Последние стражи Аарона (СИ)

Глава 25. По ту сторону

Дом ловцов, леса Дагмерской гряды

Прибежище ловцов не походило на безопасное укрепление. Когда-то в присвоенном ими доме жил старый маг, выгнанный из Тирона. Он был богат и нелюдим, и обрастал слухами, как дерево листвой по весне. Под Дагмером он построил себе добротный деревянный сруб, где жил в одиночестве, но вот незадача — быстро умер от болезни сердца, которую даже местные чародеи и лекари так и не смогли одолеть.

Дом пустовал, пока ловцы не поставили вокруг стену из кольев, и не наложили пару магических печатей. Многие горожане считали их падальщиками и охотниками за звонкой монетой, но, когда ловцам удавалось отловить разбойника, пугающего добрых людей на тракте, всюду слышались иные разговоры. Эрлоис презирал чужие пересуды, оттого и решил расположиться в лесу. Впрочем, некоторые из ловцов, все же жили в городе, как и сам Эрло теперь — он и вовсе вернулся в свои старые замковые покои. Нельзя было не признать, что спать на мягкой кровати было слаще, чем на лавке в лесном доме.

Иногда он оправдывал этот поступок. Живя в замке, он одним из первых узнавал о беглых преступниках, чьи головы стоили немало. Случалось, Эрло уговаривал себя поприсутствовать в Совете, если только знал наперед, что это не станет для него излишне утомительно. Впрочем, признаться, по-настоящему его интересовали лишь доклады городской стражи.

Вот и теперь он нес ловцам письма из других королевств, обрывки отчетов стражников — все, что сулило хоть какую-нибудь наживу его бесчестной братии — десятку магов и еще одному десятку отчаянных головорезов. Ловцы рано отправлялись на покой, но даже тех, кто со временем растерял свои силу и ловкость или получил тяжелое увечье, Эрлоис не бросал. Для всех них эти письма были буквально на вес золота.

— Кноорэн аалор, — прошептал Эрло над одной из печатей, защищавшей их укрытие. Говоря на старотиронском наречии, он ухмылялся. Это было единственно доступное прикосновение к магии, ставшее его рутиной.

«Вот чем должен довольствоваться последний из рода Толдманн — печатками да эликсирами», — часто говаривал он себе, раздумывая, как сложилось бы все, будь он магом с рождения. Всякий раз он убеждал себя, что в таком случае не дожил бы до своих лет.

Ступив на подворье, он поприветствовал пару старых товарищей, как раз из тех, что больше не выходили на охоту в чащу, но охраняли дом, желая хоть как-то отработать свою долю.

— Лотар изловил Седого Менно, — объявил один из них, набивая трубку табаком. — Скрутил того прямо на перепутье у излучины. Говорит, что остались недобитки из его шайки.

— Одним ублюдком меньше, — небрежно усмехаясь ответил ему Эрлоис. — Корсианцы будут рады такому дару.

Первым, кого он увидел, войдя в дом, был Лотар, сидящий на бочке, и ее содержимое было предсказуемым донельзя. Остальная братия расположилась за грубыми столами, по углам на кушетках. Кто-то начищал оружие до блеска, кто-то пил медовуху, заедая кашей из общего котла. Сам Лотар, очевидно, травил байку о том, как в компании еще пары ловцов сразил самого Менно — одного из самых жутких злодеев, засевших в этих местах. Свои истории он любил приправлять немалой долей вымысла, и делал это так, что даже самый суровый воин заходился в хохоте. Так сложилось, что все ловцы обривались наголо, но Лотар носил светлые волосы до плеч как знак отличия. Он многое делал не так, как его собратья, но Эрло подумывал передать свое дело именно ему, когда придет время. Он слишком любил жизнь, чтобы геройствовать до самой смерти. А Лотар, хоть запальчивый и самовлюбленный, но умелый и быстрый, вполне мог бы заменить его на этом поприще. Они были многим похожи. Эрло считал, что многие могли и не заметить разницы.

— А, Ваше Высочество! Достопочтимый принц мертвой земли! Господин Птицелов! — слова Лотара потонули в гуле всеобщего приветствия, но никак не могли задеть, отчасти потому, что были правдой. Разве что, южное обращение «господин» Эрлоис никак не мог примерить на себя. Он уловил когда-то давно, что задеть можно лишь того, кто может позволить себе оскорбиться.

