колени. Левая рука, как краб, бегала по матрасу, то замирая, то снова приходя в движение. Веки опущены, вот-вот отключится совсем.

Рут хотелось оказаться подальше от этого места. Она понятия не имела, как себя вести. Гневаться? Упрашивать? Но что они могли предложить Сойеру в его нынешнем состоянии? Ученая с грустью вспомнила Уланова — на станции бедняга целыми днями и неделями пытался заставить ее вернуться к работе, а она лишь глазела в иллюминатор.

Альберт опять сумел преподнести сюрприз. «Пришла?» — спросил он довольно внятно, с почти детской интонацией и оттенком раскаяния.

Если Рут измоталась до предела, то Сойер, будучи намного слабее, должно быть, и вовсе едва дышал. Не иначе, Кэм выжидал момент, готовился…

— Она просила, чтобы ты подробнее рассказал о своих задумках, — произнес он.

— Намно-о-ого подробнее, — кокетливо подхватила Рут, взвешивая на руке лэптоп. — Покажешь, что есть у тебя, — я покажу, что есть у меня.

— Хэ! — неопределенно хрюкнул Сойер, но в то же время попытался вскинуть голову, отчего по мышцам шеи пробежала дрожь, переходящая в конвульсии. Калека с тяжелым вздохом повалился на матрас.

Кэм вернул приятеля в сидячее положение, распутав его бессильные ноги. Альберт вскрикнул от боли. Рут опустилась на колени и занялась компьютером, украдкой наблюдая за ним. Наконец, Сойер угнездился. Жаль только, что Кэм, очевидно по привычке, уложил его на левый бок — Рут предпочла бы во время беседы видеть ту половину лица, в которой еще теплилась жизнь.

Ученая сидела очень близко, но гипс на руке разделял собеседников как стена. Приопущенное веко и оплывшая щека тоже служили своеобразным барьером. «Вот, лучшее из того, что нам удалось сделать», — сказала Рут, положив лэптоп себе на колени.

Первыми шли картинки Вернона — упрощенная последовательность событий, — при виде которых большим шишкам, ничего не смыслящим в науке, полагалось воскликнуть «ух ты!». Четыре квадрата в верхнем ряду и четыре в нижнем — что твои комиксы в воскресном выпуске газеты. На картинках непропорционально большая двухмерная звезда АНЧ «охотника-убийцы» атаковала и кромсала на куски такой же преувеличенно большой крючок «аркоса». Подписи под квадратами были короче десятка слов.

— И фы это испойсуйте? — булькая, произнес Сойер. Кэм машинально воспроизвел:

— И вы это используете?

— Пока лишь проводим испытания. Это не более чем макет. Но фундамент — солидный, мы довели эффективность до пятидесяти восьми процентов. Ключ распознавания несомненно работает.

— Пяэсят фосем — мао.

Рут не столько поняла слова, сколько угадала их смысл по самодовольному тону Сойера.

— Пятьдесят восемь — курам на смех. Но если наши частицы будут действовать быстрее «аркоса», даже высокий коэффициент ошибок не сыграет роли.

Сойер поерзал и снова что-то буркнул. Рут, не разобрав, ощутила досаду — что он сказал: «да», «нет» или что-то еще? И сколько остается недоговоренным, потому что речь дается ему с таким трудом? Рут в поисках поддержки перевела взгляд с искалеченного лица Альберта на Кэма.

Парень им пригодится, надо бы объяснить ему смысл заговора. Без него Сойер может стать неуправляемым, да и во время возможной схватки лишняя пара рук не помешает, но риска — столько же, сколько пользы. Где гарантия, что он тут же не донесет о заговоре Эрнандесу?

Внимательно следивший за ее мимикой Кэм принял взгляд Рут за подсказку.

— Может быть, вместе у вас получится довести показатель до ста процентов? — спросил он Сойера.

— Ахха, — Сойер утвердительно кивнул.

— Я захватила контрольные расчеты и схемы, — поддакнула Рут.

— Тай сюа, — Сойер начал одной рукой шарить по клавишам компьютера. Женщина попыталась помочь, но ей мешал гипс. Кэм тоже протянул руку. Втроем они кое-как водрузили лэптоп на колени инвалида.

