Принцип неопределенности

18. Лабиринт

Никогда не пей эту гадость. Привыкнешь, и жизнь твоя не будет стоить ломаного цента.

Человек с бульвара Капуцинов

«Они перевозили всё что угодно от квадратных свиней до антигравитационного пива… Но теперь у них груз крупных проблем»

(Тэглайн: «Космические дальнобойщики»)

Музыка:

Sixteen Tons by Tennessee ernie Ford

Мастер - Лабиринт

Ostfront - Denkelied

Я также не преминул воспользоваться появившейся связью и задал так сильно тревожащий вопрос единственному человеку, который мне мог на него ответить. Все-таки кого еще спрашивать про такую штуку, как «обман разума», как не джедая. Благо, Реван сам дал мне координаты для связи.

Раньше преступления совершались в темных переулках, ибо там не разглядеть лиц грабителей. Теперь почти не осталось неосвещенных мест, но есть анонимный голонет – место для деклассированных элементов, криптоанархистов, нацистов и просто тех, кто не любит, когда посторонние суют нос в твои письма. Там встречаются преступники, чтобы обсудить свои темные делишки, те, кто считаются преступниками и не менее оно популярно и у шпионов и даже «хороших» парней.

И Реван дал мне адрес именно в популярнейшем из множества предельно анонимных мессенджеров, «живущих» во мраке шифрованных сообщений, в глубокой тени ложных адресов и темных безднах виртуальных машин. Поэтому я и не опасался того, что он сможет найти мое местоположение на безграничной карте Галактики.

Я уже собрался уходить из бара, как на коммуникаторе загорелось ответное сообщение – не прошло и получаса, как он ответил, выслав заодно свою половинку несимметричного ключа. Уважая наше неприкосновенное право на приватность.

– Обман разума? Можно конкретнее? А то под этим могут пониматься примерно тысяча различных техник. И я бы настоятельно рекомендовал тебе не пытаться разбираться в этом самостоятельно. Могу объяснить почему. – Р.

Он как обычно ведом духом просвещения, что же – я воспользуюсь этим – решил я.

– Мне пытались промыть мозги. Джедай, если конкретнее. – О.

Изобразим жертву. Хотя вряд ли я выдавлю хоть каплю сочувствия у этого куска гранита. Кого я обманываю? Мы достаточно хорошо понимаем друг друга.

– Как именно? Даже это можно сделать несколькими способами. Это не учитывая того, что каждый джедай и его техники, как следствие из этого – уникальны. Хотя и входят в определенные рамки классификаций. – Р.

– Скажем так. Я неожиданно для себя понял, что думаю несколько иначе, и у меня проявляются достаточно безосновательные мысли. Но вовремя спохватился. – О.

– Ясно. Я понял, что ты имеешь в виду. Самый известный, эффективный, но сложный и вместе с тем самый сомнительный способ. – Р.

– А в чем его сомнительность? – О.

– Как ни странно все те «чудеса», которые создают, обращаясь к «Силе» никак не отменяют законов природы работающих все прочее время. Хотя это как раз ни разу ни странно. Мысли не приходят в голову просто так. Решения не принимаются беспричинно. Мозги – сложный, но механизм… и не менее точный, чем атомные часы. – Р.

Я его понял. Так полно, что мне чуть стало не по себе, хотя я и понимаю, что жизнь и смерть - лишь иллюзии порождаемые верой человека во что-то неизменное. Все мы – отчасти «корабль Тесея». В действительности нет строгих границ – есть лишь вечное изменение, но принять его совершаемое насильно и от неуважаемой стороны – не в моих силах.

Между жизнью и смерть не пролегает, как это кажется на первый взгляд граница строгая и четкая, словно между плотно притертыми камнями древнеегипетской гробницы царя, бывшего богом. Плитами столь сплоченными и сомкнутыми, что между ними не вставить и опасной бритвы испачканной в венозной крови – которой только что эту границу прочертили. Напротив – она изломана, как линия берега у плещущего о берег реальности фантасмагорического океана Хаоса, а местами и вовсе им размыта. Мне столь не ясно, где начинается смерть и заканчивается жизнь – настолько, что задаешься вопросом о глупости самих этих слов.

– Хатт! Я, кажется, понял, что ты хочешь мне сказать. И мне это уже не нравится. – О. Написал я в сообщении.

– Верно. Всякое новое решение принимается, сверяясь с той картой синаптических связей, которые сформировались в прошлом – когда всему, что регистрировал твой мозг, давалась эмоциональная оценка. «Плохо» и «Хорошо». Отталкиваясь от самых первых оценок, полученных еще в младенчестве, а затем построенных на них более сложных конструкциях. Которые на понятиях: «тепло» и «холодно», «сыто» и «голодно» как на благодатной почве проросли уже в абстрактные величины. Так формируется тщательно отлаженная система по принятию решений. Впрочем, она хрупкая – ее несложно сломать парой таблеток или уколов.

Ты постоянно делаешь оценки – формируя новый опыт, который проявит себя позже. Всякое новое действие происходит с оглядкой на то, что происходило с тобой в прошлом. И не изменив этих оценок, сделанных в прошлом, никак нельзя заставить тебя беспричинно изменить свое поведение «сейчас» . В этот момент. Поэтому такой обман разума – не что иное, как его перестройка.

– То есть такое вмешательство, изменяет мои прошлые оценки. Результат мышления и опыта в прошлом. Не слишком ли это круто? – О.

Я впал в замешательство от той космической по сложности задачей, решаемой усилием воли и примитивным жестом.

– Не самая простая задача. Это похоже на получение воображаемого опыта - создание воображаемой картины, которая получает эмоциональную оценку. И опыт виртуальный откладывается так же, как и реальный. Укрепляя те или иные реакции. Но это происходит не «изнутри» как при обычной работе головного мозга, а привносится в него извне. Изменяя личность того, кому «промывают» мозги. – Р.

– Крайне механистично. И жутко как отблеск солнца на клинке палача. – О.

– Чем дольше изучаешь, как работают искусственные нейросети, тем яснее становится устройство органических. И тем менее величественным кажется свое собственное место в этом мире. Но это вовсе не повод бросить изучение искусственных интеллектов. Вернувшись в плен мистического мира и неточных слов, его описывающих. – Р.

– Твой профиль. Я помню. – О.

– Но возникает риск стирания границ между человеком и ИскИном… это неизбежный результат изучения того, что есть человек. В лице аморального исследователя это может привести к растворению вместе с тем и любых рамок и норм, уважения к чужой жизни, как к чему-то священному. А всякий адекватный исследователь, если он настоящий ученый – аморален, как и наука вообще. Поэтому не столь много джедаев разделяют мои увлечения. Но это позволяет делать определенные выводы, до которых всем прочим не дойти никогда. – Р.

– В итоге ты можешь сказать, что это попросту убийство одной личности и замена ее другой. – О.

– Про это я и писал, когда упомянул «сомнительность». При наличии самой личности, конечно же. А то, как правило, те, с кем это легко проходит, не имеют ни интеллекта, ни аналитического мышления – личность? Ее тут просто нет. – Р.

– А другие техники? Менее «сомнительные»? – О.

– Можно «перехватить» сознание «жертвы», управляя её Силой. Не так, чтобы она пришла к необходимости что-то сказать или сделать самостоятельно, а управляя ей, словно безвольной марионеткой. Но «жертва» может со временем понять, что с ней произошло нечто странное. Если в ней проснется ее воля. Или если ее не заставили это забыть – что нисколько не проще. Но это, как не странно считается более темной техникой Силы, поскольку несет насильственный характер и налет принуждения, доминирования даже. – Р.

– Какое чудное лицемерие! – О. Восхитился я.

– Но сложный путь работает не с каждым. Только если человек или иной разумный привык верить тому, что ему говорят. Если у него нет четкой цели и планов. Особенно хорошо это работает с теми, кто никогда не задумывался, откуда берутся его мысли, с тем, кто не имеет привычки анализировать свое собственное внутренне состояние. С другой стороны трудно переубедить фанатика в вопросах его веры. Но умелый джедай может изменить, исказить эти убеждения так, что они станут не защитой, а уязвимостью.