Ловец спрыгнул с бочки, прихватил Эрло за плечо и повел к пустующему месту за столом. Возле него тут же оказалась кружка с медовухой и пара свечей, чтобы подальше прогнать полумрак из его привычных владений.

— Пока ты нежился на королевских подушках с прелестными красавицами, нам удалось отловить одного каторжника, — продолжал хвастаться Лотар. — Завтра же отправится путешествовать в Корсию.

— Эй, Эрло! От тебя за версту несет розами! — шутливо выкрикнул кто-то, пока все собирались у стола.

— И псиной! — поддержал его худой маг из Руаля, слишком бесцеременно намекая на дружбу с королем Дагмера.

Все, как один, ловцы были остры на язык также, как и своим оружием. Эрлоис не раз удивлялся, что ему удалось собрать вместе таких ядовитых болтунов, и что те до сих пор не попереубивали друг друга.

— Как приятно возвращаться домой, горстка вы мерзких клопов, — без тени притворства расхохотался он, бросая сумку с письмами на лавку.

Едва он собрался достать одно из них, как через порог перевалился старый ловец. Из его живота торчала стрела, но он был еще жив.

В тот миг, пока была открыта дверь, Эрло успел заметить, что двор оставался по-прежнему пуст. И только чуть дальше, ближе к воротам, лежал один из его товарищей. Кто-то обстреливал подворье из леса.

— Пришла Черная Петра, — рычал Лотар, склонившись над раненым, пока остальные ловцы хватались за свое оружие. — Мы не добили ее у реки. И теперь она с подмогой станет вытравливать нас.

Как в подтверждение его слов, снаружи послышался неразборчивый требовательный женский крик.

— Не смей высовывать нос, — приказал ему Эрлоис, выхватывая из арсенала на стене короткий меч. При нем не оказалось никакого оружия, кроме клинка, выкованного Стейном — с кроваво-красной яшмой на рукояти. Готовясь к серьезному бою, нельзя было обойтись лишь им.

Подойдя к двери, Эрло поднял ладонь вверх, прося тишины. Ловцы, все как один, замерли, ожидая его приказов. Только Лотар боролся со стрелой, не оставляя раненого, способного выжить, имея хороший запас удачи. Однако, если стрелы были стравлены ядом, не оставалось ни единого захудалого шанса.

— Отдайте нам Менно, и мы отступим! И никто больше не умрет!

Эрло не сводил взгляда с проклятой бочки. Да, ловцы расположились прямо в чаще, но никто из отступников или сброда, прятавшегося под их защитой, никогда раньше не решался подпирать их ворота. Никто не знал, сколько людей привела Петра, и было очевидно, что ее визит не закончится миром. Эрло нужно было выбить у нее преимущество.

— Петра? Черная Петра? — крикнул он через приоткрытую дверь, не задумываясь, приложив руку к фамильному перстню, висящему на кожанном шнурке на его шее со времен падения Ангеррана. Эрло верил, что он приносит удачу, но не смел носить его так, как это делал отец, и кто знает, сколько Толдманнов до него.

В ответ раздалась выжидающая тишина, да такая, что слышно было, как ветер путается в кронах голых деревьев. Эрлоис шепотом приказал двоим ловцам ступать на чердак и высматривать лучников, засевших на ветвях вокруг.

— Я Птицелов. И я хочу говорить с тобой. Я выйду на порог, но пусть твои парни не тратят стрелы. Со мной будет маг.

— Согласна.

Он выдернул тощего южанина жестом из толпы, еще часть ловцов отправил в подвал дома, откуда можно было попасть в тайный ход, ведущий за пределы подворья.

— Что, если их вдвое больше? — прошипел маг.

— Просто сделай то, что получается у тебя лучше всего, а я сделаю то, что получается у меня.

— Будешь болтать?

Пара жестов руки, и над Эрло и южанином вырос купол. Его не способна была пробить ни одна стрела, пока у мага хватит сил удерживать его. Скрипнула дверь, и оба вышли во двор. Закатное солнце било прямо в глаза.

— Ты нас подловила, Петра, — Эрло вскинул руки в примирительном жесте. — Только поэтому я отдам тебе Седого. Я не могу знать сколько вас, я не знаю, что ты могла слышать о нас, но лишних трупов я никогда не хотел. Поэтому будет, как я скажу.

