Портрет моего мужа

ГЛАВА 34

В коридоре было тихо.

Темно.

Камни почти погасли, а на окна легла мерцающая пелена щита. И казалось, что дом уснул. А мне вот… будем считать, что мне не спалось.

— И что ты об этом думаешь? — поинтересовалась я у Этны, которая сидела тихо-тихо. — Стоит ли ей верить? С одной стороны, причин нет. С другой… ведь это она начала разговор о камнях.

Вот то-то и оно… чувствовала я, надо было ограничиться товаром попроще, но… эксперименты — удовольствие дорогое.

Как бы не выяснилось, что чересчур дорогое.

Я дошла до галереи на втором этаже, когда услышала тихий шелестящий звук.

— Я не понимаю, что за представление ты затеял, дорогой, но… — голос Ирмы доносился откуда-то сбоку. И я спешно прижалась к стене, активируя камень. Энергии в амулете осталось изрядно, да и пополнялась она легко при нынешней то плотности силового поля, но все равно сердечко застучало. Подслушивать нехорошо, однако весьма полезно. — Надеюсь, что ты знаешь, что делаешь.

Они стояли ниже.

На первом ярусе.

И второй, сложенный из тонкого песчаника, не был преградой для голоса. Или дело не в камне, а в том везении, которое судят боги?

— Потерпи. Осталось недолго…

Мар.

И в голосе его такая нежность, что треклятое неспокойное сердце обмирает.

Я впилась в запястье зубами. Боль — хорошее средство от опасной любви. Главное, что действенное.

— Конечно, дорогой. Я потерплю, но Его Величество… ты же понимаешь, что подобные предложения бывают раз в жизни…

— Мама…

— Я знаю, ты у меня самостоятельный и в советах не нуждаешься, — мне показалось, или в голосе промелькнула легкая насмешка. — Но послушай хоть раз в жизни престарелую свою матушку. Не дразни их. Ты можешь быть трижды полезен короне и Островам, но… оскорбления не простят. А сестра короля никогда не станет третьей женой.

Сестра?

У нашего короля четыре сестры. Три, насколько знаю, замужем, а четвертая… выходит, Мару предложили руку юной принцессы, а он согласился, потому как эйта Ирма права: от подобных предложений не отказываются. В свете сказанного… камни камнями, а развод ему куда нужнее, чем мне.

Или не развод?

Я тихонько отступила.

— Тебе дали время решить проблему, но оно на исходе. Да и мальчишка стал совершенно невыносим.

— Ты про которого?

— Про твоего сына, если это вообще твой сын.

Шаг.

И еще шаг.

Прижаться к стене. Стена неровная, и кажется, что дом сам подталкивает меня в спину. Он верен хозяевам, а я…

— Мама, ты же знаешь, я проверял…

— Знаю, естественно, только… он все равно не похож на тебя.

— Зато вылитая копия прадеда, если верить портретам…

— Это и странно. А еще он был редкостной сволочью, — поделилась эйта Ирма. — Никогда меня не любил… знаешь, мне кажется, проживи он чуть дольше, и меня бы не стало, да…

Вздох.

Скрип половиц. И мысли, мысли… вдовцом быть выгоднее, нежели разведенным. Нет, все поймут… не понимали, когда Мар противился разводу, цепляясь за нелепые отношения с простолюдинкой. А развод… развод — это разумно.

Смерть — прилично.

И кажется… кажется, Мар неспроста позволял убивать тех девушек… ведь если жертв станет немного больше…

— Его невозможно контролировать, особенно теперь… я не знаю, где он нашел нож, мне казалось, я решила эту проблему…

— Как?

— Выкинула. В море.

— Мама!

— Что? Эта вещь сводила меня с ума…

А рыжего сделают виноватым. Или преступником? В любом случае посмертно. И конечно, будет расследование. И несчастный вдовец, который горе свое изживет в работе… это романтично и практично, что редко бывает…

— Я видела его… я слышала его голос… голос твоего прадеда… он смеялся надо мной. Называл бестолковым найденышем… слабенькой девочкой, которая ни на что не способна… которую только и можно использовать, что на развод. Да и то, не факт, что потомство будет удачным.

