Принцип неопределенности

17. Заметки о расовом филогенезе

Обычай принуждает нас ко многим глупостям; самая большая — это стать его рабом.

Наполеон I Бонапарт

Музыкальное сопровождение

Tartarus - Septic Flesh

The Eldest Cosmonaut - Septic Flesh

***

Мрак. Повсюду бесконечно бездонный в своей чернильной темноте мрак. Из небытия с каждым шагом выступали полированные переборки незнакомого корабля, очерчивая возникающее пространство. Шаг, еще шаг и я в новом месте. Свет от жуткой, но величественной картины проникал в звездолет через многосекционное остекление. Картина воистину заслуживала внимания.

Рубка незнакомого корабля была просторной, но в ней было тесно от сдавливающего грудь отчаяния и переполнявшего её животного ужаса. Мерцал, пугающе колыхаясь, свет, проступающий из глубин подпространства. Я всмотрелся в светящуюся границу, которою пересекали лучи разных излучений и возвращались в реальный для смертных мир Беш-пространства. Они строили невероятную картину отражения реальности. Проецируя нечто ужасное и гротескно сложное на тусклый измятый лист реальности.

Пульсар. Коронованный убийца. Он мерцал окруженный как огненным фартуком, раскаленным изогнутым шлейфом, выбрасывая из своих полюсов столпы света. Пугающе быстро он делал несколько оборотов в секунду. С точностью атомных часов свет двух астрономических софитов межзвездного маяка выхватывал из мглы космоса облака межзвездного газа и пыли. Чудовищные прожектора освещали на его орбите пару планет-узников своего яростного тирана. Два куска камня, так хорошо облученных гамма-излучением, что их поверхность должна бы люминесцировать от наведенной радиации. А любые неровности давно уже рассыпались в песок и сгладились от воздействия потоков излучения, вырывающихся из нейтронной звезды.

Кошмарный луч неотвратимо приближался к кораблю, с медленным разворотом плотного скопления нейтронного вещества и по другой оси. Радиостанция воспроизводила сигнал, заставляющий вспомнить хлопки лопастей тяжелого военного вертолета. Заходящего прямо на тебя, безумные зрачки пилота которого выискивали цель на поле боя. Близко, очень близко. Как скальпель нейрохирурга, выполняющего операцию на спинном мозге. Но в дрожащей руке сумасшедшего.

Корабль, пойманный в ловушку, не смог пройти мимо скопления массы – вырванный со своего маршрута, существующего только в радужном воображении пораженного беспочвенным оптимизмом навигатора, теперь он всё замедлял свой ход. Навигатор, со страхом бросая взгляд на звезду, строчил на сенсорном экране, пытаясь в последние секунды скорректировать маршрут, приведший его прямо на орбиту этого со всех сторон занимательного астрономического объекта.

Вспышка, прошедшего мимо потока фотонов озарила корабль. Свет даже отраженной от испаряющейся космической пыли был ярок, как тысяча солнц. Пульсар начал все ярче озарять кабину, как смертоносный стробоскоп. Навигатор спрятался под столом, пораженный ужасом не в силах пошевелиться.

Я закрыл лицо руками, защищая глаза от приближающегося бесконечно яркого потока.

Вспышка.

***

Я проснулся, с резью в ослеплённых глазах. Яркое гало все еще висело перед глазами. Еще один сон без особого смысла, но с ощущением присутствия. Я застонал от боли, на левой ладони, которой я прикрыл глаза, невесть откуда появились ожоги. Словно я сжал ей раскаленные угли. Почти дочерна сожженная кожа выглядела даже хуже, чем о том говорили мои ощущения. Я постарался не смотреть на ожоги, а как можно быстрее добраться до медпункта.

Они выглядели так, словно бы прошедший сон был реальностью. Я тяжело поднялся с ложа – меня тут же подкосила слабость, в глазах на миг помутилось, во рту же, как будто фелинкс нагадил.

Я вспомнил прошедший день, как нечто отдаленное и нереальное. Слишком много всего за него произошло. И не совсем разумного.

Мы ушли нырнув в гиперпространство из системы с печальной красной звездочкой, окруженной метеоритными кольцами и одной мертвой газовой планетой. Теперь на ее орбите вращался еще и мусор, оставшийся от корабля пирата. Проспав четырнадцать часов, я вынырнул из сна со стигматами, напоминающими, о том, как не надо делать гиперпрыжок. И чем опасно чрезмерное любопытство.

Щурясь, я вышел в разгромленную кают-компанию. Нейла приводила ее в порядок, собирая мусор со всех ее углов в пластиковый контейнер. Ковры, похоже, наконец, выбросят.

– Привет, – сказал я. – Мне нужно в медотсек.

– Что случилось? – тут она заметила мою жутко выглядевшую ладонь. – Что ты сделал с руками?!

– Виноват пульсар. Эээ… это очень сложно объяснять, но лучше обработать их чем-нибудь.

– Иди пока в медотсек. Я сейчас.

Там на узкой койке возлежал Травер.

– Мы пока еще живы, – он приложил холодную нераспечатанную банку с пивом к голове. – Но куда, мы хатт его побери, летим? Я забыл тебя спросить.

– Апатрос. Планета за пределами Республики. Там небольшая шахтерская колония. Но с постоянным сообщением и даже голосеть, что удивительно есть. Не скажу за пропускную способность, но от мира они не совсем отрезаны. Запчастями, я думаю, разжиться выйдет.

– Хоть что-то, – его это обрадовало не сильно.

– Это единственное место, куда у меня вышло проложить маршрут, – пояснил я.

– Нельзя было просто прыгнуть в какую-нибудь необитаемую систему? В пределах Республики, – стал ворчать капитан. – Лучше ближе к обитаемым регионам. Там бы могли дождаться буксира.

– Нельзя. Я, знаешь ли, не сертифицированный опытный навигатор, – я вспомнил разные варианты, которые отбросил вчера за недостижимостью. – Я знаю, что можно было бы прыгнуть в каком-нибудь левом направлении. И пока мы бы дрейфовали бы в гипере, я мог скорректировать курс за достаточное время. Но я, во-первых так не умею, во-вторых, это долго. Перечислять еще все то, что я не умею, или не успел бы?

– Ладно, приземлимся и починимся там. Сколько нам еще лететь?

– Двое суток, – я вспомнил примерное время.

– Хаттова отрыжка!

Зашла Нейла. Я бы сказал, что она зашла изящно покачивая бедрами и в такт – лекку. Но в этом нет никакого смысла – она всегда так ходит.

– Давай сюда свою руку.

– Что ты с ней сделал? – спросил меня капитан, уставившись на нее.

– Обжег. Во сне.

– У тебя в каюте ничего такого нет. Как так вышло?

– Мне это приснилось, – разъяснил я с неудовольствием. Это казалось настолько странным, что я бы и сам мог начать сторониться себя самого.

– Э-э, я про такое слышал, – сказал Травер, – в каком-то шоу про экстрасенсов.

Нейла обработала мои руки противоожоговым составом из смеси нескольких препаратов и кольто, затем перебинтовала их. Это нехитрое средство должно было помочь мне лучше, чем любая земная терапия. Хорошо, что ожог термический, а не радио. Во всяком случае, датчики медкабинета считали именно так. Состав имел обезболивающий эффект и я почти сразу перестал чувствовать руку.

Я составил компанию капитану, скучавшему в медотсеке.

– Классная работенка, да? – спросил он.

– Чем именно? – спросил я. Я никогда и не думал, что контрабанда это развлечение.