Простой же путь уместен с каждым. Но чем лучше защита разума, тем больше в нем насилия. – Р.

– Путь Насилия или путь Обмана. – О.

– Можно и так сказать. Но обман разума не ограничен одним «убеждением». – Р.

– Можно, например, сделать так, чтобы никто не запоминал твоего лица. – О.

Вспомнил я то наваждение, что скрывало Ревана от посторонних взглядов.

– Не самая простая задача. – Р.

– Но у тебя получается. Я, во всяком случае, не запомнил. – О.

– Так-то меня вообще не должны были замечать. На сознательном уровне – увидел, обошел, и только. Функция сознания должна была обходить сам факт моего существования. И замечать, только если это было нужно мне. Почти никогда, то есть.

С точки зрения нейрофизиологии сигнал идет от сетчатки по зрительному нерву в зрительную кору головного мозга. Но с помощью Силы воспринимать образы и информацию можно не обращаясь к природным периферийным устройствам ввода данных. Как под дозой ЛСД. Отчасти Сила похожа на воздействие галлюциногенов. Можно и передавать такие образы также напрямую. Или не дать случиться естественному процессу. – Р.

– То есть на тебя могут смотреть и не видеть? «Невидимость» в некотором роде. – О.

– Да, будут не замечать. Человек будет слышать, но не будет слушать. Будет взирать, но не будет видеть. Или напротив - думать, что ты в другом месте. Это уже «иллюзия». Многие способности Силы кажутся почти фантастическими. И это все только пока «обман разума».

– А если будут смотреть на тебя через камеру? – О.

– Но ведь смотреть будет разумный? – Р.

– Понял. Все равно ничего не увидит, поскольку воздействие – в итоге все равно на мозги. Но как насчет расстояния? – О.

– Расстояние и время не столь важны для Силы. Даже голография сделанная в такой момент может спустя годы не потерять своего свойства – на нее будут смотреть но того, что на ней, замечать не будут. – Р.

– Это… поразительно! – О.

– Еще бы. Но единицы в Ордене способны на такое. Как правило, те, кто занимается только этим и достаточно долго. И это делается очень аккуратно. – Р.

– Но ты-то вряд ли занимаешься этим долго. – О.

– Твоя правда. – Р.

– А можно защитить кого-нибудь от такого обмана разума? – О.

– Это не проще, чем совершить само воздействие на разум. Распространенное заблуждение, будто защита легче нападения. Если такое воздействие не подействовало не только на тебя – значит, этот кто-то тоже не прост. – Р.

– Вот оно как. Но меня поражает твоя откровенность. – О.

– А меня твоя наивность – в отношении к своим возможностям. Ты дошел бы до этого через пару дней самостоятельно. Но я, зато, могу предупредить тебя, что попытка научиться этому самостоятельно закончится психиатрической больницей полной умалишенных, которым ты неумело пытался перекроить мозги. Если имеешь дело с упертыми личностями, есть риск создать такое противоречие установок, что это сведет фанатика с ума. Или можно запросто раздробить слабую личность на части – как итог – диссоциативное расстройство идентичности. Падших джедаев не просто так окружали компании маниакальных психопатов и шизофреников. Но зная тебя – ты скорее воспримешь это как убийство. И не мне указывать тебе, совершать подобное или нет. – Р.

Затем Реван на десяток минут перестал писать. Затем пришло сообщение:

– Я ненадолго отойду. Дела. – Р.

Я задержался в этом заведении, постепенно забивающемся людьми и нелюдями, возвращавшимися со смены. Смотря за тем, как они занимаю свободное место, я понял, что хозяин заведения оставил его ровно столько, сколько нужно, намеренно создавая тесноту. В основном посетители обсуждали некие рабочие моменты и баб. Самих баб было мало. Зашел в заведение иторианец, что само по себе было необычно в таком месте.

Карты? Карты я трогать не собирался. А вот сыграть в рулетку… Почему-бы и нет?

Я подошел к автомату для регистрации на игру, но был неприятно удивлен. Наличность он не принимал, питаясь только банковскими картами. И требовал подтверждения совершеннолетия по паспорту. И по какому именно законодательству он это делал, я мог только догадываться. И неизбежно «фиксируя» меня при этом. Черт, черт! В этом мире нигде не скрыться от слежки. Старший брат следит за тобой.

– Прямо таки у меня такой богатый выбор? – О.

Написал я между тем Ревану. Спустя пять минут он ответил.

– В действительности да. Ты сам решаешь, что делать и куда идти. В известной мере «сам». Но не удивляйся, если наши пути пересекутся. Следи за тем, куда ступаешь. – Р.

– Ты и сам бы следил за тем, что говоришь. – О.

– Что ты хочешь сказать этим? – Р.

– Только то, что адекватный человек даже зная, что радуга – простое разложение спектра светила не перестанет ей любоваться. Или зная о том, что человек отличается от бактерии только тем, что сложнее ее, а от дроида – тем, что его нейросеть развивается в других начальных условиях и на другой аппаратной реализации не обнулит тем самым ценность человеческой жизни. Твое мышление мне понятно… по той причине, что я сам не вижу сакральной ценности в человеческой жизни. Или в существовании разумной жизни вообще. Но тебя от меня отличают только правила, которые надо исполнять. У меня их меньше. – О.

– Хочешь сказать, что я считаю, что убивать нехорошо только потому, что так принято в обществе? Это объективное знание – как и о том, что нет понятий «хорошо» и «плохо». Среднестатистическое отвращение к убийству – работа естественного отбора. Ну и что? Да, есть правила и я их исполняю. Они разумны и обоснованы. Полезны для гармоничного развития общества разумных существ. И убивать неразумно и неэтично, без должной на это причины. – Р.

Я мысленно усмехнулся.

– И опять ни слова о морали или чудовищности убийства невинных. – О.

– По той причине, что их не бывает. А мораль – относительна и изменчива. – Р.

– Я не психиатр, но вряд ли ошибусь, если скажу, что ты отчасти психопат? – О.

– Не совсем. Скорее у меня снижена эмпатия, и окситоцин не в пределах «нормы» но до клинического диагноза мне далеко. И это хорошо мне известно. Я в должной мере осведомлен о своих недостатках. – Р.

– А твой Орден? – О.

– Они далеки от научных терминов. – Р.

– Я все не пойму, зачем тебе было нужно давать мне адрес. Простой интерес? Любопытство? – О.

– В том числе. – Р.

– В этом не мог не быть еще какой-нибудь умысел. Кстати, пока ты еще на связи. Почему в Галактике так фанатично борются с любым производством боевых дроидов? Это же невероятно выгодно! Я видел цены на протокольников – вряд ли цены на машины для убийства будут выше. – О.

– Фактор нестабильности. – Р.

– Понятно. Чтобы начать войну достаточно будет вложить денег в это «предприятие», если сочтешь его самоокупаемым. С разумными же так не пройдет – надо нагнетать военную истерию, вести пропаганду, всячески готовить общество к войне. – О.

– А это легко заметить еще на ранних этапах. Такая система достаточно управляема. Если ты за этим следишь – особенно. Поэтому союз Ордена и комиссии по искусственному интеллекту неслучаен. – Р.

– И ты так легко вскрываешь эти карты? – О.

– А что я должен сказать? Что сети заговора Ордена оплели галактику, и он повсеместно на ключевых позициях втайне управляет Галактикой? Что Канцлер – говорящая голова Ордена джедаев? Что джедаи боятся дроидов, поскольку не в силах запустить свои наглые руки в их головы? – Р.

– Я так похож на сторонника теории заговоров? Хотя этот «чудесный обман разума» и позволяет об этом задуматься. – О.

– В отношении Сенаторов Республики его применять нельзя. Да и не выйдет с большинством. В итоге вылетишь из Ордена, как болванка из рельсового орудия.

