Последний князь удела (полная версия)

Глава 45

По приезду в Троицу все подозрения Ждана относительно коварства Бориса Фёдоровича показались чрезмерными. Встречала нас не монастырская братия, а дворовые первого боярина, причём настолько радушно, насколько это вообще было возможно для людей не царского чина. Единственно, прямо указывало на изменение статуса государева шурина то, что поселился он не в каменных палатах для знатных паломников, а прямо в царском тереме, предназначенном для государя и его семьи.

Сам Годунов встречал меня на красном крыльце с таким воодушевлением, словно увидел давно отсутствовавшего близкого родственника.

— Здрав буди на века! — приветствовал меня опытный царедворец. — Радость-то какая в наш терем взошла! А уж возмужал, возрос-то как, хучь сей час под венец.-

С этими словами боярин приобнял меня за плечи и повлёк в трапезные палаты. Годуновская дворня взирала на это представление не с меньшим удивлением, чем сопровождавшие своего князя угличане. Борис Фёдорович уже давно завёл у себя свой собственный двор с воистину царскими церемониями. Послов иностранных государей он принимал в специальной палате после доклада и сделанных прислугой оглашений. Поэтому такое простецкое радушие поражало больше, чем всевозможные 'китайские' церемонии.

В палатах столы расставили явно с умыслом. Несмотря не традиционную форму установки в виде буквы 'П', лавки для моих спутников и боярской свиты находились на изрядном удалении от двух главных мест. Препровождённый Годуновым к ним, я понял, что устроили это, дабы дать возможность беседовать, не боясь лишних ушей. Подавали к столу явно не монастырские кушанья, насколько мне помнилось, особыми разносолами в обители не баловали.

После первого, традиционного тоста за здравие государя Фёдора Иоанновича, сразу последовал второй — за царского шурина и правителя Бориса Фёдоровича. На мой не вполне зрелый возраст скидку кравчий не делал, наливая немалый кубок до краёв. Ставленые двадцатилетние боярские меды мне были не вполне по вкусу, слишком уж сладки и крепки одновременно. Но заздравные чаши пить следовало до дна, и уже после второй в голове зашумело. В прежнем своём теле мне вполне удавалось употреблять значительное количество горячительных напитков не пьянея, но в обличии подростка такой фокус оказался не возможен. Координацию движений я утратил практически моментально, сохраняя на удивление относительно трезвым рассудок.

Застольная беседа шла сразу обо всём — о татарах, погоде, ожидаемом урожае. В середине разговора боярин в очередной раз стал петь мне дифирамбы:

— Вельми ты разумом богат, княжич, и нравом благочинен, и деяниями славен. Истинно достославный сын своего отца, великого государя Ивана Васильевича. Он ведь мне наказывал о тебе печься пуще, чем о родном дитяти. Дозволь, наречённым сыном тебя именовать буду?-

— Почту за честь, — ответил я лестью на лесть.

— То для меня, для меня величанье великое и честь небывалая, — замахал руками Борис Фёдорович. — Ей Богу, самого дорогого за такое поименование отдать не жаль.-

Потом царедворец задумался, и вдруг, словно озарённый небывалой мыслью выпалил:

— Не токмо наречёнными, но и кровными сродственниками могли бы статься. Славное дело вышло б, как мнишь сие?-

— Да мы вроде и так как бы, — удалось только мне промямлить в некоторой растерянности.

— По сестре моей государыне Ирине Фёдоровне свойство у нас дальнее, — покачал головой царёв шурин. — Ближними родичами сделаться нам следует, сие мне прямо Господь велит.-

Видя моё недоумение, он продолжал:

— Яз ведь обещался для тебя самым дорогим поступиться, что ж сие как не дети родные? Дочь моя, Аксинья, как раз в женские лета входит. Бери мою кровинушку за себя, и будет меж нами соединение родственное. А уж приданного за дочуркой столько прикажу, как не за каждой немецкой королевной дают. Что ж до благословления родительского — то яз вас наперёд благословляю, а к твоей матушке ехать лучше опосля царского слова.-

Немедленная женитьба не входила в мои планы, да и возраст мой не вполне подходил для брака, о чём и было сообщено боярину:

— Летами яз мал.-

— Царь всея Руси Иван Васильевич в твои годы уж сам государственные дела правил да суд вершил. А великий князь Дмитрий Иоаннович отроком юным с московскими полками на брань выходил и к татарскому царю за ярлыком ездил, — слегка попенял мне Борис Фёдорович. — Но божеских установлений рушить не будем. Вот как год сто четвёртый наступит, так свадебку и сыграем. Сговориться же наперёд не грех, а вельми разумное дело. Чего ж молчишь, аль супротив чего сказать желаешь?-

Собственно ничего против женитьбы на дочери Годунова я не имел. Партия составлялась наивыгоднейшая. Новоявленный правитель обладал самым большим состоянием среди прочих аристократов, да и по влиятельности соперников у него не было. Задуманные мной нововведения требовали огромных денежных вливаний и значительной поддержки в царских палатах. Найти лучшего союзника чем Борис Фёдорович не представлялось возможным. А уж иметь его во врагах вовсе не было никакого желания. Все эти мысли пролетели в голове в одно мгновение, и я попытался как можно торжественней выразить своё согласие. Однако коварный мёд сделал своё дело, и мне удалось лишь заплетающимся языком вымолвить:

— Ж-ж-желаю. В ж-ж-жёны.-

Боярин расцвёл в улыбке, поднялся с лавки и, приподняв меня за плечи как пушинку, троекратно расцеловал. После этого зазвучали новые здравицы, и после ещё пары кубков спиртного мир вокруг меня завертелся и померк.

После такого весёлого обеда сознание возвращалось лишь на краткие мгновения, и каждое минутное просветление рассудка приносило дикую боль и тошнотворные спазмы. Раннее утро было таким, что лучше бы оно не наступало. Своё состояние я определил не как тяжёлый похмельный синдром, а как настоящее отравление алкогольными напитками. Под моим руководством Ждан организовывал промывание княжеского желудка, и, выполняя эту малоприятную работу, ворчал:

— Опоил-таки мальца, злыдень.-

Тот, кого дядька подозревал в отравлении, появился ближе к полудню. Глядя на моё жалкое состояние, боярин заламывал руки, горевал и обещал организовать молебен об исцелении страждущего.

— Зарок князь давал хмельного пития в рот не брать, да другим не позволять пианствовать. Вот, обет нарушил, на него Господь гневается, — сообщил Борису Фёдоровичу Ждан.

Надо признать, мою борьбу с неумеренным потреблением алкоголя окружающие интерпретировали по-своему. Я их разубеждать не пытался, проще им моё предубеждение против пьянства трактовать как религиозное чувство — пусть будет так.

— Что ж меня наперёд никто не упредил? — возвысил голос Годунов. — Сей обет мне ведом. Патриарху Иову даже на царских пирах в чашу воду наливают, благочестие чтить надобно.-

Повздыхав над тем, что заставил будущего родственника грешить, царский шурин отправился в храм, обещая неустанно молиться за моё здравие.

Я пытался вспомнить, чего вчера наобещал Годунову. Кроме обещания жениться на его дочери Аксинье ничего не вспомнил. По моим расчётам свадьба должна была состояться через два с небольшим года. Вступать в брак прожив четырнадцать лет казалось странным. Но по местным традициям возраст считали по-иному, чем в далёком будущем. Это происходило из-за особенностей летоисчисления, так, к примеру, срок в двенадцать месяцев и пять дней писали как два года. Вообще здешний учёт времени вызывал у меня изрядную оторопь, уж больно он отличался от привычного. Когда я впервые разглядел пожалованные часы с крутящимся вокруг неподвижной стрелки циферблатом с семнадцатью делениями, то сначала полностью поверил в то, что в этот мире не те базовые константы, чем в оставленном мной. Позже у меня получилось разобраться в косом счёте дневных и ночных часов, но привыкнуть к нему никак не удавалось. Хотя мои нынешние соотечественники так же знали и употребляли обычное, двадцати четырёх часовое, деление суток, уговариваться с ними на определённое время никак не получалось. Договорённости с упоминанием положения солнца, ' в полдень', ' на рассвете' приводили к более прогнозируемому результату.

Пока я размышлял о местном восприятии времени, в опочивальню зашёл Бакшеев.

— Хватит на лавке валяться, чай, тебе не сто лет в обед, — ухмыльнулся в бороду ветеран. — Пойдём-ка за монастырскую ограду, сабельками помашем — поиграемся.-

Мне иногда казалось, что наш уездный окладчик даже не дву, а трёхжильный. В какой-то мере это объяснялось жесточайшим естественным отбором. До пятидесятилетия доживал хорошо, если один из десяти рождённых мужчин, а уж среди потомственных воинов это соотношение было ещё ниже. А уж то, что Афанасий к своему возрасту сохранил целыми все конечности, оба глаза, и не потерял даже пальца с руки, говорило о его невероятном везении и мастерстве владения оружием. Хотя даже такой опытный боец не сильно преуспел в обучении меня владением холодным оружием.

