Последствия старых ошибок

История тридцать пятая. «Вкус крови»

На небо можно смотреть долю секунды, а можно — всю жизнь. Ощущение одно.

Воздух дрогнул — включили периметр, и лагерь задышал нагнетаемой генераторами энергией. Губы мои разошлись в странной и бессмысленной улыбке. Время замерло.

Вот так сознание и повисает в вечном покое. Пока тебя не выключат, как это самое поле, когда «бог из машины» вспомнит про рубильник.

Зависал я секунды четыре, примерно, на пятой — из столовой выскочил Рос и понёсся к шлюпкам.

Я бросился за ним, уже понимая, что за блажь его посетила.

Остановить не успел. Успел заскочить, задыхаясь, в отрывающуюся от земли «двойку».

— Ты спятил, да?

— Там Дара, и я хочу сдохнуть там! Прыгай! — Хьюмо выругался и заложил вираж, чтобы меня вытянуло через незакрытый люк.

Я отлетел к выходу, но успел схватиться за страховочный поручень. Подтянулся на руках и крикнул ему:

— Люк–то закрой, контур не включится! Периметр уже процентов на сорок активирован! Да не выпустят тебя одного!

Рос ничего не ответил, но герметизацию включил.

— Сдурел совсем, да? — усмехнулся я, перебираясь к нему поближе.

— Что бы ты понимал, — огрызнулся он, активируя боковые двигатели.

О чём это он?

— Всё равно — не успеем, — констатировал я.

Рос промолчал, и я мог сколько угодно дискутировать сам с собой:

— Мне сообщили сорок шесть секунд назад. Даже если именно в этот момент корабли прошли экзосферу по касательной, всё равно у нас не больше двух минут на всё и про всё. И где мы её будем искать в горах? Почему–то же она не вернулась?

— Я знаю, где она, — отозвался, наконец, Хьюмо.

— Шансов — ноль.

— Шансов ноль, когда сдохли. Садись, поможешь.

Как же, нужна тебе моя помощь… Но я втиснулся в кресло второго пилота. Пристёгиваться не стал, только символически защёлкнул один из страховочных ремней.

— Левый переводящий на 12. Держи руку на охлаждении, он склонен сползать, — предупредил Рос. Пилот был мрачен и сосредоточен.

— Надо было браслет на неё надеть… — мне хотелось разговаривать.

Хьюмо молчал, но я продолжал ругаться себе под нос — уши закладывало. Рос выжимал из двигателей всё, что можно и что нельзя. Но мы всё равно не успевали. Это только кажется, что от лагеря до горной гряды — рукой подать.

Я смотрел на приборы, как бы двигатели не перегрелись в таком режиме. Приборы, как назло, показывали всякую хрень…

— Хьюмо, векторные колебания в проекции к магнитной — 19, это что? — спросил я, понимая, что провис как школьник.

— Это аномалия Орта, — Рос оглянулся через плечо и шлюпка пошла вниз.

Ну, да, мы же учили, что если…

Я ещё смотрел на дисплей, а Рос уже выдёргивал провода, ведущие к топливному запалу.

— Вниз! Вниз же! — он просто врезал по пульту ладонью, одновременно выворачивая меня из кресла вместе со страховочным леером. Ремень натянулся, меня прижало спиной к пульту…

Аномалия Орта — магнитная аномалия, возникающая при спонтанном движении торсионных полей относительно условного магнитного момента. Ядра планеты, например, при прохождении в её непосредственной близости крупных тел…

Наверное я шептал, потому что Рос перебил меня:

— Учат курсантов маразму. Аномалия Орта — это значит падай на пол и закрывай башку руками.

Неуправляемая шлюпка стремительно неслась куда–то. Я надеялся, что аварийка включится, и мы не разобьемся. Рос, видимо, надеялся на что–то другое, потому что упорно пихал мою голову под пульт, параллельно ругаясь с кем–то.

— На! — он ткнул мне в лицо своё запястье. — Скажи, чтобы вверх не смотрели, идиоты! Мордой в землю!

Я понял, что он разговаривает с дежурным лагеря.

— Лицом в землю, все! — рявкнул я.

И тут нас накрыло.

И я понял, почему Роса не заботило, куда мы летим. Мы уже, собственно и не летели: зависли себе где–то. Только в ушах стоял тихий, но пронзительный свист.

А потом была та самая вечность, которую я не досмотрел сегодня в лагере.

— Глаз не открывай, — услышал я где–то между свистом и вечностью голос Хьюмо. — Верхом прошло. Лезь на своё место, только не открывай глаз — ослепнешь.