И ты должен понимать, что мы один из множества механизмов со своей оригинальной ролью. Достаточно крупный, но не обладающий подавляющей значимостью. Один из множества симбионтов в галактике. Мы считаем свою зависимость от Сената, к примеру, вполне естественным компромиссом. Но в ответ, зная о наших связях, нас не боятся. Это важно. Страх разъединяет, создает барьеры. Из-за него начинаются войны на пустом месте. Действия одной стороны, продиктованные страхом порождают страх ответный, и завершается это бойней. Пусть это в природе большинства разумных, но мы не идиоты у прилавка продуктового магазина, всегда считающие слово «натуральный» синонимом слову «хороший». – Р.

– Меня бы не устроило такое положение, как у вас. Разумеется, на вашем месте. – О.

– Стремление к самодостаточности и единоличной власти равносильно желанию начать войну со всем прочим миром. И неизбежно приведет к конфликту. – Р.

– И все же если ты не скажешь, почему тебе так важно так долго болтать с контрабандистом, я обижусь и больше с тобой не свяжусь. – О.

– Апатрос. – Р.

Прощай анонимность!

– Но как? – О.

– Помнишь, ты спрашивал, почему я так враждебно настроен против хаотичности этого мира? Точнее, только намеревался спросить, но это не столь важно. – Р.

– Точно. Мы тогда не договорили. – О.

– У меня в моем коммуникаторе настоящий генератор случайных чисел. – Р.

Я вспомнил увесистый гаджет, который был у него в руках.

– Вспомнил. Массивная штуковина – О.

– Так вот – он выдает двоичные числа на основе квантовых измерений иона иттербия, который может находиться либо на высоком, либо на низком энергетическом уровне. Но ничто не мешает взломать мне мой собственный шифр – как и любой другой «не взламываемый» согласно математическим законам криптографический алгоритм. Профессиональный секрет, но я могу взломать практически любой код за пару минут. – Р.

– Это УЖЕ не профессиональный секрет. – О.

– Вопрос времени. Я знаю, что ты узнал бы это чуть позже. Чувство тайны, готовой ей перестать быть мне знакомо. Я же играю на опережение. – Р.

– И типа, вызываешь чувство доверия. Я все никак не пойму, манипулируешь ты мной или этот диалог тебе интересен. – О.

– Интереснее будет… если ты сам решишь это для себя. – Р.

– Согласен. – О.

– Но вот в чем дело. Ты думаешь, что я все еще должен быть уверен в случайной, «хаотической» природе мира? Что, имея такой опыт, я не буду в этом сомневаться? – Р.

– Это переворачивает все верх дном. Но мне требуется это обдумать. – О.

– И я чую, что это закончится очень плохо. – Р.

– Что? – О.

– То, что начинается на этой планете. Хотя крепость уже пала – мы просто еще не увидели ее руины. Но учитывая некоторые факты, о которых ты сам еще не имеешь никакого представления, я не могу осуждать тебя даже заранее. – Р.

– В любом случае, я буду действовать, как привык – решать проблемы по ходу их поступления. – О.

– Удачи. – Р.

Это издевка такая? «Удачи». От джедая.

Пока я ходил, место мое заняли и я, не найдя другого, сел за почти пустующий столик за которым расположился иномирянин. Совершенно случайно. В этот момент вся эта огромная галактика показалась мне очень и очень тесной.

Вы можете терпеть наличие иторианцев рядом при одном условии, - готовьтесь терпеть вонь соединений серы, непрерывно создаваемую их пищеварительной системой. То, что места рядом было незаняты было неслучайно – терпение черта далеко не каждого.

– Разрешите поинтересоваться? Вы из того звездолета, что совершил аварийную посадку? – спросил он меня своим протяжным голосом. Еще немного и я привыкну к множеству акцентов и извращенных способов извлекать на свет звуки. Он был чем-то недоволен и пил студенистую жидкость, с резким химическим запахом.

– Это так очевидно?

– Я абсолютно уверен, что ранее вас здесь не видел. А у меня очень хорошая память.

– Вы правы.

– О вашем корабле уже судачит половина колонии. А другая половина не делает это, только оттого что еще не слышала об этом происшествии.

– Приятно то, что мы внесли разнообразие в этот сумрачный мир. Здесь и вправду нет ничего кроме этой шахты?

– Официально нет. Рудодобыча внешнего кольца полагает, что это единственно поселение здесь. – все так же недовольно сказал он.

– И ей не нужно знать иное, верно? – улыбнулся я.

– Нет, это не так. Что привело вас сюда? – полюбопытствовал иторианец.

– Пираты, – это не было секретом.

– Отчасти вы сами виноваты в этом, – совершенно нахально сказал он.

Я выразил недоумение, ожидая разъяснения столь необычной позиции.

– Вы те, кто зовут себя «вольными торговцами» и летаете, где вам вздумается. И в итоге покидаете охраняемые маршруты. Итог закономерен.

– Иначе говоря, из одного страха быть ограбленным нужно позволить пиратам ограничить свою свободу передвижения? – сказал я, поражаясь такой извращенной логике.

– Ваша свобода ничем не ограниченна. Летайте между цивилизованными планетами и возите легальные грузы. И вам ничего не будет угрожать.

Я рассмеялся. Мне неожиданно надоело вести бесполезные споры.

– Спасибо за ценное мнение, но у меня дела.

Работа не могла ждать. Необходимо хотя бы выявить все повреждения и инвентаризировать элементы пригодные к ремонту.

Выйдя на посадочное поле я застегнул дыхательную маску. Ветер гонял серую пыль под ногами, небо озаряли вспышки северного сияния. На посадочное поле из серого же неба стремительно опускался корабль-коробка, из которого валил жирный черный дым. Он со звоном впечатался в дюракрит. Я поморщился от гулкого удара металла о камень. Присмотревшись, я заметил, что один из отсеков корабля был вырван с корнем, да и вообще корабль выглядел, как раздолбанное корыто. Наш – по сравнению с этим и не пострадал вовсе.

Какова вероятность посадки двух поврежденных кораблей в одном пустынном мире в пределах нескольких часов? Мала. Но не меньше, чем жителю Земли оказаться в галактике Звездных войн – так я скоро совсем разучусь удивляться. Хотя впечатлительность – и удел ничтожеств, как считал один упрямый материалист, c которым я согласен и во многом другом.

Потратив достаточно времени на ревизию и смотря графики напряжений в силовых конструкциях, построенных тензометрами, я поразился тому, насколько прочен корабль мон-каламари. В отличии от человека сводившего все к двусторонней симметрии и квадрату, как геометрической фигуре, земноводные придерживались осевой симметрии и из всех геометрических форм все же имеющих углы, выделяли равносторонний треугольник и его производные. Несмотря на то, что сами были созданы природой по известному принципу двухсторонней симметрии, а не радиальной. Возможно, они в родстве с морскими звездами и это старательно скрывают?

Так, или иначе, читать сборочный чертеж, размеры и базы в котором были проставлены по иной системе восприятия – настоящая пытка. Или извращенная тренировка моего пространственного воображения, уже и без того искалеченного принципами гиперпространственной навигации.

В трюме были не только раскиданные как попало слитки платины. Гравицикл, приобретенный некогда мной за гроши у какого-то нищего на дне Корусканта, развалился на множество обломков, лежащих то тут, то там. Его компактный термоядерный реактор был расколочен ударами плотного металла. Одев рабочий комбинезон с противорадиационным щитом, и вооружившись радиометром, я пришел к печальному выводу, что мощность эффективной дозы в двадцать милизиверт в час не полезна для здоровья. Погрузив загрязненный радионуклидами хлам на лэндспидер, я вывез его на помойку. Лэндспидер, знакомый мне еще по Коррибану хранился в специальном ящике, и в отличии от гравицикла был в прекрасном состояний. Что с этой, сравнимой с утюгом по технологическим стандартам Галактики, тачкой может случиться?

Свалка располагалась в пятидесяти километрах от шахты. Помойка была стихийной, и отчитываться о вывозе мусора никому не надо было. Остатки и мелкие элементы вплоть до самой микроскопической пыли удалял старательный T2 – ему не престало бояться гаммы и беты. Отмыв пенистым дезактивирующим составом стенки трюма, дроид снизил мощность дозы в трюме до менее чем одного микрозиверта в час. С этим можно было смириться, если в нем не жить.

