Превзойти себя самого. Том 1 (СИ)

Глава 25. Протяни руку, и снова ощутишь на губах вкус весеннего солнца, окунёшься в родное тепло

Когда слёзы закончились, девушка начала возвращаться в реальность. Жар, исходящий от тела Чэньсина, и едва уловимый запах цветов действовали на неё успокаивающе. Объятия юноши надёжно защищали от сгустившийся тьмы, служили мощным барьером между ней и кошмаром, который она ещё долго не сможет забыть.

Стоит перекошенным лицам селян с блестящими от гнева глазами предстать перед мысленным взором, как изнутри снова бьёт мелкая дрожь. Заледеневшими пальцами Лу Цайхуа ещё крепче сжимает одежду Чэньсина, цепляется за его широкую спину, как утопающий в отчаянной попытке спастись.

Плечо раздирает невыносимая боль, но она не обращает на это внимания. В который раз её чуть не убили, и сегодня от этой мысли впервые становится страшно. Лавина новых эмоций наполняет душу чудовищной тяжестью. Мир стал другим. Незаметно для всех, но ощутимо для Цайхуа. Неизменным остаётся лишь то, что её защищает парень в алых одеждах.

Пальцы Чэньсина путаются в её волосах, невесомо скользят по спине, и в какой-то момент Цайхуа замечает, что тело её внезапно расслабилось. Она готова стоять так до бесконечности долго, обнимая просветлённого и растворяясь в его удивительной ауре, в которой ей чудится что-то знакомое и даже родное.

— Стой здесь. Я скоро вернусь, — совершенно некстати раздаётся над ухом.

Когда Чэньсин отстраняется, девушке на мгновение кажется, будто она потеряла что-то в значительной степени важное, некую часть самой себя, без которой невозможно существовать полноценно. Холод накрывает её с головой, в душе становится пусто.

На залитой лунном светом поляне она осталась одна в окружении обездвиженных человеческих тел. Тишина обволакивает листья деревьев и их узловатые ветви, налётом безмолвия покрывает неестественно бледные лица мужчин. И если б не затихающие в отдалении звуки шагов, Цайхуа вновь потеряла бы связь с реальным миром.

Тонкими иглами в кожу впивается страх. Она не может понять, что её пугает сильнее: одиночество или эти мужчины, когда угодно способные встать и на неё наброситься. Воздухом, впитавшим в себя их полубезумные крики, уже невозможно дышать. Каждый вдох становится пыткой, как если бы в тело один за другим вонзались ножи.

Задержав дыхание, Лу Цайхуа срывается с места. Под ногами точно разливается кипящая магма, что заставляет бежать всё быстрее. И только когда ей удаётся догнать юношу в алом, она, наконец, останавливается.

Лунный свет, сегодня особенно яркий, призрачными бликами ложится на поверхность воды. Мелодично журчит неглубокий ручей, склонившийся над ним просветлённый зачем-то опустил в его неторопливый поток свой рукав.

— Зачем пришла? Я же просил подождать, — проворчал просветленный. — А если бы ты заблудилась?

— Я побоялась, что эти люди очнутся, — тихо оправдалась Лу Цайхуа.

Силуэт парня чёрный. Он словно окутан тёмной энергией, однако ци, исходящая от него волнами, пронизывает душу теплом.

Чэньсин усмехнулся:

— Им повезёт, если они смогут очнуться к утру.

Хотя Цайхуа не видит лица просветлённого, она готова поклясться, что он улыбается. Самодовольно и мрачно.

Неожиданно её настигает желание взглянуть на эту улыбку. Цайхуа непроизвольно делает пару шагов в сторону юноши, а затем застывает от боли, что пронзает плечо с новой силой. От неё нет спасения, и прежде чем Цайхуа удаётся хоть немного прийти в себя, к ней вплотную подходит Чэньсин.

В воспалённом сознании рождается паника, когда руки парня начинают развязывать пояс.

Её пояс!

— Ты что…?!

Она не успевает закончить. Чэньсин просто встаёт ей за спину и молча спускает одежду с её поврежденного плеча.

Цайхуа задыхается. Сердце бешено бьётся, превращая и без того горячую кровь в раскалённую лаву. Первым делом она пытается от него отстраниться, но Чэньсин не позволяет этого сделать. Удерживая её в одном положении левой рукой, он молча ждёт, когда она прекратит вырываться.

