Превзойти себя самого. Том 1 (СИ)

Глава 26. Прочный фундамент дал трещину, в глубины души закралась пустота

Остаток пути до горы Лунхушань Цайхуа провела в угрюмом молчании. Несмотря на то, что ночное происшествие близ города Иу обошлось без жертв, на сердце было тягостно.

Время от времени Цайхуа вспоминала битву в лесу. Тогда, окружённая жаждущей крови толпой, просветлённая была преисполнена непоколебимой решимости никому не вредить, однако сейчас она не могла объяснить своих действий. Внезапное чувство заботы о простых смертных, когда в первую очередь ей следовало думать о своей безопасности, не поддавалось здравому смыслу. В тот день Цайхуа впервые его ощутила, и когда всё закончилось, оно бесследно расселось, как предрассветная дымка.

И всё же Цайхуа не могла избавиться от мысли, что что-то в ней изменилось. Ей будто открылась какая-то новая, неизведанная грань её «Я», о которой раньше она не догадывалась. Сверкнув заманчивым светом и оставив после себя таинственный след, эта часть Цайхуа вмиг обесценила всё, чем та раньше жила.

В неподходящий момент прочный фундамент дал трещину, в глубины души закралась пустота. Оставалось двигаться дальше, но только куда, если прежние ориентиры потеряли значение?

— Эй, а побыстрее нельзя? У нас не так много времени.

Чэньсин дёрнул её за рукав. В серых глазах полыхал огонь нетерпения, однако Лу Цайхуа была слишком подавлена, чтобы обратить на это внимание.

Тем не менее, последняя фраза Чэньсина звучала разумно: времени у них действительно было немного. В поселение, в котором раньше жила Цайхуа, они въехали в полдень, а вернуться в Ли им предстояло до наступления сумерек. Учитель Чжао и так неохотно отпустил Цайхуа и Чэньсина, пригрозив удвоить обоим нагрузку за пропуск дневных тренировок. Поэтому не подлежало сомнению, что за опоздание их ждёт ещё более суровое наказание.

— Не волнуйся, мы уже пришли, — скрестив на груди руки, девушка кивнула в сторону до боли знакомой деревянной двери.

Вместо безудержной радости, которую Лу Цайхуа испытывала большую часть дороги домой, сердце вдруг охватил липкий страх. Подобно вьюнку он уверенно опутывал тело, сдавливал сильнее с каждым мгновением и высасывал последние силы.

Жизнь с наставником Чжуаньцзэ и Юньчжи вдруг показалась ей выцветшим бессмысленным сном. Всё вокруг напоминало иллюзию: и низкие домики с изогнутыми чёрными крышами, и чисто выметенные улочки, и даже знакомые лица селян, поздравлявших её с возвращением.

Цайхуа словно оказалась на границе двух разных миров. Первый, который она недавно покинула, оказался пустым миражом. Ключ от второго же она пока не нашла. А единственным человеком, не утратившим для Цайхуа своей значимости, оказался Чэньсин. Сейчас, когда она снова вернулась в призрачный мир своего прошлого, он один был настоящим.

Обернувшись, точно в попытке найти хоть немного поддержки, она посмотрела Чэньсину в глаза. Однако тот не заметил в её взгляде испуга. Продолжая теребить кончик намотанной на руку ленты, юноша погружался всё глубже в размышления о прошлом Лао Тяньшу. Тайна, мучившая его столько лет, вот-вот будет раскрыта. Разве мог он думать о чём-либо ещё?

И тогда Лу Цайхуа улыбнулась. В конце концов, она ждала этого дня целый год. Так почему бы не задвинуть свой страх вместе с необъяснимыми чувствами в дальний угол души и не вернуть себе хоть немного прежнего буйства эмоций?

Медленно выдохнув, Цайхуа пинком распахнула деревянную дверь и что есть сил закричала:

— Я дома!

Воссоединение с семьёй оказалось не менее тёплым, чем она ожидала. Стоило увидеть родные, почти не изменившиеся за год лица Юньчжи и наставника, как все страхи рассеялись. Пусть прошлое и кажется ей чужим и обманчивым, люди, которых она наконец-то увидела, продолжают согревать её сердце лучами безусловной любви.

