Улицы Меццы, Руаль
Ее привезли на мост в клетке для скота, запряженной старой клячей. Впереди шел пастор, вещающий о великой Тьме и черных душах, ищущих избавления. За повозкой двигалась целая процессия праздных зевак. Это был конец торговой недели, и город кишел пришлыми со всего Руаля. Весть о казни юной ведьмы разлетелась по округе задолго до этого дня, и каждый благочестивый горожанин считал чуть ли не своим долгом присоединиться к шумной ликующей толпе. Кто-то бил в барабан, обтянутый кожей, тем самым безнадежно заглушая проповедь.
Если бы хоть кто-то присмотрелся к ведьме, то ему бы открылось, что та возносит молитвы к Создателю, крепко зажмурив глаза. А в нее летели гнилые фрукты, камни, плевки и проклятия.
«Я не такой большой грешник, как она», — так думал каждый, бросая в ведьму очередной камень.
Бом! Бом! Бом!
Грязная и измученная, связанная по рукам девчонка, стояла в тесной клетке на коленях. От воровки, попавшейся городским стражникам, осталась разве что только неприкрытая стойкость. Толпа, сплоченная жаждой кровавого зрелища, разъярялась сильнее, ведь жертва не просила о пощаде и не лила жалостливых слез.
Мириам только крепче сжимала зубы. Проснувшись утром перед казнью, она вдруг поняла, что останется несломленной. Ей хватит на это сил и мужества, если смерть не заставит себя ждать. Не так давно на городской площади пылала женщина, как и она нареченная ведьмой. Что же уготовано ей, Мириам не знала ровно до тех пор, пока не поняла, что ее везут на широкий мост, переброшенный через бурную реку, разделяющую город. О казни, проводимой там, она знала только по слухам, и видела пытки страшнее, чем та, через которую ей предстояло пройти.
Бом! Бом!
Кто-то очень меткий бросил тяжелый камень прямо в ее пронзенное плечо. Мириам охнула и пригнулась к полу клетки, сдерживая стон боли. В ярости она впервые окинула взглядом зевак, эти обезображенные злобой лица. Стоило ей только призвать свою Силу, и они бы все до одного обратились в пепел. Но со своим верным огнем или без него, она все равно остается лишь приговоренной пленницей в клетке для скота.
— … да будут дети Тьмы возвращены во Тьму, да сотрет длань Создателя всякую память об их злодеяниях, да будут праведники сохранены от их темных душ…
— Скоро всему придет конец, — проговорила Мириам, заслышав отголоски проповеди. Впереди виднелась крепостная стена, а прямо за ней раскинулась широкая река.
Девчонка снова вернулась к своей молитве. Даже когда ее выволокли на мостовую, она не остановилась. Она не желала слышать ни ругани толпы, ни скрипучего голоса пастора, ни приговора городского старосты.
Палач набросил на ее шею петлю, и веревка была для нее тяжелее камня. Мириам знала, что та достаточно длинна, и что, когда ее горло будет крепко сдавлено, легкие наполнятся ледяной водой горной реки, опоясывающей крепость.
Она посмотрела на небо, такое ясное и безоблачное, что у нее вдруг перехватило дух от восторга. Не много прекрасного ей удалось увидеть за свою жизнь, но единственное, о чем она сожалела, так это о том, что не посчастливилось снова увидеть звезд и луны.
Реми любил рассказывать о звездах разные небылицы, а она слушала его, открыв рот. Когда-то ей мечталось, что они вместе уйдут в море, и там он научит ее идти верным путем из города в город и никогда не ошибаться.
Мириам вновь устремила свой взгляд прямо в толпу, опасаясь встретится глазами со своим другом. Но вместо этого она разглядела темные кудри и точеное лицо Тадде, возвышающегося над сбродом на своем пегом жеребце. Он, как и в первую их встречу, был окружен своими гвардейцами, и с его лица не сходила высокомерная улыбка.
