Помнят польские паны. Преодоление

Фрагмент 5

9

Генерал-лейтенант Константин Рокоссовский, 10 ноября 1941 года

Передача дел Одесского оборонительного района получилась несколько скомканной. Верховному командованию, конечно, виднее, почему одного генерал-лейтенанта во главе войск необходимо поменять на другого, но, как мне кажется, Георгий Павлович Софронов на этом посту справлялся с обязанностями очень неплохо. Может, его назначение моим заместителем сказалось, а может, что-то другое, но 1 ноября у него случился сильный сердечный приступ, в результате которого он «загремел» в госпиталь с диагнозом «инфаркт миокарда». Как утверждают врачи, склонность к этому он имел, и его даже «подкармливали» какими-то «сердечными» лекарствами, но Георгий Павлович из-за огромной загруженности не всегда принимал их. Вот и слёг. Благо, состояние моего предшественника доктора определили как «средней тяжести», и пообещали, что после лечения и курорта смогут поставить Софронова в строй.

В общем, пришлось сходу впрягаться в работу, решать сложнейшие задачи. Например, такую, как эвакуация Днестровского десанта, высаженного на Правобережье этой реки в первые же дни после начала войны. А подобные операции по сложности реализации ничуть не проще, чем десантные.

Десант свою задачу выполнил полностью, по сути, сковав две трети румынских войск, действующих против Красной Армии. Но в Ставке посчитали, что дальнейшая оборона возможна лишь при условии, если советские и румынские войска будет разъединять серьёзная водная преграда, которой является Днестровский лиман. К сожалению мост через горло лимана получил серьёзнейшие повреждения в ходе авиаударов противника, и снабжение группировки, обороняющейся за лиманом, стало возможно лишь по воде, под обстрелом румынской и итальянской дальнобойной артиллерии.

Увы, Муссолини не стал тянуть с переброской войск, и теперь против нас действуют совместные румыно-итальянские силы. А в Бухаресте очень этим вдохновились, и натиск на десант ещё больше усилился. Так что пришлось задействовать максимум плавсредств, не считая дышащего на ладан подъёмного моста, чтобы эвакуировать части Красной Армии из-за Лимана.

Необходимость такого шага поняли далеко не все. Даже в собственном штабе мне пришлось пресекать ворчание на тему «хороший же мы подарок стране сделали накануне годовщины Революции!». Я считаю — отличный подарок, поскольку сохранили для страны около пятнадцати тысяч бойцов, которые нам скоро понадобятся для обороны Одессы. И значительное число боевой техники и оружия.

Огромное спасибо Георгию Павловичу ещё и за то, что он трезво оценивал ситуацию и не прекращал работ по укреплению так называемого «Днестровского рубежа», пока красноармейцы из подчинённых ему частей продолжали сражаться на вражеской территории. Да и вообще работ по строительству оборонительных укреплений на подступах к Одессе. Теперь именно «Днестровский рубеж» станет той крепостью, на которую мы будем опираться. Изучив его укрепления (в том числе, и побывав на нём лично), я убедился в том, что противнику придётся захлебнуться в собственной крови, прежде, чем он прорвёт его.

Впрочем, я не уверен в том, что румынские и итальянские генералы окажутся настолько глупы, чтобы штурмовать эти укрепления в лоб, преодолевая при этом такую серьёзную водную преграду, как лиман. На их месте я действовал бы иначе: сосредоточил бы ударную группировку значительно севернее, и после форсирования собственно Днестра развернул бы наступление на восток и юго-восток, чтобы подойти к Одессе с северо-запада и севера. Задача тоже непростая, учитывая боеспособность Красной Армии, но более реалистичная, чем форсирование лимана.

По словам «старожилов», прибытие на фронт итальянских частей сразу же почувствовалось. И не только в форме поднятия боевого духа румынских солдат. У итальянцев оказалась довольно неплохая артиллерия, как полевая, так и дальнобойная, которой не хватало румынам. А ещё — авиация и бронетехника, пусть последняя и не очень-то способна потягаться с нашими новыми танками. Но ПВО Одессы пришлось серьёзно напрячься, поскольку некоторые образцы итальянских самолётов ничем не уступают многим британским и французским, закупками которых румыны пытаются компенсировать потери.