Ни наставник, ни названная сестрица её сегодня не ждали, что было заметно по их неловким движениям. Оба были людьми достаточно сдержанными и не привыкшими обнажать своё сердце даже перед самыми дорогими людьми. Им было легче заранее подготовить себя к событиям будущего, продумать каждый свой шаг и выбрать подходящие фразы для всех возможных бесед. А в момент, когда другие начинали тонуть в океане внезапных эмоций, они без труда управляли его штормовыми волнами.

Однако в этот раз всё было иначе. Лу Цайхуа, вопреки их ожиданиям, вернулась домой всего год спустя, и теперь они, изо всех сил пытаясь скрыть чувства, теряли контроль над своим телом: Юньчжи, обычно собранная и хладнокровная, уронила кисть прямо на почти законченный пейзаж, а старый наставник едва не запутался в подоле собственного одеяния.

— Я так надеялась, что ты научишься хорошим манерам, но, видимо, зря. Как была невоспитанной, так и осталась, — посетовала Юньчжи.

Было сложно понять, имела она ввиду появление Лу Цайхуа, сопровождённое грохотом резко распахнутой двери, или же объятия, с которыми просветлённая, как и всегда, бесцеремонно на неё накинулась. Ясно было одно: несмотря на подчёркнуто равнодушное выражение лица, Юньчжи была искренне рада видеть подругу. Цайхуа поняла это по потеплевшему взгляду её обычно холодных, как вековой лёд, глаз.

— Не будь такой строгой, Чжи-эр, — рассмеялся Лао Чжуаньцзэ. — Раз даже я не смог образумить эту девчонку, никто другой и подавно не сможет.

— Вот-вот, — гордо подняла подбородок Лу Цайхуа. — Меня ничто не исправит.

— Вообще-то исправит. Могила, — приподняла уголки губ Юньчжи в обжигающе холодной усмешке.

Цайхуа уже собралась возмутиться и по привычке толкнуть подругу в бок локтем, когда Лао Чжуаньцзэ обратил внимание на всё это время молчавшего юношу. Неловко переминаясь с ноги на ногу, Чэньсин продолжал стоять у двери с опущенной вниз головой.

— А это, стало быть, твой…?

— Я друг Цайхуа, — отозвался Чэньсин.

— Просто знакомый, — одновременно с ним ответила девушка.

Оба обменялись недовольными взглядами и под добродушный смех наставника Чжуаньцзэ отправились за ним в гостиную.

За чашкой чая пожилой учитель обсуждал с молодыми людьми последние события мира просветлённых. И хотя в разговоре принимали участие все, у Чэньсина создалось впечатление, что в комнате находятся лишь Лу Цайхуа да её старый наставник. Девушка оживлённо делилась событиями, приключившимися с ней в школе Чэнсянь, и щедро сдабривала их описаниям своих ощущений. Лао Чжуаньцзэ же внимательно слушал и, задумчиво поглаживая белоснежную бороду, иногда задавал ей вопросы.

Сперва Чэньсин старался поддержать беседу, однако в скором времени понял, что это бессмысленно. Зато теперь ему стало ясно, почему сидящая слева от него девушка с идеально ровной спиной и непроницаемым выражением лица была молчалива и говорила только тогда, когда к ней обращались. С самого начала она знала, что внимание Лао Чжуаньцзэ будет обращено к одной Лу Цайхуа. Недаром она была его любимой ученицей.

Сизый дым, поднимавшийся от курильницы для благовоний, принимал замысловатые формы и окутывал фигуры людей тончайшим покрывалом спокойствия. Воздушная ткань на окне вбирала в себя энергию солнца и пропускала в помещение уже приглушённый, лишённый былой живительной силы свет. Деревянная мебель и расставленные по всей комнате горшки с цветами создавали здесь особую атмосферу уюта и безмятежности, но главным её атрибутом, казалось, являлась Юньчжи.