В ответ послышался поток отменной брани. Ловец дождался, пока тот иссякнет, и продолжил:

— Если не согласишься, мы дадим знак — и дагмерская стража будет здесь. Тогда вы все подохните, сколько бы вас там не было. Видишь, Петра, я иду на уступки!

Эрло почувствовал, как по его лицу сбежала капелька пота, как губы предательски пересохли и голос вот-вот должен был надломиться, но он все продолжал говорить в никуда:

— Я клянусь, что Менно жив. Но мои братья огрели его по седому затылку, и нам потребуется четверо твоих крепких ребят. Они встретятся с моими… Здесь, где я стою. На этом самом месте. Вы забираете Менно и катитесь в проклятую Тьму. Иначе мы дадим знак.

— Мы согласны! — в этот раз Петра ответила без брани.

— Мы должны снять печать. Если ты не желаешь, чтобы твои люди рассыпались в пепел. Пусть у ворот останутся только четверо.

— Вас никто не тронет! Отдайте Менно!

— Будет, как я сказал!

Эрло услышал недовольное ворчание, затем — шаги. У него получалось рассеивать разбойников, но он ничего не знал об их числе. И только надеялся, что ловцы, засланные в обход, смогут напасть вовремя. А время было вязким как смола.

Всего один жест и двое ловцов бросились к воротам.

Петра носила на лице клеймо, как и все каторжники с Юга. Длинные черные волосы растрепал ветер. Она стояла по ту сторону печатей. И при одном взгляде на нее, было ясно, что знакомство с ней не может быть приятным.

Вдруг снова скрипнула дверь и на крыльце появился Лотар, перепачканный кровью.

— Вот твой Менно, сука! — прокричал он, пинком спустив с порога ту самую бочку.

Каторжница завопила и бросилась вперед. А Эрлоис, выругавшись про себя, стал думать о новом преемнике.

Леса Дагмерской гряды

В лязг оружия врывался звон колокола с городской дозорной башни — стражники заметили дым и снарядили подмогу, но она могла не потребоваться.

У разбойников не было достойного оружия, и лишь несколько магов могли создать проблемы ловцам.

Когда Петра накинулась на Эрло, он быстро понял, что в два счета расправится с ней. Ее рукам не доставало силы, а ярость заглушала разум. Ловец отбил мечом с десяток невнятных ударов длинного кинжала, потом каторжница вдруг побежала. Он мог отпустить ее, но подчинился иступленному охотничьему азарту. Бой начал затихать, наполняя сумерки воплями раненых.

Петра неслась глубоко в лес, петляя, как испуганный зверь, падала, поднималась, снова бежала. Кровь стучала в висках Эрло, заглушая все вокруг. Девушка снова поскользнулась на вымокшей листве, упала в землю лицом, силилась подняться, но не успела. Ловец схватил ее за волосы, подставляя горло под удар ножа.

— Стой! — заверещала она, захлебываясь страхом. — Я сделаю все, что хочешь!

Эрло замер. Убивать женщину ему было непросто, даже если она сама всего несколько вздохов назад хотела разорвать его на куски. Иногда ты просто должен сделать свое дело, и, если твое дело избавлять мир от зла — делай это не задумываясь, иначе ты его недостоин. Так он говорил ловцам, никогда не признаваясь, что его самого сбивает с пути облик, который это зло может принять. Петра не получила свое клеймо просто так, и он знал, что один из ловцов мертв по ее воле. Мир стал бы чище без нее. Но его рука все же дрогнула.

— Я расскажу все, что знаю! — выплевывала она, в надежде выжить. — Гален скоро нападет на вас! Я расскажу!.. Не убивай!..

Эрло отпустил ее, поднялся и вдруг услышал, как Лотар выкрикнул его имя.

Многие бойцы считают, в сражении нет никого опаснее, чем маг огня. Эрлоис же не раз убеждался, что в бою страшна любая стихия. Умелый маг воздуха сможет сломать человека, как соломинку. Ему приходилось видеть подобное.

Когда его ноги оторвались от земли, Эрло не успел даже испытать ужас. Тяжелый удар выбил из него воздух и наступила темнота.

Побережье, Дагмер

— У-у, паскуда растреклятая! Не вздумай помирать, пока не сделаешь то, что должен!

Это были первые слова, прорвавшиеся к Моргану сквозь вязкий и липкий бред. Он весь состоял из образов и вспышек памяти, но эти слова отличались от них и голос ему был смутно знаком. Он хотел бы остаться на тех камнях, ощущая, что сам стал камнем, но эта женщина упрямо тащила его за собой, дико бранясь и задыхаясь. У него не было сил открыть глаза и взглянуть на нее. Лихорадка вцепилась в него мертвой хваткой, стараясь вырвать из этого мира.