К сожалению, Южный фронт считается «второстепенным», поскольку основные сражения идут гораздо севернее, в полосе ответственности Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов. А потому и обеспечение его новой боевой техникой ведётся «по остаточному принципу». Хорошо, хоть часть войск, освободившихся после ликвидации британо-турецких сил в Крыму, перебрасывается сюда, под Одессу.

Почему нас так «обижают», мне лично понятно: и враг у нас до сих пор был «второсортный», не сравнимый по силе и опыту даже с польской армией, и серьёзной угрозы потери территории не существовало. Да и теперь даже, с учётом переброски в Румынию итальянских войск, соотношение ситуаций изменилось не очень-то сильно: если против нас будут сражаться итальянцы, то там, на севере в бой вступают канадцы и французы.

Да, до наступления распутицы Красная Армия нанесла серьёзный удар по оккупантам, но была вынуждена остановиться, поскольку трудности, связанные с нею, возникли не только у агрессоров, но и у красноармейцев. А сейчас, насколько мне известно, там, на севере, проблемы бездорожья сменились другими проблемами. Выпавший снег и наступившие холода, с одной стороны, помогают нам, а с другой — мешают не меньше, чем врагу.

Да что там говорить? Холода, сковавшие грязь, обездвижили не только польские и французские танки и автомобили, но и наши. Зачастую, технику буквально приходится выдалбливать из плена окаменевшей грязи, а снег, прикрывший заболоченные места, лишь замедляет замерзание размягшей за осень почвы до такого состояния, чтобы она могла выдержать технику. Правда, бойцы Красной Армии, чаще всего, готовы к таким трудностям, в отличие от европейцев. Но за время вынужденного «безделья» союзники по «Антибольшевистской коалиции» сумели численно и качественно усилить свою группировку и уже пытаются нащупать слабые места в нашей обороне, чтобы продолжить наступление, прерванное советским контрударом.

Насколько мне известно, наращивание численности французских дивизий, переброшенных из Западной Европы, происходит, преимущественно, на юге Белорусской ССР и в центральной части Правобережной Украины. То есть, скорее всего, удары этими войсками будут нанесены в направлении Смоленска и Киева. Важнейших городов, поскольку Киев — это не только столица УССР «мать Земли Русской», но и один из крупнейших промышленных центров, а Смоленск издавна называют «ключом к Москве».

В общем, к возобновлению активных боевых действий готовятся все. И мы, и оккупанты. Но когда эти боевые действия закипят снова, остаётся лишь предполагать, ведь о своих планах мне не докладывает ни наш Генеральный Штаб, ни, тем более, противник.

Предполагаю, что на моём участке фронта это произойдёт вовсе не в ближайшие дни, поскольку и итальянцам, и румынам требуется перегруппировка после отвода нашего десанта за лиман (а румынским частям — ещё и пополнение после напряжённых боёв, в которых они понесли серьёзные потери). И на это уйдут не дни, а недели.

Как бы то ни было, а перед подчинёнными мне войсками стоит совершенно конкретная задача, которую мне сформулировал товарищ Сталин во время нашей встречи в Москве перед моим отбытием в Одессу.

— Ни один солдат противника не должен войти в город иначе, чем в качестве пленного.

Опять оборона, как это было в Ленинакане. Что ж, дело знакомое. Только в подчинении у меня теперь — не единственная мотострелковая дивизия, не «группа» из двух дивизий, как это было на завершающем этапе обороны города. И даже не армия, как в Крыму, а существенно больше сил. Так что возможность держаться имеется.

10

Ульрих Граф, 21 ноября 1941 года

Вот и расстались мы с генералом Эрвином Роммелем. Надеюсь, не навсегда.

