Проходная пешка

Глава 1

Эта война и началась-то как-то по-дурацки. Вот, живешь ты в какой-нибудь, прости Господи, Гатчине, работаешь, например, охранником в магазине, и давно тебе на все наплевать. Все у тебя есть, и ничего, в сущности, нету. Живешь спокойно, коптишь себе небо помаленьку. Пиво пару раз в месяц, с друзьями, летом рыбалка, осенью грибы. В отпуск ездишь в Прагу или в Норвегию. Встречаешься с женщиной… иногда. Вместе с ней тебе хорошо, а без нее не хуже… и ей с тобой так же. Ну, в общем — живешь.

А потом в почтовом ящике валяется клочок серовато-желтой бумажки. Повестка. В военкомат, на сборы. Смешно. Какие могут быть сборы, если уже давно в билете написано «не годен к строевой». Опять, наверное, напутали. Да и какие сборы — реформа же давно идет, а тут эта дикость.

Нацепив очки, полез в справочник, набрал номер военкомата. Занято. А мне плевать, погода дерьмо, у женщины ребенок заболел, в телевизоре шлак сплошной. Занято. Интересно, чего на этот раз? Заносили в компьютер дела, «модернизируясь», да потерли данные? Возможно… Как меня два года назад призвали на срочную службу, ага… по достижении призывного возраста. Пришел и сказал им, что рано. Второй раз восемнадцать будет чуть погодя. Занято. Плохо что дождь, и холодно — грибов что-то в этом году и так не густо… О, наконец-то!

Осипший усталый голос на том конце провода не излучал дружелюбия. Ну и ладно. Спокойно изложил ему свою проблему. Голос устало хмыкнул, сказал, что все верно. Я немного растерявшись, зачитал ему статью из билета — тот устало, словно в сотый раз за день, сказал что медкомиссию пройду на месте. И сменился короткими гудками.

Идиотство. Порылся в записной книжке — набрал знакомого в хорошем уже чине… а ведь когда-то… а, хватит ныть! Так…на связи, отлично…

Ответил он радостно, давно не созванивались. Потрепались о том о сем, поделились планами, порадовались… порадовался успехам детей. Потом спросил по делу. Он сразу как-то погрустнел, и сказал что «попробует». И как-то скомкано завершил разговор. Разве сказал, на последок, с каким-то неясным сочувствием «Держись, старик!». Да ладно, чего там. Подумаешь, я и не против, на самом-то деле. Если честно — а я бы, даже… Нет, сейчас конечно уже никуда, но вернуться на немного в прошлое — почему нет? И зарплату мне сохранят, оклад правда… да и чорт с ним, не очень и надо. Не обеднею.

Потом была обычная суета и неразбериха — а я среди этого ностальгировал по ушедшей глупой молодости. Снова в поезд, пьянка, осипший офицер с лицом грешника в аду. Пьяненькие, мы приставали к студенткам, уверяя, что они просто обязаны нас приласкать, так как мы едем а армию — и гордо показывали повестки, призывая проходящего мученика-офицера подтвердить наш статус. Мученик морщился и уходил пить водку малыми дозами. Студентки смеялись, и заявляли, что нам в армии самое место — сбросить лишние килограммы… Потом была какая-то пустая часть с испуганно таращившимися на нас солдатиками. Мы все были за тридцать, а то и под сорок, совсем разные — и не только такие, ну скажем честно — раззвиздяи и голодранцы, как я, но и вполне состоятельные люди, и даже пара «бизнесменов», хоть и мелких. Пожалели откупиться, похоже. Тут началось необычное — вещи собрали, несмотря на бухтеж — у многих с собой были не только дорогие мобильные, но и ноутбуки, опечатали в пакеты, и унесли «на хранение».

Потом был полевой лагерь — где мы все заболели всякими простудами, промокли, и измазались в глине. Медкомиссии так и не было. Странности продолжились — выдали автоматы, старые АК-74. Выдали «насовсем» — и мы и спали с ними. Однако немногие поняли, что это странности — оказалось — много кто и не служил вообще. Это было уже совсем непонятно, так быть не должно. Потом понеслось — привезли патроны, и мы стреляли. В ушах звенело с отвычки, мужики, азартно, как дети, сыпали очередями, а я даже постарался побольше попадать. Кидали учебные гранаты. Даже попробовали пробежать «кросс». И даже пробежали километр… почти половина из нас.