Вот и в этот раз мне с десяток раз чувствительно перепало тупой железкой по голове, рёбрам и пальцам, не спасли даже два надетых стёганых тягиляя, шлем и толстые войлочные рукавицы. Стоило задуматься над улучшением своего учебного защитного снаряжения. Как минимум хотелось сделать кожаную сетку под шапку-мисюрку, и закрывающий пальцы эфес для клинка. Загоняв меня за четверть часа до полусмерти, Бакшеев во время передышки сообщил:

— Яз с московскими детьми боярскими потолковал. Славно ворогов на Хопре отделали. Татаровя майя в семнадцатый день к Шацкому острогу приступали, да никакой шкоды ему учинить не сумели. Воевода Володимер Иванович Клубков-Мосальский оборону держал славно. А там князь Василий Буйносов-Ростовский да князь Фёдор Ноготков сторожевой да передовой полки к городку привели. Следом за ними с Дедилова князь Василий Васильевич Голицын с большим полком шёл. Как ногаи и азовцы про сие распознали, так к перелазам через Хопёр и Медведицу тронулись. На бродах же днепровские черкасы с донскими да волжскими казаками в тележных гуляй-городах засели, видать заранее их туда созвали. День татары через реки перескочить пытались, да их огненным боем отгоняли, а как московские полки сзади припёрли — так вразнобой по Полю кинулись. Басурман побито да потоплено — не счесть. Сказывали — пятнадцать тыщ их пришло, едва ль кто сам третей ушёл. Мурзы Баран Кази Шейдяков, да племянник его Кильмаметь убиты, азовские мурзы Ислам да Бахмет в полон угодили. Сказывали також, два Арсланай Диеева сына смерть свою там нашли. Тут исчо подоспели волжские ногаи, оне с казаками сызнова предместья Азова пожгли, и на Кальмиусе, Бердах, да Балысарае дивеевские становища разорили начисто.-

Непонятно, поверил ли моим предостережениям Годунов, или Боярская дума сама по себе перевела собираемые 'на берегу' с ранней весны до поздней осени дворянские полки на более южные рубежи, но результат получился замечательный. Если бы удалось и в дальнейшем предугадывать маршруты татарских походов за добычей, то популярность набегов на север среди южных кочевников быстро бы снизилась. В очередной раз вспомнилось детство прошлой жизни, в школьные годы нас водили в походы по Воронежской области, учитель показывал в числе прочих достопримечательностей остатки старых оборонительных валов и городищ. Стоило узнать у царского шурина, построены ли уже эти сооружения, в географии нынешних южных границ страны я путался.

Борис Фёдорович уединился со мной для беседы после вечерней службы в соборе.

— Вишь как споро оправился, услыхал Бог наши молитвы, — порадовался он моему исцелению.

— Спасибо на добром слове, — поблагодарил я боярина. — Слыхивал аз, разбили татарских мурз русские рати на Хопре. Великое дело устроил ты. А где ныне наши рубежи на Поле пролегают?-

— По старым докончаниям у Ливен, а оттуда на закат по речке Семь, а на восход по краю Поля. Ныне же по царскому указу устроили остроги в полуденную сторону на Воронеже, Оскольце и Донце на местах старых порубежных сторожек. Агарян неверных оборение даровал нам Господь, за то хвалу ему воздавать следует ежечасно, — правитель широко перекрестился на образа.

— Строится ли между новыми городками черта защитная?-

— У Ливен засеки творят, Муравский шлях запирают, а в иных местах леса нет, завитай, как у Тулы, через всё Поле не построишь.-

— Почему же не устроить такие земляные валы со рвами?-

— Много работных людей потребно, да дворян для их бережения, кормов на столько народу в тех краях нет. Да и как держать черту раз рядом пахотные люди не живут? Они поправляют засеки, да сторожкам воинским пропитание доставляют. И так служивым десятинные земли даём для получения кормов, оттого среди них большой ропот.-

