Портрет моего мужа

ГЛАВА 33

Кости поднялись к поверхности земли.

Это выглядело, честно говоря, жутковато. Вот мальчишка, опустившись на четвереньки, кружит, то и дело расширяя радиус этого самого круга. Он, промокший до нитки, в облепившей тело рубашке, выглядит настоящим безумцем. Вот только от прикосновений этого безумца из земли поднимаются кости.

Первым показался беловатый купол черепа.

За ним из-под листвы выглянула берцовая кость… а вот и кисть, словно побеги неизвестного кустарника. Чуть дальше показалась темная грудная клетка. Меж ребрами застряли листья и пара кореньев.

Снова череп.

Еще один.

Кости выползали. Земля подчинялась некроманту, а Кирису оставалось лишь смотреть и надеяться, что этих самых костей хватит, чтобы убедить Мара.

Или в бездну Мара?

Сказать придется. И Мар будет зол: некоторым тайнам не стоит выходить на свет божий.

— Все, — Йонас поднялся и потянулся. — Хорошо-то как…

Он вытер грязные руки о штаны и, оглядевшись, присвистнул.

— А неплохо они тут… погуляли.

— Что мне с этим делать? — не то чтобы Кирису нужен был совет. Решение он принял, только… от этого менее тошно не стало.

— Что хочешь… если надо, могу обратно закопать.

Мальчишка поднял череп, покрутил в руках и отложил.

— Хорошая была женщина… моя нянечка, я ее помню прекрасно. Знаешь, она мне сказки рассказывала. Про богов, про некромантов. И не боялась. Говорила, что простым людям надо других людей бояться, а без некромантов раньше никак…

Он погладил череп кончиками пальцев и застыл, прислушиваясь к чему-то.

— Она умерла здесь. Они все умерли здесь. И вариантов немного, верно?

— Что?

— Когда это началось, я был мал. Сестрица моя и подавно… мать… она и вправду тогда слегка не в себе… сбежала. Стало быть, остается или бабка, у которой нож хранился, а хранить подобные вещи — себе дороже… или тетка. Или отец.

— Ты всерьез?

— Почему нет? — Йонас осторожно положил череп у корней мертвого дерева. — Или ты еще веришь, что он добрый?

Каким-каким, но добрым Мара назвать язык не повернулся. Он был… практичен. Пожалуй, что так. Он не стал бы убивать без нужды, вот только если бы нужда появилась…

— Если хорошо подумать, — мальчишка присел на корточки у черепа и заглянул в пустые глазницы. — Если очень хорошо подумать, то… я ведь неспроста стал таким.

Кирис огляделся.

Кости казались вполне себе гармоничной частью этого места. Они устилали землю серо-желтым хрупким ковром, зарывались в листья, прятались меж корнями, подбирались к самому камню, становясь будто бы его продолжением.

Следовало признать: дело давным-давно вышло за пределы его компетенции.

— Ты бы поспешил, — из глаз мальчишки глядела темнота. — То, что я сделал… нельзя не заметить. Если это и вправду кровь… сила… услышат. А услышав, позаботятся, чтобы лишних людей не было. И не важно, замешан отец напрямую или нет, но… скандала он не допустит.

И стоило признать его правоту.

Гроза набирала обороты.

В какой-то момент ветер взвыл на сотню голосов, а дом содрогнулся.

— Иди к себе, — Мар не просил, он приказывал. И выглядел обеспокоенным. — Надо поднять щиты. К сожалению, здесь порой случаются грозы, которые могут напугать с непривычки.

Спорить я не стала.

Компания супруга, который больше не заговаривал о делах, но вдруг сделался до отвращения милым, нервировала. Он вспоминал…

Те ландыши, которые воровал в оранжерее. И его дважды ловили, делали выговор. Он конечно, мог бы купить, это обошлось бы дешевле, чем платить штрафы, но душа требовала подвига во имя прекрасной дамы.

Ужины на крыше.

Покрывало, найденное мной в лавке старьевщика. Оно было сшито из лоскутков и вид имело довольно-таки непрезентабельный, и Мар не единожды предлагал мне купить новое, но я упрямо отказывалась. Я держалась за это покрывало.

И за посуду разномастную.

Тарелку с лиловой каймой. Те же ландыши, но какие-то нелепые, будто нарисованные ребенком. Или вот кружка из зеленого с крапинами стекла.