Хотя её аура и источала неестественный холод, она была мягкой и будто бы сотканной из нитей иного, волшебного мира. В льдистых глазах отражалась уверенность с едва заметной ноткой превосходства над миром, и в то же время, при взгляде на Лу Цайхуа и наставника, в них мелькала почти неуловимая нежность. Простое серое платье и деревянная шпилька, вставленная в высокий пучок, вовсе не портили девушку, а, напротив, подчёркивали её утончённость и естественную красоту. Юньчжи была необычной и напоминала небожительницу, спустившуюся в этот мир для того, чтобы пройти испытание. Именно такое впечатление сложилось о ней у Чэньсина, пропустившего через себя её морозную и, вместе с тем, неукротимую энергию.

Заметив, что просветлённый довольно долго её изучает, Юньчжи усмехнулась и выбрала подходящий момент, чтобы привлечь к нему всеобщее внимание.

— К слову, а ты здесь зачем?

Голос бесцветный, взгляд пронзает насквозь и устремляется в совершенно иную реальность. Если сравнить её с Лу Цайхуа, то Юньчжи — воплощение чистой энергии инь, когда Цайхуа, напротив, — жаркое, но от того не менее манящее пламя.

— Чэньсин хочет узнать кое-что у наставника, — ответила за просветлённого Лу Цайхуа и ободряюще ему улыбнулась.

Когда лучистые глаза Лао Чжуаньцзэ обратились к Чэньсину, тот ощутил, как внутри него что-то с глухим стуком упало.

Не может быть.

Точно такие глаза, полные удивительной доброты и смирения, были у его дорогого наставника. Увидеть их снова, но на лице незнакомого ему человека, оказалось мучительно больно.

И если раньше Чэньсин сомневался в предположении Лу Цайхуа, не желая верить в столь поразительное совпадение, сейчас у него не осталось и толики сомнений: Лао Чжуаньцзэ действительно отец Тяньшу.

Изо всех сил пытаясь сдержать волнение, юноша снял ленту с запястья и молча передал её Чжуаньцзэ.

— Откуда она у тебя? — неожиданно севшим голосом произнёс пожилой просветлённый.

Дрожащими пальцами он поднёс ленту к лицу и внимательно изучил каждый вышитый на ней иероглиф. Испещрённое морщинами лицо сохраняло спокойствие, однако слёзы уже проложили влажные дорожки на его щеках.

«Превзойти себя самого». Девиз его семьи.

— Эта лента была у моего наставника с детства. Он всегда мечтал вас найти, — тщательно подбирая слова, ответил Чэньсин. — До конца своих дней он помнил об отце, имени которого даже не знал. И как его ученик, я посчитал своим долгом вас отыскать. Теперь, когда я здесь, я очень хочу услышать вашу историю. Прошу от всего сердца за себя и за наставника.

Чжуаньцзэ осторожно, как если бы опасался, что лента внезапно исчезнет, обвёл пальцами каждый из четырёх иероглифов, а затем тихо спросил:

— Его имя… Какое ему дали имя?

— Моего наставника звали Лао Тяньшу.

— Значит, Тяньшу. Какая ирония.

Пожилой просветлённый прикрыл глаза и надолго погрузился в молчание. Его серебристые волосы, ниспадающие на плечи волнами, такого же оттенка одежды, расшитые по краю витиеватым узором и бледная огрубевшая кожа, казалось, окончательно утратили краски.

Когда спустя время, за которое сгорела бы палочка благовоний, Юньчжи наполнила все чашки свежезаваренным чаем, старый наставник наконец-то пришёл в себя и неторопливо начал рассказ.

Родился и вырос Чжуаньцзэ на горе Лаошань в семье, принадлежавшей прославленному клану Лао. Поскольку просветлённые школы Чуньцзе практиковали путь воздержания, позволяющий им в кратчайшие сроки накапливать огромное количество энергии и вследствие легко осваивать сложные техники, вполне естественно, что при создании семьи они лишались всей своей ци. Однако энергия чаще всего не рассеивалась, а передавалась ребёнку. Так Чжуаньцзэ унаследовал от обоих родителей огромную силу, которая позволила ему без усилий подняться на вторую ступень совершенствования ещё в самом начале обучения.