От Бакшеева я уже знал об этой проблеме. Кормиться выдвинутым на юг войскам было не чем. Для их обеспечения правительство пыталось заставить обрабатывать землю и сдавать часть урожая посадских жителей, а так же городовых казаков и детей боярских. Поскольку в Московском государстве служилое сословие традиционно не платило налоги, это преподнесли в качестве раздач государственных угодий в пользование, а десятину считали арендной платой. Так как вокруг имелись пустые ничейные земли, а выделяемые участки были велики размером и неподъёмны для обработки пограничным воинам, не имевшим зависимых крестьян, всё это мероприятие вылилось в форменную барщину для служивых. Многие из них обрабатывали лишь то количество пашни, которое давало зерна на требуемый налог, а иные и вовсе покупали его за деньги и сдавали купленное вместо отработки. Такая ситуация вызывала недовольство южного дворянства и посадского населения, от них потоком шли челобитные в Москву.

— Надо дворянам замосковным поместья менять на южные с прибавкой, да разрешить крестьян с собой свозить, — предложил я решение проблемы.

— Молодшим съехать и на новом месте обустроиться не на что, а выборных детей боярских переселять — тех разорить можно, и лучшей части войска лишиться, — не оценил такого кардинального решения проблемы Годунов.

— Ну, хоть охочих кликнуть, кому за интерес будет. Вотчинникам можно такой же обмен учинить, да монастырям. —

— С боярами сие надо обговорить, да царёва указа ждать, — задумался боярин. — Ранее в нашем отечестве своз поместных страдников не за обычай был.-

— Черносошным бы разрешить вольно переселяться, — закинул я удочку.

— Тягло кто тогда держать будет? Испокон века крестьяне ему крепки. Вон разрешили вольным людям в служилые казаки писаться — так с тульских, да рязанских мест пашенные сёлами в бега ударились, хоть и не про них указ писан, дворяне разорились в конец, — отмёл такое предложение царский шурин.

Крестьяне и так массово переселялись из мест с высокими налогами на свободные окраинные земли, центральные уезды пустели. По моему мнению, если процесс нельзя остановить, то его стоило бы возглавить, хотя боярину я этого сообщать не стал. Всё же он был крупнейшим вотчинником, и на многое смотрел через призму личных интересов.

— Сулемша Пушкин, за коего ты хлопотал, справно посольское дело отслужил. Через Голаны в Холмогоры с королевичем свейским возвращается, об том дьяки известили. По тем вестям для честной встречи окольничьи на Двину посланы. Мню, стоит его на съезд со свейскими людьми нарядить, подручным товарищем к свойственнику его, думному дворянину, муромскому наместнику Евстафию Пушкину, — переключился на иную тему Годунов.

— О том не мне судить, — мной овладела лёгкая растерянность. — Разве переговоры плохо идут?-

— Ругодив, на говоря уж об иных лифляндских землях, свеи не отдают ни за выкуп, ни на мену. За Олав-крепость сулят двадцать тыщ ефимков. Вольного мореплаванья не дают, требуют, чтоб иноземные суда токмо к Выборгу да Ругодиву для торга приставали, да чтоб русским людям нигде пристаней на своей стороне не устраивать. Сами ж хотят свободно плавать и до Пскова, и до Ладоги. Рубеж молвят, де, по старым докончаниям определим, а новые остроги все сройте. Дескать если не согласны, то войну возобновим. Так они нападать и не переставали, всё тщатся утраченное возвернуть. Жигимонта польского венчали свейской короной в феврале сего года, об том нам грамоту дали. Как бы ещё с Литвой нам не задраться, видать на сём и помириться придётся, — с горечью проговорил правитель.

— Грабёж средь бела дня, — боярин меня не понял, но меня мучили новые вопросы. — Где те старые рубежи проходят? Почему им к нам плавать можно, а нам к ним нет?-

— Дьяки грамоты Новгорода со свеями ищут. Во всех прежних, и отца твово и прадеда, по ним рубеж ведут. Чужеземные послы молвят по рекам Сестре и Сае, а далее на Кольскую землю, как съездчики размежуют. Что до торговли — так и нашим купцам в их города ездить можно, но токмо на свейских морских бусах.-

— Уж и мне пришлите список со старого договора, — попросил я Годунова. — Да разузнать надо, так ли сильны шведы как хвалятся, и будет ли Литва воевать с ними совместно.-

Борис Фёдорович согласно покивал головой. Прощаясь, напоследок он спросил:

— Что ж за сукновальню ты себе завёл, что уж и аглицкие немцы грамоты шлют, жалятся?-

— Шерсть силой воды чешу, да прях и ткачих в одном работном доме собрал. Оттого сукно в дешевле выходит, а англичанам с сего убыток, — прочие детали боярину были не особенно важны. — Могу в казну низкой ценой отдавать, чтоб служивым жалованье платить.-

Выдача жалованьем вместо денег тканей, мехов и всяких по случаю приобретённых товаров было вполне распространённой практикой в Московском государстве. За возможность сэкономить серебра боярин ухватился:

— Отчего бы и не устроить так. Токмо аглицкие купцы в плату пеньку, сало да соболей с куницами берут. Також и с тобой будут расчёт весть. А вот мытные заставы излишние сними с Волги, да тех, кто уплатил, не отягощай понапрасну.-

На этой мажорной ноте мы и расстались. Поутру отстояв молебен, внеся очередной дар в казну Дома Живоначальной Троицы и тёпло попрощавшись с монастырской братией, мы отправились обратно в Углич.

На обратной дороге Ждан очень переживал об утрате повышенных таможенных сборов. Меня же это совершенно не беспокоило, свою задачу — привлечь покупателей на угличский рынок заставы уже выполнили. Единственным ограничением сделок оказались малые капиталы проезжающих купцов, на крупные партии товара у них не хватало средств. Оттого большая часть оптовой торговли в стране находилась в руках пары десятков торговых гостей и иностранных торговцев. Они готовы были давать своим контрагентам товарные кредиты, и ждать иногда поступления денег по два года. Видимо для увеличения объёма сделок стоило поискать честных купцов для разъездной торговли удельными товарами.

В родном городе опять навалились заботы. Содовую мануфактуру, а с ней и зельевую избу, переносили подальше от города, слишком уж тяжёлый запах распространяла она вокруг себя. Стенька Михайлов добился увеличения выхода нашего первого массового химического продукта до двух пудов в день. Столько соды наши стекольщики потребить не могли, и стоило придумать ей новые применения. Пока лишь с помощью известкового молока он смог изготовить едкую щёлочь, которую тоже девать особо было некуда.

Для пушкарей изготовили на основе иноземного пистоля прибор для измерения силы пороха, и они экспериментировали с составами и пропорциями. Мы с Бакшеевым поехали посмотреть, как там наши ямчужные бурты, заложенные по новым технологиям. Добывающие селитру крестьяне нашим приездом были озадачены.

— Так два года не прошло, — удивился главный артельщик. — Зелья много, ежели кучи по пять лет зреют.-

Но разрытые по моему приказу бурты дали неочищенной селитры немногим меньше чем старые многолетние. За неполную седмицу ямчужные мастера установили, что более всего сырья дали лежащие в крытой сараюшке, поливаемые навозной жижей, груды смешанной с известью крапивы. Из более чем ста заложенных два года назад куч, эти принесли селитры вдвое больше чем такие же, но сложенные из других растений и не поливаемые азотистым раствором.

Артельщики изрядно оживились, непринципиальные изменения технологии увеличивали ежегодный выход ямчуга в полтора раза и ускоряли срок его созревания в два с половиной раза. Забирая с собой в удельную столицу не очищенную селитру, мы захватили так же четыре мешка непромытой буртовой земли. Мне не давала покоя мысль о том, что раз нитратные соединения вырабатываются бактериями, то можно это повторить в лабораторных условиях и там же оптимизировать процесс.

Собирался я по приезду заняться ещё одним давно откладываемым делом. Следовало, наконец, установить понятную для всех, а в особенности для меня, систему мер и весов. Посылать с каждым техническим указанием кучу реек и веревок для промерки размеров уже утомило. Мне была больше по душе десятеричная система, но названия единиц измерения следовало оставить привычными для уха местного жителя. Основная проблема была в том, что мне хотелось скопировать килограммы и метры, но как их вычислить я не знал. Вспоминалось лишь, что в пуде около шестнадцати с половиной килограмм, а в литре вмешается тысяча грамм воды. Проще было с изготовлением градусника, точки замерзания и кипения воды, а так же нормальная температура человеческого тела в памяти держались крепко, для составления шкалы с делениями этого хватало.