А потом началась война. Когда полковник построил нас, и стал зачитывать, я уже примерно ждал этого. На самом деле. Мысли бродили, правда, такие, что вот полковник вроде и неплохой мужик, но если взять да и ему сейчас башку прострелить — то ничего страшного. А вот генералам — даже хорошо. А вот тем, кто выше — обязательно надо прострелить башку. А вообще и так было все ясно. Давно ясно. Глухие оханья и злые матюги в строю, сжатые на прикладах мокрые от дождя, замерзшие руки, злые лица с глазами обреченных. Нет, мне это не снилось в пророческих кошмарах — но я не удивлялся. И стоя в третьей шеренге, спокойно мог криво улыбнуться в спину товарищу. Нет, не прострелить мне тех голов — а раз так — полковник-то чем виноват?

Прямо с растоптанного в глинистую грязь «плаца» нас погнали к машинам. Выдали снова патроны — в расчете по пять магазинов на каждого. Я попросил у выдававшего под роспись старшины «добавки». Он зло вскинулся, открыл рот… а потом махнул рукой и бросил на стол две пачки. Мы загрузились в Уралы и поехали. Так она глупо началась, эта война.

А закончилась еще глупее.

Несколько дней все был тихо, мы прибыли в какой-то поселок, и околачивали груши на окраине — классическое виноградовское «на… вы тут нужны!». Почти все пришиблено молчали, словно на похоронах, разговаривая вполголоса. Кто-то раздобыл сотовый и скинувшись на Интернет смотрели новости. В новостях про войну говорили много и непонятно, хотя и в первых строках. А потом рассказывали о новых инициативах президента, и о жизни деятелей культуры. Потом про новинки кино и про погоду. Жизнь шла своим чередом, горел лес где-то в Европе, немного затопило Китай, в арабском мире как всегда беспокойно. СовБез ООН по поводу войны выносил какие-то резолюции, и собственно этим вся реакция в мире и ограничилась. А у нас, по крайней мере, по новостям — и вообще никакой реакции не было. Разве про досрочное начало призыва сказали. И какие-то очередные выборы перенесли на весну. Так прошло несколько дней. Потом про нас вспомнили, и снова начались «учения» — бегали в атаку, один раз постреляли, и учились рыть окопы. Вот только никакого азарта не было уже ни у кого. После недели такой жизни всех доселе не служивших прогнали через присягу. После был митинг. Приехало в специально оборудованной машине тело в костюме, нас построили, и тело стало издавать звуки. Я очнулся только от толчка локтем в бок — оказывается, я нервно дергал туда-сюда предохранитель, а он громко щелкает, знаете ли. Наверное, мешал слушать. Тело продолжало что-то хрюкать, а когда началось про патриотизм и «Москва за нами!» — где-то справа сочно чвякнул затвор. Словно звук вырубили, все затихли. Секунды тянулись, потом кто-то из командиров буквально сдернул с машины тело, а перехвативший микрофон толстый дряхлый и седой полковник рыкнул привычное «Равняйсь-смирно!» а потом сказал, что ужин будет «усиленный» и «с согревающим». Кто-то начал, а все остальные поддержали — и мы радостно взревели — ужин с согревающим — это то, что надо!

Утром похмельем почти никто не маялся — сто грамм, да под, чего уж там, хорошую сытную закуску — ниочем совсем. Кто-то, конечно, нашел… но большинство тупо устало за день для всяких глупостей. После подъема хмурые (ха, а вот они-то, похоже, не ограничились стограммами!) офицеры построили нас у машин, проверили все. В машины загрузили охапками гранатометы — ну, кино про Штирлица, где немцы в Берлине на фронт едут, точно. Потом загрузились и мы.

Ехали долго, я задремал. Проснулся от выстрелов, Путаясь в ремнях развалившихся под ноги гранатометов, выскочил-вывалился через борт, по старой памяти тут же отпрыгнул, ляпаясь на пузо, автомат уже в руках. Головная машина лениво дымила черными клубами, наши валялись по неглубокой придорожной канаве, стреляя в недалекий лес, кто-то кричал негромко и протяжно. А из леса сверкали вспышки.

Заняв место в канаве, где и все, перевел предохранитель на одиночные, прицелился. Наши лупили, такое впечатление не глядя, а я все же хотел попасть в эти вспышки. Тем более вспышки не перемещаются, бьют они с одного места. А эти вспышки надо обязательно погасить, ведь это…

Нет, не получается. Не попадаю. Спохватился, проверил — чорт, прицел почему-то на «5». А тут от силы метров двести пятьдесят. Вот так, ну-ка…

Две вспышки я погасил. Подумал, кто там мог быть? — да ведь кому там быть, тоже ведь, точно такие же дурачки… Некогда, потом, потом… вот эта вспышка — судя по характерной звезде и длинным очередям — пулемет. Он засыпал пулями наш правый фланг, но, к счастью, брал высоко — по крайней мере, я четко слышал, стук и цвиканье пуль по машинам. Ну, и славно, что ты такой дурачок. Я тщательно прицелился, и успел еще нажать на спуск.