Надо же, какие откровения.

— Мама, он давно умер…

— Умер, — эхом отозвалась эйта Ирма. — Конечно, умер… по-другому быть и не могло… никто не боится целителей, а тем более таких слабых.

Слабых?

Мне казалось, слабых эйт не бывает.

— Но он возвращался… снова и снова… снова и…

Резкий звук пощечины заставил меня вздрогнуть.

— Эта вещь была… опасна. Она свела с ума и твоего отца… а дед и без того был достаточно безумен. Возомнил себя великим некромантом, хотя дара в нем… нет, от нее давно следовало избавиться.

— Следовало, но в море…

— Я… не знаю. Я просто в какой то момент оказалась на берегу, — голос эйты Ирмы слегка подрагивал, выдавая волнение. — Я стояла и смотрела на волны. Стояла и… думала о том, до чего замечательно будет броситься в них. Всего-то и нужно, что сделать шаг. Один-единственный шаг, и я обрету покой. Мое тело разобьется о камни, а волны смоют кровь. Я до сих пор помню то чувство восторга и предвкушения, понимание, что ничего более чудесного со мной не произойдет… никогда больше не произойдет. И я едва не шагнула, да… не знаю, каким чудом удержалась. Я разжала руку и позволила клинку упасть. Я подумала, что он тоже понравится морю… он не должен был вернуться.

— Но вернулся.

А ее он тоже приговорит? Матушку, которая знает слишком много? Или… во всем важна умеренность. Две супруги и сестра, потерявшая границы, позорящая канцлера своим поведением. Этого более чем достаточно.

— Мы не позволим ему? — шепотом поинтересовалась я, а Этна заскрежетала.

— Это ничего не меняет, — жестко произнес Мар. И мы поверили: есть нож или нет, это ничего не меняет. Для него. А для нас?

— Мальчишку нельзя трогать…

— Мама…

— Ты не понимаешь. На нем благословение богов! И если с ним что-то случится, то… гнев Джара…

— Боги, если когда-то и существовали, то давно уже покинули мир живых. Да и… матушка, я не собираюсь трогать мальчишку. Соблюсти условия можно по-разному.

То есть условия все же были?

Логично.

Это ведь не брак по большой и чистой любви, это очередная сделка. А сделки должны быть выгодны. И дети от первого брака здесь помеха.

Руту не убьют.

Это как-то чересчур. Отправят в подходящий пансионат, а там выдадут замуж, вероятно, с выгодой. С Йонасом сложнее. Объявят сумасшедшим? Запрут в доме призрения?

Мерзко.

Мальчишка, конечно, весьма специфического толку.

— Травы на него почти не действуют.

— А увеличить концентрацию?

— Опасно, — голос стал глуше, и я спустила Этну с рук. Запись она вела, только… что мне с ней делать-то? Королю жаловаться, как понимаю, бессмысленно. Он или в курсе авантюры, или просто готов закрыть глаза на некоторые, скажем так, непредвиденные сложности. — Сердце может не выдержать… да и разум… он и без того нестабилен.

— И что?

Этна скользнула на галерею, чтобы, зацепившись за каменный парапет, спуститься ниже. Ее когти впивались в камень, а плоское тело распласталось, меняя окрас.

— Дорогой, я, конечно, понимаю, что он не тот наследник, которым можно было бы гордиться, — голос звучал ближе, теперь, правда, из передающего кристалла, который я сунула в ухо. — Но, даже если отбросить незначительный факт, что он твой сын…

Действительно, незначительный.

— Ты просто представь, на что способен обезумевший некромант.

Мне представлять не хотелось.

Ага… а вот и смешок.

— Ты его переоцениваешь.

— Это ты его недооцениваешь. Ни его, ни Лайму… зря ты позволил ее оставить. Удерживать ее становится все сложнее.

Надо полагать, в живых.