«Прелестное создание, но безнадежно обреченное», — девчонке вдруг вспомнились его снисходительные слова. Тем временем толпа бушевала в нетерпении. Старый пастор слишком долго возился со своей проповедью.
— И прольется свет всевышнего… — вдруг замялся он. — И прольется свет всевышнего…
— …на почитающих его, да охранит он слуг своих от напасти, — продолжила за него Мириам.
Она не сразу сообразила, что действительно произнесла это вслух, но, кажется, никто не удостоил эту ее дерзость и малейшего внимания. Проклятия стихли, а крики сменились едва различимым шепотом.
Мириам подняла глаза на замолкшего старика. Его лицо выражало испуг и удивление.
Городской староста, обросший реденькой рыжей бородой, и вся его свита, попятились прочь, но люди, стоявшие позади них, не двигались с места в сковавшем их оцепенении.
Даже палач незамедлительно сбросил петлю с шеи девчонки и поспешил отойти от нее.
Толпа расступалась перед человеком на боевом коне. Он направлялся прямо к приговоренной, игнорируя испуганные возгласы горожан. Мириам никогда не видела этого мужчину прежде. Может быть потому, что от него отчетливо веяло холодом.
«Северянин! Здесь, у крепостных стен города и до сих пор жив!» — удивилась она.
Он спешился, когда это стало удобно, и стремительно подошел к ней. Мужчина со страшным шрамом на лице. Вытащив кинжал из-за пояса, он одним уверенным движением разрезал путы на ее руках, и никто даже не посмел ему перечить.
— Темному магу — темная смерть, — его шепот едва был услышан. — Прости.
Он с силой полоснул лезвием прямо по ее раскрытой ладони. Мириам взвыла от боли. Ей никогда еще не было настолько больно. Все вокруг почернело, по щекам полились слезы. Она поняла, что упадет, но незнакомец быстро схватил ее за руку и потянул ее куда-то вверх. Она встала на цыпочки, а он обратил к толпе ее раскрытую рану. Кровь, алая и яркая, заливала его одежду, струясь по рукаву.
— Кровь темного мага черна как ночь, которую вы все так боитесь! — в голосе мужчины звенел сам металл. — Вам было мало войны? Молитесь за своих мертвецов! Довольно приносить невинных в жертву! Я — Морган Бранд, лорд вольного города Дагмера. Я — Смотритель. Так сказал Совет Ангеррана. Наши короли прекратили свои распри, умерили свою гордыню, остановили голод и мор. Кто вы такие, чтобы перечить им?
Отголоски войны коснулись каждого горожанина. Любой руалиец знал, какой ценой был заключён мир. Их король сражался за свою веру, и готов был идти до самого конца в этой безумной битве. Но его люди, измученные смертью, потерями и лишениями, хотели только покоя. Оттого ни один лучник с крепостной стены не осмеливался пустить в ход свои стрелы. Ни одна из них не была предназначена для северянина, пришедшего к ним без меча.
— Мое имя Тадде Руаль, — только один мужчина оставался не окован страхом. Он приблизился, но не покинул седла, за что Мириам тотчас про себя нарекла его отъявленным трусом.
— Я знаю кто ты, бастард, — недобро ухмыльнулся Смотритель. — Скажи, бастард, стоит ли твоя обида новой войны?
Лицо принца потемнело, улыбка исчезла без следа. Десятки людей взволнованно глядели на него. Те, кто был наслышан о нем, ожидали, когда же его причудливо изогнутый меч освободится из ножен и снесет голову пришлому лорду. Но тот, хоть и был настроен пустить Бранду кровь, прислушался к голосу разума и развернул своего коня прочь. Посрамленный и озлобленный, он вынужденно сохранил мир своим молчанием.
Ведьму ждал суд, но Тадде никогда не отличался терпеливостью. Его манил быстрый корабль, стоящий на якоре в порту, и Договор, скрепленный Советом Ангеррана, показался ему сущей безделицей. Пара десятков золотых монет растопили все сомнения местного пастора.