Белая беззвучная вспышка, и все пропало.

Чорт. Темно как. Ничего не помню. Или… или помню?

Дернулся, хрюкнул от боли… везде, и снова сунулся мордой в землю.

Вспомнил.

…Медленно-медленно попытался привстать на руки. Хрен там. Только поднял голову, опираясь на локти. Где я? Какой-то… сарай, что ли? Интересные дела, откуда… или не все помню? Ощутил себя — нет, вроде все цело. Звон в голове. Постепенно зрение пришло в норму, звон уменьшился немного. Так, что имеем? Сарай… странный какой-то. Непонятный. И, похоже, разваленный. А, точно это остатки сарая, оттого и странный. Или все равно что-то не то? Крыша. Крыша обрушена, просела, и висит краем внутрь, ну, да чего необычного, ерунда. И не такое видали. А вот сама крыша… Солома или тростник, что ли какой. Это где ж меня так угораздило? Что, тут какой культцентр в стиле ретро был? И мы его расхе… Варвары, чего сказать. Ну а другого объяснения и быть не может — нету тут больше такого лет уж наверное сто. Так, а что-то еще меня сбивает с толку… Однако. Вроде… вчера? Или сколько я тут валялся? Ну, в общем. ТОГДА — было серо и пасмурно, дождик только что закончился, я помню, как подскользнулся на раскисшей глине, падая в мокрую канаву. А сейчас — смотри-ка, солнышко жарит… а ведь реально жарит. Вон пробивается сквозь пролом, зайчиками рассыпалось по полу. Пол, кстати, земляной… или цементный? Как будто глиняный, что ли, не пойму. А в солнечных лучах даже пылинки не пляшут, тут все тихо и спокойно, и давно уже.

Но что-то еще не давало покоя. Что-то забытое, нехорошее…

Втянул воздух, снова охнув — или трещина или просто приложило… Чорт. Тут словно и пахнет как-то… нагретыми солнцем землей, травой… летом. Полынью что ли. Припекло, значит — с утра так греет. И что-то еще. Что-то, от чего нервно холодит под сердцем.

Память услужливо выкинула наверх нужное. Давно позабытый год, сложенная артогнем панелька. И…

Медленно повернул голову. Нет, медленно не от боли. Просто не торопясь увидеть, ожидая то, что должно быть.

Кровь. С учетом жары… не специалист я, но сутки от силы. Лужи подсохшей крови, и следы, словно кого-то вытащили отсюда. Двоих, вроде бы. Уже не опасаясь — собственно, понятно, что никого тут нет, перевернулся и сел. Драсьте, приехали.

Узенькое окно было полузавалено обрушившейся крышей, откосы его и пристенок напротив — буквально исклеваны пулями. А под окном несколько гильз. Опа-ньки.

Шевельнулся, стараясь не шуметь, перевалился-переполз к проему. Чорт, ничего не понимаю, где я? Стены сарая вблизи уж точно видно — глинобитные. Ну, известное дело. У нас в Гатчине целый дом такой есть, дворец Приорат. Уникальный, но больше — потому что дворец. Так-то из глинобита даже крепости строили на юге. Про Приорат ходили легенды, что он снаряды и бомбы держал — ну, это бред, ясное дело, но от пуль глинобитные стенки неплохо защищают. Вот и тут, похоже…

Осторожно выглянул в окно. Обломись. Крыша завалилась качественно, ни чорта не видно, только утоптанная сухая земля на несколько метров. Н-да…. Что же тут было? Кого-то из наших прижали, они отстреливались и видать успешно — а потом жахнули с чего-то…. Нет, РПГ мало, будет, а огнемет бы спалил все — вон, солома с крыши сухая какая, хотя вроде и как то ли обмазана, то ли пропитана… но все равно, следов огня нет. На миномет похоже, вроде, или что-то типа того.

Значит, их тут глухануло, а потом… а что потом? В глиняном полу, на засохших лужах, четко видно следы попаданий. Много. Ясно все, чего там. А меня, значит, почему-то не тронули. Или?

Руки стали шарить по телу. Нет, нихрена. Бушлата кстати нет, ну, ясно, мешал наверное. Камуфляж драный словно сотня кошек взбесилась, пояса тоже нет — ни подсумков, ни штыка. Про автомат и думать нечего. Осмотрелся — чисто и пусто, сарай абсолютно пустой вообще. И тех парней, санитаров что ли, или кто меня раненного таскал? — тоже оружия нет. Ничего же не сделать, а без оружия я сейчас в таком состоянии, что меня школьник запинает, не сбив дыхания. Да и пинать, похоже, никто не станет. Сейчас заглянут, увидят что жив — и контрольнут очередью или если пижоны — гренкой. Чорт, как тоскливо-то… да еще день такой, жаркий. Неохота-то как.

