Последствия старых ошибок

История пятая. Провалилась бы эта медицина

Я шагал, глядя в прямую, нервную спину ординарца, уже совершенно проснувшийся и злой. Понятно почему эрцог повёл себя так, но настроение он мне всё равно сумел испортить. И медик для этого моего испорченного настроения был как раз кстати. Хамить медикам я любил и умел.

Но и тут меня ждал сюрприз. Личный врач эрцога (здесь медиков называли врачами), был совершенно не похож на наших, имперских.

Лет ему, по виду, уже перевалило за триста. Костлявый, сухой, с бумажно–тонкой кожей, он был так же стар внешне, как мастера с Граны. Но это был именно человек, а не мастер, полностью пребывающий умом уже совсем в ином мире.

Домато был ЗДЕСЬ. Он подчинял себе кусок видимой ему реальности, и это было для него достаточно.

Пока я глазел на медика, как на какую–то диковину, он быстро вводил в компьютер программу обследования, только изредка оборачиваясь на меня. Похоже, этот беглый обзор заменял ему и капсулу меддиагноста, и анализы.

— Что–то беспокоит? — спросил он по–экзотиански.

— Не уверен, — ответил я осторожно. Меня много чего беспокоило, но к медицине это отношения не имело.

Домато, наконец, посмотрел мне в лицо, чуть нахмурил брови и перешёл на стандарт. Говорил он без акцента.

— Что–то беспокоит, я спрашиваю?

— Кажется, нет, — попытался отвязаться от него я.

Не отвязался. Пожалуй, наоборот.

— А ну — распрями спину.

Я повел плечами. По грудным мышцам прокатилась волна боли и исчезла где–то внизу живота. Ранками, оставленными мне на память Бризо, я так и не нашёл времени заняться серьёзнее. К тому же, действие стимулятора притупило на время ощущения, и они меня не беспокоили.

— Ложись.

Но сам он осматривать меня не стал. Позвал довольно молодого парня, лет 40 на вид. Веселого, улыбчивого.

К осмотру не машиной, а руками, меня в свое время приучил Дарам, и ничего против я, в общем–то, не имел. Парень заново обработал ранки на груди, зашил кое–что, а потом надавил на живот так, что я едва не взвыл.

Меня запихали–таки в капсулу меддиагноста и… обнаружили в кишечнике сапфир, упершийся какой–то острой гранью. Оказывается, я успел его проглотить, хоть и забыл об этом напрочь.

Молодой врач долго смеялся, когда я рассказал ему эту историю. И я смеялся. Я был рад, что сапфир нашёлся, хотя процесс его извлечения удовольствия мне не доставил.

Но веселый парень был чем–то похож на Дарама, у него была бездна хорошего настроения и…я получил гораздо меньше неприятных ощущений, чем ожидал.

Потом медик познакомил меня с предполагаемой программой исследований. Я мало, что понял, в чем честно ему и признался.

Мне выделили каюту, очень похожую на наши, только изначально рассчитанную на одного бойца (такой роскоши у нас на кораблях не водилось), я почитал в сети что–то про алайцев и завалился спать. Эрцога в этот и в следующие четыре дня — я не видел, хотя на «Леденящем» меня пускали почти куда угодно. Сам я к Локьё не пошёл, а он меня не вызывал.

Зато удалось побродить по кораблю.

Элиер, так звали молодого врача, взялся устраивать мне экскурсии. У него тоже было одно имя, как и у Дарама, и у их главного медика, и я не удержался и спросил, откуда он родом. Но врач только рассмеялся. Я всё–таки плавал ещё в экзотианском и решил, что он просто не понял вопроса.

Как–то мы, нагулявшись по оранжерее, спустились на нижнюю палубу. Туда, где стояла охрана, мы не подходили, конечно, но облазили достаточно, чтобы я получил приличное представление о сходстве и различии наших кораблей. Я расспрашивал о каких–то мелочах и мне охотно отвечали. Острые углы обходил сам. С Элиером мы больше не вспоминали о его происхождении, но имя медика оказалось неудобным для моего языка, и я постоянно спотыкался об него. Наконец не выдержал и спросил, есть ли какая–то более простая форма? Он рассмеялся, он был вообще любитель посмеяться, но ответил:

— Можно Элирэ или просто Рэ.

