Последствия старых ошибок

История сорок третья. «Как делается история»

Сполох в небе — одинокий и бесполезный, агония противовоздушной обороны — и стандартная армейская «двойка» скользнула между пелесгасовыми пластинами так и не закрывшегося купола. Шлёпнулась на пузо, подняв облако пыли.

Пелесгас выдерживает светочастотный отражённой мощности, и горстка людей на развалинах поместья была теперь защищена от огня противника его же фортификационными сооружениями. Больше охранять было нечего — родовое поместье эрцогов Нарья, многовековой труд дизайнеров и инженеров, представляло теперь интерес только для похоронной команды. Верхние этажи сравняли с землёй. Лишь в подвалах ещё можно было найти живых. И именно в подвалы сейчас планировали спуститься зампотех «Персефоны», капитан Келли, и два пилота Дерен и Рос.

Они уже вытащили из шлюпки реанимационную капсулу. Келли проверял резерв гравиплатформы, Дерен лежал на демонтированном кресле, прикрыв лицо руками. Рос стоял рядом и смотрел вверх, время от времени сплевывая сквозь зубы.

Увидев шлюпку, он нахмурился, покачал головой. Это только кажется, что небрежно плюхнуть боевую «двойку» пузом на грунт — проще всего. На деле же, скорость относительно рельефа нужно гасить с точностью до сотых секунды, а не умеешь — проще повиснуть в амортизационном поле, иначе за две–три таких посадки мозги взобьются и потекут.

Капитан Келли глянул на пилота и насторожился. Рос зря морщиться не станет. Шлюпка была своя, но всё–таки…

Меры принять, однако, не успели — массивный, крепкий пилот выпрыгнул сверху, через «аварийку», и уже шагал к ним широко и стремительно.

Командующий! Хэд и все его перерождения!

Келли занервничал. Только лендслера здесь сейчас не хватало. Оставшись на грунте, они нарушили и приказ своего капитана, сгинувшего в подземных лабиринтах Альдиивара, и капитана «Ирины», отозвавшего бойцов с Тэрры.

Экзотианские корабли будут здесь с минуты на минуту, положение безнадёжное, но не попытаться спасти Агжея — Келли не мог. И челюсти зампотеха упрямо сжались, словно жвалы псевдобогомола, в порошок перемалывающие камень.

— Почему не стартовали? — бросил лендслер, обводя глазами диспозицию — поместье в смятку, импровизированная насыпь для защиты шлюпки от экзотианцев, которые время от времени выбирались из подвалов через воздуховоды… Основные выходы — заблокированы или завалены… — Приказ отходить касался всех!

Келли молчал, уставившись в землю. Выдержать взгляд командующего он и не пытался.

Шлюпка, на которой прилетел лендслер, тяжеленная махина из алюмотитана и хитинопластиков, содрогнулась, словно кто–то пытался вынести изнутри шлюзовую дверь.

Лендслер оглянулся, отводя на миг от Келли жуткие темные глаза.

Сердце зампотеха, подтянутое было к горлу, плюхнулось в пятки.

Да, приказ был. И капитан Келли отправил наверх всех, кого смог. Но Роса выпихнуть не удалось, а Дерен обнаружился ровно две минуты назад — выполз из воздуховода. Грязный, в полуразряженном спецкостюме и полубессознательном состоянии.

Шлюпка снова вздрогнула. Лендслер сдвинул брови.

Плечи зампотеха окаменели, желудок впечатало в позвоночник, но отступать он не собирался.

— Поднимайтесь! — приказал командующий.

— Никак нет, господин лендсгенерал, — веко у зампотеха задергалось. — Я вниз пойду. Нам капитана надо… это… искать.

— А с чего вы взяли, что он живой?

Келли подавился воздухом и замолчал. От командующего расходилась волна нервного напряжения, подобная всё возрастающей силе тяжести. Язык во рту зампотеха отяжелел и прилип к гортани.