Спустя какое-то время Цайхуа замечает, что парень не совершает ничего непристойного. В тот же миг, когда она замирает, плеча касается мокрая ткань, и девушка наконец-то догадывается, чего он хотел.

— Стой спокойно, а? Я обработаю рану.

— А раньше не мог сказать? — обиженно бурчит Цайхуа.

Щёки пылают. Ей ужасно неловко не столько из-за своего поведения, сколько от непрошенных мыслей, заполонивших сознание подобно привередливым демонам и подчинивших себе её волю. Впрочем, Лу Цайхуа не вела бы себя столь опрометчиво, знай она об истинных намерениях юноши. В конце концов, мало ли что у него на уме? Да и кто вообще будет спокойно стоять, пока человек противоположного пола его раздевает?

— Сказал бы, если б знал, что ты такая бесстыдница. И о чём только думаешь? — вздыхает Чэньсин, продолжая смывать кровь с её кожи.

Цайхуа уже собирается разразиться гневной тирадой, однако плечо снова взрывается болью. Нестерпимой настолько, что вместо ругательств с губ срывается стон.

Ладонь парня с зажатым в ней рукавом останавливается.

— Потерпи ещё немного. Я почти всё, — голос Чэньсина вдруг кажется более низким и приглушенным.

Он прикрывает глаза, а затем нагибается над оголённым плечом и медленно дует на рану. Чэньсин знает, что это не облегчит страдания девушки, но странное чувство, что разгорелось внутри трепещущим пламенем, заставляет его продолжать делать вещи, лишённые здравого смысла.

Мгновение растягивается в вечность. Подчинившись инстинктивным порывам, он словно выполняет древний обряд, способный разрушить все стены, размыть все границы между его собственным миром и сердцем Лу Цайхуа. Парень не может и уже давно не пытается понять, зачем ему это надо. Он просто чувствует, что это жизненно важно для его опустошённой души, необходимо, как воды ручья, к которым мечтает припасть измученный жаждою странник.

Просветленная вздрагивает, когда губы Чэньсина как бы невзначай касаются её плеча. Так осторожно, как если бы на него опустилась легкокрылая бабочка. Хотя прикосновение длится крохотный миг, его вполне достаточно для того, чтобы окончательно вскружить девушке голову. Она заставляет себя думать о том, что это случайность, что юноша в алом наклонился сильнее чем нужно, не сумев в темноте правильно определить расстояние. Но отчего-то в это не хочется верить.

Чэньсин отстраняется и медленно проводит пальцами по повреждённой коже, направляя в неё поток светлой ци. Знакомое тепло заполняет собой сеть духовных каналов, расслабляет и наделяет живительной силой каждую клеточку тела. Растворившись в своих ощущениях, Лу Цайхуа с запозданием порывается ухватиться за мысль: когда-то с ней уже происходило нечто похожее. Но она, эта мысль, подобно упавшей звезде оставляет в сознании лишь мерцающий росчерк. Он стремительно гаснет и не приводит к разгадке.

— Как тебе это удалось? — ошарашенно шепчет просветленная, когда боль исчезает вместе с причиной, её вызывавшей.

Не в силах поверить в случившееся, она проводит рукой по плечу и обнаруживает, что на нём не осталось и следа от полученной травмы.

— Было дело, учился в Чунгао, — небрежным тоном отвечает Чэньсин. — Выучил там кое-какие полезные техники.

Также небрежно он накидывает ей на плечо ткань рубахи и отворачивается.

Увлечённая раздумьями Лу Цайхуа не замечает перемен в его настроении.

Она никогда не слышала о технике, способной полностью исцелить человека. Более того, если подобная техника и существует, наверняка она тайная и с кем попало лекари из школы Чунгао ей не поделятся. Не может быть, чтобы Чэньсину её так просто доверили. Для этого ему необходимо было учиться у них по меньшей мере с раннего детства, а судя по его боевым навыкам, всю свою жизнь парень провел в школе Ли. Как тогда вышло, что он в совершенстве владеет техниками двух разных школ? В конечном счёте, не мог же Чэньсин проходить обучение в двух местах одновременно.

Так или иначе, ей следует поблагодарить его. Несмотря на то, что их отношения своими попеременными вспышками то неприязни, то внезапной симпатии напоминали качели, он вновь её спас. Рискнул жизнью, ввязавшись в совершенно его не касающееся предприятие по поимке врага. К слову, об этом…

— А что стало с той женщиной? — поинтересовалась Лу Цайхуа, потуже затянув пояс на талии.