– Ну, все это. Наш корабль, риск. Полеты в самую жопу мира. Только нам улыбнулась удача, как мы опять увидели ее зад. Когда ее пучит, – красноречиво сказал твилек.

– Не скажи. Мне пока интересно. Летать интересно. Действительно. Я раньше таким и не думал заниматься. Тебе может трудно представить, но у меня на родине многие мечтают просто побывать на соседней в солнечной системе планете. Я могу назвать несколько человек, которые рискнули бы своей жизнью ради того, чтобы побродить по ее поверхности несколько десятков минут.

Травер засмеялся.

– У вас космические путешествия – престижная форма деятельности? – спросил он весело.

– Очень.

Он еще раз искренне расхохотался.

– Ненормированный рабочий день… – он хмыкнул и продолжил перечислять. – Отсутствие графика дня и ночи. Нездоровая атмосфера, перегрузки. Жизнь в замкнутом пространстве. Дурное питание. Риск производственных травм. Угроза пиратов, и еще… все время одни и те же лица вокруг. Не каждый на это готов. Вредные условия труда, вот как это называется!

– Дело же не только в комфорте! – возмутился я.

– А в чем тогда? Не так много видов любят путешествовать по галактике. Нет, не так. Путешествуют многие, на пассажирских лайнерах в своих комфортабельных каютах. Да, во имя Богини, на большинстве военных кораблей каюты более просторные, чем на моем судне! И никакой пенсии, я скажу. Если ты до нее доживешь! И знаешь, что отвращает большинство от нашей профессии? Разрыв с остальным миром – не каждый выдерживает затворничество на борту корабля в гиперпространстве, когда даже в голонет не выйдешь. Когда не только экстранет, а даже интранет[1] не доступен!

– Тяга к звездам у меня в крови, – сказал я. – Ради удовлетворения этой страсти можно и смириться с этим.

– Ты безразличен к комфорту, – озвучил он свое мнение, будто наличие у меня проказы передающейся воздушно-капельным путем.

Сам капитан был к нему небезразличен. Мягко говоря. Держать на звездолете ковровые покрытия и путешествовать в компании с женой. Иметь повара на корабле, размер которого не предполагает такой вакансии. Уже не имел, но это не важно. Он даже ленился обслуживать свой собственный корабль, спихивая это на остальных членов экипажа.

– Комфорт для меня это когда я сыт и выспался. И могу удовлетворить свою жажду чем-то кроме разливного раствора канифоли и птичьего помета, – сказал я.

– Комфорт для меня – это собственная вилла, пять жен и отборное тушеное филе рикрита в пряностях на завтрак.

– Какие высокие стандарты. А пять жен не слишком много? – твилек меня несколько ошарашил своими запросами.

– Наши женщины не ебут нам мозги, как вам людям, – он распечатал банку. – Пиво будешь?

– Давай, – выбор у меня был небольшой. – А те мозги, что в лекку?

– Это не совсем то, что я имел в виду, – он поправил эти свои выросты, за которыми весьма старательно следил.

– Сколько с вами путешествую, все не могу понять, как у вас все устроено. У твилеков то есть, – я с трудом взял банку с пивом в замотанные на манер варежки руки.

– Что тебе не понятно? – он проявил готовность к тому, чтобы ликвидировать мою безграмотность.

– Поведение ваших женщин. И ответное – ваших мужчин. Я пытался разобраться самостоятельно, но ничего не понял. И, сдавшись, мне ничего не остается, как спросить напрямую.

Вопрос не праздный.

Посмотрев только на внешний вид твилеков, у образованного человека тут же растает предположение о том, что они ничем не отличаются от людей. И я не о внешнем виде. Внешний вид – есть отражение работы эволюции. И столь отличный внешний вид их женщин, филигранно прекрасных от наружности их мужчин, о которой такое скажет только слепец или извращенец, говорил о многом. Между мужскими и женскими особями homo sapiens отличий не так много, как кажется. Это по сравнению с другими видами вроде павлинов, или певчих птичек. Моржей, или твилеков. Виной тому половой отбор, один из эффективнейших инструментов эволюции, зачастую приводящий в дикой природе к самым забавным результатам. Ну а мы же, люди, особенно темные и непросвещённые, любим отделять и удалять себя от «дикой природы», либо, идеализируя поведение животных и обвиняя человечество во всех возможных пороках либо, напротив, находя для людей особое назначение и обосновывая так некие богом данные правила для неживотных носителей «души».

И если среди твилеков почти все девушки поголовно красавицы, спортсменки… извиняюсь танцовщицы и комсомолки, то это неспроста. Твилеки более требовательны к внешнему виду своих спутниц жизни, что приводило к забавной селекции, результату которой не могла не нарадоваться вся галактика. Выглядеть хорошо – почти религиозная страсть для них. Или не почти – для некоторых.

Но на этом отличия не заканчивались. Половой диморфизм в основном в мозгах, а не в груди или гениталиях как нас пытаются убедить безграмотные феминистки. Или те, кто прогуливал школу и не знает теорию эволюции. Которая давно уже не теория.

– Наши женщины самые прекрасные создания в галактике, – решил объяснить мне Травер. – Хотя и многие человеческие, которых я встречал очень даже ничего. Но это случается очень редко. Так, вот они об этом знают и этим пользуются. Что в этом дурного?

– Не пойму, – сказал я. – Самые прекрасные из человеческих женщин тоже этим пользуются в том смысле, что знают себе цену и не стесняются требовать от окружающих мужчин оплаты. В рамках приличий или вне их – неважно, если мы обсуждаем это вне их присутствия, разумеется, – мы с капитаном разулыбались, отлично понимая друг друга.

– Да, встречал я такое. Поначалу страшно удивлялся, – ответил твилек. – Наши женщины не зазнаются так. Вернее… мне трудно тебе все объяснить, но я рискну. Я прожил очень много времени среди людей, чтобы хоть чуточку начать вас понимать. Ты ведешь себя, в основном, как человек. Я могу так говорить?

– Конечно, можешь, – охотно согласился я.

– Вы, люди, ко всему подходите так, словно бы окружающие вас виды непременно должны вести себя так же, как и вы. Когда вы замечаете похожее поведение, вы тут же в приступе вселенской мудрости решаете, что оно происходит по сходным же причинам. А если вдруг кто-то ведет себя не так, как у вас принято сразу морщите носы. – Он отхлебнул пива. – Когда ты видишь двух людей, занимающихся любовью первое, что ты подумаешь – они хотят сделать ребенка. И твоей подкорке безразлично то, что ты знаешь о существовании гондонов и клиник «по планированию семьи». В природе этого нет, нет и в твоем эмо... эмоциона…, – он опять сбился, пытаясь выговорить слово, – в эмо-ци-о-нальном восприятии, короче говоря, нет. Секс это для продолжение рода. И все тут.

– Вроде того. Именно такой инстинкт движет человеком, управляет его поведением. Благодаря ему мы встречаемся, женимся, – закивал я.

– Ага. И если твоя женщина занимается любовью с другим мужчиной, то ты сразу же решишь укоротить его своим мечом на голову. Оно и понятно – воспитывать чужих детей проторенный путь к вымиранию. Я же читал про естественный отбор – в школьных учебниках об этом понятно пишут.

– Логично, – кивнул я

– А для нас это не так. Вот и исходи из этого, – огорошил меня капитан.

– Природа создала секс для продолжения рода. Хотя волей той же эволюции он тут же пошел в дело и для других целей, как и всякий удобный социальный инструмент, но основная цель никуда не делась. У вас не так? – задал я вопрос, вздернув брови.