— Чумной вон вылез, говорит, что знает, — Рос спокойный и равнодушный, мотнул головой в сторону вскочившего Дерена. Тот, видно, выключился на пару минут и не мог теперь сообразить, о чем идёт разговор.

Лендслер перевёл взгляд на молодого пилота, давая Келли вздохнуть.

— Хорошо, — неожиданно согласился он. — Вы и Дерен — за мной. Рос — охраняйте шлюпки.

Он обернулся и, коснувшись браслета, разблокировал «двойку».

Из шлюпки выбрался худощавый лохматый молодой мужчина. Глаза его горели недобрым огнем, он озирался и принюхивался, словно зверь.

Это был внебрачный сын эрцога Локьё, Энрек Лоо.

Нет ничего

Легче слезы,

Тяжелее слезы.

Ладонь на весы:

Левую, правую —

Которая тяжелей?

Отруби,

Проверь?

Верил ли?

В лицах

Меняются облака.

Истина.

Ветром

В солнца закат.

Пеплом.

Плетью…

Легче слезы,

Тяжелее слезы.

Влёт!

Сомнёт.

Искалечит.

Вечер.

Поверь,

Это пройдет.

Но оставит ли?..

Я отложил книгу и прикрыл глаза. Трудно мне было сейчас читать про истину. Истина содержит в себе вещи взаимоисключающие и с отдельной человеческой жизнь редко совместимые. Истина в том, что тьма и свет существуют вместе, что в один и тот же миг мы и живём и медленно умираем, что я и победитель и преступник, герой и сволочь. Всё сразу.

С правдой — легче. Правдой было то, что я выжил и уничтожил Альдиивар. Спаслись единицы. Работы по дезактивации живых кристаллов пришлось проводить с помощью наших же бактериальных форм, на подбр и лабораторные исследования времени не было.

Наши сразу же предложили помощь. Камни ещё не успели остыть, когда Дьюп связался с Локьё, и наши корабли вышли из пространства Мэтью, дав фору резерву экзотианцев минут в двадцать, не больше. Всё было срежиссировано эрцогом и командующим предельно плотно.

Историю с нападением замяли самым безобразным образом. В детали я не вникал, но меня там, по официальным докладам, и не было.

— Устал? — спросил Колин, не оборачиваясь. Он смотрел в окно. Может, ждал кого–то? Я не знал, прилетел ли он по своим делам, или на меня посмотреть?

Отвечать не было сил. Как всегда неожиданно накатили слабость и головокружение, пришлось разжимать зубы усилием воли.

— Это самый первый сборник?

— Первый. И единственный официальный. Рогард здесь вроде тебя по возрасту. Ему и тридцати ещё нет. Никто не знал тогда, что мир получил великого смутьяна вместо великого поэта.

— Это ты с Тайэ привёз?

Книжечка была маленькой, из дешевого проявляющегося пластика, сделанная по старинной технологии без возможности подкачки или изменения содержания. Она тускло светилась, ведь я не выпустил её из рук. Такие книжонки издавались «на раз», просмотрел и в мусор. Не говорящая технокнига, не голоарт, разворачивающий перед читателем целое представление, согласно его воле и образам, а блёклый кусок пластика, что суют в столовой академии вместе с дешевым напитком, влажной салфеткой и утренним расписанием на очередной студенческий день: гляньте, мол, наши же студенты и накропали…

— В библиотеке Цитадели есть настоящие бумажные копии, но именно это издание было первым. Хоть и ширпотреб, — улыбнулся Колин. И добавил, предугадывая мой вопрос. — Я летал по делам Энрека.

— Ему лучше?

— Он заявил отцу, чтобы тот проваливал ко всем чертям, и смылся. Как он полагает, в неизвестном нам направлении. Неделю болтался на Джанге, теперь вылетел на Домус. Мастер примет его при необходимости, сейчас многие пересматривают старые правила. Миропорядок в очередной раз совершил кульбит. Не без твоей медвежьей помощи, — он усмехнулся. — Это ж надо было додуматься — прыгнуть в часовой механизм ремпрессора.