К работе по изготовлению эталонов привлекли в основном угличских мастеров-серебреников, в их профессии дело постоянно приходилось иметь с точными весами и размерами. Поэтому первым делом они занялись разделением казённого московского пуда на шестнадцать с половиной частей, а потом им требовалось соорудить геометрически правильный прямоугольный сосуд для воды. В это же время стекольщики мучились над получением одинаковых запаянных трубочек для термометров, но с помощью форм и тончайшей серебряной трубочки дело пошло на лад.

Ближе к местному Новому году, пронеслась весть о возвращении угличских стрельцов. Их годовщина явно затянулась, семьи отосланных на шведский рубеж воинов страдали от полного отсутствия вестей. Когда следующим утром дощаники с возвращавшимися бойцами уткнулись у берега, город наполнился радостными криками и горестным плачем. Из ушедших почти два года назад городских стрельцов вернулись чуть менее двух третей, но много приплыло в Углич новобранцев, набранных Пузиковым в новгородских землях. Сам Данила изменился — заматерел и посуровел лицом.

На княжем дворе стрелецкого голову встретил Бакшеев. Перед самым красным крыльцом они по-мужски обнялись, и старый воин, отстранившись, осмотрел молодого и тихонько проговорил:

— Видать хлебнул лиха. —

— Не без сего, — заложив большие пальцы за пояс ответил тот.

Мне же дико хотелось услышать новостей с северных границ, и я крикнул:

— Не чинись Данила, заходи в трапезную.-

День был пятничный, постный, но для прибывшего стрельца кухонные служки расстарались вовсю.

Не успел Пузиков отхлебнуть трёх ложек с густым рыбным варевом, как его стали засыпать вопросами.

— Ну что свей, не надумал миром дело кончить? Уж почитай шестнадцатый год воюем, четвёртое перемирье, а всё никак по рубежам не дотолкуются, — начал Афанасий.

Мню, сызнова ратиться будем, — сообщил жующий голова. — Немцы своих воинских наймитов не распускают, по городкам да сёлам держат. Перемирье нынешнее пустое, они к нам кажный месяц приступали, мы их места зорили.-

— Крепко ли приступали? С яростию, али так, по господарскому велению? — интересовался рязанец.

— Зело крепко. Не единожды приходилось новые остроги оставлять, свеи их жгли, а мы опосля их ухода наново отстраивали. За каменными стенами сидеть тяжко было, а в чистом поле совсем смерть, хотя и мы их поубивали сполна, — вздохнул Данила. — Едино любо пришлось, то, что казаки стругов наделали и нам оставили. По Сайма-озеру все емьские и карельские деревеньки мы выпустошили, кого прибили, а кого на нашу сторону свезли. Как для свеев корму не стало — реже они набегать стали. А войску столько нагнали, что прям страсть. Они чюдинов так объели, что те сами на нашу сторону перебегать стали.-

— Много ль новых острожков устроили? — поинтересовался я, надо было знать, чего шведы требуют снести.

— Где Узерва из Саймо-озера выпадает — раз, — загибал пальцы Пузиков. — То мы устроили, на старице узервской, где дорога к Выборку — два, там нам тверские стрельцы да новгородцы охочие помогали. Також московские полки выстроили на устье Сестры — три, да они ж в старой свейской земляной крепостице Кивинеп, что за рекой, на дороге устраивались, то четыре. Но в сём Кивинепе не ведаю, усидели аль нет, вроде воинские немцы их оттудова сгоняли.-

— Кто у врагов в начальствующих людях? — задал очередной вопрос Бакшеев.

— Ныне прежнего наместника Фляминка сыновья, прямой — Иван, ему отроду шестнадцать лет всего, да ещё второй, Илья, тот бл… — замялся Данила, глядя на меня. — В общем от невенчанной жены, он постарше будет.-

— Как шестнадцатилетнего парня войсками поставили командовать? — моё изумление было искренним.

— Он же племянник королевны Катерины и братанич короля Жигимонта, что ж ему в подручниках что ль ходить? — в свою очередь удивился стрелецкий голова.

Я в очередной раз позабыл об этих нюансах сословного общества. Но главное в сообщении Пузикова было не то, что шведскими полками командует совсем юный парень. Основным являлось то, что шведские войска измотаны и у них нет надёжного снабжения. Решительного наступления на севере от противника ждать не приходилось. Непонятно, что происходило у нарвского рубежа, но и там местность давно разорили, что сильно ограничивало возможность военных действий. Оставалась, правда, неясной позиция Ржечи Посполитой, но про это я надеялся узнать у возвращавшегося Сулемши Пушкина.