Я ощупью выпутался из проклятого ремня.

— Левый двигатель переводи в четвертый режим, потом разберёмся. Ладонью в левый нижний угол до упора и два пальца вверх.

— Ты раньше такое видел? — спросил я, чувствуя, как двигаю губами, но не слыша себя.

— Я много, чего видел. Глаз не открывай.

— Личный состав на 99% в столовой сидел…

— Повезло.

— Сколько секунд прошло, интересно?

— Две двадцать восемь.

— Ты же сказал — глаз не…

И тут шлюпка задрожала, как припадочная.

— Всё, вышли! — крикнул Рос. И «двойка» рванулась вверх. Запищали датчики метеоритной защиты. Это с чего вдруг? Шлюпка вильнула влево, видимо Хюмо воспринял угрозу всерьёз.

— Горы видишь?

Глаза у меня слезились. Но казалось, что это не от света, а от звука. Попытался вытереть лицо о собственное плечо.

— Да, вижу… — я смотрел сквозь стекло, и что–то мне активно не нравилось в окружающей местности.

— Вон она!

У Роса не зрение, а…

— Прыгай, я развернусь! Защиту включи!

Я сначала вытолкнул тело из люка, потом уже исхитрился защиту включить. Но не понадобилось — перекатился удачно и вскочил. Схватил Дарайю и снова упал, накрыв её собой — сверху что–то падало! Мелкое, похожее на раскалённый пух!

Рос завис рядом, и я втиснулся в люк вместе с Дарайей. Она не сопротивлялась, я вообще не чувствовал её в руках, как живое.

— На пол ложись!

— Там сверху падает что–то!

— Падает… Сейчас ещё не так западает!

Шлюпка вошла в вираж. Я продолжал по инерции прижимать к себе женщину. Живая, хоть?

— Что там? — не оборачиваясь спросил Рос.

Я осторожно уложил Дарайю на пол и только тогда увидел, что левая рука у меня в крови.

Рос быстро оглянулся. Шлюпку тряхнуло, и силовой щит завибрировал от напряжения.

— Что творится–то? — спросил я, ощупывая эйнитку в поисках раны или пореза.

— Радиационное загрязнение I–II степени. Что у тебя?

— Кровь. Только не пойму, откуда… Вроде бы всё цело. Хэд, по ногам течёт, — я, наконец, установил источник.

— Сильно?

— Умеренно. Надо меддиагност разворачивать. Тут жгут не наложишь.

— Брось. Сорок секунд до контура.

Да, обратная дорога часто оказывается короче. Казалось, что мы так долго летели вперёд и вот уже я с истекающей кровью женщиной на руках пытаюсь выбраться из шлюпки.

Рос выпрыгивает через аварийный и принимает Дарайю. Прижимает к себе. Кровь течёт у неё по ногам, и я начинаю кое–что понимать…

Вот только в ушах очень звенит, а мне ещё нужно выяснить, что же вообще случилось. И я шевелю губами дежурному, чтобы связал меня с планетарной службой навигационного контроля Граны.

Медики скачут по периметру словно керпи — есть ожоги сетчатки, но опасных для жизни поражений, кажется, нет. И непонятно, где же экзотианские корабли?

Может, и не надо было в это утро никуда ехать, но уж очень хотелось. Даже воздух звал — сладкий, влажный.

«Всего–то пару кружочков», — сказал себе Энрихе, лукавя. Что может быть приятнее самообмана? К тому же, Игор сообщил вчера, что хайбор ушёл. Не любит он запахов жилья.

И действительно на месте вчерашнего пиршества не сохранилось даже кровавых пятен на снегу. Кровь — это, между прочим, дармовой гемоглобин. А вот запах остался — сильный, мускусный. Даже в горле запершило.

Иннеркрайт прекрасно осознавал, что сегодняшний день лучше бы провести в покое и созерцании. Разговор с мастером Энимом — не самое лёгкое и приятное времяпрепровождение. Вполне возможно, что завтра утром его будет плющить и колбасить, и выйдет ещё боком сегодняшняя трата сил. Но весна манила вперёд. Чувства обострились, и он упивался влажными запахами и размашистыми движениями собственного тела.

И Энрихе добавил к двум кружочкам ещё два, а потом и вообще решил спуститься к океану.

Он какое–то время удачно вилял между камней, скатился в распадок, взобрался по крутому каменистому склону на сравнительно ровное плато и тут, как назло, провалился в занесённую снегом впадину.