Отчасти благодаря собственным усилиям, но в основном из-за полученной от матери и отца светлой ци он быстро стал одним из лучших учеников школы Чуньцзе. Пока его сверстники тратили месяцы на медитации, чтобы достичь необходимого для освоения новых техник уровня, просветлённый уже оттачивал их и практически на равных со старшими боролся с последствиями демонических козней. Для того, чтобы стать непревзойдённым талантом этого мира, ему, в свои восемнадцать, оставалось добиться бессмертия.

Но пока что Чжуаньцзэ оставался простым просветлённым, остановившемся на третьей ступени своего совершенствования. И, ко всему прочему, в школе Чуньцзе он был такой не один.

Цюй Сяолинь, ранее приглашённая ученица из Каймин и впоследствии оставшаяся на горе Лаошань, ничем не уступала Чжуаньцзэ. Причём окружающих она сражала не только своей впечатляющей мощью, но также и удивительной красотой.

Касалось ли дело учёбы или количества спасённых людей, оба не привыкли проигрывать, а потому очень быстро стали врагами. На протяжении нескольких лет они упорно трудились лишь для того, чтобы опередить своего оппонента. Но в конечном итоге вражда, заставившая их развиваться быстрее, чем кто бы то ни было, как очень часто бывает, переросла в нечто большее.

— Я осознал, что люблю её, совершенно случайно, — тепло улыбнулся старый наставник. — Дело было на Цисицзе. Сяолинь вместе с другими соучениками отправилась на праздник в Чэнсянь. Я же вместе с наставником и несколькими учителями остался на горе Лаошань, чтобы в случае нападения демонов защитить нашу школу. Дел, как и всегда, было много, но в тот день мои мысли постоянно возвращались к ней. Пускай Сяолинь и была первой красавицей, сердце её несмотря ни на что оставалось холодным. Всех, кто на него претендовал, она отвергала, причём весьма изощрённо. Бросала вызов и обещала выйти замуж исключительно в том случае, если потенциальный жених сможет её победить. Исход, как вы понимаете, был для всех одинаковый, так как в Чуньцзе почти не уделяют внимания техникам боя. Боевые искусства практиковали одни мы с ней. Так вот, парни проигрывали, а затем она их подвешивала вверх ногами к ветвям плодовых деревьев. Однажды она даже показала мне «сад женихов»: на деревьях болталось около десяти человек, и многие из них были приглашёнными учениками из других школ.

— Я уже восхищаюсь, — ударив ладонью по столу, хохотнула Лу Цайхуа.

— Потрясающая женщина! Наставник, почему Вы о ней никогда не рассказывали?

— Сейчас рассказывает. Помолчи и слушай дальше, — осадила Юньчжи и недовольно сверкнула глазами.

— Пока она оставалась в Чуньцзе, я был спокоен, — тихо посмеиваясь, продолжил пожилой просветлённый. — Все желающие удачу испытали и повторять свой позор не хотели. Но в Чэнсянь, где на празднике должна была собраться большая часть юных просветлённых, обязательно нашлись бы те, кого победить ей было б не под силу. Именно в тот момент, когда я представил, что потеряю её, ко мне и пришло осознание собственных чувств.

В ночь Цисизце Сяолинь неожиданно вернулась на Лаошань и без стука ворвалась к Чжуаньцзэ в комнату. В ответ на немой вопрос юноши, в высшей степени ошарашенного и ожидавшего объяснений, просветлённая уверенно направила на него остриё меча и заявила:

— Сегодня праздник влюблённых. На Тайшань собралось много парней, но у меня нет настроения с ними сражаться. Зато твой вызов я охотно приму. И только попробуй не победить меня.

Сяолинь вовсе не переоценила свою красоту. По рассказам старших соучениц она знала, что на ежегодном праздновании Цисицзе многие просветлённые ищут себе спутников на тропе совершенствования. Раньше в ночь Цисицзе Цюй Сяолинь оставалась в Чуньцзе, однако на этот раз её наставница решила развлечься, и девушке не оставалось ничего, кроме как последовать за ней.

Её появление в школе Чэнсянь однозначно бы привлекло внимание молодых людей. Обыкновенная просьба не приставать к ней, как Сяолинь поняла ещё в ранней юности, не помогала отбиться от навязчивых поклонников. А сражаться с ними всю ночь не входило в её планы. Тем более, любой парень из Ли мог победить её с двух-трёх ударов.