Корзинка для пикника.

Небо низкое.

И наши разговоры. Игру смешную — на что похоже облако. Детям позволено играть, а мы взрослые. Нам тогда казалось, что мы взрослые. Но ведь было хорошо, верно?

Верно.

Было хорошо. Было просто замечательно. А стало больно, отчасти потому, что все эти пикники на крыше, прогулки под дождем и его маленькие подарки, вроде тех шоколадок, которые я обнаруживала в сумке, оказались ложью.

Только про ложь Мар не вспоминал. Благоразумный… и наверное, будь я немного моложе, слегка наивней, я бы поверила, что он и вправду сожалеет о прошлом. Нашем общем таком замечательном прошлом, которое ныне — как старая открытка с полустертым рисунком. И эта его незавершенность дает волю фантазии.

Придумай, что пожелаешь.

Я ушла с галереи.

А Мар держался рядом. Он просто был, просто говорил, и как-то сама не замечая, я отвечала… кажется, даже улыбалась, потому что память — она такая, предательская, так и норовит подкинуть что-то неуместное, неподобающее.

Столовая.

И чай.

И свечи, потому что во время грозы энергетические контуры становятся нестабильны. И вообще свечи — это почти романтика… тишина. Бьющееся сердце, без причины. Мар, который держит чашку на ладони и жмурится довольно. И умом я понимаю, что он что-то задумал и его задумка для меня опасна, но…

Чай хорош.

Булочки тоже к месту. А Этна замерла, будто и ее убаюкали эти истории. А потом ветер взвыл, перекрывая голос Мара, и очарование рассеялось. Содрогнулся дом. И Мар встал.

Сказал:

— Иди к себе.

А я… я воспользовалась предлогом, чтобы сбежать. И уже у себя, закрыв дверь, восстановив защиту, прижалась к стене. Прижала ладони к горящим щекам, пытаясь справиться с дрожью в ослабевших коленях. Я дышала часто, тяжело, а сердце бухало, болью отдаваясь в груди.

Что это было?

Это… неправильно.

Взгляды.

Прикосновения… этот вечер памяти, будто Мару заняться больше нечем… завод? Не в заводе дело… тут все и вправду можно решить. Оформить патент на Корна, а он уже подпишет договор на производство, да и… сомневаюсь, что прибыль будет так велика, чтобы Мар затеял новую игру.

А ведь игра.

Со мной.

Кошка и мышка… мышка и кошка…

Я сползла по стене и обняла себя. Все понимаю, но… это ведь воздействие какое-то? Сейчас я могла мыслить более-менее здраво, а недавно… боги, я хихикала, как девочка подросток… и пожелай Мар меня поцеловать…

Ментальное?

Нет, все мои амулеты молчали.

Тогда… очередные руны? Старые знания, казавшиеся утраченными? Спрашивать бессмысленно, Мар не ответит. А ведь… если подумать… тогда, много лет назад, я не собиралась с ним сближаться. Я понимала, что мы слишком разные, чтобы надеяться на сказку… а потом вдруг…

Любовь случается.

Но может ли быть так, что любовь случается по расписанию?

Дом вновь содрогнулся, а Этна вдруг зашевелилась. Она выбралась из сумки и, вскарабкавшись на плечо, засвистела.

— Что-то чувствуешь? — поинтересовалась я, окончательно успокаиваясь.

С острова надо уходить — это факт. И как только уляжется буря, я… не знаю, отправлю письмо Корну.

Потребую увезти меня.

Попрошу рыжего…

Главное, больше не оставаться с Маром наедине. Вот чувствую, ничем хорошим это не закончится. А еще… если кто-то что-то и знает, то Лайма.

— Думаешь, стоит поговорить?

Чувствительные волоски, покрывавшие тело Этны, стояли дыбом. А вихри силы… да, остров был не просто насыщен — перенасыщен энергией. Вязкой. Тяжелой. Обволакивающей. Способной лишь разрушать.

С другой стороны…

— От дармовой силы никто не откажется, — я вытащила шкатулку с пустыми камнями. Их было не так уж и много, чуть больше полусотни, но зато собрались самые яркие.

Чистые.

И с правильной огранкой.