— Я её ранил, но у неё получилось сбежать.

И снова этот безразличный голос, лишенный всяких оттенков и задевающий даже сильнее, чем если б он был просто холодным.

Не дожидаясь, пока девушка скажет что-то ещё, он одним махом перепрыгнул ручей. Это действие не несло в себе скрытого смысла, но просветлённой вдруг показалось, что таким образом он возвёл между ними двумя незримый барьер.

Сердце захлестнуло волной раздражения. Цайхуа не могла дать отчёта своему недовольству. Она просто испытывала его каждый раз, стоило Чэньсину начать выражать по отношению к ней безразличие.

Девушка без труда пересекла водный поток и поравнялась с Чэньсином. Но ощущение, что он продолжает от неё отдаляться, находясь по другую сторону невидимой грани, почему-то стало сильнее.

— Откуда ты знаешь, куда нам идти?

Попытка завязать разговор провалилась. Чэньсин продолжает идти по тропинке, не обращая на Лу Цайхуа никакого внимания. Будто её здесь и нет, будто его недавняя забота о ней — не более чем глупый и далёкий от реальности сон.

Она до сих пор не может прийти в себя. Слишком много событий, выходящих за рамки обыденности, произошло с ней всего лишь за вечер. Встреча с врагом, битва на грани жизни и смерти, а после внезапная нежность от человека, чувства к которому она не может понять.

Чэньсин всё также молча шагает вперёд, когда Цайхуа вдруг принимает решение. Пускай их мало что связывает, она хочет знать, насколько важна для него. Сама эта мысль в любой другой момент показалась бы ей страшно нелепой, но не сейчас. Эмоции слишком сильны, чтобы позволить ей здраво мыслить.

Пора. Девушка намеренно спотыкается и, крепко зажмурившись, отдаётся на волю судьбы. Если Чэньсин её не поймает, значит ему в самом деле до неё всё равно, но если…

Прежде, чем она успевает додумать мысль до конца, практически у самой земли её подхватывают тёплые руки. А затем прямо над ухом раздаётся гневное:

— А если бы я тебя не поймал?

***

— Что всё это значит? — недобро сверкнул глазами сереброволосый бессмертный.

Ифэй рассмеялся. Пламя десятков огней осветило лицо с искривленной, лучащейся самодовольством улыбкой. Стоило ему запрыгнуть на меч и взмыть в небо, как следом за ним моментально последовали и все остальные учителя школы Ли вместе с учениками. Внизу остались одни новобранцы, схлестнувшиеся в схватке с озверевшими селянами, да Лунху Чжао.

— То и значит, — соизволил ответить глава. — Это первое задание для новичков. Если они с ним не справятся, значит никто из них не достоин обучения в Ли. А ты летишь с нами. Это приказ.

Чжао невольно сжал кулаки. Не сказать чтобы его удивило поведение Лунху Ифэя, не раз отправлявшего учеников на верную смерть. Заставляя их калечить друг друга до потери сознания и совершать невозможное, он воспитывал в тех, кто это выдерживал, настоящий воинский дух. Можно сказать, Ифэй проводил жесткий отбор, в результате которого с ним оставались самые лучшие воины. Пускай их было немного, они являлись сильнейшими, и Лунху Чжао мог это принять. Но сейчас на душе отчего-то было тревожно. Казалось, он упускает нечто значимое, необходимое для переосмысления всей ситуации.

Внезапно что-то тяжёлое с возмущённым шипением прыгнуло ему прямо под ноги. Двадцать три. Его любимый и чрезвычайно нахальный питомец. Что он здесь делает?

Подхватив на руки ошалевшего от окружающего хаоса зверя, Чжао вдруг побледнел. Плохое предчувствие, мучившее его всю дорогу, вспыхнуло в груди с новой силой. Если Двадцать три оказался с ним рядом, значит за ним никто не следил.

— Мне наплевать на тебя и на твои приказы, — процедил Лунху Чжао. — Я не оставлю здесь своих учеников. Ни одного из них.

Ифэй ответил не сразу. Во взгляде, прикованном к чему-то вдали, где обрывалась вереница повозок, мелькнуло нечто похожее на облегчение с примесью мрачного торжествования. Он улыбнулся. На этот раз шире и абсолютно расслабленно, как настоящий преступник, чей злобный план пришёл в исполнение.

— Как скажешь, — неожиданно легко согласился Ифэй и махнул рукой подчинённым, призывая их следовать за собой.