И тут у меня в голове что–то щелкнуло. Я до конца не понял, за что именно я зацепился, но имена легли вдруг в какой–то осмысленный ряд: Дарам, Элиер, Домато, Рогард… Я поднял на своего собеседника глаза, и он перестал смеяться. Покачал головой и положил мне узкую, но крепкую ладонь на губы, показывая, что говорить об этом не надо. И отрицательно покачал головой — совсем не надо.

Я кивнул, и он убрал руку.

— А здесь у нас вход в оружейную, — продолжил медик, как ни в чём не бывало. — Но нас туда, пожалуй, не пустят.

— Скажи, Эли…рэ, — да, так было произнести легче. — Существуют такие поражения мозга, которые вообще не лечатся? Я считал, что медицина сейчас достигла всего, чего ей хотелось…

— Ну, если отхватить тебе полголовы, то это действительно не лечится. Вернее, вырастить мы можем всё, но это будет уже совсем другая личность. Причём с определёнными изъянами. А почему это тебя интересует?

Я рассказал про Влану. Очень скупо, обходя имена и причины.

— Эйниты, говоришь, отказались? А диагноз какой?

Точного диагноза я не вспомнил.

— Наверно, действительно плохо дело, — сказал медик. — Но, если можешь, запроси подробный диагноз. И покажи доктору. По крайней мере, совесть твоя будет спокойнее.

Я кивнул. Чтобы сделать запрос, придётся обратиться к эрцогу. Средства связи у меня по прибытии на «Леденящий» изъяли.

Что ж, к эрцогу, так к эрцогу. Попрощавшись с Элиером, я завернул в главный коридор, прошел мимо общего зала и… не обнаружил охраны возле каюты Локьё.

Я не знал, что эрцог плохо выносит разного рода дежурных, и под ногами они у него, обычно, не вертятся. Будь я в курсе здешних порядков — просто зашёл бы в соседнюю каюту или вернулся в общий зал и там нашёл кого–то из свитских. Но ординарцев не любил и Мерис, да и сам я ставил кого–то у дверей лишь в крайнем случае. Потому — просто постучал и вошёл.

— Функциональные изменения головного мозга — налицо. Обычно мы наблюдаем такие в период, между 120–150 годами. Каких–либо генетических предпосылок к более раннему старту третьей сигнальной системы найти не удалось. Возможно, что–то послужило случайным стимулятором. В таком случае, очень хотелось бы знать — что? Потому что никаких отклонений нет. Абсолютно здоровый мозг. Все зоны нормально развиты. Ощущение такое, что мы вообще рассматриваем какой–то классический, обычный вариант. Словно бы у него–то как раз всё в порядке, не в порядке — у тех, у кого таких функциональных изменений при том же строении мозга — нет.

Медик поднял голову и замолчал. Я узнал Домато. Без белого халата он выглядел как–то непривычно.

Эрцог тоже повернулся ко мне, но не рассердился вроде. Только буркнул:

— Лёгок на помине. Чего пришёл?

— Хотел попросить разрешения сделать запрос на Аннхенлл.

— Ну, так делай, я–то тут причём?

Я оттянул вниз рукав и показал, что браслета общей связи у меня нет.

— А, — сказал эрцог. — Перестраховщики завелись. — Он хлопнул по панели, и выругался, когда загорелся сигнал.

— Служба безопасности, — бесстрастно отозвалась панель.

— Браслет отдай, дурак, — сказал эрцог с ленивым раздражением. — Он тут в гостях, а не в тюрьме. Понял?

— Вас понял.

— Не «васпонял», а понял, спрашиваю?

— Так точно.