Я разложила камни под кроватью, где уже набралось пыли и стоило бы кликнуть горничную, но… не было у меня доверия к местной прислуге. Уж лучше пыль, чем кто-то, кто попытается сунуть нос в мои дела. Прикрыв алмазы носовым платком — не самая надежная защита, но нужна она скорее формально — я начертила пару рун концентраторов. Лучше бы, конечно, на свинцовой пластине, с другой стороны, где мне здесь пластину искать?

Да и вопросы лишние не нужны.

— Вот так… потом подумаем, что с ними сделать, — я вытерла руку о штаны. — Идем. Лайму поищем. Такая погода, помнится, весьма располагает к откровениям…

Когда огромный старый вяз покачнулся и медленно, с явною натугой, стал заваливаться набок, Кирис понял: прогулка как-то слишком затянулась.

— Идем, — он схватил мальчишку за руку, поразившись лишь тому, насколько та холодна. — Скорее… пока нас не смыло.

Дождь, будто того и ждал, рухнул с небес водяной стеной. Она пробила, смяла потрепанный ветром лес. Омыла камни. Оплакала людей и потоками устремилась к морю, унося с собой и листву, и мелкие ветви, и частично — кости.

— Погоди, — мальчишка вырвал руку и, распоров запястье, плеснул кровью. Впрочем, той Кирис не разглядел. В потоках воды вообще было сложно разглядеть хоть что-то. — Теперь они не уйдут… будут ждать.

— Чего?

Приходилось перекрикивать ветер, который крепчал. Он налетал то слева, то справа, словно играючи толкал деревья, выкручивал лапы ветвей, сдирал остатки листвы, которая мешалась с дождем. И Кирис в какой-то момент понял, что понятия не имеет, куда идти.

— Сюда, — мальчишка сам схватил его за руку, стиснул и потянул. — Идем.

Он вел, верно, по своему чутью, которое позволяло продираться сквозь мокрые заросли. Где-то рядом ухало, ахало, что-то трещало или вот стонало совсем по-человечески.

Ноги разъезжались в грязи.

Промокшая одежда липла к телу. А небо прошивали молнии, одна за другой.

В какой-то момент их стало так много, что темнота отступила. Именно тогда Кирис и увидел темный силуэт дома, прикрытый дождем.

— Под землей пойдем, — мальчишка разжал ледяные свои пальцы. — Папаша, небось, защиту поднял… только она все равно кривая.

— Защиту?

— А ты разве не чувствуешь? Сила… — он замер на пороге, подняв лицо к небесам, воздев руки, будто приветствуя их. — Сколько силы… ее так долго собирали, а теперь просто отпустили… красиво, да?

— Пожалуй.

Такой красотой Кирис предпочитал любоваться со стороны, а уж когда разлапистая молния коснулась мальчишки, впитавшись в рукоять его кинжала, и вовсе содрогнулся.

— Не бойся, — теперь глаза Йонаса казались черными, — мертвые не причинят вреда… и он… он позволит мне самому… судить… в этом суть, понимаешь? Мы не хозяева мертвецам… мы… только судьи…

А в следующее мгновенье Йонас покачнулся и мешком осел на землю.

Вот же…

Тело его, внезапно отяжелевшее, оказалось донельзя неудобным, но Кирис втянул его в дом. Внутри было сухо… хотя бы сухо. Правда, и холодно. Но имелся камин, а древний стул, найденный в соседней комнате, разлетелся от пары ударов. Огневик вспыхнул легко, и также спокойно пламя перекинулось на дерево. Оно вгрызалось в остатки мебели жадно, тепло давало ровное.

Что ж… для начала сойдет.

А там Кирис видел еще стулья, да и в целом мебели в доме хватит на пару дней. Кирис скинул грязную одежду и поежился. Холодно. Даже у камина холодно. Поднявшись наверх, он стянул с кровати покрывало, прибрал и матрас. Можно было, конечно, сходить в поместье, но оставлять мальчишку одного категорически не хотелось. Некромант он или нет, но что-то подсказывало, что теперь Йонас беспомощней котенка.

Он не пошевелился, когда Кирис содрал с него одежду. Белое тело, ледяная ровная кожа, сквозь которую проступали синеватые ребра. Грудная клетка вздымалась, мальчишка дышал, но в себя приходить отказывался наотрез.

Как и отпускать злосчастный клинок.

Кирис подтащил к камину хлипкую с виду козетку, но мальчишку она выдержала. Набросив на тощие плечи покрывало, сложенное в несколько раз, Кирис сам приблизился к огню. Он позволил пламени почти выбраться, почти коснуться ладоней, и жар его немного отрезвил.