Да и в самом корабле фон после тех обстрелов вырос как минимум втрое – надо было вырезать покореженные и облученные элементы конструкции – именно они и создавали такой фон. Но самой большой проблемой были изотопы – альфа излучатели. Те, которыми можно было еще и надышаться. Не корабль, а радиоактивная помойка. Я вовсе не радиофоб, но пределы прочности своего организма знаю. Хотя саркому тут победили почти также давно, как и оспу, но нарушать нормы радиационной безопасности я не намерен.

Закончив, тем не менее, стохастически опасную работу, я лег спать. На борту не было строгого суточного распорядка. Не было ни отбоя, ни подъема, столь необходимых на корабле, несущемся сквозь мглу космоса, не озаряемую ни рассветом, ни истаивающим светом заката. А рваный ритм путешествий и периоды бездействия, проводимые в гипере, и вовсе растирали такие понятия, как день и ночь до однородной консистенции.

По «утру» я встретил Травера, торчавшего в кают-компании и бесцельно рассматривавшего голограмму нашего соседа по дюракритовому полю.

– Ну и днище же, – сказал Травер.

– Узнаешь судно?

– Это корыто собрано где-то на внешнем кольце. Возможно, его собрала криворукая саранча на Джеанозисе. Из положительных качеств имеет только цену. Миллион кредитов за новое судно с грузоподъемностью в сотню тонн, – он зевнул. – Лучше курить спайс в порту, чем летать на этом говне. Твоя судьба будет решена в первую же встречу с пиратами. Или во время неизбежной аварии. То, что оно вообще село это не иначе как чудо, свидетельствующее о божественном вмешательстве, – он медленно и лениво изобразил левой рукой какой-то, несомненно, религиозный символ.

– Им повезло меньше, чем нам, – сказал я, смотря на черные от копоти двигатели. Судя по всему, били именно по ним. И то, что они вернулись сюда, говорило о том, что пираты таки своего добились.

– Не предполагаешь, чем они тут занимаются? Здесь не заработать ни на чем, кроме перевозок и снабжения.

– Кортозис, – я пожал плечами.

– Я тоже так думаю, – кивнул Травер. – Но его вывозят на большом охраняемом судне. Раз в месяц. Правда, время вылета и прилета всегда несколько случайны – обычная практика на внешнем кольце.

– Дела идут неважно. Я думаю, часть груза идет мимо официальной статистики.

– И я так думаю, – кивнул довольно капитан. – На этом можно заработать, это поразительно ценный материал.

– И привлекает пиратов, – я указал на то, что стало с неудачливым судном.

– Это урод в семье звездолетов, – сказал он презрительно. – У нас же намного более приличное судно.

– Способное сейчас работать только внутрисистемным транспортом, – не смог я не съехидничать.

– Я думаю, что навикомп у этих неудачников может быть цел.

– Без него они здесь надолго, – заметил я со злорадством. Не одним нам здесь торчать.

– И с ним им грозит длительный ремонт.

– Решай сам, – я не силен в переговорах.

– Сначала мы сходим на прием к владыке Апатроса.

– И каков его официальный титул? – спросил я.

– Начальник шахты, – улыбнулся капитан.

***

Мы стояли около двери, ведшей в кабинет этого самого начальника шахты. Вход загораживал мужик поперек себя шире. Одетый, как на битву, он угловатым и жестким смотрелся в опрятном коридоре административного здания. Его рука лежала на рукояти длинного, как оглобля и слегка кривого меча. Холодный взгляд пробивался через забрало, - полупрозрачную тонкую пластину с голографическим индикатором, закрывавшую все лицо. Он, верно, был, как в кабине истребителя. Электроника дополняла его чувства, не давая застать его врасплох. На руках были закреплены элементы экзоскелета, а кисти, шейный отдел, часть корпуса, левое плечо, правое бедро и левую же голень прикрывали толстые и грубые бронепластины, как у немецкого ландскнехта с цвайхандером. Одна из них была сильно смята. Асимметрия эта явно была неспроста.

Сила, да и здравый смысл подсказывали, что между тем моментом, когда он извлечет свой меч из ножен и тем, когда наши изрубленные на части тела попадают на пол, заливая его кровью, пройдет пара мгновений. Этот тип с лицом матёрого уголовника, которому глотки резать также привычно, как дышать, внимательно следил за нами.

– Стойте здесь, – сказал он басом. Куда уж грознее.

Мой меч, как и прилагаемый к нему опыт казались мне жалкими в сравнении с этим человеком, всю жизнь учившимся убивать. Да и не только учившимся.

– Сдайте ваше оружие, – потребовал он.

– Всё? – спросил Травер.

Опасаться сейчас за свою жизнь не надо, если нас и решат убить, то не здесь. А если и решат, то вряд ли оружие поможет.

– Всё. Все. Вот в эту коробку, – он указал на ящик.

Травер начал избавляться от вооружения. Полетело в ящик все. Почти все. Кроме одного бруска пластической взрывчатки с неметаллическим взрывателем. Лежал этот кусок, напоминавший хозяйственное мыло, у Травера вместо карт для пазаака. Нейла оставила в поясе гарроту. В ящик было уложено всего пять единиц стрелкового оружия и целый кухонный набор. Достаточно чтобы переснять «Убить Билла».

Затем он обыскал нас вручную, заодно облапав Нейлу. В процессе чего достал из моей куртки заточенное стило, а у Травера извлек кусок взрывчатки, не найдя лишь одну удавку. Жуткое оружие имело виброгенератор – одно легкое движение и тонкая струна застрянет между позвонками.

– Теперь можете идти, – и зашел за нами следом.

Во главе стола сидел гладко выбритый человек в идеальном, с иголочки костюме, какие носят политики и бизнесмены в Корусанте.

– Халса, можешь не смущать этих космолетчиков?

– Они не сдали все оружие, – пробасил он.

– Что хорошо говорит о них. Оставь нас. Ты их нервируешь.

– Да. Как будет угодно, – он вышел.

– Я приветствую вас на этой планете. Мое имя Куан Сенд. Я слышал о несчастии, которому вы подверглись. Сочувствую вашему горю, – без какого либо сочувствия в голосе сказал начальник шахты.

– Я капитан Травер Последний. Благодарю за искреннее сочувствие, – таким же тоном ответил Травер.

– Вас не тревожит вопрос, почему ваш корабль без номера не был зарегистрирован и осмотрен, как подозрительное судно?

– Потому что нас тут никогда и не было? – в ответ спросил его Травер.

– Правильный ответ. Мы можем помочь друг другу. Судно снабжения прибудет через сорок дней, а не через тридцать, как ожидалось, – он встал и подошел к окну, закрытому толстыми панелями транспарстила. Наверняка бронированными. – Но столь редкая и ценная запчасть, как навикомп может прибыть и раньше. Скажем через две недели. Или если мы придем к взаимопониманию, то может найтись и быстрее. Я могу это устроить. По-дружески.

– Это было бы просто отлично.

– А вы могли бы оказать мне ответную услугу. Так сказать, по вашему профилю.

– Перевозки? – Травер победно улыбнулся.

– Да, именно так. Ваши коллеги не справились с простейшей задачей, – разочарованно сказал он.

– На такой шаланде немудрено. Я не могу назвать коллегами таких неудачников.

– У вас, несомненно, первоклассное судно, вы можете не опасаться того, с чем они столкнулись. И я могу рассчитывать на то, что груз не пострадает.

– Неужели наши «коллеги» спасли свои шкуры ценой груза? – спросил с издевкой Травер.

– Это не важно. Для вас. А им еще предстоит отработать долги в шахте, – он улыбнулся – вполне возможно нелицемерно, я уловил от него почти садистское наслаждение этим фактом. Прочие его мысли и намерения вились столь плотным и сложным клубком, что я и не пытался их распутать. Похоже, лгать и лицедействовать он умел даже мысленно. Понять где ложь, а где нет, я не смог.

– Столь ценный груз, что им не хватило корабля?

– Я не стал покупать их корыто. А той тоненькой стопки кредитов, что они выручили, сдав его на запчасти им не хватило, – рассказал нам о печальной судьбе контрабандистов Куан Сенд.