— Одни болваны кругом, — сказал Локьё отжимая кнопку. — Иди, мученик. Впрочем, стой. Раз зашёл уже…

Он лениво развернулся ко мне вместе с креслом, закинул сцеплённые ладони за голову.

— Садись, чего стоишь?

Я сел.

Он разглядывал меня с каким–то физиологическим интересом. Долго разглядывал. Я сидел, думая о Влане. Как она там, и что вообще с ней такое? Элиер был прав — у неё, скорее всего, просто срезало полголовы. Я вспоминал виденный мной пластиковый фиксатор, больше похожий на колпак, и всё больше утверждался в мысли, что как–то так оно и было.

— Ты чего такой скучный? — поинтересовался, наконец, Локьё.

Я передернул плечами, твоё, мол, какое дело.

— Врачи мои обижают что ли? — он посмотрел искоса на Домато, но тот игры не поддержал, да и взгляда в общем–то не заметил: смотрел на экран и думал о чём–то.

— Да нет, с врачами как раз всё нормально. Если исключить историю с сапфиром, то более комфортного медобследования я ещё не проходил.

— С каким сапфиром? — лениво спросил Локьё.

— На Гране ребята мне подарили сапфир, наверное, с записью, ещё не проверял. А я его проглотил, оказывается, когда Бризо за мной охотился. И забыл об этом напрочь…

— Сапфир? Почему вдруг сапфир? — удивился Локьё.

— А почему — нет? Может, не было под рукой синийского камня. А может — вообще просто на память.

— А ну, покажи.

Эрцог резко подался ко мне. Я не видел в камне хоть какой–то ценности для него и достал кристалл из нагрудного кармана. Футляр я потерял, сапфир просто лежал, слегка переливаясь, на ладони. Крупный такой, довольно. Больше келийского ореха. Искусственно не огранённый, но сам по себе очень красивый. Только маленький скол у основания, наверное, снижал его ювелирную ценность. Но в техническом плане камень был безупречен. Мы Элиером рассматривали его на предмет внутренних дефектов в аппарате, которым изучают свойства крови. Там приличное увеличение.

Эрцог взглянул, задумался, набрал что–то на экране и вызвал голографическое изображение. Над столом возникло голо сапфира с мою голову, необработанного, с маленьким сколом внизу.

— Похоже, — сказал я.

— Ещё бы, — сказал эрцог.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Тупишь? Ну, давай, сначала, на другой вопрос попробуем ответить. ЗАЧЕМ на Гране тебе дали на память — сапфир?

— А что такого?

— Грана — место, где прервался род последних эрцогов дома Обсидиана. Я бы понял, если бы тебе дали там какую–то реликвию, связанную с этим камнем. На память. Но — сапфир–то почему?

Только тут до меня дошло, что сам Локьё принадлежал как раз дому Сапфира.

Возникла пауза.

— Это какая–то семейная реликвия? — спросил я, наконец.

— Вроде того, — согласился с моей обтекаемой формулировкой эрцог.

— Тогда я проверю. Если там ничего не записано, и мне его подарили просто на память — могу отдать. Но я проверю не здесь, а на «Вороне».

— Удивительно наглое молодое существо, — покачал головой эрцог.

— Нет, ну а что бы ты сделал на моём месте? — удивился я.

— Да я даже теоретически не мог оказаться на твоём месте! — повысил он голос.

— Ну отбери тогда, — пожал я плечами.

Локьё замер.

— Это что, оскорбление? — спросил он.

— Почему, оскорбление? Это констатация факта. Я здесь один и без оружия. Даже, если опять его проглочу, то рядом — медик.

Эрцог смотрел на меня, и я видел, что он не знает — злиться ему или расхохотаться.

— Всё, что ты можешь сделать в этой ситуации — так или иначе граничит с оскорблением, — сказал он, наконец, с усмешкой. — Ты не можешь мне его отдать — он и так мой, а НЕ отдать — тем более не можешь.