– Отчасти так. Отчасти. А еще для общения, получения удовольствия, расплаты за услуги. И наша природа разделила эти разные варианты. Забавная шутка эволюции. Дело в том, что человеческой женщине безразлично от кого растить ребенка – она все равно передаст ему свои гены. Так же эволюционисты говорят? Циничные умники, – хохотнул капитан. – Но если вас людей легко обмануть, то нас твилеков провести не выйдет.

– Почему?

Он указал на замысловатый узор пятнышек на своих лекку. Они имели немного иной цвет и были едва заметны.

– Надежнее, чем дактилоскопия. Кто чей ребенок видно сразу. Но коварство женщин настолько велико, что даже это не мешает им использовать озабоченных мужчин. Видишь ли у них легко регулируемый гормональный баланс и забеременеть они могут только когда сами того хотят.

– Иначе говоря, вы владеете природной контрацепцией? – передо мной сразу открылась та пропасть, которая разделяла нас c твилеками.

– Не мы, наши женщины, – поправил он.

– Гм, да это отличает вас от людей сильнее, чем пищеварительная система, или инфракрасное зрение.

– Ты понял, да? Кстати, сколько раз к тебе клеилась Нейла?

Я был в очень неловком состоянии.

– Предлагала себя? – он улыбнулся. – Соблазняла тебя? – повторил он вопрос.

– Это вообще нормально, что ты меня спрашиваешь об этом? – смутился я.

– Абсолютно. Она тебя обсуждала со мной, ты кажешься ей привлекательным. Так сколько?

– Несколько раз. Не напрямую, завуалированно. – я вспомнил сколько раз, она была очень близка ко мне. Эти касания лекку, «давай я сделаю тебе массаж».

– Ты ее обидел, а ты даже этого не знаешь. Она считает себя привлекательной, а ты ее оттолкнул. А зелтронку пользовал. Но ты не твилек, поэтому считай, что она тебя простила. Но это пока.

– Я не знал. Знаешь, но я слышал от тебя, что она твоя жена, а я не настолько легкомысленный человек, – попытался я оправдаться. Хотя и был, мягко говоря, шокирован. В том числе и тем, что за это надо оправдываться.

– Но она не моя собственность. И мы твилеки не однолюбы. В обоих половых смыслах.

– Тогда зачем вообще это слово «жена»? – спросил я про то, что вводило меня в заблуждение. – Если вам чужда моногамия?

– Моногамия, это какое-то растение? А ладно… – он выпил пива. – Потому что базовый язык страшно беден на слова. Захочешь что-то сказать и тут же вместо этого брякнешь какую-нибудь глупость. «Жена» в действительности звучит как «девушка – хороший друг». С которой ведут общее хозяйство и планируют семью. И чем ты более богат, тем больше можешь содержать таких приятельниц. У канцлера Республики, хоть он и редкостный мудак, около ста жен.

Интересный у них половой отбор – можешь содержать много жен и будешь иметь множество потомков. Может от того твилеки такие проходимцы и хороши в коммерции? А если твилечка красива – найдет мужа побогаче и воспитает больше детей. Или заработает больше денег на стороне. Неудивительно, что в их языке нет слова «проститутка» или «падшая женщина». И выходит, что корабль Травера называется с точки зрения твилека весьма оскорбительно. Ну, или кто-то попытался его так оскорбить.

– А связи на стороне? – спросил я.

– То, что вы люди называете проституцией, у нас даже за работу не считается.

– Вы очень похожи на зелтронов, – сказал я вежливо.

– Ничего подобного! – вознегодовал Травер. – Мы по сравнению с ними невероятно разборчивы в связях.

– Я уже жалею, что выдаю себя за зелтрона, – я бросил пустую банку к небольшой их кучке, которую уже создал Травер. Твилек взял еще пару банок, выглядевших достаточно целыми, открыл их и передал мне одну. Я со своей замотанной кистью не мог сделать этого и при всем желании.

– Ваши женщины стремятся управлять вами. Это нормально, мы все, так или иначе, управляем друг другом. Но они привязывают вас к себе своей промежностью, и заодно придумали эту, как ее, а… «супружескую верность». Это так, потому, что это эффективный способ получать все от успешного мужчины единолично. А вы в ответ требуете от них сузить свой круг общения до одного мужчины, ведь в ответ вы ждете то, что нужно от них вам – возможность продолжить свой род.

– Не рассматривал это с такой точки зрения. Знаешь, мне наши отношения кажутся вполне естественными и правильными.

– Для тебя так и должно быть, – согласился капитан. – А я вас все равно не понимаю. Огромное количество успешных мужиков вынуждено тратить все свои средства и содержать эгоистичных сучек. Когда могли бы завести гарем. Девушкам самим же от этого лучше.

Не уверен, что сами деву… оу, человеческие девушки согласились-бы с Травером, – подумал я. Выходит, он имел ввиду твилечек?

– А те, на которых усилий их «мужа» не хватит? А, не отвечай. Они найдут себе приключений на стороне. Да и несостоятельные и холостые твилеки тоже без женского внимания не остаются, – сказал я скабрезно.

– Ты начинаешь понимать, – он отсалютовал банкой с пивом. Я доставал из большущей коробки чипсы. Ложкой. Большая часть из них растрескалась от перегрузок.

– Вы сместили семейные отношения исключительно в экономическую сторону, – примерно оценил я то, чем их половая жизнь отличалась от человеческой. – Довольно неромантично. Да и семейными отношениями это вообще трудно становится назвать.

– Ничего подобного! Я люблю Нейлу. Только не нужно рассказывать про семейные ценности и святость брака на ваш человеческий манер. Или искренние чистые чувства, которые страдают от каких-то связей на стороне. Люди же сами, заебанные своими бабами ищут утешения в борделях и объятиях твилечек. Я считаю ваш вид вообще неспособным разобраться в своих отношениях.

– А как же работорговля?

Он резко посмурнел.

– Во-первых, – он загнул первый палец. – То, что зовут патриархальными устоями в Республике – ничто в сравнении с тем, как дела устроены на Рилоте. Любая женщина – в первую очередь доход в семье. А уже потом что-то иное. Поскольку перераспределяет прибыли полученные несчастными бобылями в бюджет семьи. В которой она числится. А сами эти бобыли не могут взять в «жены» ни одну девушку, поскольку не в состоянии заплатить выкуп за невесту. А сейчас и подавно. Рынок, чтоб его.

Работорговли с этой точки зрения просто не существует – просто кто-то левый возмещает убытки большой фамилии от потери источника дохода. Я знаю – звучит уж-жастно цинично. Но ты не был у меня на родине. То, что зовут нищетой в Республике это богатство по сравнению с достатком среднего твилека. Ах да – и одновременно с тем у нас перенаселение.

Во-вторых. Я знаю, для вас, людей это звучит мерзко, даже я, прожив среди вас так долго, теперь нахожу это ситхски неправильным, но ничего с этим не могу сделать. Представь себе: приходит в нищую шахтерскую семью инопланетный уродец и заявляет, что отдаст за твою дочь столько, сколько вся семья тяжелым трудом зарабатывает за пять лет. А то и десять. Большая семья, я скажу. Очень большая. В действительности он лжет – продав с аукциона свое новое приобретение где-нибудь на хаттских невольничьих рынках, он сам заработает еще больше.

И главе семьи ничего не остается, как продать свою дочь или жену, надеясь, что она сможет лучше устроиться за пределами забитого, как подпол крысами подземелья моей отсталой планеты.