– Мне интересно это предложение. Но бесплатно я не работаю, – сказал Травер.

– Четыреста тысяч кредитов. Двадцать тонн груза до этого места, – он передал капитану чип данных.

– Я согласен на полмиллиона. Люблю ровные цифры… и у меня хорошее судно, - безопасность транспортировки тоже стоит денег. И да, сегодня я обдумаю это, завтра же я скажу, хочу ли я туда лететь.

Куан задумался ненадолго, затем небрежно кивнул.

– Да… размышляйте над этим, день на этой планете пройдет быстро. Я бы не стал отказываться. Полмиллиона будет справедливой оплатой, если вы за это возьметесь. Скажем двести тысяч вперед, вам же нужна починка? И триста по завершению работы.

– Я обмозгую предложение. Но торопиться не буду.

– Халса. – сказал Куан. В по-спартански пустой кабинет вошел телохранитель, – проводи гостей до выхода

– Да, конечно.

Он с презрением смотрел, как мы разбираем свое оружие. Я засунул свой ножик для сыра за пояс. Теперь он перестал придавать мне уверенности – я чувствовал себя с ним уже неуютно.

***

Сидя на корабле, я открыл электронный каталог местной сети голонета. Не было никакой необходимости бродить по обшарпанным магазинам и общаться с продавцами. То, что можно было приобрести на этой планете, было доступно по мановению нескольких клавиш. Все, что можно было купить легально.

Я с трудом убедил Травера купить весь необходимый расходный материал на месте и не трогать ЗИП. Он на то и ЗИП, чтобы всегда лежать в полном комплекте на борту.

Осмотрев корабль еще раз, и изучив графики напряжений, построенных во время боя, я нашел все же маленькую, но коварную выбоину. Один из элементов каркаса был по касательной задет попаданием пирата. Совсем немного, но в будущем именно отсюда могла пойти роковая трещина, - начало конца корабля. Изготовленный из сплава на основе титана содержавшего половину таблицы Менделеева, прошедший совершенную термообработку и объемную гравитационную ковку, он выдерживал все те перегрузки, какие требовал торопливый разум человека.

Другое дело, что силовой набор состоял из самых различных материалов – от знакомых мне композитов с углеродными нановолокнами до уже не совсем обычных волокон из сплавов редкоземельных металлов с астрономическими величинами предельных напряжений. Встречались и материалы с модифицированными свойствами – физическая природа этих явлений мне была не ясна. Или же лежала, как всегда, в использовании гиперпространственных технологий.

Были и вполне привычные металлические детали. Другое дело, что металлы эти были или гомогенными структурами, выращенными в условиях управляемой гравитации и тепловых потоков, не имеющие зернистой структуры. Или имеющие сложную заданную структуру, представляющие по сути биметалический композит. Вроде пластали или дюрастали – основного корабельного строительного материала. Единственным недостатком которого была недостаточная коррозионная стойкость. И сложные процессы их обработки. Подобное разнообразие делало и без того неудобный в обслуживании корабль еще менее ремонтопригодным.

За мелкие царапины остального набора я не переживал – по большей части он был не из монолитного метала, а композитным. Повреждение части армирующих волокон было не страшно – в отличие от имеющего зернистую структуру металла, композиту совершенно не грозило распространение трещин. Да и усталостных разрушений он не боялся. Вот она причина столетних сроков службы звездолетов. Но не везде его можно было применять – особенно там, где тяжелые агрегаты корабля соединялись с его каркасом.

Ремонт остальных элементов корабля был прост. Одно вытащить, другое поставить. Крутить болты и гайки. Менять кабеля и провода.

А вот эти материалы надо либо варить в бескислородной атмосфере и выдерживать строгий температурный режим. Либо допечатывать молекулярной «сваркой». Либо ставить заплатки и укрепления на места повреждений, соблюдая сложную технологию.

Никто на нашем корабле еще и не обладал необходимой квалификацией – даже T2-B3 – «Железяка», как я называл дроида-астромеха, не мог сделать всех операций, да и на корабле не было подходящих для этого инструментов.

С Железякой вообще все было сложно – теоретически дроид мог вообще все, что угодно. Но для этого на него надо было установить все лицензионные пакеты навыков и умений, расширяющие его возможности. А стоили они в полном комплекте дороже самого дроида в несколько раз. Со скидкой можно было приобрести набор умений, нужных для того или иного корабля или даже его части, если на корабле астродроидов много и их роли различны. Некоторые программы частные лица приобрести не могли – связанные в том числе со взломом сетей и кодировок.

Производители астроидроидов, да и других сложных интеллектуальных дроидов зарабатывали бОльшие деньги не на самой их продаже, а на обновлении и актуализации их программного обеспечения. Разумеется, существовал и рынок нелицензионных прошивок для нейроядер, но их устанавливать можно было, во-первых на свой страх и риск. Заканчивалось это тем, что дроиды начинали не просто вести себя странно, а представлять риск для хозяина и даже подчас забывать законы Айзека. А во-вторых, в таком случае терялась гарантия и возможность приобретать лицензионные пакеты.

Оставив решать вопрос, где достать нужное оборудование Траверу, я занялся подбором навикомпа взамен разрушенного.

Всего во всей колоссальных размеров Галактике, - во всяком случае, ее известной части, их производило двенадцать корпораций. У меня все больше складывалось впечатление, что если неожиданно изъять из Галактики пару десятков ее планет, то она погрузится в технологический мрак и на тысячи лет погрязнет в техническом варварстве.

То, как устроены машины – знает ничтожное меньшинство. Машины и роботы, искусственный интеллект – для большинства данность. И сложившаяся ситуация устраивает всех. В известном твилекском смысле слова.

Промышленная революция породила всеобщее пусть и начальное, но техническое образование, спадание скорости технического развития его ликвидировало. Так для ускорения машины в динамике нужны дополнительные лошадиные силы – для езды же с включенным круиз-контролем в аэродинамически совершенном автомобиле их нужно намного меньше. Даже на этой планете, где основное предприятие – шахта, у тех, кого я видел в баре, технические специальности были у едва десятой части.

Большинство из известных мне крупных корпораций создававших все то, что я вижу вокруг – от вилки до звездолета, существовали уже не одну тысячу лет и альтернатив им не предвиделось. Для того, чтобы достичь того же научно-технического уровня, что и у них, потребовались бы такие колоссальные денежные и интеллектуальные вливания, что они никогда бы себя не окупили. Организовать компанию, как сотня ангелов расположившуюся на острие технологического прогресса – почти невозможно. Вторичный и третичный рынок технологий, использование готовых и не самых совершенных конструкций – удел всей прочей галактики, поскольку с высотой пирамиды ширится ее основание.

В целом разумная цивилизация давно уже едва ползла по верху S-образной кривой технологического развития, лениво ожидая революционных открытий.

Таких понятий, как фундаментальная наука, система государственного высшего образования или Академия наук в масштабах всей Республики не существовало. Этим занимались только частные корпорации, спонсирующие образование, или и вовсе готовя кадры только для себя. Из-за этого получить в частном порядке достойное инженерное образование, в котором бы тебя научили не только эксплуатации, но и проектированию чего-нибудь вроде космического корабля было не легче, чем укусить себя за локоть.

С одной стороны это логично, - кому это нужно, тот этим и занимается. Производительность труда достигла при этом такого уровня, что в пятидесяти звездных системах производилось половина промышленных товаров всей галактики. При этом технологическая стагнация, на мой взгляд, была связанна с технологическим тупиком и отсутствием инноваций.

Инновации и модернизации… Первый реактивный двигатель, пошедший в серию - «Юмо-04», приводивший в движение мессершмитты, и современные двигатели истребителей по сложности - это земля и небо. Разница между жаропрочными сталями лопаток первых ступеней турбины Юмо и современными монокристаллическими лопатками из сплавов с включением рения с интерспирационным охлаждением огромна. Как и между их системами управления. К их производству подключены тысячи технологий, сложнейшие производственные цепи, и ради чего все это? Энергия сгораемого керосина стала использоваться в два раза лучше. Да и удельная тяга выросла в десяток раз. И что с того? Потолок технологии – керосин и термодинамический цикл остались неизменными. Каждый новый шаг и технологическое решение дает все меньший прирост эффективности по отношению к затраченным усилиям.