— Тогда сделай вид, что никакого камня не было, — сказал я, пряча сапфир обратно в кармашек. — Мне его дал человек, которому я обязан жизнью. Дал с какой–то целью. Пока я не пойму с какой — иной ценности камень для меня не имеет. Или — зови ординарцев. Только побольше. Хлипкие они у тебя какие–то.

Эрцог посмотрел на Домато (тот наблюдал за нами с доброжелательным любопытством) и спросил:

— Ну и что я с ним должен делать?

— С кем? — переспросил доктор. — С мальчишкой или с камнем?

— С обоими, — притворно вздохнул Локьё.

— А зачем тебе камень? Что–то я не замечал за тобой раньше пристрастия к родовым реликвиям? Не ты его терял… — Домато был явно равнодушен в некой корпоративной морали. — Если тебе так легче — думай, что это ты его подарил.

— А мальчишка?

— А мальчишку я бы наказал. Просто в профилактических целях. Чтобы знал, что такие игры, обычно, хорошо не кончаются.

— Логично, — сказал эрцог. И повернулся ко мне. — Видишь дверь? Вот иди туда и жди меня там. Я закончу разговор и решу, что с тобой делать.

Я пожал плечами и пошёл. Дверь в глубине каюты вела в другую каюту, поменьше. Судя по обстановке — это было личное помещение эрцога.

Осмотрелся по сторонам и понял, что попал, похоже, в святая святых.

В маленькой каюте находились очень личные вещи, это чувствовалось. Оправленный в рамку рисунок на стене был явно сделан ребенком. На полу — небольшой ковёр из какого–то растительного волокна. Похоже — тоже ручной работы. Возле совершенно стандартного спального места висела маленькая статуэтка, очень старая и уже совсем непонятно что изображающая. Я присел на корточки. Похоже, какое–то божество — сплетенные тела мужчины и женщины плавно срастались в одно, неразделённое тело… наверное, эрцог спал здесь. Всё в каюте несло отпечаток его внимания, внутреннего присутствия.

На постели, затянутой, как это принято в армии, пластиковым чехлом, лежала аккуратно заложенная старинная книга. Названия не было видно, а взять её я не решился. На плавающем столике дремало ещё несколько книг, какие–то бумаги, принадлежности для письма. Старинные принадлежности. Если бы там не было бумаг, книги ещё можно было бы посмотреть, а так…. Мне совсем не хотелось, чтобы эрцог решил, что я роюсь в его личных бумагах. Не то, что я его боялся, просто это показалось мне неудобным и невежливым.

Стулообразного ничего я не углядел, не на кровать же садиться. Встал у стены, возвращаясь мыслями на Грану. Не скажу, что на душе было совершенно спокойно, но я был почему–то уверен, что эрцог меня не съест. Если бы он действительно хотел отнять камень и расправиться со мной — он бы уже сделал и то, и другое. Что ему могло помешать? Скорее всего, формально он прав. Камень, наверное, покинул дом Сапфира каким–нибудь не совсем честным способом. Но вот зачем Абио оставил мне сапфир?

Эрцога я прождал не меньше часа, но так ничего и не придумал за это время.

Локьё вошёл и уставился на меня насмешливо.

— Ну, — спросил он с каким–то шутливым внутренним вызовом. — И как мне тебя наказать? Отвести в оранжерею? — и вдруг рассмеялся.

Я первый раз видел его не насмехающимся, а именно смеющимся и не знал, как реагировать.

— Почему именно в оранжерею? — спросил я осторожно.

— Когда мне было лет пятнадцать, — сказал всё ещё улыбаясь, Локьё. — Озабоченный моим ранним взрослением Домато, отвел меня однажды в оранжерею, нарезал там каких–то веток и познакомил меня с их воздействием на нервные окончания. Но, по–моему, ты уже перерос такие семейные методы, а? Я, конечно, могу отправить тебя на нижнюю палубу и приказать, чтобы тебе всыпали по первое число, но вряд ли тебя и это впечатлит?