В-третьих. Хатты. Ты даже представить не сможешь, какие сумасшедшие деньги вертятся в этом бизнесе. И они от него никогда не откажутся. В этом даже…. хотя почему даже? В этом замешаны республиканские сенаторы, которые продавили во многих окраинных мирах такое явление, как долговременные контракты. Иное название для рабства.

– По мне так то, что у хаттов нет писанных законов – честнее, – сказал я.

Добрая часть галактики жила по понятиям, а не по законам. Но там хотя бы не пытались придать рабовладению некий легальный, а соответственно и как бы одобренный обществом характер.

– Они гнойные слизни и не пытаются придать своим делишкам подобие законности, – согласился Травер. Само их существование как бы намекает даже конченым дебилам, что нет справедливости в этом мире.

– Слушай, а как ты вообще в этом разобрался? Просто очень доходчиво у тебя вышло.

– Пытался понять, как устроено все у вас, людей. Куда не ткнешься – все как не у твилеков. В итоге, нашел, что разбираясь в грязном белье чужого вида – лучший способ понять, как все устроено у нас самих. Разумеется, я понял это не читая те идиотские книжки, как они? А.. «ксенопсихология», «Культуры и расы галактики». Это мусор ты можешь выкинуть на помойку. А изучая вас, так сказать, вблизи. Иногда чрезмерно, – он потер свой бок.

Я вспомнил, что у него там след от ножа. Я решил не развивать тему.

– А все-таки, как насчет любви?

– Хочешь спросить, сносит ли нам голову при виде той, или иной юной твилечки? Конечно, сносит. Но, как правило, все заканчивается грустно, когда такой молодой твилек начинает шарить по карманам, выискивая, чем бы заплатить выкуп за невесту.

– Дикость! – не смог сдержаться я. – Такое ограничение свободы!

– А у вас людей стоит только покинуть одну компанию и перебраться к компании конкурента, да и еще со всеми корпоративными секретами, как сразу на тебя подадут в суд – за нарушение контракта.

– Его подписывают, – оскалился я.

Такое вызывало лишь концентрированную ненависть – Травер даже отпрянул.

– Есть правила писанные и нет, – сказал он. – И не скалься так! Когда ты так делаешь, я вспоминаю о второй половине в твоей крови.

– Мило улыбаться? – я растянул губы в приторной улыбочке.

– Лучше да. Выглядишь почти как зелтрон. Да и люди любят идиотов. Но стоит тебе начать злиться, как я вспоминаю те байки, что травят контрабандисты на Коррибане.

– Иногда мне в голову приходят мысли заняться наведением порядка… как это делали мои краснокожие предки, но я тотчас вспоминаю, что это никак не изменит ни людей ни хаттов. Хотя, если не заниматься изменениями… Вот хаттов можно просто уничтожить. Как вид.

– И их место займут другие уроды, – ответил капитан. – Не обязательно лучше них.

– И это, к сожалению, тоже так, – Я решил дальше не развивать тему. – А что насчет обязательств? Есть ли они вообще в вашем «браке»?

– Есть, конечно! – даже удивился он. – Но это касается детей. И того, что внутри семьи. Изменой у нас считают нечто другое.

– Интересно. И почему в учебнике про вас такое не написано?

– Я же сказал, что в том мусоре, который ты читал, такое не пишут. В книжке для детей написать о том, что управляет их поведением? Невообразимо!.

Я читал вариант для иторианцев и хаттов. Но никто из них не может вступать в половую связь с твилеками. И эти «вопросы» тоже опускались из рассмотрения.

В варианте учебника для людей эти вопросы были описаны крайне упрощенно, или же рассматривались с позиции человеческой логики. И физиологии. Несмотря на социальный прогресс, никто не стремился объяснить школьнику, зачем и почему люди любят или воюют. Тот же школьный курс истории, что совершенно логично, насквозь был политизирован. И нес не научную, а воспитательную роль. Иначе говоря, вводил в заблуждение. И не важно, сколь велика доля верных исторических фактов, излагаемых точно, скупо и безоценочно – как и положено учебнику истории. Уже сам ограниченный объем его позволяет, не прибегая ко лжи уместить в нем только нужные, пусть и в целом верные факты. Но в силу неполноты картины они будут восприниматься иначе, нежели в компании более нелицеприятных вещей. Да и до тех пор, пока учебники утверждают в министерстве образования, а не на конференциях историков, это будет именно так. Но историки, как это не странно изучают историю, а не пишут учебники для детей. Отчего же и прочее школьное воспитание не должно быть направлено на то, чтобы сделать из маленького человека будущего послушного гражданина?

А семья важный элемент проекции государства в нашу жизнь. Если, конечно ты не неймодианец. И чем сильнее государство влезает в чужие семейные дела, тем сильнее оно хочет контролировать своих граждан. Ортодоксальная средневековая государственность евреев. Кастовая система в Индии, с которой борется уже современное ее государство. Но безуспешно – оно не достаточно сильное. Сильное государство – синоним несвободы.

Но сила – вопрос сложный. «Сильное государство» не на фоне своих соседей, а в ином смысле. В возможностях навязывать интересы верхушки всему населению. Даже пораженное коррупцией и индустриально-научной деградацией государство можно назвать сильным. Оно сильнее своего народа – но истинная ли сила это?

– О чем задумался? – спросил меня Травер.

– Как обычно, о месте человека в этом мире.

– Я же говорил. На вилле и в окружении любящих женщин.

– У меня иные запросы.

– И какие же?

– Я сам не определился. Но иные. Это точно.

– Все равно ты к этому придешь, – сказал он с усмешкой.

В медотсек зашла Нейла. Осмотрев нас, как редкие экспонаты в музее антропологии.

–Я думала, что вы лечитесь. А вы пиво хлещете!

– Есть альтернатива, – сказал я, рассматривая твилечку. – В трюме ящик с вином. Но с него нас развезет еще быстрее.

– Возьми, не возмущайся, – Травер отдал Нейле одну из множества помятых банок.

– Так бы сразу, – она успокоилась. – Я хотела посмотреть головидение, но в этом секторе с трудом поймала эротический канал с участием каких-то членистоногих с другими формами жизни.

– И как? – спросил я с вежливым интересом.

– Познавательно. Но омерзительно. Я вовремя это выключила.

– Ничего, наш путь лежит через самые необычные места. Еще можно будет посмотреть порнушку с участием хаттов или гаммореанцев, – злорадно сказал Травер. – Верно, Олег?

Но он замолчал, увидев выражение моего лица. Должно быть, я достаточно ясно выразил всем свои видом свое отношение к такому зрелищу. Хотя если подойти к этому как к передаче «В мире животных»… Нет, надо гнать такие мысли подальше.

Твилеки засмеялись надо мной.

Еще ящик пива, ящик вина и каф. Головизор лишь изредка находил какой-нибудь сигнал, вылавливая что-нибудь любопытное из того потока информации, что с огромными затратами распространялся через гиперпространство во все уголки галактики. Находясь в гипере сигнал можно только принимать – причем предназначенный всем, а не лично тебе. Если ты не служишь на флоте в звании адмирала, и не какой-нибудь мастер-джедай – то ради того чтобы передать тебе пару мегабайт никто и не подумает задействовать инфраструктуру, потребляющую в течении одного месяца в сотню раз больше энергии, чем за все свое существование на Земле выработало человечество. С другой стороны трансляция местного ТиВи через нее себя оправдывала – на такой относительно небольшой поток информации приходилась громадная зрительская аудитория. Неудивительно – спутники для передачи телевизионного сигнала в СССР применяли еще в семидесятые годы. В соответствии с той же логикой.