По его словам, наше пребывание в Соединённых Штатах Америки прошло очень плодотворно. И речь идёт не только об Абердинском полигоне, где он читал лекции американским военным и давал рекомендации о том, какими должны быть современные танки. Ведь после Абердина мы побывали и в Вашингтоне, и в Детройте, «автомобильной столице Америки», а после этого переехали поездом (от самолётов меня уже тошнит!) на Западное Побережье.

С кем Эрвин встречался в Вашингтоне, мне достоверно неизвестно. Могу лишь с определённостью сказать, что в Белом Доме он точно не был. Если его фигурой интересуются какие-то высокопоставленные чиновники, то это вовсе не значит, что на встречах с ними должен присутствовать «какой-то генеральский денщик». Да и наш статус разыскиваемых в ряде довольно влиятельных стран (Великобритания, Франция, Польша) «военных преступников» накладывает серьёзные ограничения: такие встречи должны быть неофициальными.

Впрочем, я и сам не очень-то горел желанием присутствовать на некоторых из них: еврейское влияние в США доведено до максимума. Куда ни плюнь, включая государственный аппарат, с огромной вероятностью попадёшь в еврея, а они меня бесят. Но приходится терпеть, поскольку генерал считает, что от этих людей очень сильно зависит наше — его и моё — будущее. А возможно — и будущее миллионов наших соотечественников, ныне изнывающих в польском рабстве.

Да, в Соединённых Штатах очень сильно про-польское еврейское лобби. Этим настроениям мы обязаны идеологической диверсии, устроенной британцами и поляками, объявившими, что войну с Россией они начали, в том числе, ради создания на её территории еврейского государства. Потому, куда ни глянь, на глаза попадаются плакаты с призывом записываться добровольцами в «Еврейский освободительный корпус», жертвовать деньги на помощь Польше. А в газетах (приходится понемногу осваивать английский язык, хотя от него, как от языка врагов германского народа, меня тоже корёжит) — истекающие патокой восхваления «героев», сражающихся против «русских угнетателей еврейского народа». Тьфу!

Будучи в Нью-Йорке, я сам видел демонстрацию с требованием к американскому правительству вступить в войну с большевиками «вместе с братским английским народом». Но и президент Рузвельт, и другие высокопоставленные лица из его администрации пока либо хранят молчание на эту тему, либо рассуждают, насколько выгодно Америке сохранять нейтралитет и торговать со всеми воюющими сторонами.

В Детройте всё было значительно проще, поскольку нашим визави выступал сам «автомобильный король» Генри Форд, как известно, очень сочувствующий идеологии фашизма. Поэтому представление ему меня как одного из близких соратников вначале Гитлера, а потом и Вальдемара Пабста только пошло на пользу в его разговоре с Роммелем.

Но и тут речь шла не о политике, а о технике. Форд, этот щуплый и живой человек, схватывающий всё буквально на лету, загорелся идеей собственного производства танков. Разумеется, для продажи в воюющие страны, поскольку, как он выразился, у него «не очень хорошо налажено взаимодействие с американским военным ведомством». Потому его и интересовало мнение прославленного танкового генерала об этом виде оружия.

Эрвин посмеивался, что за время пребывания в США он заработал больше денег, чем за всю свою предыдущую жизнь. Ведь все эти консультации (особенно — Форда) и лекции были отнюдь не бесплатными. И теперь он мог бы спокойно поселиться где-нибудь в глуши, среди бывших соотечественников (вы удивитесь, но, оказывается, эмигрантов с германскими корнями в Америке больше, чем с британскими), и вести спокойную, размеренную жизнь бюргера. Хотя, конечно, из-за его характера такое мне представляется с трудом.

Мысль о том, что скоро придётся покинуть Америку и уплыть в Китай, пусть Эрвин и не подтверждал моих догадок, укрепилась в моей голове, когда мы отправились в Лос-Анжелес. Но всё оказалось не так просто, как я предполагал. Оказалось, он вёл переговоры не только с американцами, которые отправляли множество «военных советников» в эту страну. И там уж точно можно было наплевать на британцев, французов и поляков, когда те узнают, что мы не погибли в авиакатастрофе над Средиземным морем.