Выбрался ругаясь. И сразу ощутил холод и тревогу. И снова — резкий мускусный запах. Неужели хайбор так и бродит поблизости? Может, вернуться в Цитадель?

Запах, однако, больше взволновал, чем испугал. Сердце, правда, забилось быстрее.

Иннеркрайт вдохнул с наслаждением пахнущий мускусом воздух и начал будить в себе благоразумие. Скорее всего, рядом лёжка зверя, нужно тихонечко сдать назад и…

Додумать он не успел. Хайбор поднялся перед ним прямо из снега. Белоснежный, с узкой деликатной мордой и лучистыми игривыми глазами.

Самочка. Молодая, кокетливая. Человек показался ей интересен, и она решила взглянуть на него ближе.

Энрихе улыбнулся и чуть попятился — благо хитрые местные лыжи были приспособлены и к такой манере движения. Самочка сделала робкий неуверенный шаг вперёд. Энрихе снова попятился. Ещё шажок. Человек чуть качнулся навстречу. Кошка игриво отступила и упала на бок. Это было явное, недвусмысленное предложение чужому самцу поиграть.

Самец осторожно, стараясь не делать резких движений, снял лыжи. Кошка ждала, поглядывая искоса и раскатывая по снегу белоснежный хвост. Неужели даст себя погладить?

Адреналин выплеснулся в кровь и погасил последнюю осторожность. Энрихе медленно направился к зверю, время от времени останавливаясь и делая шаг–другой вбок, как поступает ухаживающий за самкой самец хайбра.

Шаг, ещё… Оставалось только протянуть руку, когда самочка насторожила вдруг уши и шумно фыркнула, уставившись ему за спину.

Энрихе оглянулся.

Из–за ближайшего скального выступа показалась квадратная черная морда с красными, воспаленными глазами. Морда была складчатой и скорбной, но раскрытая пасть, усыпанная треугольными зубами не оставляла сомнений в намерениях. Хищник или падальщик, и что–то уж больно смелый.

Самочка зашипела. Энрихе чувствовал, что она напугана. «Морда» вывалилась на ровное место. У неё оказались кривые мощные лапы и короткий обрубленный хвост. Черная тварь была впятеро меньше хайбора, но она была не одна. На взгорок, скользя вскарабкался ещё один «пёс», из–за соседнего выступа нарисовалось сразу полдюжины. Двигались они не быстро и не медленно и были больше всего похожи именно на собак, а слишком короткая шерсть говорила о том, что собачки неместные.

Псы подошли метров на двадцать и затоптались в нерешительности. Запах хайбора им не нравился.

Шипение самочки за спиной у Энрека сорвалось в визг. Следом за собаками в распадок спускались на лыжах люди. В армейских комбинезонах, безбородые, вооруженные. До них было ещё метров двести, не меньше, им нужно было скатиться вниз, а потом карабкаться, пробираясь между скал, но собаки, почувствовав близость охотников, осмелели и прыжками понеслись к иннеркрайту.

Энрихе издал низкий горловой звук, похожий на рычание и выхватил разрядник. Самочка рявкнула, тоже не намеренная отступать, и иннеркрайт почувствовал прилив сил.

Как же кому–то хочется убрать его!

Он хватанул ртом воздух, и колкие иголочки заполнили лёгкие. В голове зазвенело вдруг сладко и пронзительно, по мышцам потёк огонь. Энрихе попытался пошевелить пальцами и не смог — тело потеряло привычную чувствительность. Тестед упал в снег. Самочка рыкнула на пугающе низкой ноте. Или это была уже не она?

Энрихе увидел, как следом за охотниками с пригорка спускается матёрый хайбор. Он бросил взгляд за спину. Там стоял, облизываясь, молодой дымчатый самец, вчерашний его знакомец. Дымчатый пригнул лобастую голову, и холодящее кровь рычание буквально осадило собак в снег.

Охотники, разглядевшее неладное, пытались целиться в белые пятна на белом снегу, а сзади, как тень, летел самый крупный кот.

Низкое, горловое рычание хайбора способно парализовать мышцы и волю жертвы. Только подготовленный охотник может вырваться из наведённого морока, но горе и ему — если зверей много!

***

— Я думаю, они вышли прямо на весеннюю лёжку, где пара здешних самцов обхаживала самку, — сказа Игор, выбивая ногой впечатанный в снег разрядник.

Сзади толпились ученики мастера. Охотники не разрешили им разбредаться, чтобы не затоптали следы. Сам мастер Эним, пожелавший пойти с поисковой командой, присел прямо на холодный камень.