Поэтому десяток голоканалов и телетайп с важнейшими новостями – не шик даже местами на внешнем кольце, не то, что на внутреннем. Ближе к Ядру можно было ловить сотни каналов в высоком качестве. Но не все любят зомбоящик, пусть и в более технологичной его итерации. Тот же Травер, как он рассказывал, приобщился к мировой печатной культуре именно во время таких продолжительных путешествий.

Пара суток промелькнула довольно быстро – в атмосфере пьяного угара и попытках убедиться в том, что мы не развалимся при посадке. Доводя себя до окончательного отупения, я садился в рубке, пилотской, как ее звал Травер, и всматривался в мерцание гиперпространства, рискуя заработать гиперупоение или гиперпсихоз. Или как это явление еще называлось. Бесконечно смотреть можно на нашем корабле только на две вещи: на Нейлу и на гиперпространство, за неимением открытого огня. А работал у нас только астродроид – наблюдать за куском метала было скучно.

Вид, строго говоря, однообразен. И если он становится необычным, или замирает надолго, то дела неважные. Движение столь быстрое, что заметить якоря, за которые цепляется маршрут сложно. Но можно. Вот то искажение и яркий свет – черная дыра в окружении туманности. Близко проходить нельзя, но я зацепился за край гравитационной ямы для того, чтобы срезать путь маневрами по Крэш и Форн координатам.

И чем дольше я вглядывался в эту бездну, тем больше видел. Странного и невообразимого. Было это то, что проникало сквозь прозрачные плиты транспарстила или возникали эти видения сразу в моей голове – я не знал. Но если это была одна из форм безумия, поскольку капитан не видел ничего в этом мареве, то я не спешил от нее отказаться. Сколь ни было бы чуждо это зрелище - оно было прекрасно в своем полном безразличии к той космической пылинке, которую представлял из себя наш корабль. Мрачное величие в глазах того, кто не претендует на собственную ценность, обретало новые краски.

Все это время я сидел и ждал того, что мы окажемся близко к какой-нибудь сверхновой. Но компьютер заранее сообщить о таком не мог. Мы двигались, как пущенная стрела, не ведая, куда мы летим. Вслепую, как ракета, не оснащенная навигационными системами. Датчики могли уловить лишь критические отклонения и скорости изменения параметров. Но даже тогда аварийный выход из гиперпространства мог привести к тому, что нас в ходе него вынесет куда-нибудь не туда.

Я знал о погрешности совершаемых маневров, но не мог сказать, насколько мы отклонились от курса. Вернее не мог, пользуясь техническими средствами. А средства навигационной системы, расположенной в моей голове, говорили мне, что все идет неплохо.

– Травер! – я вызвонил капитана.

Он не ответил, но пошатываясь, прошел в рубку.

– Мы выходим? – он выражал такую тоску и надежду, что мне стало его жалко.

– Через пару минут.

– Похоже, один этап пройден. Мне нужно промочить горло.

Удивительно, но к концу путешествия немного воды у нас все же появилось. Система жизнеобеспечения включала и рециркуляцию воды. Как выделением ее из жидких отходов, так и осаждением конденсата из воздуха.

Огоньки гипера постепенно собрались в кучки звезд. Вдали россыпью углей на ночном небе горело звездное скопление. Ирония судьбы – такая плотность звезд, а жизнь там невозможна. Слишком много света и радиации. То, что дает жизнь, ее же и убивает. Сама галактика намекает о неразрывном союзе жизни и смерти.

Я развернул корабль, так, чтобы через транспарстил была видна серая планета и ее звезда – такой же невзрачный оранжевый карлик. Большой, намного больше солнца. Но привычная для разума существа, вышедшего к звездам с поверхности планеты, картина не учитывала расстояния – звезда была меньше солнца. Жизнь обычно встречается именно в таких непримечательных местах. Вид расцвечивало только сияние плазмы в верхних слоях атмосферы – у нее было солидное магнитное поле, отражавшее солнечные порывы.

– Это Апатрос? – спросил капитан.

– Да, это он.

В карте Галактики содержались не только координаты планет – но и их краткие описания. Вроде того, какие законы действуют на той или иной территории, численность населения и наиболее крупные поселения. А также наличие голосвязи. Здесь она должна была быть. Где-то гигабит в секунду на всю планету. Это кстати для такой дыры очень внушительно. Я перенес на навигационную карту данные из справочника.

– Поселение на обратной стороне, – указал я пальцем. – И всего одно. Во всяком случае, официально.

– Давай подлетим к нему, – он ввел, запустив обе руки в голопроекцию пространства, маршрут до шахтного поселения. Меняя пассами рук и пальцев масштаб и ракурс. Я так сделать не мог, хотя ожоги и почти сошли на нет.

Сквозь холод космоса и малость через гиперпространство, обходя таким образом релятивистские барьеры, донеслась радиоволна.

– Корабль без идентификационного номера, выйдите на связь, – голос диспетчера был уставшим и раздраженным, его, похоже, расстроило то, что мы оторвали его ото сна или иного дела, а не то, что летали с выключенным транспондером.

– Говорит капитан Травер Последний. Мое судно терпит бедствие. Как поняли?

– Понял вас. Какова ситуация на борту?

– Выведен из строя навигационный компьютер. Вынуждены выйти в вашей системе.

– Как вы вообще прыгнули? – удивился диспетчер.

– Вручную. Гипернавигатор считал все буквально на пальцах. Ну, типа того.

– Вау! Вам предоставляется коридор и посадочная площадка. Не отклоняйтесь с курса во избежание открытия огня. Как судно, не имеющее идентификационного номера, вы считаетесь по умолчанию угрозой, – предупредил нас диспетчер. Он не угрожал, просто зачитал формальные правила со знакомой мне интонацией усталого машиниста электропоезда. Затем он перечислил еще много таких же пунктов.

– Не беспокойтесь, мы не желаем получить еще несколько зарядов плазмы, – поспешил заверить его капитан.

– Где вас так угораздило? – спросил диспетчер.

– Пираты, – односложно ответил Травер.

– Вам повезло уйти.

– Пиратам нет, уебки получили свое, – сказал Травер довольно.

– Кто ушел тот и подвергся нападению, так же, – лукаво сказал диспетчер.

– И отчего такое отрицательное обо мне мнение? Я торговец, причем честный, а не пират!

– Ваше судно проходит по ориентировке.

– Это судно было пиратским. Давным-давно.

– Будьте предельно корректны и не дергайтесь. Мне, честно говоря, похуй, что там у вас с судном и чем вы занимаетесь. До тех пор, пока в этой дыре вы будете вести себя спокойно. В этой ебаной дыре я рад даже пиратам.

– Твой базар не пишется?

– Я уже отключил запись, после того, как предупредил вас по судовому кодексу.

– И как тут жизнь? Бьет ключом?

– Как в смывном бачке унитаза. От вахты до вахты. Дыра, каких поискать. Кантина, космопорт, склады, бараки и ебаная шахта. Вот и все достопримечательности, – это место ему серьезно поднадоело.

– А на хера тут торчишь? – не преминул спросить его Травер.

– Платят хорошо. Кортозис все-таки, – философски сказал диспетчер. – Год отработаю и свалю отсюда. Рейс до Тариса идет месяц. Прикинь, месяц из этой дыры! Потому что быстроходные лайнеры сюда не летают. Вахту возят на том же судне, на котором привозят оборудование и увозят груз руды. Экономия.