А, может — все же — не сразу? Может — в плен возьмут? Ну, в общем, чего бы там и нет, в конце концов — что мне та война… А с другой стороны — та или не та… а в предатели лезть самому…Мелькнула мысль — а почему в предатели, если тебе эта война не нужна? И тут же сам себе ответил — а потому что если сам не против в плен — значит предатель, сам себя предал. Соберись, сука, и если уж суждено сдохнуть — сдохни как хотя бы внешне подобает мужику. В конце-концов, пожил уже немало, и не плохо. Хотя и не хорошо.

…А с другой стороны — что ты теряешь?

Эта мысль снова вернула в норму. Хренушки, не дождетесь. Под лежачий камень мы всегда успеем. А все же чувствую себя все лучше, звона все меньше в голове — вы, твари, еще успеете пожалеть, что не прикончили меня сразу. И за этих парней мне ответите, пусть я их и не знал.

Злость успокоила. Еще раз осмотрелся — нет, ничего. Отломать с остатков крыши какую-нибудь деревяху — только нашумлю, а это без надобности. Пошарил тихонько рукой под окном — собрал с десяток гильз. Присмотрелся… что за чорт?

Пошарил по карманам машинально — о, чудо! — очки целы. Очки у меня еще деда, старинные, в тоненькой под золото оправе. Когда пришлось завести очки, зашел в «Оптику», посмотрел, да и вышел. Нет, не денег пожалел — пожалел денег на такое тратить. Ну, неприятно сознавать себя ущербным, ага, не привык к этому. Ходил и мучался, а потом, случайно, разбирая какой-то хлам, нашел. И пришлись впору — и более того, хотя им лет с полсотни минимум — никто не понял, и еще интересовались, почем такой дизайн. Отвечал, что подарили. А тут вишь ты — все в клочья, вся грудь и руки в кровище засохшей и копоти — а они целы. Нацепил на нос, посмотрел еще разок, внимательно.

Ни чорта не пойму. Гильзы свежие, латунные. Вроде как от ПК или там СВД. Но что-то не то. Закраина какая-то толстоватая, то-то и на ощупь непривычно, и капсюль больно уж здоровый, и сама гильза… ну, какая-то не такая. Калибр вроде нормальный. По длине — почти такая как и надо, но вроде чуть короче все же, и поуже, не такая пузатая. А главное — плечики поположе, чуть ли не совсем плавный переход. Нет, непонятная гильза. Не к СВД. Посмотрел донышко еще раз — клейма непонятные. То есть понятные, но не знакомые. Цифра сверху, две снизу. И кривоватые какие-то цифры, как кустарно набитые. Нюхнул — и запах не тот. Так охотничьи патроны пахнут некоторые.

Ага. Это что же выходит? Это значит наоборот, кто-то из местных, с охотничьим против наших? Ну, тогда понятно. Наверное, какое-то импортное ружье, с такими вот патронами. А наши их значит… ну, и правильно. А я? А меня, походу тут оставили. То ли решили, что помер, то ли…. Ну, собственно, всяко бывает. Не буду пока обижаться — может, они рядом где, просто там мне не место. Но, дятлы, автомат-то могли бы и оставить. Хотя бывает что другим нужнее… ладно! Разберемся.

Прислушался еще раз — нет, снаружи тихо. Значит, пора явить себя миру. Не забывая об осторожности, но и залеживаться тут не след. Ух. Ну, до чего же жарко сегодня, а! Прямо летняя жара. Бабье лето началось, не иначе.

Перебрался к двери, привстал, полусогнувшись под остатками крыши. Вроде, нормальное самочувствие, не тошнит, не кружится голова. Ну… Толкнул дверь, не подалась, толкнул сильнее, пошла…

Вывалился наружу, в абсолютно неуместные в средней полосе осенью жару и ослепительное солнце, и вдыхая какой-то дикий совершенно, травяно-пряный, терпких, летний нагретый воздух, заморгал глазами, ослепнув после темного сарая.

Наконец зрение вернулось, и я смог осмотреться. Осмотрелся. Потом еще раз. Протер глаза, и снова осмотрелся. Хлопнул себя по щеке, голова исправно отозвалась звоном. Навесил сам себе слегонца в скулу — не, не сон.

Присел, опершись спиной о косяк, и изрек негромко:

— Нихера себе…