Игор отряхнул оружие, осматривая его:

— Этот — Энрека. Но, боюсь, мы и костей уже не найдём. Весна только началась. Каждая капля крови на снегу — чья–то жизнь. Падальщики съели даже окровавленную одежду. Судя по следам, тут были люди и собаки. Четверо–пятеро людей и столько же собак. Добыча вполне по зубам и одному взрослому самцу, а здесь был не один.

— Но люди же были вооружены? — развёл руками ошарашенный Кейси.

— Рычание хайбора парализует жертву. Нужно обладать недюжинной волей, чтобы сбросить морок. К тому же зверь очень умён. Он прекрасно знает цену нашим стреляющим палкам и даст себя заметить только тогда, когда его будет хорошо слышно. Странность тут другая: обычно хайборы не нападают даже на больных дураков с собаками. Что–то рассердило их.

— А Энрек? — пробормотал кто–то из младших учеников, опасливо косясь на мастера, не любившего лишней болтовни.

— Энрек? — Игор вскинул голову и посмотрел на высящиеся впереди горы, потом на мастера Энима. Склонил почтительно голову, прежде чем задать ему вопрос: — Сколько взрослых самцов делит Ласковую долину, мастер? Я помню, их было двое — старый и молодой?

Мастер легонько кивнул, не отвечая.

— Вон там, — сказал Игор, указав рукой на взгорок. — Хайборы дрались потом за самку. Посмотри сам, следы скольких самцов ты там найдёшь?

Вниз, в распадок убегал ровный, тяжелый след взрослого самца, перевитый петляющим следом более легкой и мелкой самочки.

Я бы, наверное, так и не понял до конца, что же произошло в то утро, если бы через неделю нас не посетила грантская делегация.

Мы на тот момент уже закончили черновую дезактивацию сектора, хоть лагерь и пришлось перенести километров на двести ниже, в долину маленькой речушки Ларицы с одноименным селением рядом.

Здесь мы были хорошо защищены от ветра, и до берега Тарге, где продолжались работы по дезактивации, было недалеко.

Ребята мои подустали — пришлось работать в тяжёлых костюмах высокой степени защиты. Ну и постоянная обработка транспортных средств — шлюпки, зонды, платформы…

Дерен свалился с нервным истощением. И только тогда я выяснил, что каждое утро он корректировал зоны очистки по карте, сообразуясь с собственными ощущениями, которые оказались точнее показаний зондов. Корректировку эту затеял Неджел, за что по шее и получил.

Дарайю мы попытались отдать на растерзание медикам, но не получилось. Через час–другой она пришла в сознание и вернулась к себе в палатку. Медики туда не допускались. Допускался Рос. Он и сообщил, что Дара полагает медикаментозное лечение для себя неприемлемым и лучше к ней с этим не лезть. Все, кто пытался взывать к её разуму, получили весьма существенно. Рос предупредил, что она в таком состоянии может нечаянно и убить — с неё станется. Старший медик заявил, что он умывает руки, на что Рос буркнул: вот и мой чаще.

Вот тут нам и сообщили, что к лагерю направляется местная делегация.

Грантсы выехали на местных коротконогих лошадках, побрезговав нашим предложением перевести их на шлюпках. Мы, как могли, подготовились к встрече — поставили дополнительные палатки, расширили, чем могли, меню.

Добирались они больше суток. Я даже успел разыскать в своем багаже подаренный мне ритуальный кинжал и как раз вертел его в руках, когда дежурный просигналил, что видит гостей.

И тут странная мысль родилась во мне ярко и неожиданно — словно током ударило.

— Ну–ка найди Джоба, — сказал я болтающемуся за спиной сержанту. — Бегом!

Повертел в руках грантский клинок — он был, как и положено, трехгранный. Две грани — острые, третья тупая.

Подбежал Джоб.

— На, — сказал я, протягивая ему кинжал. — Наточи, чтобы острыми были все ТРИ грани. Наточишь и передашь мне, через дежурного или сам, смотри по обстановке. Это срочно.

Джоб кивнул. Он ничего не спросил.

Маленький мастер сбросил теплую одежду на входе и проследовал во внутренние покои — туда, куда не пускают чужих, и куда своим вход разрешён лишь по его приглашению. У мастера Зверей нет прислуги, кроме тени.

Энрихе лежал в маленькой келье, мокрый от спадающего жара и тепла горящего камина. Он был укрыт лёгкими и теплыми шкурами морского зверя.

Мастер, увидев его, удовлетворенно покивал — температура спала.