По сравнению с лошадью дизельный двигатель – это инновация, но все последующие его усовершенствования – это модернизация. Каждый следующий процент КПД дается все с большими затратами, но ни изменяемая геометрия крыльчатки турбокомпрессора, ни его электрический привод, ни прочие «инновации», уже не дадут никакого значимого эффекта. Число циклов ограниченно и даже упершись в теоретические пределы их КПД из углеводородного топлива нельзя выжать больше теплоты его сгорания.

Мир изменяют именно инновациями, а не бесконечными модернизациями.

И Галактика застыла из-за их отсутствия. Находясь в некоем научном тупике, мало смысла разрабатывать и созидать что-то новое. Учитывая сложность и вылизанность конструкций это требует титанических усилий и затрат сравнимых с бюджетами секторов Республики. Это окупит себя только при огромной серии, а всё из-за крайне малого превосходства над предыдущими моделями. Поэтому космические корабли добираются до серии тогда, когда при сравнимой стоимости новые проекты хоть как-то заметно начинают превосходить их предшественников. Иначе говоря, раз эдак в сто лет и по большим праздникам.

Поэтому прогресс вперед могли двигать только корпорации планетарных масштабов, вроде верфей Куата или Центральных Галактических Систем. Те, кто имеют средства для воплощения новых рискованных идей в жизнь. При этом они не спешат делиться ими друг с другом. Это обесценило бы вложенные усилия – поэтому разработка, к примеру, новых более удобных унитазов ведется в атмосфере секретности как у Манхэттенского проекта. Неудивительно, что некоторые открытия и достижения, способные дать синергетический эффект пылятся в архивах враждующих корпораций. И обратный инжиниринг тут не везде уместен.

Фундаментальные исследования гиперпространства и подключение к практическому использованию четвертой координаты давно витает в умах ученых. Но это также требует невиданного до того финансирования без гарантированной прибыли по их итогу. Поэтому витать оно такими темпами будет еще тысячу-другую лет. Или десяток. А хатты предпочитают разведывать свое пространство только в двух координатах, зато глубоко – благодаря этому имея преимущество в своем родном болоте.

Республика же не намерена удовлетворять любопытство ученых за свой счет. Сенат не выделит и гроша на аналог БАКа или ИТЭРа, если это не пахнет наживой. Да и никто другой не решается на такой безответный подвиг.

При этом образование ей рассматривается, как способ воспитания, а не как методика подготовки будущих специалистов, решающих вопросы народного хозяйства. Я человек хоть и не советский, но далек от понимания таких идей.

С другой стороны не будь между государствами величайшей конкуренции и военной гонки, то нужно было бы это им? Чтобы выиграть уже технологическую гонку? Но на горизонте Галактики не маячила и она.

Будучи ближе к нашим бантам… Из этих двенадцати производителей навикомпов одиннадцать были республиканскими. И в их цену входили налоги и акцизы не менее величественные, чем на табак. Хорошо, что на их корпусах не писали «Путешествия убивают». Продукция двенадцатого производителя могла бы стоить и дешевле, но цену выравнивала пошлина. А контрабандисты не спешили прийти нам на помощь.

Из представленной продукции не все эти ящики подходили по габаритам, производительности или цене. На этом экономить я не стал, мне же им и пользоваться. Составив список подходящих моделей, я скинул его капитану. Тот через Куана должен был договориться о поставке.

Нехватку болтов и гаек почти решил Травер, «найдя» все необходимое на шахте. То, что они были не космических стандартов, его волновало мало. После того, как их я испытал их с помощью дроида погрузчика на прочность, они были безжалостно выброшены. Но часть притащенных деталей все же пошла в дело.

Может, на какой другой корабль их и можно приспособить, но не на "Счастливую шлюху". Доводила до бешенства необходимость зачищать все от герметика и специальных покрытий, - корабль по техническому описанию мог погружаться под воду на глубину до четырехсот метров, да и сам мог быть залит водой без вреда для всей его электроники. Мон-Каламари… Правда, конец бы пришел всему, установленному уже после того, как он попал в руки отца Травера.

Даже ионные двигатели можно было зажигать после выхода из воды сразу. Те, что остались родными. Цена этих «родных» агрегатов была ужасающей. Устанавливая агрегаты на свое усмотрение, корабль лишался даже призрачного шанса пройти ТО. Страшнее всего было не то, что тот, или иной агрегат с трудом вставал на этот корабль, спроектированный под узкий спектр возможного оборудования, а то, как их подружить с его программным обеспечением.

Зачастую его приходилось обманывать, указывая, что устанавливаются другие элементы, затем вручную настраивая всю автоматику.

Забыв про сон, я стучал по клавиатуре и бегал по кораблю, подгоняя Железяку и Затупня, как я ласково именовал погрузчика. Травер старался помогать мне, как мог, но капитан судна, выполняющий работу механика, это несколько странно, поэтому большую часть времени он торчал в кантине, узнав абсолютно все о безыменном поселении Апатроса. Корпорация «Рудодобыча внешнего кольца» даже поленилась дать ему имя. А номером никто не пользовался. Второго такого же здесь не было. «Поселение»

– Олег, я кажется, нашел способ тебя отвлечь, – сказал Травер.

– Что именно?

– Ты же хотел посмотреть, как добывают кортозис? Так я мог убедить одного собу… знакомого протащить туда пару человек.

– И что ему с того? – спросил я со вздохом.

– Он реализует металлолом с судна, в этом он мастер. По металлолому в смысле, – радостно пояснил Травер.

– Ладно, я давно хотел развеяться, – сказал я, сомневаясь в том, что прогулка по шахте может быть развлечением. Но интересной она должна была быть, несомненно.

Из неудобств, ожидающих меня в шахте, в первую очередь можно было назвать сам кортозис. Его необработанная руда могла вывести из строя любую электронику, или автоматику. Стоит стукнуть по руде – и от электромагнитного импульса вянет любая электроника. Даже виброоружие работало в шахте через раз. А нести в нее что-то сложное, вроде комлинка означало бесславный конец этого аппарата на свалке металлолома.

Недостаточная изученность природы свойств этого твердого материала не мешала вести его крупномасштабную добычу, причем методами, которые сочли бы архаичными и на Земле. Дело усугубляла тонкодисперсная пыль, попадавшая в легкие, вызывая тяжелые заболевания и возможно бывшая канцерогеном. Возможно – потому что никто не проводил необходимых исследований. От нее мало помогали даже одноразовые фильтры, выдаваемые шахтерам. Специальные же дыхательные системы рядовым шахтерам были не по карману. Поскольку должны были быть защищены от ЭМИ.

Я с трудом представляю, как можно заманить кого-то на такую работу. Пока я думал над этим, нас встретил горный инженер по имени Ирвин Найс – обросший щетиной невысокий мужичок.

– Не думал, что кому-либо будет интересно посмотреть, как идут работы в шахте, – сказал он, сплюнув на пол.

– Добыча кортозиса это уникальный процесс, – осторожно сказал я.

– Редкая ебота. Посмотришь на шахтеров, вот они будут удивлены, что какому-то хрену интересен этот «процесс».

– И кто здесь работает? – спросил его Травер.

– Законтрактованные работники, – сказал Ирвин.

– И как это переводится с юридического на человеческий? – задал я вопрос.

Тот громко заржал.

– А ты соображаешь. Начальник, когда отсюда посбежали все, кто мог, нашел им замену. Купил в каком-то диком мирке лицензию частной каторги. Э.. частного трудового исправительного учреждения, – он еще раз сплюнул.

– Рабы? – я вздернул бровь.

– Мы так не говорим. «Исправляющиеся». Но типа того.

– Суть от того не меняется.

– Философия не находит спроса на Апатросе. Лучше проверьте, что не взяли с собой ничего ценного, что жалко будет выбрасывать на выходе из шахты.

– Ничего такого.

– Идите за мной, – сказал Ирвин.

Мы прошли мимо кантины, у стены которой отливал еще один человек в грубой форме, такой же как у Ирвина.