— Часовой?

— Ну да. Все эти шестерёнки, где ты застрял, были механическим часовым механизмом, запускавшим раскрытие купола. Дуракам, однако, везёт. Часы остановились. С двигателем такое бы не прошло. Питался он непосредственно от планетарного ядра, и мощности там соответствующие. Если бы ты спустился этажом ниже и сунулся в запускающий редуктор, то мы бы тебя собирали по всему поместью. А так — получилось, что выжил. Хоть и помяло тебя. Но и защита костюма, видимо, какое–то время держала. По крайней мере, пока тебя закручивало между шестерёнками… — он обернулся и пристально посмотрел на меня. — Будешь рассказывать, где соврал в отчёте?

Я отвёл глаза. Свидетелей моего позора нет. А спасательные работы на Тэрре косвенно подтверждают версию, отраженную в рапорте. Отчет и рапорт мне вчера помогал писать Мерис, он умел располагать события так, как было удобно всем.

Можно промолчать. Дьюп не станет настаивать. А вспоминать было не просто противно, но и больно: грудь опять налилась свинцом, в висках застучало.

Колин посмотрел на меня обеспокоено, и это было ещё труднее вынести, чем ложь.

— Контейнер с порошком я уронил, когда нас заклинило в лифте, — пробормотал я, стараясь избегать подробностей, чтобы память не столкнула меня в сумасшествие пережитого. — Удар был сильным, контур лифтовой площадки нарушился, и эта дрянь свалилась прямо на «синий» этаж. Понятно, что там она и лопнула. Когда мы выбрались, я понял, что даже с дезактиватором туда не сунусь. Пришлось предположить, что с Агескелом живые кристаллы разберутся и без меня. А эрцога я… сбросил в этот самый часовой механизм, надеясь, что машина подавится силовой капсулой. Но скользкий гад проскочил между шестерёнками, я потерял его из виду… Выхода не оставалось — или моя более крупная туша там всё–таки застрянет, или купол закроется.

Я вздохнул. Это только на словах легко стрелять в детей и женщин или столкнуть старого больного человека в работающую машину. Пусть он трижды мразь и сволочь, но критерий ответственности не в нём — во мне. Убивать вооруженных людей — это другое. А тут… я сам себе с трудом признавался, что всё было именно так, как помню. Может, не только желание удержать закрывающийся купол, но и внутреннее несоответствие толкнуло меня следом за Агескелом в переплетение гигантских шестерёнок…

— Агескел, кстати, застрял, — вернул меня в реальность Колин. — Его просто протащило немного дальше. Может, это тебя и спасло.

— А что с ним? — я так и подскочил, даже головокружение позабыло на миг, что мы — родные браться. Но тут же вспомнило — и я рухнул. По постели прошла судорога недоумения — её маленький мозг не мог сообразить, что мне надо: лечь или встать?

Дьюп прошёлся по комнате и снова посмотрел в окно.

— Умер, — сказал он спокойно. — От страха, скорее всего — герметизация кокона не была нарушена. Эрцог Нарья, в отличие от тебя, не верил в допричинность и любовь Вселенной. А иных шансов на спасение у вас не было… — Дьюп помедлил. — Мы вытащили его тело и спустили через технический люк на «синий» этаж. Всё, согласно твоему будущему раппорту.

Он как всегда был в курсе. Похоже, что и мой рапорт Мерис согласовал с ним заранее.

— А всё–таки, как вы меня нашли? — я приподнялся, и изголовье кровати услужливо последовало за мной. Кровать прислал на Кьясну Дьюп, здесь субмеханика была не в моде.