— Ты нарушил Договор, — громко бросил ему вслед северянин, осведомленный кем-то о прихоти принца, о его приказе городскому старосте. — Ничего мне не ответишь на это, бастард?
— Я отвечу за это перед королем, волчья ты шкура, — свирепо прорычал ему принц.
Мириам, по лицу которой градом катились слезы, успела заметить, как ее спаситель скривил бледные губы в очередной усмешке. Он вышел победителем, но уже предчувствовал новые битвы. Его рука, обтянутая кожаной перчаткой, все еще сжимала ее тонкое запястье. Казалось, что он и вовсе позабыл о ней.
Толпа стремительно редела, не вкусив обещанного зрелища. Пастор в окружении своих сопровождающих, с прытью мало свойственной подобным ему старикам, поспешил оказаться под защитой городских стен. Только городской староста не стал отрицать своей причастности и направился прямо к спасителю девушки.
— Вот золото, что вручил мне Тадде, — он протянул вперед кошелек вдвое больше того, на который позарилась Мириам. — Забери его и будем квиты. Мне ни к чему порочить свое доброе имя перед тобой, лорд Бранд. Он какой-никакой, но сын нашего короля. Я же простой человек на службе, но я чту твой проклятый договор.
— Раздай это золото нищим, староста, и я забуду тот день, когда ты его нарушил. А если вздумаешь обмануть меня еще раз, отыщу тебя и вспорю твое сытое брюхо — сделаю то, что собирался сделать твой принц-выродок, если бы ты посмел его ослушаться.
Смятение рыжебородого сменилось страхом, и лишь затем пониманием.
— Убирайтесь из города как можно скорее. У нашего принца злая память и тяжелая рука, — проговорил староста, склоняя голову и удаляясь вслед за редеющей толпой.
Морган снял с плеч свой тяжелый плащ и молча завернул в него девчонку. Ей было зябко, но она попробовала увернуться — от нее разило как от сточной канавы, а из пореза на руке сочилась кровь. Этот плащ был слишком хорош для нее.
— Как же тебе досталось, милая, — Бранд принялся бесцеремонно и в то же время ласково утирать ее слезы. — Знавал я одного косматого паренька, который готов был мстить мерзавцам за каждую твою царапину.
Вот о ком говорил тот караульный. Северянин, волчья шкура. Осанистый и белолицый лорд. Мысль о том, что он захватчик, вселяла в Мириам такое отвращение, с которым ей было непросто справиться. Его речь была непривычна ее уху и казалась грубой, но, в то же время, была слаще меда. Только что его голос гремел громче раскатов летней грозы, и вот уже журчал подобно ручью.
— Идем же. Нам и в правду ни к чему оставаться здесь надолго. Тебе следует быть готовой к длинной дороге.
— Я благодарна вам за спасение, милорд, но я не желаю никуда отправляться с вами. Скажите мне только, где я могу найти Реми, и больше я не причиню вам неудобств.
Он лишь разочаровано покачал головой и отвернулся от нее, словно от ребенка, совершившего непростительную шалость.
— Твой друг говорил мне, что ты умна. Сам не знаю, кого я хотел здесь увидеть… Ты и в самом деле думаешь, что сможешь ступить по этому городу хотя бы один шаг, не заручившись моей защитой? — Морган впервые пристально заглянул в ее глаза, и ее снова обдало холодом. — Ты можешь поехать со мной, подобно маленькой леди, или же я свяжу тебя и переброшу через это седло как пленницу. Я не слеп и вижу, как ты страдала в заточении. Мне бы не хотелось обращаться с тобой недостойно, девочка. Отныне ты свободна, и я не смею принуждать тебя. Если же посчитаешь нужным отвергнуть мою помощь, я приму твое решение, но тогда советую немедля спрыгнуть с этого самого моста. — Он, будто желая убедиться, что она точно так не поступит, коснулся ее плеча. — Смотри, милая, я проявил щедрость и предложил тебе три пути. О чем же ты думаешь теперь?