— С Бринцигом возникли некоторые проблемы, — теперь в голосе Мара проскользнуло раздражение. — Он только и ждал повода, а уж обвинить меня в смерти дочери… нет, время было неподходящим.

Зато теперь, надо полагать, самое что ни на есть отличное.

Дом вновь содрогнулся.

— Буря… буря — это хорошо… еще дней пять фон будет нестабилен, телеграф отключен, а там… при всей быстроходности до Клейпиха двое суток пути. Но учти, матушка, те, кого пошлют, будут знать лишь то, что им положено… будь осторожна.

Королевские псы смертоубийства не любят, да.

Я вот помню.

Она почти не изменилась, та девочка, которая, казалось, давным-давно ушла в прошлое, вместе с берегом, лодкой и кучей тряпья.

Разве что вытянулась.

Стала тоньше.

Ее обнаженное тело покрывала чешуя, а длинные волосы прилипли к спине.

— Здравствуй, — сказала она, протянув к Кирису тонкие руки. И длинные когти коснулись щек, оставив на них тонкие полосы. — Ты рад меня видеть?

— Рад.

В ее глазах жило море, то самое, опасное, которое истинные рыбаки полагают живым. А в городах давным-давно не верят в эти байки, ведь море — это всего лишь море.

Море темнело.

Светлело.

И шептало, что Кирис должен впустить старую свою подругу в дом. Но он продолжал стоять на пороге. Будь он один, впустил бы. Но там, у живого огня, отогревался мальчишка, единственный в мире нынешнем некромант, истинно благословленный Джаром.

— Правильно, — Илзе кивнула. — Никого и никогда не приглашай в дом. Не все из нас… любят людей.

Она улыбнулась, показывая мелкие острые зубы. Меж них мелькнул синий язык.

— Зачем ты пришла?

— Ты позвал.

— Нет.

— Звал, — она вновь протянула руку и провела когтем по шее, вспоров кожу. Подхватила каплю крови и, отправив в рот, зажмурилась. — Горячая… спасибо.

— За что?

— За то, что не забыл.

— Я забыл, — признался Кирис. — Совсем забыл. Я хотел забыть о том, что было… и это получилось.

— Как видишь, не совсем… ты готов платить?

Он повернулся распоротой шеей, подставляя под ледяные губы существа, которое, как ему казалось, все же не желало Кирису смерти. А Илзе не стала отказываться от приглашения. Она пила кровь жадно, тонко всхлипывая, содрогаясь всем тонким своим телом.

И тело это стало словно бы теплее.

В голове загудело.

И голова эта закружилась. Кирис покачнулся, упал бы, если бы не оперся на дверной косяк. И мелькнула вялая мысль, что этак его вовсе осушат, но…

— Хорошо, — Илзе оторвалась-таки от шеи. — Не переживай, рана зарастет быстро. Я… не хочу тебя убить.

— А другие?

— Люди охотились на подобных мне. Отчасти из страха, потом ради шкур. Наша чешуя плотна, а мясо кое-где считается деликатесом, — Илзе облизала губы. — И это справедливо. Люди едят сарраш, а мы едим людей…

Да уж, душевное равновесие. Кирис потрогал шею, но та была сухой, да и рана, судя по всему, затягивалась. Что ж… это, наверное, хорошо.

— Тварь… демон. Кто? Знаешь? — язык слегка заплетался, а в голове шумело, как бывает после вина. Только вино согревало, а сейчас Кирис испытывал холод.

— Нет.

— Тогда какой от тебя толк?

— Я могу передать весть. Если хочешь, конечно, — Илзе склонила голову набок, и волосы сползли с узкого плеча. — А могу забрать тебя… только тебя…

— Куда?

— В море.

— Я не выживу.

— Не у всех моих сестер есть мужья. А твоя кровь сладка. Ты будешь жить долго. Хорошо. Ты не будешь ни в чем ну ждаться. И не будешь никому служить.

— Кроме твоей сестры?

— Ты сам к ней привяжешься… — Илзе провела пальцем по губам. — Слюна сарраш недаром используется во многих… зельях.