– Сочувствую. Нам тут ремонт нужен.

– Сочувствую вам. Вы тут надолго, – в его словах сквозило злорадство.

– Олег, – капитан обратился ко мне. – Ты нашел нам офигенски удачное место для починки.

– Какое есть. Радуйся, что мы до сих пор не болтаемся на той орбите, дожевывая последние сухпайки и запивая их каплями дистиллята.

– Ладно-ладно. Не бухти.

Корабль вышел на посадочную платформу. Капитан щелкнул по кнопке выпуска шасси. Я смотрел на загоревшиеся красным два из пяти лап-опор «шлюхи» на экране, отображавшем техническую исправность элементов корабля.

Одно из них было отправлено в жертву богам гиперпространства, а второе… второе не захотело выезжать. Был ли поврежден привод, или механизм заклинило, компьютер не показывал. Заботливые конструкторы предполагали, что дерьмо иногда случается, и сделали посадку беспроблемной на четырех из пяти опор. Но не на трех.

Капитан потер свой зоб-второй подбородок. Им он, что ли думает? Или теми уродливыми выростами на лбу, напоминавшими камни, затолканные под слой кожи?

– Мы просто зависнем на репульсорах.

– Можно сесть и на три оставшихся, – предложил я. – Если здесь не дуют сильные ветра.

Травер уточнил этот момент у всё того же диспетчера. Немного прикинув и решив, что пятнадцать метров в секунду это не так страшно, мы развернули судно по направлению преобладающих ветров и коснулись поверхности Апатроса, небрежно выложенной дюракритовыми плитами, через которые упрямо пробивалась жесткая трава. Такого же неприметного цвета, как и все здесь. Травер осмотрев кислую картину, с отвращением сплюнул на плиты и, пошатываясь, спустился вниз по аппарели.

Наружу мы вышли, нацепив маски для пребывания во вредной атмосфере кислородного типа, но относительно пригодной для дыхания. Я уже начинаю привыкать ходить по незнакомым планетам в этой условно эргономичной версии противогаза. От полумаски вниз к коробочке, закрепляемой на груди, шло две гофрированных трубки. Накинув капюшон и прежде, чем застегнуть маску я втянул в себя воздух этого мира. Дышать в нем можно, хотя и не долго. Как в курилке. Брр… и в Силе такая же гадость – неприятный мир.

Выбравшись на поверхность, я осмотрел судно, обойдя его по кругу. Несколько десятков попаданий, заметные только, если присматриваться. И поверхность, укрытая радиопоглощающим материалом, словно бы ошкурена грубым наждаком и исцарапана когтями крупного хищника. Местами «обмазка» покрылась сетью трещин. Хотя температура торможения газов и снижалась работой щита, покрытие изгрызло потоками раскаленного воздуха. Матовая краска совсем выгорела, и корабль приобрел серый цвет, под стать планете. В нескольких местах, особенно в носовой части она была стерта совсем – там блистал оголенный металл.

Мы поплелись по поверхности серого же мира до здания космопорта, стоявшего неподалеку. Никто не встречал нас, посадочное поле не было занято ни одним кораблем кроме нашего и было совершенно безлюдно. Пустынный мир, серый, как содержимое пепельницы, казалось, давно был покинут. В голову приходили мысли, что жители оставили его, избегая чувства тщеты и давящей безысходности. Но это было не так.

Звезда на небосклоне едва горела, как лампа аварийного освещения. Но сумрачный мир в большей мере согревался ее невидимым инфракрасным излучением, чем освещался скромными красноватыми лучами. Через щели между плитами пробивалась такая же бесцветная, как и все вокруг жесткая трава, тянувшаяся вверх к этому свету. Жизнь же в поселке бурлила, как и сказал диспетчер - словно в бачке унитаза.

Травер решил не раздражать местных лишний раз. Это значит, что автомат он с собой не взял – только пару пистолетов.

Пройдя через шлюз космопорта, мы оказались в просторном помещении, явно построенном человеком, имеющим надежды на то, что планета будет встречать толпы гостей или туристов. Почему мы, как правило, бываем в местах брошенных и покинутых?

Навстречу нам вышел немолодой человек в офисной форме. Похоже, его мы тоже оторвали от дел.

– Вы зачем здесь? Тут не на что глазеть, – исподлобья и крайне тщательно осмотрел нас этот угрюмый человек.

– Пополнить запасы воды, – сказала Нейла жалостливо. Ее немало волновало то, что на корабле нельзя помыться. Должно быть, она и не приставала ко мне даже в пьяном виде именно потому, что я был покрыт смесью пота, пыли и технических жидкостей. Разбитые же щиты волновали в первую очередь меня одного.

– Ремонт, – ответил Твилек – Вас диспетчер не предупреждал? Что он там делает на своем посту? Лысого гоняет?

– Тут не коммерческий космопорт. Хотя вы же никуда отсюда не улетите? Вам нужно будет поговорить с начальником шахты.

– Надо, поговорим. – сказал Травер, мучающийся от похмелья.

– Будет неплохо, если мы немного отдохнем с дороги, приведем себя в порядок, – вмешался я. – Вдобавок, как и всем людям, нам нужна вода, чтобы пополнять запасы наших телесных соков.

– Кантину сами найдете? – спросил нас чиновник. Его нисколько не прельщало вести к своему начальству неряшливую гоп-компанию от которой несло алкоголем.

– Травер сделает это и в бессознательном состоянии. – Правда, милый? – заботливо поинтересовалась Нейла.

– Это не трудно, – он, пошатнувшись, развернулся, махнул рукой в направлении одного из коридоров. – Это там.

Лихо он. Мне и Сила это с трудом могла сказать. Он владеет неким тайным, недоступным для меня знанием?

Человек ушел, не поинтересовавшись даже нашими дальнейшими планами. С нас даже пошлины, или оплаты за посадку не взяли. Всем похуй. Через пять минут мы доплелись до кантины. Ближайшее к зданию космопорта неиндустриальное строение, как оказалось. Ближе только склады и портовое оборудование.

Над входом в кантину висела вывеска «Зона кодекса Алсакана» и уныло свисал флаг Алсаканской лиги. Отражая ее нынешнее состояние. А хозяин заведения «конфедерат»… Сколько я не читал историю галактики, а так и не смог уяснить глубинную подоплеку этого многотысячелетнего то вспыхивающего, то гаснущего конфликта между Алсаканом и Корускантом. Борьба за власть? Даже в огромной галактике, населенной чужаками и полной опасностей люди умудрились разбиться на два наиболее крупных лагеря. Хотя, может мне стоило начать восхищаться, что только на два?

Закончив очередную войну и разоружив проигравшего, Корусант старался затереть в истории сам тот факт, что некогда у него могли быть конкуренты. Но выходило это не так хорошо, как хотелось бы. Возможно, дело состояло в том, что добрая половина людских миров была колонизирована представителями двух планет – Алсакана и Корусанта. И жители колоний отлично помнили кто откуда. Были миры соответственно Корусантские и Алсаканские. Особенно в секторе экспансии. Разумеется, это не касалось ни Кореллии, ни Тионского кластера, но таковых было более чем достаточно.

Элиты побежденных миров отстранялись от общереспубликанской кормушки, а в мирах бывшей Алсаканской лиги зрело недовольство своими второстепенными ролями. А коллективная память заставляла жителей одних планет считать врагами жителей других по той «сверхважной причине», что таковыми считали друг друга их далекие предки. Хотя конфликт давно и нес уже только корпоративный характер, но осадок все еще оставался. Сомневаюсь, что случится очередная война… но должно быть сомневались и в предыдущие более, чем десяток раз? За десять тысяч лет. Весьма впечатляющая настойчивость, возможно порожденная тем, что в современном мире трудно поступить с целым экуменополисом так же, как римляне обошлись с Карфагеном.