— Я поеду с вами хотя бы для того, чтобы оставить это место, — произнося эти слова, Мириам могла думать лишь о том, сколько же руалийской крови на счету ее спасителя.
Пригород Меццы, Руаль
Их путь был недолгим. Морган усадил девочку поперек седла, и ей, вопреки желанию, пришлось опереться здоровым плечом о его широкую грудь. Всю дорогу она старательно прятала свои попытки исподлобья разглядеть его и заключила, что, по всей видимости, он находится в самом благостном расположении духа. Тихо напевая неизвестную ей мелодию, он вовсе не утруждал себя вести с ней беседу, к очевидно обоюдному их удовольствию. Мириам же в тайне обрадовалась тому, что от нее дурно пахнет.
Они легко выехали из города — казалось никому не было до них никакого дела. По правде говоря, никто просто даже не решался смотреть в их сторону.
— Что же, милая, рада ли ты своей свободе? — мужчина на один короткий миг склонился над ее ухом и, не дождавшись ответа, вернулся к своей незамысловатой песенке, уже довольно приевшейся Мириам.
Они остановились к северу от города в придорожной таверне. Сама хозяйка — небезызвестная молодая вдова Изет — вышла встретить их. Эта высокая женщина с серьезным лицом и холодными глазами совсем не походила на гостеприимную особу, но Моргана встретила с вежливой улыбкой. Слишком вежливой, как для человека, мужа которой забрала война за север, рассудила Мириам.
— Вы словно расцвели с нашей последней встречи, право слово, — почти пропел Морган, аккуратно опуская девочку на землю. — Без вашей помощи мне довелось бы погибнуть в этих краях.
Услышав эти слова, Изет рассмеялась, чем безмерно удивила Мириам — та и не думала даже, что эта вдова способна вообще чему-то радоваться, а она, расхохотавшись, и вправду похорошела. И стало вдруг очевидно, что она еще моложе, чем можно было предположить.
— Чем же я могу спасти вас в этот раз, милорд? — спросила она.
— Своей заботой, вниманием и кровом, — ответил он, заглядывая в ее глаза с мягкой улыбкой. — Я со своей новой спутницей не смогу остаться и на ночь — нас отчаянно зовет дорога, но попрошу вас помочь юной леди с подготовкой к нашему долгому пути, пока я пополню наши запасы и накормлю коня.
Мириам, не поняв о ком говорит Морган, оглянулась по сторонам в поисках той самой леди, но, разумеется, никого кроме себя и Изет во дворе таверны не обнаружила. Она не думала, что когда-нибудь кто-то назовет ее подобным образом, особенно в тот момент, когда от нее отчаянно разило Башней Стонов.
— Все, что заблагорассудится, милорд, — ответила женщина, наконец-то обратив свой взор на девчонку.
Морган вежливо поклонился вдове и снова натянул поводья, направляясь прочь со двора.
— Мне кажется, что я видела тебя много раз на городском рынке, — обратилась Изет к Мириам, но та не могла отвести взгляда от северного лорда. Он оставил ее. Вот так просто на поруки трактирщице. И он был уверен в том, что город они покинут вместе, не позднее заката.
— Вы думаете, что можете все решить? — закричала девочка.
Морган в изумлении заставил коня остановиться и посмотрел на нее, слово на глупого ребенка.
— Да, могу, — равнодушно ответил он. Мириам его ледяное благородное спокойствие все больше выводило из себя. Она не умела говорить с теми, кого предпочитала грабить.
— Я никуда не отправлюсь с вами! — яростно заявила она, делая несколько шагов ему навстречу. — Почему вы так уверены в обратном?
— Твой друг уверен. Он уверен, что ты разумное дитя, и выберешь жизнь. Но я не стал бы утверждать.
— Я хочу, чтобы он сказал мне об этом! Я не обязана верить вам!
— Я могу утверждать, что тебе была предначертана иная судьба. Твой труп уже должен был висеть на городской стене. Не заставляй меня жалеть о том, что этого не случилось.