Но опять во всё вмешалась большая политика. А именно — объявление Францией войны Японии после обмена ударами морских сил у побережья Индокитая.

Японцы, занимающиеся захватом островов Голландской Ост-Индии, богатых полезными ископаемыми, не собирались отступаться, и ответили на объявление им войны обстрелом с моря береговых укреплений в городе-порте Хайфон французского Протектората Тонкин. Газеты писали о многочисленных разрушениях в городе, о многочисленных потерях среди солдат французских колониальных войск. Причём, британская пресса назвала эту акцию «невиданной по жестокости дикарской выходкой».

Ещё раз тьфу, но уже на этих мерзких лицемеров. Ведь пример «невиданной по жестокости дикарской выходки» показали они сами, ещё в 1807 году, когда три дня (а не несколько часов, как японцы) обстреливали из корабельных орудий столицу Дании Копенгаген. Но били не по оборонительным укреплениям, как японские моряки, а специально по городским кварталам, стараясь разрушить как можно больше жилых домов и убить как можно больше мирных датчан. Это изуверство даже получило собственное название — «копенгагенирование», и позже им «лимонники» не единожды угрожали другим странам.

Пожалуй, именно эти события (объявление войны, обстрел Хайфона, реакция на него британцев) и стали поводом для серьёзного разговора между нами.

— Я решился, Ульрих. Я плыву в Японию, чтобы воевать на её стороне против французов и британцев.

— Ты хотел сказать, что мы плывём в Японию? И причём тут британцы, у которых пока мир с японцами.

— Вот именно, Ульрих, пока. Насколько мне известно, Япония претендует не только на Голландскую Ост-Индию, но и на другие колониальные владения европейцев в Юго-Восточной Азии. В том числе, и на тот же Французский Индокитай. Помимо этого, они поддерживают оружием восставших индусов в Бенгалии. Как долго это будут терпеть англичане, я не знаю. Но, как мне кажется, вступление Британии в войну с Японией неизбежно, ведь на них будут давить и французы.

Пока он рассуждает вполне логично.

— Но почему ты не хочешь, чтобы я оставался с тобой? Я тебя перестал устраивать в качестве помощника?

— Не в этом дело, мой старый добрый друг. Ты же прекрасно помнишь, как тяжело ты привыкал к климату Туниса. Сражения же, в которых мне предстоит участвовать, будут проходить даже не в пустыне, а в тропических джунглях, полных не только опасной живностью, но и различными болезнями, способными свести в могилу и молодого, пышущего здоровьем человека. Я просто не хочу потерять верного товарища из-за укуса какой-нибудь неприметной козявки. Поэтому я решил, что не имею права рисковать твоей жизнью и здоровьем, которые ещё нужны для дела возрождения Германии.

Эти слова растрогали меня до слёз: при всей своей внешней суровости мы, немцы, невероятно сентиментальны.

Нет, Эрвин не бросил меня на произвол судьбы. Мало того, что он оставил мне значительную сумму, заработанную им здесь, в Америке, и позволяющую без склонности к излишествам прожить года три. Да, собственно, какая склонность к излишествам у человека в возрасте шестьдесят два года? Он ещё и организовал мне встречу с человеком, ставшим моим кумиром после гибели Адольфа, с Вальдемаром Пабстом, которому действительно удалось бежать из горящего Киля. Здесь, в Америке, он, как и мы с Эрвином, живёт под другим именем и занимается объединением патриотов Германии, оказавшихся в эмиграции.

И это не может не радовать. В том числе, и потому что лично я снова при деле, снова служу на благо Фатерлянду. Ведь Вальдемар не забыл мой вклад в великое дело в годы репрессий против наших единомышленников. И теперь здесь, в Лос-Анжелесе, я буду не просто содержателем явочной квартиры, а фюрером нашего местного отделения организации германских фашистов Америки.