— Нашёл тебя твой пилот. Поначалу тальфа–волны мозга, которые генерируют при поиске боргелиане, механически глушили, а потом основные станции энергообеспечения выбило. Мало того, крушение спутника перегрузило контур, это не давало техникам возможности перейти на резерв. И твой мальчишка тебя «услышал». Я не очень верил, что ты живой. Но потом и Энрек почувствовал запах крови. Кровь живого пахнет иначе, он был в таком состоянии, что вряд ли мог спутать…

В воздуховод Дерен предложил прыгать. Сказал, что был там, и существенных препятствий нет. Нужно просто поставить защиту на максимум.

Лендслер едва успел схватить за шиворот Энрека, который тут же сунулся в оплавленное отверстие. Иннеркрайта почти насильно облачили в спецкостюм, выставили «максималку». Костюм ему активно не нравился, но желание залезть в дыру воздуховода пересилило, и Энрек смирился с тяжёлой сбруей защиты, как собака мирится с ошейником.

Прыгнул он первым. Следом пошёл Дерен, потом Келли. Лендслер спускался последним. Защита действительно самортизировала достаточно. Правда зампотех приложился носом, а у Дерена снова начала кружиться голова, но это были мелочи, потому что Энрек что–то почуял. Он подобрался, сунул голову в лифтовую шахту, шумно втягивая воздух, и прыжками понёсся по коридору. Дерен не мог ориентироваться так быстро, да и догнать Энрека у них с Келли вышло не в раз.

Когда догнали, оказались в странном помещении — железный зал посреди каменных. И старинная машина в центре: овальный механизм в два человеческих роста в высоту и примерно такого же диаметра, отходящий от него шнек, тянущийся сквозь этажи.

Лендслер был занят инженером: удерживал его за плечи и что–то тихо говорил прямо в ухо. Келли показалось, что ухо Энрека дёргается, словно собачье.

Зампотех потряс головой и переключился на механизм: осмотрел его, даже простукал кое–где. Дерен забрался на крышку огромной овальной шишки, обшитой стальными листами с гравировкой, и пытался рассмотреть, что у неё внутри. Шишка была тёплой и слегка вибрировала.

— Капитан Келли, — окликнул он. — Эта штука сейчас работает? Вот здесь цифры и дата… Может, это часы?..

Заглянула Дара.

— Опять разлёгся, — усмехнулась она. — А ну, вставай, лежачих тут не кормят!

С Дарой было легко. Она не жалела меня и не делала мученическое лицо, когда меняли глюэновые повязки, за счет которых тело заращивало слишком глубокие шрамы. И я не стеснялся при ней своего состояния.

Потянулся привстать. Комната начала плясать адорский национальный танец. Не скоро я, однако, увижу, как это делают люди…

Эйнитка терпеливо ждала, не пытаясь помочь, и я был ей благодарен за это.

Колин принял поднос, поставил на стол, но я успел рассмотреть, что там снова гадкая зеленая каша. С Дарой, однако, сильно не повозмущаешься. Вполне возможно, что это было даже именно то, чего мне не хватало сейчас, но хотелось–то мяса. А пихать в себя пришлось кашу. За это мне дали молока напополам с йиланом и похлопали по макушке.

— А дальше? — спросил я, когда дверь за эйниткой закрылась. Я не знал, надолго ли прилетел Колин, и мне очень хотелось дослушать, чем же всё кончилось.

— А дальше мне удалось на время привести в чувство Энрека, и он остановил эту гигантскую мясорубку. Иннеркрайт занимался в свое время монтажом противовоздушного оборудования на Тэрре, знал, где располагаются системы управления куполом. Пока мы с твоим упрямым зампотехом соображали, как разрезать часы, чтобы не задело тебя, Энрек забавлялся, отрывая от их корпуса стальные листы. А до этого он вынес бронированную дверь в центр управления. Он был сильно раздражен. Я думаю, что–то учуял в этих подвалах или вспомнил. И теперь пытается разобраться в себе и своём бывшем окружении.

— Отец, я НИЧЕГО не хочу!