— Что ты натворил, Морган Бранд, чтобы подыхать, как шелудивый пес? У-ух, проклятье!

Он чувствовал, как женщина била его по щекам, пыталась трясти за плечи, затем снова тащила по мокрой земле, упираясь сапогами.

В очередное пробуждение от тягучей лихорадки он ощутил тепло огня, мягкость шкуры животного, сырость и дым. Женщина постоянно говорила, но он не мог разобрать слов, падая в сон и болезнь. Его тело было тяжело отравлено.

Он отчаянно боролся за все свои полустертые воспоминания. Ему мерещилась Мириам. Чудилось, что она стоит рядом, глядит на него с укором. Безмолвная, несчастная и такая ненастоящая.

Морган очнулся от этого терзающего видения, только когда женщина попыталась влить что-то в его пересохшее горло. Не понимая, где оказался, он было рванулся от ее рук, но тут же рухнул назад на звериную шкуру.

Он распахнул было глаза, но все вокруг понеслось кувырком. Костер недалеко от сооруженной лежанки был ярче солнца Корсии. Жадно хватая воздух сырой пещеры, Морган скорчился от пронзившей его боли. Еще вдох, и скверна снова сдавила горло. Женщина помогла справиться с ней, подставив кадку, и утерла лицо, когда приступ закончился.

— Знаешь, северный лорд, я видала всякое, пока живу среди тех, кто тебе так не по душе. Так вот. Раз твоя Гаудана померла, изволь придумать для чего тебе жить, иначе она утащит тебя за собой, — заговорила она, держа руку на его груди.

— Селма…

Морган узнал этот певучий и звонкий голос, который удивительно не шел самой девушке — грубой северной горянке. Она частенько нашептывала ему вести о том, как поживает старший из его племянников.

— Ну неужто я услышала от тебя хоть что-то, кроме имени твоей рыжей подружки? Пей! — приказала она, подставляя к его губам чашу с водой.

Каждый глоток давался ему с трудом, но Селма, твердой рукой поддерживая Моргана за затылок, заставила испить все до дна.

Яркое воспоминание захватило его в мрачный круговорот, подбросив ему последний образ Мириам, вобравший в себя отчаяние и страх. Темные покои, камин и стол, остывающее тело ведьмы, молодой лекарь и его отец, Ивэн и она. И слова самого Моргана.

«Я умоляю. Никто не будет знать. Я обещаю».

— Что я наделал… — едва слышно прошептал он.

— Заткнись, — остановила его горянка. — Спи, борись и пей. Не дай ведьме иссушить себя. Нет никакого лекарства, северный лорд. А мне бы очень не хотелось, чтобы ты помер.

Как мог он не услышать Мириам, когда та поняла, что он стал жертвой ведьмы? Как он мог принять за любовь сотворенное Гауданой? Почему нашел ее в лесу, не признавшись сам себе, что стал ее рабом? Непомерная гордыня мешала ему распахнуть глаза и понять собственную уязвимость.

— Почему вы их не убиваете? — сухо проговорила Селма, вытирая пот с лица Моргана и вероятно думая, что не будет услышана. — Всех, кто делает такое с людьми, следует казнить. Уж поверь мне. Я многое видела. Гаудана не была чудовищем, но была опасна. Это да. Что ты сделаешь, если ядовитая змея бросится на твою Мириам? Но змея лишь защищает себя, а они, все эти маги крови, непомерно жестоки. Оставлять их в живых — это ли не малодушие?

Лихорадка терзала Моргана, не выпуская из своих объятий, северянка без конца бормотала что-то, всякий раз жутко сквернословя в борьбе с судорогами, пронзающими его тело или же скверной. Болезнь была мучительна, но Морган уже решил для себя, что останется жить.

Лагерь отступников

Эрлоис никогда раньше не попадал в лагерь отступников. Возможно, именно поэтому Гален не отдавал приказа уничтожить прибежище ловцов, или не сделал этого из-за его близости к городским стенам. Это выглядело как негласное соглашение. И вот оно было нарушено. Будь воля Эрлоиса, он бы отдал многое, чтобы этого не произошло. Теперь же он разглядывал халупы, сколоченные вокруг стихийной площади. Стоя в колодках на коленях.