На Алсакан вываливали тонны дерьма в любом медийном источнике, перемыли с отбеливателем все кости, обсудили и осудили их милитаристическую и воинственную политику. Все бессмысленно. Подспудно, там глубоко в глубине душ триллионов людей галактики нечто поднимало их снова и снова. Уже одиннадцать раз. И последние шесть не как самостоятельное государство, но как беглеца из состава Республики. Меня поражало, что кто-то мог вести войну раз за разом не сто и не тысячу лет подряд. Десять тысяч лет. Готовиться сотни лет ради нового витка конфликта. Поддерживать костер вражды, так чтобы огонь вновь можно было раздуть легким порывом ветра. Хотя, может, я приписываю запланированный характер естественным процессам? Стоит также обратить внимание и на то, не носят ли сенаторы от Алсакана шляпы необычной формы? Это ведь может быть очень важно.

Ничто в истории Республики не было так болезненно. Ни уничтожение родного мира убезийцев, ни геноцид ситов, ни иные не красящие их действия, которых боле чем хватало. Ни отчего так не передергивались лица политиков и историков, и ничто так строго не цензурировалось, как Алсаканские войны.

Согласно истории Республики мало что было настолько разрушительно, как четыре первых Алсаканских конфликта. Древние архитектурные сооружения и прекрасные столицы. Памятники и величайшие сооружения. Все в хлам. Эти войны отбросили развитие Республики на тысячи лет, именно столько она потратила на восстановление всего разрушенного.

Простейший пример - гиперпространственный маяк Белгот, самый мощный в истории, возведенный более двадцати тысяч лет назад был разрушен тринадцать тысяч лет назад в труху, выключив тем самым из галактической жизни половину миров вдоль Перлемианского торгового пути. До тех пор, пока не были проложены новые маяки вдоль этого маршрута. Сотни лет. И примеров таких множество.

Мы зашли в помещение. Сперва никто и не обратил внимания на посетителей. Но через некоторое время я начал ловить заинтересованные взгляды со всех сторон. Нежданные гости были здесь в диковинку. Несколько десятков посетителей в тесной зале просаживали деньги, играя в карты или иные азартные игры, или же попросту пропивали свои доходы. Несмотря на кажущуюся просторность из-за гомона, как попало расставленных столов и множества обращенных на наш столик взглядов, мне было тесно и неуютно.

Пока Травер с Нейлой решили посидеть на месте, я сходил на разведку. Оставив страдающих твилеков за столиком, я подошел к барной стойке.

– Здравствуй (алсак..),– сделал я пробный шаг. Удачно. Услышав речь не на основном, бармен среагировал на меня, как на говорящую собаку. То, что я заговорил на языке Алсакана вызвало у него комплексную реакцию. Радость, удивление, непонимание, щепотку недоверия.

[Здесь и далее при общении с барменом – алсаканский. Примечание автора]

– И ты здравствуй , – с заминкой ответил бармен, – он старательно рассматривал меня, пытаясь убедиться, что раньше меня не видел.

– Я здесь впервые. Ты не мог видеть меня раньше , – не стал я дожидаться расспросов.

– Судно снабжения будет через четыре недели. Как ты здесь оказался?

– Аварийная посадка. Пересеклись с пиратами. Немного потрепало, и теперь нужно починиться .

– Не самое удачное место для починки. Тихое, но тут нет корабельных мастерских, или нужных запчастей.

– У нас не было выбора, навикомп вышел из строя, прыгнул, куда вышло.

– Прыгнул. Ты что ли прыгал? – захохотал бармен. Явно не веря такому юнцу, как мне.

– Именно, – упрямо кивнул я. – Считал прыжок на датападе.

– Не рановато-ли в штурманы? Это не гайки крутить, – нисколько не поверил в это мужчина.

– Я только учусь. Но был не тот случай, чтобы рассуждать о квалификации.

– Но вы живы, так что ты сорвал свой банк. Пить что-нибудь будешь по такому поводу?

Я оглянулся на Травера, лечившегося водичкой.

– Воды. Я все никак не разберусь в том, что наливают в кантинах.

– Недавно покинул родной причал? – бармен вполне был настроен поболтать. Видимо в этом застойном поселении нечасто увидишь новое лицо. – Может кореллианского бренди? Возможно двойной? Или чего-нибудь более экзотического?

– Брэнди? Нет спасибо, этот растворитель для пластмасс я пробовал. Давай пока воды, у нас на корабле ее не было несколько суток.

– Обмочились при виде пиратов? – весьма метко охарактеризовал случившиеся бармен.

– Это так очевидно?

Он хохотнул.

– Это первое, что делают при встрече с пиратами. Сливают воду.

– Мы вообще всю слили, – я поскреб шею.

– Печально, но можете набрать здесь. Это не дорого, хотя планета и засушливая.

– Есть что-то являющееся смесью спирта и воды с минимальными включениями иных веществ?

– Ботанская горючая вода – ответил бармен, недолго думая. Затем продолжил задумчиво. – Самое загадочное свойство кореллианского бренди – это не то, что при его производстве ни одно растение не пострадало, а то что он употребляется внутрь.

– Что-нибудь еще?

– Могу плеснуть лума[2]. – про этот напиток я что-то слышал.

– Давай.

Я разговорился с барменом. Шахтная колония Апатроса знавала, как выяснилось, и лучшие времена. Ныне кортозис сильно упал в цене, разорив тем самым многих горняков. Они оставили колонию, занявшись другими делами. Судно, увозившее руду и привозившее товары и продовольствие, приходило раз в месяц, как нас и предупреждали. Иные гости здесь были очень редки.

Узнал я и о характере местной администрации, способах подключения к голонету и о том, где и чего можно купить запчасти. Поработал печенью немного.

Вернувшись за столик, я посмотрел на лечившихся твилеков. Они глотали антиалкогольные, противопохмельные и антиинтоксикационные пилюли, запивая их водой. Учитывая, что Нейла не пила почти ничего уже более дня я их понимал. С трудом могу представить, как Атос жил на той винной диете, которую столь красочно описал Дюма. Мысленно вообразить тессеракт[3] намного проще.

– Долго же вы там болтали, – сказал мне капитан. – Я надеюсь, ты выяснил что-то полезное?

– Выяснил, что здесь мы надолго. И то, что ремонт может быть осложнен. Но есть и хорошая новость.

– Не тяни, выкладывай.

Я достал свой коммуникатор, открыв файл с данными подключения.

– Это наш доступ к голонету. Бармен дал свободные частоты со своей кантины. Интранет за сорок кредитов на месяц. Безлимит, разумеется. И десять кредитов за мегабайт внешнего галактического трафика. Цена грабительская, но дешевле мы здесь не найдем.

– Это хорошо. Очень хорошо, – сказал Травер. – За останки от пиратского мобильного дурдома можно выручить немало кредитов.

– И кому нужно знать, где болтается этот мусор?

– Мусорщикам, – он посмотрел на меня, с немым удивлением моей недогадливости.