Энрихе смотрел на Локьё невидящими глазами. Он был затянут в новёхонький белый мундир, прическа была теперь безукоризненной, как и маникюр. Но глаза…

Этими глазами на эрцога будет смотреть Извечный Ангел на темном престоле. Сто восемнадцать ангелов закрывают своими крылами Вселенную, а одиннадцать — режут её на куски чёрными от крови ножами. И лишь Один — Вечен. Он и рассудит.

Эрцог молчал. Впервые он не знал, что говорить.

— Я потерял что–то, на что и не надеялся никогда, но оно у меня было, — продолжал сын глядя туда, откуда приходят Беспамятные. — Очень недолго. Но до него — не было ничего. Даже детства не было — я много учился и работал, никогда не был глупым самонадеянным юнцом. Влюблён был всего один раз… не знаю, взаимно ли, потому что потерял её так быстро, что не успел понять. А теперь я потерял себя. Я не могу и не хочу ничего! Если ты меня отпустишь — уйду в горы с хайборами. Если не отпустишь — сам не знаю. Но не жди, что я буду что–то делать, сообразуясь с долгом или прочей людской дрянью!

Дверь за Энреком чавкнула, словно пережевывая его последние слова. Локье застыл, плотно захватив левое запястье правым. Он не верил в богов. Раньше. Верно, они решили ему отомстить.

Это надо было придумать — никогда не иметь привязанностей, и встать перед необходимостью вырвать из сердца первый скудный росток!

Локьё прошёлся по капитанской, бездумно провёл ладонью по пульту и вычленил из побежавших в беспорядке цифр две знакомые. И, повинуясь неожиданной боли в сердце, донабрал код.

Пульт полыхнул синим, но миновал распознающий импульс противника беспрепятственно, и на экране возникло смуглое лицо лендслера. Весьма нерадостное лицо, но эрцог думал о своём.

Он смотрел в глаза командующему и молчал. Тот нахмурился едва заметно, но Локьё было достаточно. Он видел, что Колин понимает его без слов. И он ждал.

— Я не могу тебе советовать, — разжал, наконец, губы лендслер. — Единственное, что скажу, если бы мне отец дал время перебеситься, может, всё сложилось бы и по–другому… Мой отец не умел прощать ни юношеской глупости, ни такого же сорта высокомерие. Его просто так воспитали, как я сейчас понимаю.

Локьё коротко кивнул и повернулся в профиль. Совсем отворачиваться было бы невежливо.

Они ещё помолчали.

Эрцог вздохнул, и тупая игла вдруг ушла у него из груди. Как вообще–то легко наплевать на этикет, если тебе действительно этого хочется. Разговора с Рико не слышал никто. И только его дело — простить или не прощать. Или просто дать мальчишке время подумать. В конце концов, ещё никто из ледяных аристократов не впускал в себя дух зверя. Значит — только ему теперь и решать, какое поведение наследника в данном случае приемлемо.

Локьё снова повернулся к экрану.

— Благодарю тебя, что нашёл слова… — сказал он тихо. — Времена изменились… У сегодняшних — иные решения.

Лендслер кивнул.

Локьё приподнял углы губ в вежливой улыбке:

— Ну, а как там поживает наш… — начал эрцог. И осекся. И без того чёрные глаза лендслера показались ему окнами в непроглядный мрак.

— Что? — спросил он. — Всё так плохо? Ну так вези его ко мне!

Ленслер покачал головой:

— Он в главном госпитале. Мне нужен серьёзный предлог, чтобы забрать его оттуда.

Эрцог задумался и вдруг усмехнулся хищно, почти оскалился.

— А ты выдай его, как военного преступника. Ноту я тебе напишу. Компромата у нас на него хватит на четыре рип–камеры. А я тебе уступлю за это что–нибудь мелкое. Хочешь, отдам под трибунал Пештока?

Лендслер отрицательно качнул головой.

— Освобожу дорогу на скопление Пьюмела?

— Не слишком жирно?

— Ну так мерзавец этот через месяц–другой сбежит.