Изет вдруг стиснула неперевязанную руку девчонки, нагнав ее, и силой потянула за собой. Она провела ее по пустому двору, по такой же пустой таверне и завела в безлюдную комнату.
— Милочка, лорд Бранд хороший человек, — проговорила трактирщица, обжигая ее своим презрительным взглядом. — А ты просто глупая и неблагодарная уличная оборванка!
— Ты так говоришь, потому что он платит тебе золотом за постой? — Мириам понимала, что должна умерить свой нрав. Ее тело жаждало покоя и исцеления, но разум не переставал бороться за выживание любой ценой. Слова сыпались из нее, слово стрелы с небес на поле боя.
Женщина собиралась было ударить ее по лицу, но вовремя остановила себя.
— Ты очень устала, милочка, — проговорила она. — Я подготовлю ванну и помогу смыть всю грязь и кровь. Может быть, ты даже сможешь уснуть, ожидая лорда. Постели в моей таверне такие мягкие, лучше, чем гниющая солома в башне.
Изет уходя заперла за собой двери, но Мириам уже было все равно. Она словно привыкла быть взаперти. Только оставшись в одиночестве, она оглядела комнату, и тут же пожалела, что ей не остаться в этом месте ночью. Так уютно ей было только в доме Реми, лучшего она никогда не знала. Кровать, сундук в углу, массивный стол и свечи. Ей не хотелось выходить за порог. Она мечтала прикоснуться к простыням, но не посмела. Вместо этого она, словно загнанный пес, устроилась на пороге, где, возвратившись и застала ее вдова.
Тогда Мириам сражалась со сном на ходу. Ее терзали ноющие раны, и все, чего она хотела — это поскорее забыться. Женщина поддерживала ее под руку, и вела за собой по коридорам. Таверна пустовала. На кухне они застали за стряпней двух девушек, высоких и черноволосых, как и сама хозяйка. Увидев гостью, те замолчали и быстро отвели взгляд.
У кадки с водой, от которой шел мягкий пар, девочка немного пришла в себя, ей даже хватило сил смутиться, когда Изет стянула с нее грязные лохмотья и повязки.
— Я сожгу их на заднем дворе, — предупредила она, — Думаю, что ты достаточно рослая. В дорогу отправишься в одежде моего сына.
— У тебя есть сын? — удивилась Мириам, погружаясь в воду по самые плечи. Она не помнила детей трактирщицы. А мальчишку, будь он хоть чуть так красив, как мать, запомнила бы наверняка.
— Был, — ответила женщина, — Он сражался с северянами и вряд ли я когда-нибудь вернется домой.
Девчонка, пораженная ее словами, не смогла промолчать. Страх говорил внутри нее, пускай она боялась скорее по привычке.
— Ты впустила одного из них под крышу, где он жил, поишь и кормишь его, знаешь, когда он оправляется ко сну…
— К чему ты говоришь мне об этом, милочка? — Изет растирала ее руки, избавляя от грязи, пота и крови ее светлую кожу, то и дело выливала на нее кувшин теплой воды. Она быстро окрасилась в красный.
— Тебе ни разу не хотелось его убить?
— Не он вонзал меч в сердце моего сына. Если каждый из нас будет преисполнен мести, то войне не будет конца. Он потомок дома Бранд. Если бы ты была менее невежественна, то это сказало бы тебе о многом. Меньше всего он желает войны. Как и я. Как и ты.
Изет вдруг дотронулась до волос Мириам. Она погладила ее по голове нежно, как мать утешает своего ребенка. Девочка отстранилась, от того, что к ее горлу снова подступили слезы. Чужая жалость сделала ее слабой и маленькой. Она совсем не знала ласки, и случайное прикосновение едва знакомой женщины уничтожило всю ее спесь. Больше они не перекинулись ни словом.
Хозяйка таверны отдала Мириам старую льняную одежду своего сына и стоптанные башмаки, собрала ее волосы в тугую косу и усадила за стол, и оставила ее одну. Девчонка набросилась на еду, ела так жадно, как только ей позволяла раненая ладонь.