В мгновение ока просветленные в алом растворились во мраке ветреной ночи. Всего за пару часов они достигнут горы Лунхушань и спокойно отправятся спать. Лишь новые ученики по приказу главы будут сражаться со смертными, пускай и слабыми, но превышающими их по численности и источающими лютую ненависть. Очевидно, здесь не обошлось без тёмной ци. И если демоны научились так влиять на людей, настраивая их против просветленных, этому миру действительно скоро конец.

Прижав к себе кота, Чжао запрыгнул на меч и взлетел. Открывшаяся сверху картина у кого угодно вызвала бы ужас: новые ученики, окружённые разъяренной толпой, изо всех сил старались спасти свою жизнь. Скопление людей вокруг них было плотным настолько, что они едва успевали наносить ответные удары. О том, чтобы взмыть вверх, не было речи. Если так продолжится дальше, силы юных просветлённых иссякнут, и бунтовщики попросту задавят их массой.

Тем не менее, Лунху Чжао оставался спокоен. Творившийся внизу беспредел его ничуть не волновал. Не обнаружив в толпе своих учеников, он обвел взглядом окрестности и уже было собирался отправиться в лес, как под ним раздалось душераздирающее:

— Учитель, прошу, помогите!

Обычно никто ни о чём не просил его. Более того, ученики школы Ли, все поголовно, обходили его стороной. Привыкший заботиться об одном только Чэньсине, Чжао также игнорировал младших. И вовсе не потому, что он обижался или испытывал взаимную к ним неприязнь. Просто они были ему безразличны. В конце концов, большинство из них рано или поздно погибнет из-за собственной слабости. Так стоит ли тратить на них свои чувства?

Лунху Чжао не вмешивался в жизнь школы Ли и методы воспитания Лунху Ифэя, а тот, в свою очередь, позволял ему и Чэньсину существовать обособленно, не подчиняясь общепринятым правилам. Это устраивало обоих мужчин.

Но сейчас кто-то впервые обратился к нему с просьбой о помощи. Вместе с дымом и запахом крови в непроницаемо чёрное небо взлетело ещё несколько дрожащих голосов:

— Учитель, мы же умрём так!

— Учитель, пожалуйста!

— Учитель…!

Чжао вздохнул. Судя по состоянию этих ребят, они не протянут и до полуночи. А для него обездвижить толпу вооружённых селян было легче простого. Для этого не обязательно знать особые техники, нужно просто быть опытным воином, коим не являлся никто из младших просветлённых. Впрочем, если кто-то из них и обладал потенциалом, он всё равно бы погиб в этом бою.

Бессмертный кинул последний встревоженный взгляд в сторону леса и с очередным тягостным, почти что страдальческим вздохом опустился на землю. В тот же миг как пчёлы на мёд со всех сторон к нему слетелись селяне.

Кот на руках зашипел и попытался сбежать, когда искаженные злобою лица приблизились непозволительно близко, но Лунху Чжао не позволил ему это сделать. Как можно крепче он прижал зверя к груди и лениво замахнулся мечом. Этого действия было достаточно, чтобы поднявшейся ударной волной с ног смело первый ряд взрослых мужчин. И это было только начало.

Напрочь позабыв обо всём, Чжао улыбнулся. В глазах цвета вечернего неба плясали озорные огни, и сам просветлённый точно вернулся в те времена, когда каждый бой он воспринимал как развлечение. И чем сильнее были враги, тем большее удовольствие он получал.

Лунху Чжао никогда не проигрывал, поэтому схватки с кем бы то ни было ему быстро наскучили. Всего раз за целую жизнь ему встретился достойный соперник, но ни имени, ни даже его размытого образа к своему сожалению Чжао не помнил.

Это было очень давно. Тот человек обладал удивительной внутренней силой, и одна только мысль о нём заставляла сердце дрожать.

За плотным туманом забвения скрывалось что-то ещё, нечто большее, чем Чжао мог предположить. Оно обладало неповторимым запахом счастья, которое со времён своей юности он больше никогда не испытывал. Лишь орхидеи, пронзительно синие, как предрассветное небо, напоминали ему о том чувстве и одновременно позволяли забыть безвозвратно утраченное, жизненно важное нечто.