Цюй Сяолинь была чуть ли не паталогически честной и, к тому же, всегда держала своё слово. Именно поэтому, чтобы не становиться заложницей собственных правил, она решила раз и навсегда разобраться с проблемой. Без разрешения наставницы девушка покинула гору Тайшань и в полночь прилетела в школу Чуньцзе.

Поединок двух просветлённых длился почти до рассвета. Пусть Сяолинь и была согласна проиграть Чжуаньцзэ, поддаваться ему она не собиралась. Они сражались на равных, напоминая собою две тени одного человека. Точность и скорость движений, боевые техники и даже их хитрые манёвры были похожи, как две капли воды.

Единственным преимуществом юноши оказалась выносливость. Но стоило ему нанести уставшей Сяолинь свой победный удар, как и он сам свалился на землю без сил.

В ту праздничную ночь оба вдруг поняли, что их погоня за идеалом бессмысленна. Сяолинь и Чжуаньцзэ сильно устали от такой жизни, а открыв в ней новое чувство, без раздумий решили себя посвятить только ему.

Близился выпускной экзамен, сдав который ученики школы Чуньцзе были вольны делать всё, что им вздумается. Договорившись покинуть после него Лаошань и жить вместе до конца своих дней в какой-нибудь глухой деревеньке, Цюй Сяолинь и Лао Чжуаньцзэ впервые ощутили себя по-настоящему счастливыми.

— Вместо того, чтобы готовиться к испытанию, мы наслаждались обществом друг друга. Вместе готовили, читали глупые книжки и устраивали ночные побеги к берегу моря. Это было лучшее время.

Лао Чжуаньцзэ залпом допил оставшийся чай и усмехнулся.

— Никто из нас даже не думал, что счастье продлится недолго, а моё имя окажется настолько пророческим.

В конце выпускного экзамена для каждого из просветлённых, независимо от его результатов, проводили дополнительное испытание. Оно позволяло довольно точно определить объёмы энергии в духовных каналах учеников.

По количеству ци за Чжуаньцзэ с небольшим отрывом шла Сяолинь. Тем не менее, именно победителю в этом небольшом испытании и была предначертана злая судьба.

— Сразу после экзамена меня позвал к себе глава школы и посвятил в страшную тайну нашего клана. Раскрывать подробности заранее он не стал, но в общих чертах кое о чём рассказал. Возможно, в столь тёмные времена, это знание пригодится и вам. В недрах горы Лаошань спрятан источник тёмной ци, которую из поколения в поколение сдерживают лучшие ученики школы Чуньцзе. Обладатели колоссальных объёмов духовной энергии пожизненно заперты вместе с этим источником. И к тому времени, как иссякают их силы, в школе отбирают нового преемника. Десятки лет назад им должен был стать я…

Старый наставник с благодарностью кивнул Юньчжи, налившей ему новую чашку горячего чая, и с интересом взглянул на Чэньсина. И без того белая кожа просветлённого приобрела мертвенно бледный оттенок, делающий его похожим на призрака. Очевидно, услышанное повергло Чэньсина в шоковое состояние.

— А что случилось потом? — нетерпеливо спросила Лу Цайхуа, даже не глядя в сторону соученика.

— А потом, — ответил старый наставник, — я рассказал обо всём Сяолинь, и мы вместе решили бежать. Даже вещи собирать не стали. Всё бросили, как есть, запрыгнули на мечи и отправились, куда глаза глядят.

Обнаружив, что за ними не отправили погоню, Чжуаньцзэ и Сяолинь несказанно обрадовались. Им даже в голову не приходило, что здесь что-то не так. Спустя пару месяцев скитаний по миру они наконец-то осели в лесной деревеньке, сыграли скромную свадьбу, а через год Сяолинь родила.

День рождения сына Чжуаньцзэ мог бы назвать одним из самых счастливых, если б до того, как он успел дать ребёнку имя, в их крохотный домик не вломились посланники главы школы Чуньцзе.

На мольбы обоих родителей не отбирать у них сына эти люди не обращали внимания. Лишь один из них, сжалившись, позволил Чжуаньцзэ намотать младенцу на руку алую ленту с вышитыми на ней иероглифами, и дал обещание, что когда ребёнок станет чуть старше, он расскажет ему об отце.