Пресная каша, остатки сыра и молоко вернули ей силы. Там, сидя в таверне, она вдруг поняла, что жива, и в то же время мертва. Прежняя жизнь для нее оборвалась на мосту, где она ожидала казни. Ей нестерпимо хотелось сбежать и найти Реми. Они бы исчезли из города вместе, и никто никогда не нашел бы их. Но Морган вернулся слишком быстро, раньше, чем Мириам успела расправиться со своим голодом, и придумать как ей выжить одной в городе, где каждый желал ее смерти.
Заслышав издали незнакомые стремительные шаги, она схватила тупой нож для сыра, но даже не успела выскочить из-за стола — Морган ворвался в комнату, словно вихрь, увидел перед собой девчонку, готовую наброситься на любого чужака, и засмеялся.
— Воистину гневное создание! — проговорил он, — Ты верно вздумала защекотать им кого-то до смерти! Уж не меня ли?
Мириам думала рассердиться, но заметила, что смеется мужчина на удивление замечательно, и это никак не вязалось с его холодной внешностью. Он присел за стол напротив нее, и, не спрашивая дозволения, притянул ее израненную руку к себе, чтобы как следует рассмотреть. Глядя на то, как он склонился над раной, Мириам подумала, что может огреть беспечного лорда по голове крынкой с остатками молока, а затем улизнуть, но что-то ее остановило. А северянин и не думал опасаться, а только цокнул неодобрительно языком, и полез в сумку, висевшую на поясе. Маленький темный бутылек мелькнул в его руках.
— Что ты знаешь о Дагмере, Мириам? — он в первый раз назвал ее по имени. От его пристального взгляда девчонке снова стало не по себе — его глаза были темными и колючими, словно в них отражалась буря, способная уничтожить весь мир. Но теперь ее это не испугало, а скорее наоборот. Если бы он не держал ее руку, она бы убежала подальше от этой комнаты, чтобы не выказать свое смущение.
— Будет больно, — предупредил Морган, так и не дождавшись ответа, в то время, как краска заливала ее лицо.
— Больнее уже не будет, — выдохнула Мириам.
Северный лорд открыл бутылек и плеснул что-то едкое прямо на ее раскрытую рану. Если бы он не держал ее за руку, она лишилась бы чувств, и осталась бы лежать на полу в этой чужой комнате.
— О, небеса! — закричала Мириам, как только вновь смогла говорить, — Создатель послал тебя для того, чтобы ты пытал меня!
Морган невозмутимо достал из сумки чистые повязки, и принялся накладывать их на ее ладонь.
— Я затяну потуже, чтобы ты никогда не забывала об этом, — ответил он, — Так что ты знаешь о Дагмере, Мириам?
— Что это было?! — сквозь всхлипы проговорила она, чувствуя, как миллионы игл вонзаются в ее руку. Дернувшись, она не дала Моргану закончить перевязку, думая, что его снадобье разъело ее кости. И не поверила своим глазам — от глубокой раны, нанесенной его клинком, не осталось и следа, словно ее и не было. От удивления она затихла. Собственный дар ей показался более реальным, чем это исцеление.
— Я знаю о Дагмере только то, что его невозможно покорить, — проговорила она шепотом, — Какую войну можно вести с тем, кто не помнит своих ран?
За городом. Мецца, Руаль
Больное плечо тревожило не беспокоило Мириам. Ее совсем покинула боль. Морган позаботился даже об ее рассеченном лбе. В чужой одежде и исцеленная она почувствовала себя другой, какой-то незнакомой прежде девушкой. Ей было стыдно в этом признаться, но ее спутник больше не казался ей кровожадным убийцей. Впрочем, до конца она ему не верила, как и он ей. Однако северный лорд честно сказал, что умышленно не раздобыл для нее кобылу, чтобы не соблазнять ее на побег. Мириам была даже рада этому — сама бы она ни за что не справилась с поводьями — животные очень часто боялись ее.