— Нет, спасибо.

— Здесь ты умрешь.

— Ты не можешь этого знать.

Она пожала плечами, но при всей своей человечности, жест этот вышел иным. Чересчур текучим, чересчур каким то сглаженным, что ли.

— Судья мертвых не поможет. Он слишком слаб. Его тело отравлено, а разум замутнен. Я не уверена, что он справится.

Она говорила спокойно, и, возможно, поэтому Кирис ей поверил.

— Письмо, — он решился. — Ты сможешь передать письмо?

— А тебя оставить?

— Да.

— Чтобы ты умер?

— Чтобы я остановил это безумие.

— Думаешь, получится?

— Думаю, стоит попробовать…

— Однажды ты уже ошибся.

— Откуда ты…

— Мы ведь не только в море живем. Этот мир никогда не принадлежал только людям, что бы они себе ни думали. Мы… научились притворяться вами. Это даже удобно.

— Постой… — Кирису вдруг показалось, что он видел ее. Нет, не эту женщину с гладким рыбьим телом, но другую, человеческую, просто невероятно похожую. И видел не на берегу, но среди людей.

Рынок?

Улица?

Маленький книжный магазин, в который он любил заглядывать?

Или просто лицо, мелькнувшее в толпе? Зацепившее взгляд своей похожестью.

— Не стоит, — она приложила палец к его губам. — Не думай… это вредно. Просто вы, люди, такие забавные в своей убежденности, что нет никого умнее… милее богам. Пиши свое письмо.

Было бы на чем.

Кирис прошелся по дому, заглядывая в пустые шкафы, затянутые паутиной, тревожа древние комоды и секретер с треснувшей ножкой. Он уже обыскивал это место в мучительной попытке найти хоть какой-то след. Он знал, что бумаги здесь не осталось, как не осталось чернил и перьев, но вместо чернил и кровь сгодится.

А бумага…

Его собственная рубашка, пусть и грязноватая, мятая и мокрая, но сохранила изначальный белый цвет. Правда, писать на ткани неудобно, но Кирис старается.

Сквозь открытую дверь тянет ветром, и пламя в камине почти угасло. А еще появилось ощущение, что времени у них почти не осталось. Так бывает со временем. То оно было, то почти вышло… он огляделся. А ведь и кожу-то вскрыть нечем, разве что ножом, который по-прежнему сжимал в руке бессознательный мальчишка. Мысль, конечно, не самая здравая, но…

Время.

И дождь.

И существо, застывшее на пороге. И совесть, которая нашептывала, что нехорошо томить девушку, что стоит пригласить ее войти… дождь, холод и ветер… где его, Кириса, воспитание? Он ведь знает Илзе, знает давно, так разве можно усомниться в ее благонадежности?

Но разум был против.

Клинок вспорол кожу на запястье. Рисовать пришлось пальцем, но всего-то понадобилось, что пара рун… это он сумеет.

И отпечаток ладони подписью. Немного силы, чтобы кровь сложилась нужным узором, подделать который не выйдет при всем желании.

Последний завиток просьбой о помощи.

Откликнутся.

Правда, доживет ли Кирис и…

— Сумеешь переслать на Хальшим? Это рядом…

Он запнулся. На цеппелине — пару часов пути, а вот по морю куда как дольше выйдет, тем более нынешнему, разъяренному, неспокойному.

— Кому?

— Смотрителю маяка…

А там уже Алвис активирует сеть, в конце концов для того и поставлен. Правда, для Кириса этот вызов будет означать провал, но…

— Хороший маг, — кивнула Илзе. — Сильный… мои сестры ему часто поют. Он слушает. Я думаю, он не стал бы есть наше мясо.

— Не стал бы.

И надо будет написать докладную… то есть ему в любом случае придется писать докладную, однако именно эта будет касаться нелюдей.

— На рассвете. Я буду там на рассвете. Но ты вряд ли его застанешь. Тех, кто должен принять вину, убивают первыми.