Кто-то стянул с него кунтуш и сапоги, отчего было невозможно остановить дрожь, отдающую в зубы. Ветер разбушевался и улицы пустовали. Хоть в чем-то ему повезло — если бы отступники видели, кто появился в их лагере, холод и гудящая голова показались бы ему меньшими из зол.

Но кто-то все-таки пришел.

— Что? Не похоже на Дагмер? — голос Петры больше не дрожал.

Услышав ее, Птицелов почти физически ощутил желание убить. Если бы теперь в его руках оказался нож, он бы не позволил себе сомнений. Но оставалось только стиснуть зубы и молчать.

Она едва не ткнула факелом ему в лицо.

— Эта шея должно быть раньше никогда не сгибалась ни перед кем? А эти плечи? Я слышала, что многие дагмерские ведьмы без ума от них. Но понравится ли им, если благородный северный принц будет высечен, как каторжник?

Раздался свист плети. Один раз. Другой.

Эрло нехотя подумал, не стоит ли сожалеть о том, что ему не посчастливилось умереть возле прибежища ловцов.

Третий.

Удар в живот.

Чьи-то торопливые шаги и встревоженный голос мужчины.

— Остановись, Петра! Какой бы падалью он не был, он родич Галена. Не тебе решать, как он умрет.

— Пусть вашего Галена сожрет проклятая Тьма! Этот пес должен сдохнуть, — закричала она, пока Эрло пытался вцепиться в собственное ускользающее дыхание.

Он молчал, гася раздирающую боль собственной гордостью. Он не видел ничего, в глазах плыло от нарастающей боли и звона в ушах, но понял, что мужчина ударил Петру по лицу и вырвал из ее рук плеть.

— Думай, что говоришь, курица, — прошипел он. — Ты поможешь мне сбросить его в ямы, и молись, чтобы поутру он еще был жив.

Лагерь отступников

Из шатра, куда спешила Селма, раздавался пьяный смех и музыка. Она ненавидела его смрад, ведь он насквозь пропах тиронским порошком. В лагере отступников немногие могли от него отказаться. Не всякий маг крови был способен бороться с соблазнами, чем бы они не грозили. Гален же всячески потворствовал этому, ведь безвольными людьми куда проще управлять, утверждаясь на их слабостях и самолюбии. Так он создавал и поддерживал иллюзию свободы.

Девушка шумно выдохнула, тряхнула головой, избавляясь от снежинок, что запутались в ее черных кудрявых волосах, и нырнула под полог шатра.

Быстро выцепив Галена взглядом, она пошла напролом, бесцеремонно расталкивая одурманенных магов. Чтобы выжить среди них, она научилась выказывать бесцеремонную наглость и напускное бесстрашие.

Весь в черном он сидел у огня, скрестив ноги, глаза его были закрыты. В этой пьяной толпе он выглядел инородно, но нельзя было обманываться — все крутилось именно вокруг него. Вот девушка, сидящая рядом, как будто нечаянно уронила руку на его колено, вот молодой маг поднес ему трубку с тиронским табаком, вот кто-то засмеялся собственной шутке и уставился на него, в надежде хотя бы на призрачную улыбку.

Все это Селма видела множество раз.

Гален привлекал к себе людей, обладая исключительно темным обаянием. Это был дар посильнее его фокусов с магией крови. Но не каждый мог разглядеть, что он неизменно отравляет все, что притягивает.

Горянка до боли стиснула кулаки, и ногти впились в ладони. Она вспомнила сестру — одну из жертв его благосклонности.

— Сделано, — объявила она, оказавшись рядом с Галеном. — Все, как тебе было угодно. У нас достаточно мяса и пушнины. Но ищи сам, кто готов работать с ней дальше. Я тебе не швея.

Он распахнул свои темные глаза и одарил ее той хитрой снисходительной улыбкой, которую она ненавидела. Прогнав девушку, что сидела рядом, Гален радушным жестом пригласил Селму на ее место. Та незамедлительно села, поджав под себя ноги.

— Селма-а-а, — протяжно смакуя ее имя и любуясь ею, заговорил отступник. — Прямая, как стрела. Отчего ты только не родилась в мужском теле? Тебя бы ждала великая жизнь.