– А это геолог Дэн. Он идет в смену с нами.

– Отлично, – сказал Травер. – Где мы собираемся?

– Сейчас мы сядем в скотовоз и доберемся до ствола шахты.

– Хорошо.

Скотовозом инженер обозвал лэндспидер, в который входило пятьдесят каторжников. И еще столько же стоя. Большинство из «исправляющихся» было людьми, но были и гуманоиды, которых я не знал, как и называть. Все они были одеты в ту же форму из плотной материи, но выкрашенную броско полосами желтого и черного, на поясе болтались респираторы не способные защитить их легкие от самой мелкой пыли. Такие же Ирвин выдал и нам, только новые, еще не исчерпавшие ресурс фильтров.

Пассажирский лэндспидер качался и гудел изношенными репульсорами, таща живой груз до зева шахты.

Попав на ее территорию, я погрузился в далекое прошлое. Гудели электродвигатели, опуская клеть вниз. Минутное чувство невесомости и мы так глубоко, насколько это возможно, среди пластов пород, бывших старше моего солнца. Кортозис – очень редкий минерал не просто так.

Та ненависть, злость и отчаяние что несли в себе каторжники, опускающиеся вместе с нами, вливается в целое море эмоций, затапливающих изнутри штреки шахты. Матерится стволовой. Люди в клети отвечают ему нестройным хором. Внизу они должны добыть свою норму, добудут больше – сократят свой срок на каторге. Меньше, - проведут лишние годы в этом подземном плену.

– За мной. Я не работал экскурсоводом, но тут и смотреть не на что, – вел нас за собой Ирвин.

– Это проходчик, – он показал в сторону несчастного тащившего на плече нечто тяжелое и длинное. Ярко горели лампы над головой.

Мы сели в тележку, идущую в рукав шахты. Штрек был широким, но очень низким. Давило замкнутое пространство, да и в Силе сжимало. Гадостное место.

– Персонал с открытым контрактом это инженеры, геологи и наземный персонал, - те, кто не спускаются в шахту. Платят тут достаточно, но более херового места я в жизни не видал. Пригнитесь.

Свет начал мигать, то ярче, то темнее, мигая как гирлянда.

– Это кортозис. – сказал Ирвин, – играет шутки со всем электрическим. Кстати, освещение – лампы накаливания. Это такая тонкая проволочка по которой пускают сильный ток. Она раскаляется и светится.

– И как идет добыча? – спросил его Травер.

Я осматривался по сторонам с электродрезины. Каска и респиратор уменьшали обзор, но простые реле и кабеля не узнать было нельзя. Виднелся и телефон для внутренней связи – здоровенный ящик, явно готовый пережить любые шутки электромагнитного поля. Вводы в него были оптоволоконными – слишком длинные провода создали бы слишком сильные перепады напряжения и убили бы нежную технику

– Сейчас доедем до того места, где все и идет. Жила здесь широкая и в дело пустили механизацию. Тут работникам повезло. Ну, можно так сказать.

Приближающийся стук и грохот, как в адской кузне. В плоть земли вгрызалась гусеничная машина, в кабине которой сидел один из работников. Отколотые куски породы в вагонетку грузил тяжелый, широкий и приземистый, как советский танк экскаватор. Несколько человек с совковыми лопатами копошились в поднятой пыли и собирали лежащую всюду просыпанную породу.

– А как насчет ЭМИ? – спросил я Ирвина, нагнувшись к самому его уху и указывая на технику.

– Гидравлика и экранированные электроприводы. Электроники тут нет! – проорал он, перекрикивая шум машины.

– Идем за мной, – он повел нас в сторонний штрек, намного более узкий и извилистый, чем, тот проход, по которому мы двигались раньше. Если бы не крепи, удерживающие свод от обрушения, я бы сравнил его с кишкой.

В конце его работало несколько рабов, дробя породу отбойными молотками. Все так же в облаках поднятой пыли. Несмотря всю силу ударов крепкий камень едва поддавался твердосплавным наконечникам.

– А вот так добывается почти весь кортозис в галактике, – сказал Ирвин указывая на не вдохновляющее зрелище.

– И много его в этой породе? – спросил я.

– Жалкие сотые процента. По сути это камень, – презрительно сказал инженер, – и это еще богатая руда. У нас тут горно-обогатительный завод под боком, но он полностью автоматизированный. Примитивный до ужаса, но зато отсюда мы отправляем хоть сколько-то обогащенную руду. Дальнейшее обогащение еще сложнее и тут проводить его не выгодно.

Крупный детина отставил молоток в сторону, решив немного передохнуть. Он с презрением осмотрел как на нас так и на экскурсовода.

– Как ты здесь оказался? – спросил я его, привлеченный Силой к изгрызенному камню. Я ведомый секундным интересом, ощупал массивный камень, все еще не расколотый отбойником, слишком твердый и темный, выделяющийся из породы. Там точно было нечто важное. Ценное.

Он обернулся и недовольно посмотрел на меня через пыльные стекла маски.

– Контрабанда, – ответил он хрипло.

– Какая ирония судьбы, – беззлобно сказал я. – Теперь ты добываешь кортозис, который контрабандой же и перевозится.

– Тебе это смешно? – сказал он с угрозой. С позиции его роста это звучало… действенно.

– Ничуть. Но это своеобразная смена рода деятельности.

– Что ты за хрен, и что ты тут делаешь?

– Приземлился здесь на Апатросе.

Подошел Травер.

– Так ты брат контрабандист, – он смерил взглядом мужика.

– Был.

– Бывших свободных торговцев не бывает, – картинно взмахнул рукой капитан. – Ты умеешь обращаться с оружием?

– Убил многих болтливых и назойливых, – ответил он с такой интонацией, которая ясно говорила: еще немного и покажу, как это делается.

– Контрабанда? – переспросил его Травер.

– И пиратство, – сухо сказал шахтер.

– Перечислишь, все способы, как ты зарабатывал деньги, будучи контрабандистом, которые тебе за пару минут придут в голову, и если озвучишь достаточно, то может, уберешься из этой подземной жопы, – сказал ему твилек.

Капитан весьма скор на решения. Травер искренне считает, что именно такие мгновенные порывы и есть то, чему надо внимать в первую очередь. С одной стороны это раздражает, с другой – это единственная причина, почему я нахожусь в его команде.

– Можно возить мясо в мир к веганам, главное, чтобы тебя не посадили за жестокое обращение с животными. А еще можно возить веганов к каннибалам. Но за жестокое обращение с ними грозит меньший срок, – гоготнул он. – Еще я как-то возил плутоний с Мустафара. И кому он нужен во внешнем кольце? Возил я и не имеющее сертификатов бухло в цивилизованные миры. Там, природного происхождения пойло высоко ценится по одним демонам известной причине, – он закончил загибать пальцы, – так-то я недолго занимался этими делами.

– Достаточно. Как тебя зовут? – спросил его Травер.

– Кейн Локаст.

– У тебя появился шанс, – сказал я. – ты не против? – я указал на его отбойный молоток.

Он пожал плечами, – валяй.

Я, взяв в руки эту бандуру, нанес серию ударов в стену. Блин! Тяжелая и неудобная хреновина – если весь день долбить ей скалы может и крыша поехать. Выломав нарост из скалы, я отбил от него лишнее.

– На память, – сказал я. Что-то привлекло мое внимание в толще этого камня. Засунув его в карман, я спросил Ирвина:

– Тут есть ещё на что посмотреть?

– Есть, – ответил он и повел нас на щитовую. По его мнению, примитивная релейная автоматика должна была удивить меня. Травера поразить ему удалось, - меня нет. Внушала и вентиляционная система, обеспечивавшая всех шахтеров свежим, обогащенным кислородом воздухом и охлаждавшая все многочисленные приводы и редукторы.

Шахта, как шахта. Единственное то, что по меркам Галактики столь примитивный метод добычи полезных ископаемых нечто почти невообразимое.

Находившись и наездившись вдоволь под проводами под напряжением, мы покинули этот архаизм горного дела. Воздух снаружи был не лучше, чем внутри. Как уверял меня Ирвин, он хоть и гадостный, но не вреден и вполне пригоден для дыхания, запах – дело привычки.