Сереброволосый бессмертный медленно выдохнул и сорвался на бег. Тело исполнено лёгкости, сам он — порыв шквального ветра, что способен сбить с ног любого противника. Чжао стремительно движется среди десятков людей, и душу мгновенно охватывает волна наслаждения. От кончиков пальцев до самого сердца с лёгким покалыванием распространяются искры восторга. Он неуловим и прекрасен, и осознание этого его вдохновляет сильнее.

Пускай ему не составляет труда опрокинуть на землю всех этих смертных, мужчина вовсю упивается техникой, что на горе Маошань зовётся «дыханием ветра». Мало кто знает о том, что он ей владеет, ведь Чжао её крайне редко использует.

Вполне вероятно, именно по этой причине «дыхание ветра» сейчас ему дарит такие же яркие, как и двадцать четыре года назад, ощущения, когда он впервые его применил. Каким бы скучным ни казался бой, с этой потрясающей техникой Чжао приближался к состоянию близкому к счастью.

Освободившись от оков гнетущей тоски, душа воспаряла до запредельных высот, и просветленный физически мог ощутить, как где-то рядом бьётся сердце забытого им человека. В такие моменты их разделял последний рубеж, истончённый, как грань между ночью и утром, неодолимый, как стык двух разных миров. Казалось, протяни руку, и снова ощутишь на губах вкус весеннего солнца, окунёшься в родное тепло.

Но Лунху Чжао не может достичь его. Он не в силах найти даже след его тени. Однако само чувство этой волнующей близости стоит всех перенесённых страданий. В этом и заключается суть «дыхания ветра».

Сереброволосый бессмертный приходит в себя, когда отовсюду раздаются полные радости крики:

— Учитель такой потрясающий!

— А можно учиться у вас?

— Вы использовали природную технику?

Хотя на лица юных просветленных легла тень измождения, глаза их светятся от восхищения.

Многие ранены и с трудом стоят на ногах, облокотившись на воткнутое в землю оружие, кто-то, потеряв много крови, лежит без сознания среди точно таких же обездвиженных тел. И пусть в воздухе всё ещё витает отчаяние, безжизненным пеплом оседающее на просветлённых, атмосфера вокруг Лунху Чжао становится тёплой и радостной.

Несмотря на пережитый ужас, трясущиеся от напряжения руки и ноги и боль от ранений, эти дети находят в себе силы смеяться. Они спасены! Учитель, имени которого они даже не знают, стал для них настоящим героем, обладающим сверхъестественной мощью, примером для подражания.

Сердце бессмертного дрогнуло. Первый раз за долгие годы кто-то столь искренне им восхищается и просится в ученики по собственной воле. Первый раз за долгие годы с ним разговаривает кто-то, кроме Чэньсина, нового ученика и Лунху Ифэя.

Чжао растерян. Сердце, впитавшее в себя тепло чужих голосов, бьётся быстрее. Он неловко улыбается и, бесшумно отправив меч в ножны, прячет ладонь в мягкой шёрстке кота. Тот едва слышно урчит, и этот низкий звук расслабляет, освобождает сознание от беспорядочных мыслей.

Как раз в этот момент из-за деревьев выходит Чэньсин. Следом за ним, чуть поодаль, неуверенно шагает Лу Цайхуа. Одним своим видом они напоминают учителю Чжао котят, заплутавших в лесу и этим фактом страшно удручённых. Несмотря на то, что из леса они всё-таки выбрались, на лицах их по-прежнему написано выражение полной потерянности, и это забавляет бессмертного.

— Мои драгоценные мальчики, где же, позвольте спросить, вас носило?

Голос учителя холоден, однако в душе он вздыхает от облегчения. Оба ученика живы-здоровы вопреки его плохому предчувствию, и это не может не радовать. Правда им об этом знать не обязательно. Он слишком сильно за них волновался, а потому они просто обязаны объяснить своё исчезновение, и, ко всему прочему, понести наказание за неисполнение требования оставаться в повозке.

Лу Цайхуа и Чэньсин переглядываются. Оба не могут решить, рассказывать ли наставнику о своём приключении. Юноша в алом, скрестив на груди руки, отводит взгляд первым, девушка в чёрном в то же мгновение заливается краской.

Чжао по-своему истолковывает их поведение и с хитрой улыбкой выражает своё недовольство. Такое наигранное, что всем вокруг кажется, будто учитель испытывает совершенно противоположное чувство.

— Ну вы, конечно, выбрали время. Я человек понимающий, но всё же этим заняться вы могли бы и позже.

Цайхуа и Чэньсин одновременно давятся воздухом.

— Учитель!!!

— Учитель!!!