Я не ответил. Мне совершенно не улыбалось, чтобы меня тупо избили. И язык лучше было просто придержать. Хотя мне очень хотелось спросить, почему это воспитанием юного эрцога занимался его врач. Неужели больше некому было?

Эрцог фыркнул.

— А кому? — ответил он на незаданный вопрос. — Отец занимался политикой, она и съела его до костей. А дядя предпочитал, чтобы племянники сами как–то барахтались и выплывали. Я мог тогда, конечно, пожаловаться отцу, но сначала помешал стыд, а потом я понял, что это тоже был необходимый жизненный опыт… — Он помедлил. — Вот я и не знаю… Что сделать с тобой, чтобы это тоже был для тебя опыт?

— Опыт будет, если ты мне объяснишь, как я ЕЩЁ мог поступить?

— Да, может, и никак. Если следовать твоим понятиям о совести. Но будь на моём месте кто–то другой, в этой же ситуации голову бы тебе уже оторвали…

— И какой опыт я должен тогда извлечь? Что голова дороже самоуважения? И вообще… Ты… знал про сапфир, — догадался я вдруг. Ты мог приказать Домато вообще не отдавать его мне.

— Ну вот, — улыбнулся эрцог. — Головой учишься думать прямо на глазах. Да, мне было интереснее узнать, как камень попал к тебе, нежели вернуть некую условную, давно утерянную реликвию. Отбери мы его у тебя на стадии работы врачей, ты бы просто перестал доверять мне. Хоть я и предупреждал тебя, глупого, чтобы ты НЕ доверял…

— А тебе хочется, чтобы я чувствовал себя, как мышь в клетке?

— Мне вообще редко чего–то хочется, — эрцог открыл дверь, разделяющую каюты, и жестом предложил пройти к столу. Разве что — йилана, иногда. К нему привыкаешь.

Он поставил воду, достал инкрустированную сапфирами коробочку с йиланом.

— Будешь? Кстати, никакой записи на камне нет. Грантсы примерно так же, как и мы относятся к семейным реликвиям. Аппарат для голографии мог испортить камень, ведь сапфир не огранён. Скорее всего, тебе подарили его на память. Или как знак. Какой?

— Я не знаю.

— Допустим, верю. Но я хочу услышать, как его тебе подарили и в связи с какими событиями. И — КТО подарил.

— Пытать будешь? — усмехнулся я.

— Зачем? Медицинское оборудование «Леденящего» позволит мне выяснить всё более простым способом. Не смотри на меня так. Я предупреждал, что доверять мне не следует.

— Это не честно.

— А после этой фразы тебе оторвали бы голову во второй раз. По отношению к особе моего ранга, она тоже звучит, как хамство. Я тебя когда–нибудь чему–нибудь научу?

— Но это действительно не честно. Что я должен — обрадоваться?

Эрцог фыркнул.

— Я могу подумать? — спросил я.

— Думай.

Он налил в две маленьких фарфоровых чашечки йиилан. Чашечки были почти прозрачные, покрытые синим узором. Я протянул руку, и отдернул.

— Спасибо, мне что–то не хочется. Я так подумаю.

Эрцог расхохотался и достал другую чашку. Стандартную, пластиковую. И, всё ещё смеясь, наполнил её из заварочного чайника.

— На, пей.

Я поднял глаза и попытался всмотреться в него. Чего он от меня хотел? В чашке был яд? Какое–то психотропное вещество?

— Это тоже какая–то проверка? — спросил я, наконец.

— Можешь считать и так, — усмехнулся эрцог. — Но историю с камнем ты мне сегодня расскажешь. Домато позаботится, чтобы для твоей психики это обошлось с минимальными потерями. И обещанное наказание я тебе тоже устрою. Нахальный ты всё же — до невозможности.

— Можешь не пугать — чем меня только не били, — огрызнулся я.

— Оно и видно. Терпения у меня осталось ровно на полчашки. Я допиваю йилан и зову охрану и медиков.