Охотники отыскали иннеркрайта ещё ночью. Он едва не замерз — к вечеру сильно похолодало, а батарея костюма может работать без подзарядки часов восемь–девять, не больше. Но два молодых хайбора, прижимались к нему, согревая. И отошли, недовольно рыча, только когда один из охотников заговорил с ними особенно низко, ворча и опуская голову, как делает рассерженный вашуг.

Но охотники не догадались там же разуть инженера и растереть жиром, потому пальцы на ногах он всё–таки обморозил.

— Давай–ка ноги твои посмотрим? — сказал, покивав приветливо, мастер. — Помощи не придётся ли просить у ваших? Не надо бы им совсем знать…

— Что я живой?

— Что ты не ушёл по распадку со своей самкой.

— Я и сам почти поверил уже, что я… — Энрихе ощутил во рту тошнотворную сладость и поморщился.

— Психика принимает черты зверя, но не форма наша, — улыбнулся мастер, осматривая пальцы на ногах Энрихе. — Дураки верят, ну и пускай верят. Нам–то оно и лучше.

— Значит на Геде я пиратов голыми руками..? — с тупым удивлением спросил Энрихе.

Мастер улыбнулся, покачивая головой.

— Ты не думай, что изменённые состояния сознания — это так просто. Отца даже испугал, да? В неконтролируемом трансе — ты пока опаснее вашуга. Не ты зверя ведёшь — он тебя, — мастер хихикнул. — А голова — хорошая твоя, да. Трёх хайборов на дураков натравил. И звери сыты, и тебя больше никто не будет искать.

Энрихе опустил ресницы, и перед его внутренним взором возникла беленькая самочка, старательно вылизывающая ему губы и подбородок. Тепло потекло по ноющему телу… Но он заставил себя открыть глаза:

— Но я же вижу, мастер?!

— Твоя душа связана теперь надолго с молодым хайбором. Ещё не раз он придёт и будет смотреть на Цитадель. А его щенки — будут и твоими щенками. Так есть. Молодые решат — это ты к Цитадели приходишь. А ты положенное проведёшь во внутренних залах. Когда контролировать себя начнёшь, то и вернёшься по осени. В ночь, когда не закрывают ворота от зверя. Не бойся, не заскучаешь. Не один ты у меня такой.

В ноздри Энрихе ударил запах наваристого мясного бульона, и он приподнялся на локтях, вглядываясь в полутьму — кого ещё принесло?

Бульон принёс Игор.

Иннеркрайт вопросительно посмотрел на маленького мастера, и тот кивнул:

— И этот, ага. Только этот умный уже. Ранний он у нас, скучно ему во внутренних коридорах. Да ты догадался, поди, а?

Энрихе вспомнил стальные объятья Игора и кивнул неуверенно.

— Кто зверем владел — телом владеют лучше потом, так это, — улыбнулся маленький мастер. — Бульон пей пока, с отцом твоим свяжусь, скажу — в горы ты ушёл. Чтобы не он думал лишнего. А ты — спи. Долго тебе теперь. Пальцы–то беречь надо было, вот что.

Мастер засеменил к выходу. Энрихе глотнул бульона и тихо спросил у Игора:

— Скажи, я что, вместе с хайборами потом этих..?

Тайанец смерил его оценивающим взглядом:

— Кто знает… Кровью рвало потом?

Энрихе покачал головой, больше не помня, чем сомневаясь.

— Может, и сдержался. Одежда целая была более–менее… Да ты не бойся, кто её, не ел, человечину–то? Думаешь, мясо определяет, что ты есть? Душа определяет, радость её. Дух определяет — силой. А кто из людей над чужой душой не издевался? Вот тот и людоед. Спи, давай. Поправляйся. К морю с тобой пойдём.

Игор забрал пустую чашку и, отвечая на недоуменный взгляд Энрихе, добавил:

— Выход не один из Цитадели. Пройдём под землёй немного, да подальше и выйдем. Кто же из простых решится по весне к морю ходить. Я тебе много чего покажу, выздоравливай только.

Он направился к выходу, но Энрихе окликнул:

— Скажи, почему меня мастер сразу не брал, а потом вдруг… Я же видел, он не хотел меня брать.

— Не хотел. Но изменилось вчера многое. Никто такого не ждал. Ты спи.

Энрихе прикрыл глаза… и лизнул шершавым языком подбородок подруги. Та, увидев, что самец, наконец, думает только о ней, укусила его легонько и прыгнула вбок.

Дымчатый хайбор бросил последний взгляд в сторону человеческого жилья и, игриво склонив голову, стал подкрадываться к белоснежной самочке.