Они ехали по пыльной дороге, а Морган расспрашивал Мириам о жизни в Мецце и Реми. Он рассказал, что ее друг отыскал его у контрабандистов в ту же ночь, когда она была схвачена стражей. И одному Создателю только известно, как ему это удалось — Морган переправлялся из-за моря после Призыва, закончившегося смертью ведьмы — он изобличил женщину, призвавшую его, в запретной магии, и та была сожжена. С рассветом он бы снова отправился в путь, но этого не случилось — он не мог не поверить Реми, и допустить новую расправу.
— Славный парень этот твой друг. Жаль, что не маг, — заключил он, и отчего-то стал пристальнее вглядываться вдаль.
Они ехали по дороге, окруженной деревьями, усыпанными белыми цветами. Они источали приятный дурманяще сладкий аромат. Они росли так близко друг к другу, что Мириам не могла угадать во что именно вглядывается Морган, впервые за весь путь бросивший свои расспросы. Наконец, он показал куда-то рукой, и, приглядевшись, девчонка выскользнула из седла, а затем рухнула на землю, словно тюк с товаром в порту.
У дорожной развилки, стоял человек пропахший морем, с волосами, выгоревшими на солнце. И сердце ее заколотилось от неудержимой радости. Она вскочила, со всех сих побежала к нему, и чуть не сбила с ног. Реми смеялся, заключив ее в свои объятия.
— Я знала! Знала, что ты придешь за мной! — повторяла Мириам все громче и громче.
Он обнял ее еще крепче.
— Ты говорила, что не станешь держать зла. Я обещал, что ты будешь жить. И я сдержал свое слово, верно, цветочек?..
Он никогда раньше не называл ее так ласково. Мириам рассмеялась, не дослушав, но уже не понимая, от чего Реми вдруг так помрачнел.
— Но я давал еще одно обещание. Тому северянину, который спас тебя, и который был так добр, что дал нам попрощаться. Когда-нибудь бы поблагодаришь его за то, что он для тебя сделал.
Девчонка смотрела на своего друга в недоумении широко распахнутыми глазами. Он все еще держал ее за руку, склонил голову, и не смел взглянуть на нее. Каждое слово было тяжелее, чем самый неподъемный груз. На его плече висела дорожная сумка, только в этот раз она понимала, что он готовился отправиться в путь без нее.
Мириам обернулась. Морган не спешился, зная, что это прощание не станет долгим, как и все, что он видел ранее.
— Ты поедешь с ним, — тихо говорил Реми, — Будешь жить среди себе подобных. Перестанешь бояться и прятаться. У тебя всегда будет тепло и кров, и мне от этого радостно. А я ухожу. Если останусь, меня убьют. Вот как все сложилось, цветочек…
Он был обут в те самые стоптанные башмаки, что так не давали покоя Мириам. Но теперь она видела их, словно дымку тумана. Как и его опечаленное лицо, опущенные плечи, загрубевшие от тяжелой работы руки. Даже волосы, так полюбившиеся солнцу, перестали быть для нее такими яркими. Он стоял перед ней как видение. И она не была уверена в том, что это не какое-нибудь неведомое ей колдовство Моргана.
— Что ты будешь делать теперь? Совсем один. Куда ты отправишься? — также тихо спросила девчонка, все же цепляясь за этого призрака.
В ответ он только растеряно помотал головой.
— Мы должны уйти вместе, Реми! Я хочу уйти с тобой! — затараторила она, понимая к чему привела эта встреча. — О, Создатель! Это все случилось из-за меня! Я просто хотела украсть эти деньги, и уйти из Меццы! Ты мне веришь? О, посмотри же на меня наконец, Реми!
Мириам схватила юношу за плечи, отчаянно пытаясь поймать его взгляд. Но то, что она увидела в его глазах, тотчас заставило ее отступить назад. Там были злоба и отчаяние. И страх.