Я посмотрел в чашку. Потом на Локье, прикидывая расстояние… И услышал, как открывается дверь…

Он почувствовал, что я сейчас сделаю. И предупредил это. Глаза его смеялись.

— Ну вот, — сказал он. — Даже допить не дал, хаго. Вечно с тобой так. Доволен?

Я спиной ощущал, что сзади вооруженные люди. Однако стрелять в корабле они вряд ли решатся, даже из сенсорных. Корабль это корабль — вокруг столько энерговводов…

— Не трепыхайся, а то помнут.

— Да?

Я резко развернулся и, быстрее, чем охрана успела сообразить, что я делаю, прыгнул вперед… И тут же какое–то излучение, словно бы упало на меня сверху, как сеть, стягивая в тугой кокон.

Я, наверное, испугался. Ни с чем таким я раньше не сталкивался. Дёрнулся раз, другой… Но, чем сильнее я бился, тем сильнее давили на меня невидимые нити.

В каюту тем временем вплыло медицинское кресло, и вошли три медика: Домато и двое незнакомых. Вполне понятно, ЧТО они собирались со мной делать.

Незнакомое поле просто немилосердно резало мышцы. Я рванулся изо всех сил… На несколько секунд потерял над собой контроль. Мне показалось, что меня сейчас разрежет на куски этой сетью, и меня выбило, как выбивает предохранительное реле на системах энергообеспечения. Сердце рванулось из груди, потом в глазах потемнело вдруг, что–то с жутким треском лопнуло и… поле ослабло.

Я рухнул на пол.

Перед глазами по–прежнему было темно. С потолка за шиворот сыпалась какая–то труха. Мышцы и кости болели. Но я поднялся.

— А ты говорил, резервный генератор выдержит, — услышал я веселый голос эрцога.

Свет мигнул, и я понял, что это не я ослеп — освещение вырубилось. И аварийное никак не могут запустить, хоть и готовы, получается, были к такому повороту событий.

Ещё раз мигнуло. Загорелось, наконец.

— Живой? — спросил эрцог. И повернулся к Домато. — Вот такое чудовище. Не могут быть у него показатели мозга в норме. Так что ты поразмышляй сегодня на досуге, чего мы ещё не проверили.

Я понял, что Локьё всё это время намеренно выводил меня из себя. Чтобы продемонстрировать, что я могу натворить. Ну и продемонстрировал, в общем–то. Весь пол был усыпан пластиковой крошкой — это осыпались светоотражающие панели на потолке и стенах. Но особенно меня поразил лопнувший пополам стол. Один из охранников тоже пострадал основательно — его до сих пор не могли привести в чувство.

Я открыл рот и закрыл. Слишком много было народу. Отвернулся к стене и стал ждать, пока вынесут стол или выпрут меня. Но меня не выперли. Наоборот, эрцог разогнал ординарцев, охрану, техников и сел в одно из уцелевших кресел. Я разглядывал карту. Когда дверь закрылась — повернулся к нему. Но злость уже, в общем–то, схлынула. И боль тоже прошла. Мышцы покалывало, правда.

Эрцог кивком пригласил меня сесть рядом.

— А ведь ты знаешь, кто мне дал камень, — сказал я. — Меня допрашивали во сне? В процессе обследования?

Он спокойно кивнул.

— А комедию разыграли, чтобы показать медику…

— Дай–ка сюда сапфир, — сказал эрцог.

Я достал камень и протянул ему.

Локьё встал, открыл сейф и вынул маленькую, инкрустированную бриллиантами прозрачную коробочку. Камень вошёл туда идеально, зависнув на силовой подушке.

Эрцог закрыл коробочку и протянул её мне.

— Возьми. На контейнере внизу дарственная надпись, чтобы тебя никто не посчитал случайно вором. Это действительно один из родовых камней дома Сапфира, и просто так хранить его может быть опасно для тебя, хаго.

Наверное, я захлопал глазами, потому что он рассмеялся.