Он принял трубку, вновь идущую по кругу, но лишь сделал вид, что вдохнул в себя ее дым. Он всегда лишь делал вид. Почему никто не замечал этого? Гален никогда не курил тиронский табак, никогда не пил с отступниками вино. Он изображал, что един со всеми, но был над всем.

— Ты могла рассказать мне о своей добыче завтра, но пришла теперь. Чего ты хочешь?

— Отдай мне Птицелова, — потребовала Селма, оттолкнув протянутую ей трубку.

Гален расхохотался и посмотрел на нее с нескрываемым восхищением.

— Петра спускает с него шкуру на площади, — злобно огрызнулась девушка.

— С чего вдруг тебе интересна его судьба? — Гален наклонился к ее уху, предвкушая интересную историю.

Такая близость была неприятна Селме, но она согласилась сузить круг тех, кто мог услышать этот разговор.

— Вспомни сны Дагны и то, как верил им, — прошептала девушка, и взгляд ее невольно падал на шею Галена, увитую тонкими чернеющими венками.

Он вдруг пристально заглянул ей в глаза, будто смерть ее сестры и правда что-то для него значила.

— А я верила в то, что она увидела, когда была совсем девчонкой. Она говорила, что за мной придет оборотень в медвежьей шкуре, и что я ему буду по судьбе, — оголтело врала Селма, пряча взгляд в языках пламени и лишь надеясь, что Гален не рассмеется ей в лицо. — Я слышала, что на родовом гербе его семьи медведь. Что если он тот самый оборотень?

— Ты просишь моего дозволения на игру с горящим поленом, — со странной грустью в голосе ответил он. — Ты хоть знаешь, кто он? Хоть представляешь, сколько проклятий посыпется на тебя, если кто-то узнает, почему я сохранил ему жизнь? Что, если он даже не взглянет на тебя?

— Плевать, — холодно отозвалась девушка. — Ты мне должен. Отпусти его и я никогда не напомню тебе о том, как умерла моя сестра.

Гален вернулся к разглядыванию языков пламени. Его лицо было непроницаемо. Селме было невыносимо страшно плясать на краю пропасти его гнева и бездушия, но об этом не догадался бы никто.

— Если дотянет до рассвета, он твой.

Селма подавила ликование. Лишь коротко кивнула в ответ на дозволение спасти ловца. Одна великая Тьма знала, отчего такое пришло ей в голову. В пещере за пределами Дагмера за свою жизнь сражался Морган Бранд, но она никак не могла ему помочь. А Эрлоис Толдманн был слишком важен, чтобы позволить какой-то каторжнице растерзать его. Селма хорошо помнила свое детство в лесах Ангеррана, чтобы просто отвернуться, когда принца мертвого королевства секут плетью.

Подступы к лагерю отступников

Заря медленно занималась над горизонтом. Воздух был захвачен изморозью, и с каждым вдохом обжигал легкие. Мириам мечтала выбросить заговоренный медальон, подаренный ей Морганом после их последней встречи с Галеном, как и все его дары и мысли о нем. Но ничего не вышло. Медальон все также украшал ее шею и оберегал от песни темной крови отступников. Почти у самих стен их лагеря девушка убедилась, сколь ладно он был сделан. Как бы она не хотела забыть о Моргане, сейчас для этого было не время. Ловцы, собравшись за каменными выступами, молча следили за каждым ее движением, ожидая ее слов.

— Я решила, — объявила она, задумчиво раскрошив сапогом кромку льда, сковавшего лужицу. — Я пойду одна.

— Ты уверена, душечка? — спросил ее один из них с жутким руалийским говором. — Я вижу, ты сама не своя.

Остальные мужчины протестующе загудели, высказывая свои опасения. Им бы понравилось, если бы на месте Мириам был Морган, она бы тоже предпочла, чтобы он был рядом, но тот бесследно исчез, и оставалось только принять это.

— Если бы ты, Кловис, хотел бойни, то привел бы сюда городскую стражу, а не Смотрителя. Моргана нет, а Эрлоис — там, по ту сторону этого частокола. Уверена ли я, что хочу идти туда одна? Я хочу вытащить его оттуда живым или мертвым. Это все, в чем я уверена. Меня не тронут. Но если только мы пойдем все вместе, никто не вернется назад.

— Должен быть иной выход, — южанин скрестил руки на груди, еще немного и станет удерживать Мириам силой.

Она лишь фыркнула, молча вышла из укрытия и направилась к воротам, убеждая себя, что Морган поступил бы также, даже после того, как предал все, чему ее учил.