— Спустя годы я понял, что если бы смирился с судьбой и отказался от счастья с Цюй Сяолинь, то стал бы бессмертным. Но ради этого, даже зная, что будущее вне стен школы Чуньцзе превратится в настоящую пытку, я не остался бы на горе Лаошань. Пускай я не знал своего сына, я рад, что подарил ему жизнь. Пожалуй, это самое лучшее, что мне когда-либо довелось совершить, — пожилой просветлённый откашлялся. — Я жалею о том, что не догадался о замысле главы школы. Он отпустил нас не просто так. Мы с Сяолинь обладали огромным количеством ци, и, как только он понял, что наш ребёнок вберёт в себя всю нашу энергию, этот жестокий человек сменил тактику действий. Дождался, когда родится малыш, и отправил за ним подчинённых

В тот день душа Чжуаньцзэ, не выдержав удара судьбы, разбилась на тысячи мельчайших осколков. Всё, чем он жил, в одночасье сгорело в смертоносном огне. Чёрная сажа, что осталась от чувств и надежд, навсегда оставила в сердце свой отпечаток, въелась в кости и отравила сознание болью.

Казалось бы, хуже быть не могло. Им оставалось справиться с этой бедой, взять себя в руки и вместе двигаться дальше. Однако лишённое духовной энергии тело Сяолинь внезапно начало слабеть.

Попытки накопить светлую ци для его поддержания оказались тщетными. Организм не смог справиться с потрясением, и медитации лишь усугубляли его состояние. Подобно цветку, отдавшему все силы на то, чтобы распустить лепестки, Цюй Сяолинь медленно увядала на глазах Чжуаньцзэ.

Спустя несколько месяцев измождённая болезнью и горем Сяолинь умерла. С тех пор сердце просветлённого заполнила беспросветная тьма. Сплетаясь с тоской, она разрывала его изнутри и заставляла кричать по ночам. Настоящее обернулось кошмаром, грозящим затопить собой и грядущие дни, а прошлое напоминало сон. Слишком хороший и безмятежный, чтобы быть правдой.

Чжуаньцзэ с рождения был обречён на страдания. Судьба уготовила ему два ужасных пути, и было трудно сказать, какой из них был наихудшим: оба заканчивались потерей всего, чем он дорожил.

Спустя несколько лет после трагедии Чжуаньцзэ отправился в странствие.

Не справившись с особой ответственностью, которую на него возложили, он причинил вред своей школе и свёл в могилу любимую женщину. Когда Чжуаньцзэ осознал это, в его сердце пустило корни чувство вины. Постепенно оно становилось сильнее и, вместе с тем, помогало ему не сдаваться.

Убийство демонических тварей для Чжуаньцзэ стало единственным способом искупить вину перед школой, погибшей женой и сыном, которому в юности предстояло заточение в горе Лаошань.

Чжуаньцзэ обошёл все места скопления демонов. Не выдерживая их яростной мощи, он много раз оказывался при смерти, но всё равно не отступал. Несмотря на внутреннюю пустоту, он прекрасно воспитал Юньчжи и Цайхуа, напоминавшую ему своим воинственным нравом Цюй Сяолинь, и сделал всё, чтобы поставить их на ноги. До сего дня Чжуаньцзэ так и не понял, удалось ли ему себя превзойти и получилось ли у него заслужить хоть немного прощения за те роковые ошибки.

Он ни во что больше не верил. И всё же с годами в израненном сердце просветлённого затаилась надежда, что сын его однажды найдёт. Он не позволял себе даже думать об этом, однако эта надежда продолжала его согревать своим слабым, дрожащим огнём.

Теперь же она безвозвратно угасла.

Тяньшу погиб восемнадцать лет назад. Лао Чжуаньцзэ не дождался его.

Примечание автора:

Теперь вы наконец-то можете оценить заложенный в имена Тяньшу и Чжуаньцзэ смысл!

专责 (Чжуаньцзэ) — особая ответственность.

天数 (Тяньшу) — предопределение.

А вот и перевод имени Сяолинь (小林) — маленький лес.