Альберт просмотрел подготовленные Верноном данные — диаграммы в поперечном сечении, анализ контрольных испытаний. Пробормотав что-то неопределенное, хлопнул здоровой рукой по постели. Кэм, глядя на экран, перевел рычание Сойера, похоже пытаясь попутно разобраться в терминологии и концепциях:

— Если АНЧ будет находиться внутри организма, этот факт сам по себе должен усилить способность частиц к различению цели. Они начнут накапливаться в тех же местах, что и «аркос», — конечностях, рубцовых тканях.

Рут кивнула, ощущая себя сапером, идущим по минному полю. Спорить опасно. Возьмет и замолчит на неделю, чтобы преподать им урок, — что тогда делать? И все же живые люди — не пустые сосуды. Живой организм, под завязку набитый километрами кровеносных сосудов и тканей, во много раз сложнее любой внешней среды. Система кровообращения, вполне вероятно, доставит нановакцину в места скопления «аркоса», но те частицы, что избегнут встречи с ней, получат возможность беспрепятственно размножаться.

Сойер опередил ее.

— Опасность представляют собой те частицы, которые не достанет вакцина, — передал он через Кэма. — Ваш ключ распознавания хорош, но вам всем придется попотеть еще год, если не больше, чтобы увеличить процент эффективности. Вместо этого мы добавим новый компонент.

— Лишняя масса понизит скорость действия, — вырвалось у Рут прежде, чем она успела опомниться. А ведь только что мысленно обещала не настраивать Альберта против себя…

Но Сойеру выпад даже понравился. Его гортанный смех напоминал кваканье лягушки-быка.

— Саотаэт так саотаэт.

Кэм тряхнул головой:

— Извини, что ты сказал?

— Сао… — начал Сойер, недовольно повышая голос, но Рут закончила вместо него:

— Сработает так сработает. Совершенно согласна.

«Аркос», просыпаясь в организме носителя, выделял крохотное количество тепла — малую долю калории, во время репликации тепла выделялось в семьдесят раз больше. Если модифицировать вакцину так, чтобы наночастицы улавливали этот характерный импульс, и добавить ключ распознавания Рут, то новая частица сможет обнаружить все «аркосы» еще до перехода их в активное состояние. Человек, внутри которого будет происходить такая битва, скорее всего почувствует боль и даже получит некоторые повреждения. Однако нет лучшего способа испытать и довести вакцину до нужной кондиции, чем создание действующего прототипа.

Идея выглядела рискованной и непривычной, зато обещала быстрый результат. Сойер уверял, что это вопрос незначительного изменения интегрального кода. Менять конструкцию не потребуется. Используя лазер для работы в крайней области УФ-спектра, который имелся в лаборатории его научной группы, можно превратить один из портов теплового двигателя в термосенсор. Этот лазер намного превосходил АСМ и электронные микрозонды Лидвилла.

— В Стоктоне было много пожаров, — заметила Рут.

«Сейчас проговорится, — подумала она, — если только ФБР в своем отчете правильно назвало город».

— Что, если от вашей лаборатории ничего не осталось?

Сойер неуклюже повернулся к ней живой половиной лица. Бородавчатые губы растянулись в тонкой, деревянной ухмылке. Он покачал головой с явным удовольствием от того, что мог поправить ее еще раз, и произнес по слогам:

— Са-хра-мен-то. Мы пееэхали ф Сахраменто, том соок четыэ на шессят фосьмой уице.

Дом сорок четыре, шестьдесят восьмая улица!

У Рут от радости перехватило дыхание. Здоровый глаз Сойера наблюдал за ней — внимательно и четко, но с бесконечной усталостью. Она не сумела перехитрить калеку. Тот сам решил выдать секрет, не преминув напоследок еще раз козырнуть обширностью своих познаний.

Сойер не сдался, он просто изменил стратегию. Пробубнив еще десять минут, Альберт заторопился, опасаясь, что не успеет объяснить подробности, прежде чем окончательно откажет тело. Его бормотание превратилось в бессвязный лепет. Он начал терять нить собственных рассуждений, повторялся, хлопал себя рукой по ноге, жмурился и сверлил Рут пронзительным, но постепенно угасающим взглядом.

Напоследок Сойер приберег еще один сюрприз.