– Зачем нам еще один член экипажа? Я не оспариваю твое решение, но мне это интересно, – спросил я капитана.

– Хорошо, что так. Иметь пару человек на борту в наше вечно неспокойное время могут позволить лишь те, кто возит энергетические батончики.

– Для массовки? – я усмехнулся.

– Проверь пока, есть ли за его голову награда. Повара, вторые механики и прочие непонятного назначения должности, - это иное название абордажной команды. Лишний человек, могущий и умеющий держать оружие это ценный член экипажа. Обычно корабль вроде моего – собственность босса, расположившегося в порту и нанимающего команду. Сам-то он не летает. Но я – другое дело.

– Имущество требует защиты?

– Именно. Нужно, как минимум человек пять на такой большой корабль. Трое – мало. Могут и позариться. Насчет этого работника физического труда… не волнуйся, у него никогда не будет доли, такой же, как у тебя. Штурман всегда более ценен, нежели обычный головорез.

– Что же… если шанс нарваться на неприятности с таким крупным человеком в команде меньше, то это разумно. – согласился я.

– Меньше, – кивнул Травер. – И он может унести на себе достаточно оружия.

***

Мы снова направились к начальнику шахты, получать ЦУ. Халса вновь также тщательно обыскал нас, изъяв все оружие на входе.

– Приветствую, ты решил все же принять мое предложение? – спросил Травера Куан Сенд.

– Да, это так.

– Тогда следует заключить контракт, – потер руки Каун.

– Я оскорблен, – в притворном возмущении всплеснул руками Травер. – Неужели мы не можем скрепить договор честным словом и рукопожатием, как мужчины?

Множество на свете государств, территорий и законов. И покинув их, покидаешь и их правовое поле, но только если нигде не заключал никаких договоров. И как говорил Травер, нигде не оставляй своей росписи. Электронной росписи, чей закрытый ключ является сочетанием пин-кода и паспорта. В нее, для большей криптографической защиты могли входить биометрические данные, вроде скана сетчатки, или отпечатка пальца, но суть не менялась – бумажки с твоим росчерком, пусть и электронным, могли стать тяжким грузом.

– Я навел справки насчет тебя, – повертел в руках карту Куан. – Ты не кидал клиентов, во всяком случае последнее время, но за твою голову подозрительно высокая награда.

– Я гордый твилек и нажил немало врагов. Но я честен и не намерен просрать свою репутацию.

– Тогда тебе ничего не стоит подписать контракт на курьерские услуги закрытого груза.

– Тогда тебе ничего не стоит найти другого перевозчика, – ответил ему капитан. – И не стоит мне угрожать. Твой головорез изъял у меня все оружие, но не связь с кораблем.

– Ты не намерен делать это официально? – сказал угрожающе начальник шахты. О какой вообще официальности он говорит?

– Меня здесь не было, – пожал плечами капитан, – такая трактовка событий меня устраивает. А у тебя не прибудет другого мне конкурента в ближайший месяц.

– Тогда я заплачу только четыреста тысяч.

– Это мало, но я согласен, мне все равно лететь отсюда. Пустым, или нет, неважно. И у меня есть еще одно предложение.

– Какое? – Куана уже начал раздражать Травер.

– У тебя на шахте работает один парень, Кейн Локаст.

– Каторжник? Он нужен тебе? Впрочем, мне неважно знать зачем.

– Нужен. Во сколько он мне обойдется?

– Я не могу отпускать всех уголовников с шахты по первой просьбе. Так и лицензию отзовут, откуда же мне еще работников брать? – пожаловался для приличия Куан. – Я сейчас посмотрю, что можно сделать.

Он активировал панель рабочего места и развернул трон-кресло. Перед ним прямо в воздухе загорелся экран. Судя по всему на нем было досье на Кейна. Сам Куан даже не пошевелил и пальцем. И у этого интерфейс. Что довольно таки удивительно. На внешнем кольце не только никто не регулировал обращение оружия, но не следили и за нелицензированными устройствами связи и создания помех, генераторы ЭМИ тоже имели широкое и свободное хождение.

Поэтому военные и жители внешнего кольца зачастую нейроинтерфейсы не ставят даже при денежной возможности – опасаясь иметь в голове потенциальный поджариватель своих собственных мозгов. Накоротке и в масштабах пистолета можно найти устройство, способное вывести из строя дроида или киборга, не то что это хрупкое достижение кибертехнологии. Защитить компактные экранированные киберустройства более прозаичного назначения с металлическими экранами и оптоволоконной связью – это одно, а защитить от ЭМИ густую сеть проводников раскинувшихся по всему объему черепной коробки – это совершенно другое. Впрочем, это могло быть и частично решено – за чудовищные деньги. Но все равно – только частично.

– Судим на некоем Феальтэ, сектор Алмак. Убийство первой и второй степени, что бы это не значило… разбой, кража, хулиганство, дебош, хранение негуманных продуктов питания, – он зачитал часть досье вслух. – Пиратство и контрабанда… Ценный кадр. Ему еще двадцать лет здесь вкалывать, то есть вечно. Столько у меня на шахте не живут.

– Есть возможность его вытащить? – спросил его Травер.

– Только вперед ногами, шанс есть. Но я могу и подписать амнистию.

– Широки же ваши полномочия, – не сдержался я.

– Широки, – он приторно улыбнулся. – Юридически я соглашаюсь с решением суда этого Феальтэ, но технически эта планета под юрисдикцией первого кодекса. Поэтому требовать соблюдения своего законодательства они могут только на своей же территории. А свое наказание по первому кодексу он уже отработал… поскольку никогда и не был судим Республиканским судом.

– А шахта?

– Юридически, – он улыбнулся, показывая, сколь много смысла вкладывает в это слово, – это территория Феальтэ. С точки зрения Феальтэ. Но стоит ему ее покинуть, вроде как совершить побег, и он свободен. Причем с точки зрения Феальтэ это побег, а с точки зрения верхнего законодательства Галактической Республики – нет.

У меня ум за разум зашел от их законов и норм.

– Так можно его вытащить, или нет? – спросил его Травер, потеряв терпение.

– Сто пятьдесят тысяч кредитов. За них я найду ему замену. И покрою издержки, – недорого оценил жизнь человека Куан.

– По рукам, – согласился с ценой Травер.

– Его доставят к тебе на борт в последний твой день пребывания в космопорту. Во избежание конфликтов и для сохранения секретности. И пусть сидит на борту, пока вы не взлетите отсюда. Мне в поселении не нужны – он еще раз бросил взгляд на список – «Грабеж, дебош и… каннибализм». Это животное вам точно нужно? – переспросил он.

– Нужно, – кивнул Травер, удивив Куана. – Это меня полностью устраивает.

– Травер, - спросил я его, после того, как мы вышли из кабинета, – он тебе точно нужен? Не слишком-ли?

– Я поинтересовался его прошлым. Связался с его корешами. Немного асоциальный тип, ничего необычного. Тяжелое детство, недостаток внимания, с кем не бывает. Единственно, что тебя должно волновать в команде, это чтобы он не вонзил тебе нож в спину. Запомни, что это и есть самое важное в подборе команды.

– А он…?

– Нет, если бы он был склонен к кидалову, он бы здесь не оказался, – успокоил меня капитан.

– А где Нейла пропадает? Я ее давно не видел.

– Решила тряхнуть... э, в общем, она решила немного потанцевать в кантине.

– А я в это время гайки кручу? – возмутился до глубины души я.

– Ты так этим увлекся, что я решил не мешать тебе.

– Ты так еще и не договорился насчет сварки.

– Олег, ты как Ивендо. Корабль просто обязан быть все время в абсолютно исправном состоянии? До последнего элемента? Да?

– Именно так и никак иначе. Ты о теории надежности часто слышал? И я сочту это за похвалу, хорошо сделанная работа не может быть поставлена в упрек. А вот чья-то лень…

– А вот это не надо, – тяжело сказал Травер.

Я же был не слишком рад открывшимся перспективам соседства. Хорошо, что у нас еще есть свободные каюты.