— Это тебе за то, что ты испортил веками культивируемую теорию о чистоте крови и прочей светской дряни. Мы провели все возможные генетические сравнения — в тебе нет ни капли от великих домов. И, тем не менее — что имеем, то имеем. Сердишься на меня?

— Сам не знаю. Нет, не сержусь. Хоть и надо бы.

— Ты знаешь, сколько у меня сыновей? — неожиданно спросил эрцог. — Восемнадцать. Но ни к одному я никогда не чувствовал того, что чувствую к тебе… Будь хотя бы немного осторожнее, хаго. Мне будет очень жаль, если с тобой что–то случится.

Я хотел спросить, что значит «хаго», но браслет вдруг ожил. Я посмотрел на эрцога, и он кивнул.

На экранчике возникло лицо лорда Джастина.

— У тебя всё в порядке, Агжей? — спросил он вместо приветствия. Мы уже двадцать минут пытаемся связаться с тобой.

Я не знал, что отвечать. Тем более, на браслете загорелся ещё один дальний сигнал. С Аннхелла. Наверное, были магнитные помехи и до меня не могли достучаться. На Аннхелле — Дьюп и Мерис. «Стучится», скорее всего — Дьюп, нужен я Мерису…

— А что случилось? — спросил я, вводя в разговор и Дьюпа тоже. Экранчик разделился пополам…

— Минут двадцать назад я почувствовал что–то странное, — сказал лорд Джастин. — А потом со мной связался лендслер.

Дьюп молча смотрел на меня с экрана.

— Я просто испугался, — сказал я честно. — Произошло что–то вроде короткого замыкания, — я развернул экран, чтобы было видно, какой разгром в каюте Локьё.

Дьюп отрицательно покачал головой. Он мне не поверил. Он меня знал.

— Я, правда, нечаянно, — сказал я.

— Что у вас произошло, Аний? — спросил инспектор. — Этот малый опять что–то натворил?

Эрцог посмотрел на меня и вздохнул.

— Боюсь, что натворил я. Мне хотелось проверить одну гипотезу, а я никак не мог заставить вашего капитана защищаться. Пришлось напугать. Приношу вам обоим свои извинения. Я не предполагал, что эхо докатится так далеко.

Колин молчал. Но я и так видел, что он хочет только одного — чтобы я валил, наконец, на Къясну. К эйнитам. Так ему было бы спокойнее.

— Я прошу ещё три дня, — сказал эрцог. — И я его отпущу. Но если он заявит о своем желании лететь сейчас — я не буду настаивать.

— А ты что скажешь? — спросил лорд Джастин.

Я вздохнул.

— Я останусь. Только я хочу узнать, как там Влана. Если можно — то прямо сейчас.

— Можно, — открыл, наконец, рот Колин. — Переключитесь на нормальный экран.

Чтобы переключиться, нам пришлось уйти в навигаторскую. В каюте эрцога связь не работала.

В кабинете лендслера я раньше не был ни разу. И потому не сразу понял, где именно находится моя девочка. А находилась она в смежной с кабинетом Колина комнате, куда он перевез её из госпиталя. Сердце у меня сжалось. Но я сказал только:

— Колин, сбрось мне на всякий случай на «браслет» полный диагноз.

Он кивнул.

Я смотрел на неё и не видел.

— Ох, и вставят мне потом дома, — выдохнул я, когда осознал, что экран давно выключен, а я сижу в навигаторской чужого корабля и как дурак смотрю в пустоту.

— А что они с тобой обычно делают? — поинтересовался эрцог.

Оказывается, он сидел у меня за спиной и тоже молчал. Больше в навигаторской не было никого.

— Один — разговаривает, другой — не разговаривает. Честно говоря — не знаю, что хуже…Жалко только, что в курсе — оба.

Я встал.

Но куда идти в таком настроении на чужом корабле?

— Иди к Домато. Пусть тебе укол какой–нибудь поставит, — посоветовал эрцог. — И диагноз ему покажи. Хотя друзья твои, боюсь, уже наводили справки везде, где это возможно.