Он достал свой планшет и начал устанавливать соединение по моим данным, заодно соединив с сетью свой корабль. Минут через десять, ругаясь на хаттском, он заставил все это работать как надо. Затем, пользуясь закрытым каналом связи, вышел на озвученных мусорщиков. Сложность такого вида коннекта была в том, что предварительно надо иметь личную встречу с тем, с кем намереваешься связаться. И обменяться кодами для шифровки и дешифровки пакетов данных. Только такая симметричная криптография обеспечивала стопроцентную конфиденциальность. Несимметричная куда удобнее, но для постоянного использования не годится – только для разового или же при переписке и ином скромном трафике. Но не в случае голоконференции.

Зажглась голограмма собеседника. Ужасно рваная и грубая – капитан экономил деньги и на связи. Хотя, учитывая, что он непременно занесет это в общие расходы, то экономил он в том числе и мои деньги.

– Здравствуйте, – забавным пищащим голосом поприветствовал капитана его деловой партнер. Им был джава в накидке из грубой ткани, полностью закрывавшей тело и большую часть лица, но даже его не было видно – он носил маску с двумя светящимися окулярами. Голос создавал вокодер, поскольку сами джавы не способны внятно произносить звуки основного, – Ты хочешь предложить нам что-то? Или хочешь купить? Торговля, да. Чидок всегда готов поторговаться.

– У меня есть координаты свежераздолбаного судна, – сразу перешел к делу Травер.

– Оно большое, новое? – сразу заинтересовался джава. – Давно было разбито?

– Три дня назад. В секторе N-152.157.254

– Плохое место, – ответил джава, по имени Чидок через минуту. – Лететь долго. И почему ты думаешь, что мусор еще не собрали? Зачем мне туда лететь? Три дня – долгий срок.

– Там, где мы пересеклись и немного постреляли друг в друга, я вышел из гипера с большим отклонением от курса. Как обычно – торопился.

– Сломя голову. Чидок знает, как это у вас бывает.

– Точняк. – кивнул капитан. – И что куда важнее – в ходе перестрелки я и тот пират ушли в сторону еще дальше. Учитывая направление полета мусора и его скорость – он теперь очень сильно в стороне от ходовых маршрутов. Так что он ждет только тебя и никого иного.

– Все равно что-то мутное. От дел с тобой одни только проблемы. – пропищал джава.

– Не хочешь, не бери. Это была яхта в восемьдесят метров длиной. Резвая и хорошо вооруженная. И за головы ее владельцев могла быть назначена награда. Большая награда.

– Если их не вынесло в космос. Корабль вскрыт, как консервная банка, да?

– Выловите, не мне вас учить, – пожал плечами капитан.

– Что ты за это хочешь? – спросил его джава.

– Половину от цены запчастей, которые ты соберешь и половину же от цены за головы.

– Ты жадный, Травер. Жадность это порок! Так далеко лететь, а ты хочешь так много.

– Сорок пять процентов, Чидок.

– Сорок, – сказал джава.

– Ладно, – радостно согласился капитан.

– Ты согласен на сорок? Значит, согласишься и на тридцать, – нагло сказал карлик. – Это дурное место, я не хочу лететь туда ради одной яхты за такую несправедливую долю.

– Тридцать пять и не процентом ниже, – настоял Травер.

– Чидок вынужден согласиться. Только потому, что у него нет других дел сейчас. Но ты не найдешь тех кто даст тебе больше. – пропищал джава.

– Да-да. Спасибо за великодушие. Вот твои координаты. Звезда N-152.157.254.145.452, орбитальные в файле.

– Чидок заплатит, если найдет что-то ценное. Если ты не обманул Чидока. Если меня там будут ждать пираты, то твоя голова будет стоить, как если бы ее отлили из чистого плутония. Ясно?

– Удачи, – отмахнулся от таких угроз капитан.

Голограмма погасла – Травер закончил сеанс голосвязи.

– Он заплатит? – спросил я.

– Намного меньше, чем мы договорились, – безмятежно сказал капитан. – Он же не идиот и, естественно, утаит полную стоимость добычи. Но достаточно, чтобы окупить часть ремонта и цену ударных ракет.

– Они собирают мусор в космосе? – спросил я. Интересный момент, я раньше думал, что это племя вороватых старьевщиков проводит свое время, путешествуя на гусеничных траулерах по пескам Татуина.

– Везде. Радиоактивный и токсичный тоже. Ничего их не берет. Как их дроидов. Чинят всякий хлам и весьма успешно, я замечу. Из нескольких древних хреновин соберут только им известным способом одну, но рабочую. Причем из разных хреновин. Если тебе нужен их хлам, найди одну из их подвижных крепостей. Сухопутных или межзвездных.

– Забавные маленькие человечки. Хорошо, что они дружелюбные и ничем ни хотят заниматься, кроме как копаться в своих механизмах, – сказала Нейла. – При своей любви к урану и плутонию.

Мое мнение об этих вороватых низкорослых существах несколько выросло.

– Вы все о железе, да о железе. – сказала Нейла. – посмотри вон туда – она повернула голову в сторону плавно двигающегося голографического изображения почти обнаженной танцовщицы.

– Ты про этот позор? – ответил Травер. – Они настолько нищие, что не смогли найти настоящую танцовщицу. Вот это край… что дальше? Начнут пердолить друг друга в жопу?

– Угу. Это даже хуже, чем на Коррибане – сказала Нейла. – Наверно у них тут и резиновые куклы сдаются за деньги.

Она еще раз бросила взгляд на вполне настоящий шест, вокруг которого двигалась крайне реалистичная голограмма. Красиво, но все равно – это только иллюзия. Впрочем, как и все остальное.

– Хочешь станцевать? – спросил я ее.

– Хочу. И что в этом такого, – сказала она, увидев мою реакцию. Все никак не приму, что не все мы – люди. Она устало прикрыла глазницы руками. – Но после того как приведу себя в форму.

– Может, лучше выспитесь на корабле? – предложил я.

– После того, как договоримся о воде.

– Сходите в склад номер сорок четыре. Там можно договориться о нескольких цистернах с водой.

– А ты? – поинтересовалась твилечка.

– Я посижу пока здесь. Не беспокойтесь, ничего со мной не случится. Я могу узнать о подобном заранее.

– Я оставлю тебя при одном условии, – вкрадчиво сказал Травер. – Не тяни руки к колоде, хотя тут и играют. Мы здесь твоими стараниями надолго, и не стоит портить отношения с местными. Раньше времени, я имею ввиду, – он коварно мне подмигнул, – у тебя еще будет шанс блеснуть своей удачей. Обязательно. Но позже.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Голонет – галактическая сеть условно разделяется на «интранет» – сети отдельных солнечных систем и планет, скорость передачи данных в которых практически неограниченна и «экстранет» – сеть, связывающая локальные планетарные сети. Она есть далеко не везде, а где она есть – скорости очень малы по сравнению с интранетом. Связанно это с чудовищными затратами на поддержание необходимой инфраструктуры. Этого достаточно для крупного бизнеса и государственного управления, но не для просмотра, к примеру, видео всеми жителями Галактики.

[2] Сложный химический коктейль, существенно снижающий разрушительное воздействие алкоголя на организм, обладая всем наркологическим действием обычного алкоголя. Часто имеет самые необычные оттенки и вкус. Полностью искусственный напиток. Популярное пойло в Галактике.

[3] Это не та кубическая светящаяся штуковина из американского кинофильма - костюмированного представления о спасении мира. Тессеракт (от др.-греч. τέσσερες ἀκτῖνες — четыре луча) — четырёхмерный гиперкуб — куб в четырёхмерном пространстве. Тессеракт в евклидовом четырёхмерном пространстве определяется как выпуклая оболочка точек (±1, ±1, ±1, ±1).