— Разгон займет минут 40, — сказал лендслер. — И плюс стыковка с госпиталем.

— Через 40 минут нота Грегора будет у тебя на руках. Абэ, Колин. Да, чтобы ты был в курсе — Энсель больше всего мечтал именно о твоей голове!

Я улыбнулся, вспоминая, как выхаживал меня Домато. Поил с ложечки и охранял от химер. Куда бы я не выплывал из бреда, везде находил его водянистые глаза и длинную унылую физиономию. Верно, дух мой утомился блуждать, и лодка, в которой он плыл по реке смерти, просто не смогла найти берега, где бы не маячило лицо доктора.

И воспаление прекратилось. Мне объяснили потом, что в имперском госпитале программу лечения выстроили неправильно, пытались подавить иммунитет, чтобы качественнее прооперировать, но это был не привычный им иммунитет, а тот зверский коктейль, который достался мне от эйнитов и алайцев. И началось отторжение организмом собственных клеток. Последствия я видел и сейчас: в тех местах на теле, где были язвы — остались глубокие шрамы. Их стимулировали и заращивали, но это была уже простая работа. Я быстро шёл на поправку, удивляясь этим жутким ямам по всему телу и слабости.

Когда меня неделю назад доставили на Кьясну — я даже не мог встать. Дара к лечению подошла весьма экстравагантно. Сначала высказала всё, что думает по поводу тупоголовых идиотов, которые наделают детей, а сами бросаются топиться. А потом положила мне на живот малую.

Мы оба обалдели — и я, и Пуговица.

Она растопырила глазёнки и от изумления описалась.

Я, кажется, как–то сдержался.

Выдача моей персоны окончательно испортила репутацию Колина в среднем армейском звене. Там полагали, что нас с ним связывают более–менее дружеские отношения. Но Колин, не моргнув глазом, «продал» меня экзотианцам, чем вызвал бурю в стакане воды: ведь среднее звено ничего не решало в армаде.

Я фыркнул. Вчера я уже был в состоянии просмотреть, что про всё это пишут.

По версии экзотианских писак — на Тэрре случилась техногенная катастрофа, вызванная взрывом в лаборатории, где производили порошок живых кристаллов. В наши новостные линии — вообще почти ничего не попало.

— Но как вы успели потом стартовать? — спросил я. Этого я сам не мог взять в толк. Экзотианские корабли должны были появиться минут через 5–10 после остановки купола. — Что–то ещё случилось непредвиденное?

Дьюп пожал плечами.

— Там не было ничего сложного. Просто не следовало торопиться. Мы выждали по максимуму и дали себя заметить только тогда, когда по моим расчетам из зоны Мэтью должны были выйти наши, якобы «спасательные» корабли. Расчет и немного везения, ничего больше.

Что это было за везение я узнал потом от Роса.

Оно было весьма наглое и дерзкое, это везение. Даже, как я понял, бессовестное.

Обе наши шлюпки в лоб пошли на экзотианский резерв. Там засуетились и заподозрили подвох: не каждый брандер можно, например, расстреливать с такого маленького расстояния.

А пока капитаны потели, размышляя, что предпринять, из прокола вышли шесть наших кораблей. Шлюпки метнулись к ним и, благодаря некоторому замешательству с обеих сторон, успели развить скорость и юркнуть в зону Метью.

Экзотианцы тем временем запросили имперцев: ваши мол? Те сделали большие глаза: а разве не ваши?

Командующему, видимо, не хотелось, чтобы нас опознали. Не важно — свои или чужие.

Дьюп снова посмотрел в окно.

— Ты кого–то ждёшь? — спросил я.

— Пожалуй, — согласился он. — Только не все разговоры тебе пока полезны. Твоё дело — побольше спать.

Я закрыл глаза. То, что смерть от избытка информации мне не грозит совершенно — было ясно как божий день. Но скажи, ожидание какой встречи могло заставить моего невозмутимого друга три раза подряд посмотреть в окно?