— Я не знаю, что страшнее в тебе: твой проклятый дар, или то, что ты никогда не изменишься, Мириам, — проговорил он холодно, — Ты маг. И должна жить среди магов.
Слова Реми были грубо резали остатки ее надежды, но он все еще держал ее за руку.
— Мне там не место, — едва дыша заупрямилась девчонка.
— Довольно, — прервал ее юноша, выпустив из своей ладони ее пальцы, — Я обещал, лорду Бранду, что ты отправишься с ним. Я простой болван, а вот ты… Думаю, что ты очень пригодишься там, в этом вольном городе магов. Так что проваливай!
Он говорил холодно, небрежно, стараясь казаться безразличным, чтобы только она не ластилась к нему, словно кошка. Чем дольше они стояли напротив друг друга в этом саду деревьев, усыпанных белыми цветами, тем горше была разлука. Крепкие узлы всегда проще разрубить топором — так он рассудил.
— Я продал тебя, — наконец произнес он.
— Да, ты болван, — бросила ему в ответ Мириам, не в всилах сдерживать накатившие слезы, и горько рассмеялась.
Так у нее получилось отвернуться. Она успела сделать несколько шагов в сторону Моргана, прежде чем безумие своими цепкими темными лапами не схватило ее за горло. Она увидела, что тот направился к ней, словно почувствовав неладное. Он пришпорил коня, когда в ее ладонях уже плясали красные огоньки.
— Ты не знаешь, что страшнее, — Мириам снова обернулась к Реми.
Теперь, юноша не отрываясь смотрел на нее, отдавшуюся слепой ярости, но не смел двинуться с места. Раскаленный до бела огненный шар сорвался с ее рук, и угодил чуть выше головы Реми. Оглушенный, он упал на землю. Ветви дерева, принявшего на себя гнев девчонки, затрещали и раскололись, словно от попадания молнии.
Беды было бы не избежать, если бы Мириам не тряхнуло, словно куклу. Что-то ударило ее, и она с недоумением уставилась на стремительно приближающегося к ней Моргана. Этот толчок, чем он ни был, в миг отрезвил ее. Она хотела было броситься на помощь Реми, но северный лорд подхватил ее, и усадил в седло.
— Я же не убила его? Я не убила его?! — запричитала она, но Морган, пришпорил коня, чтобы быстрее покинуть этот сад.
— Непременно убила бы, глупая ты девчонка, — ответил ей Бранд, — И знай, что я не покупал тебя! Это ложь. Я дал этому дураку денег, чтобы он начал другую жизнь. Не возомни, что ты для меня представляешь особую ценность!
— Так отпусти меня!
— Нет! — злобно гаркнул он, — Если потребуется, я свяжу тебя, глупая девчонка! Твой друг обещал тебе жизнь, но ты недостаточно умна, чтобы сохранить ее. Ты даже недостаточно умна, чтобы понять, что он сделал для тебя! Была бы мальчишкой, оттаскал бы тебя за уши! Но этого было бы мало! Подумать только! Ты его чуть не прикончила! Чуть не поджарила! О, проклятье! Как жаль, что он не маг!
— Я чудовище, — тихо призналась Мириам, думая о том, что чуть не убила Реми, человека, с которым так отчаянно хотела остаться рядом до конца жизни.
— Как и я, — раздраженно ответил ей мужчина, — Знаю, что ты думаешь. Я Бранд. Мучитель с Севера. Волчья шкура. Так здесь еще называют северян? Вот только пока наша с тобой кровь красна, мы не такие уж и разные.
Едва только стемнело, когда они поднялись достаточно высоко над городом, когда Мириам, наконец, решилась обернуться назад. Вдали были видны порт и бесконечное море. Сама Мецца на мгновение показалась ей такой маленькой, похожей на расписную игрушку, какие часто продают на ярмарках. Девчонке хотелось подольше посмотреть на нее, чтобы запомнить такой, запечатлеть в памяти навсегда, но она не осмелилась просить.
До конца их долгого пути Морган предпочел сохранять суровое молчание.