Выходит…

Дерьмо выходит. Редкостное. От такого, даже если кругом непричастен, не отмыться.

Мар… не знал?

Делал вид, что не знает? Не имеет значения. Это его остров и, стало быть, он в ответе. Так скажут. И потребуют отставки.

Всего-навсего отставки.

Шелест моря стал более явным. Оно кралось к порогу, оно выбралось, переползло через череду острых камней, вскарабкалось по тропинке и теперь шло… к Кирису? Или за ним? Страшно? Ничего, со страхом он справится…

Телеграмма…

До телеграфа еще добраться надо. А Мар умеет чувствовать людей. И сохранять родовые тайны… там, где много мертвецов, еще один ничего не изменит.

Или два?

Мальчишку ведь тоже не пощадит. Если узнает. Когда узнает… одно дело — безумец, которого держат взаперти, чтобы не смущать знакомых. И совсем другое, как мальчишка сказал?

Некроманты — судьи Джара?

И стало быть, на этом острове давно неладно, если появилась нужда в таком судье. А в дверь все-таки постучали, и Кирис открыл ее, даже не спросив, кто по ту сторону.

И без того понятно: море.

В комнатах Лаймы не было цветов.

И фигурок.

Да и сами эти комнаты… серые стены. Простая мебель. Стол у окна. Темные занавески, прихваченные простыми лентами. Стопка бумаги, придавленная розовым шаром пресс-папье.

Секретер.

И зеркало в половину стены.

В нем отразилась нелепая некрасивая женщина с коричневой от веснушек кожей и волосами, которые торчали, будто иглы ежа. Впрочем другая, сидевшая напротив зеркала с бокалом вина, выглядела не лучше.

В отражении.

Она была чересчур худа и бледна. Ее кожа обтягивала череп плотно, подчеркивая некоторую неправильность его. Ее губы казались блеклыми, выцветшими, а в светлых волосах набралось седины. У настоящей Лаймы та была незаметна, а вот у отражения…

— На редкость поганое создание, — сказала Лайма, протянув руку к той, которая подалась навстречу. — Все хочу выкинуть, да… отрезвляет. Взглянешь поутру, и сразу становится ясно, что сегодня лучше не стало. Садись.

Она курила.

Тонкий мундштук черного цвета с тонкою же сигариллой и тонкой нитью дыма вполне себе гармонировали с образом, как и темное платье строгого кроя.

— Я не понимаю, что здесь происходит, — я присела на край кресла.

Жесткое.

Просто дерево. Полированное. Ни обивки, ни подушки даже. И у самой Лаймы такое же.

— Этого никто, думаю, до конца не понимает, — Лайма прикрыла глаза. — Хочешь? Хорошая трава… душу отпускает.

— Нет, спасибо.

— Боишься? Правильно… ее недаром запретили, но… некоторым можно и то, что нельзя, если очень хочется. А мне не просто хочется, мне бы с ума не сойти… к нему тянет, правда?

— К Мару?

— А то ж… он с нами, как кошка с мышью… отпустить, позволить поверить, будто свободна и… потом позвать. Угостить лаской. Нашептать на ухо очередную порцию правды… то есть ты знаешь, что лжет, скотина, но все равно отчаянно веришь, что это правда. Я поэтому и держу это зеркало. Оно хотя бы никогда не лжет.

Я погладила полированный подлокотник.

— Мар ведь… воздействует, верно?

Лайма пожала плечами.

— Это родовой дар?

Еще одно пожатие.

Сладковатый дым дурмана полностью затуманил ее разум. И разговаривать сейчас бесполезно. Я вздохнула…

— Камни, — вдруг произнесла Лайма и, как показалось, та, которая в зеркале. — На Островах появились камни… алмазы… хорошая чистота, размер отличный… цвета… знаешь, цветных алмазов не так и много. А здесь…

Сердце обмерло.

Да не мог он этого узнать! Не мог и все… алмазы никогда не входили в сферу моих интересов. И вообще… они понадобились как ресурс и все, а что у нас получилось чуть больше, чем я рассчитывала, так это просто везение такое.

Или невезение?

— Мар… с год тому приобрел партию… ему предложили, а он никогда не отказывался от выгодных предложений, даже если не совсем законных, — Лайма уронила сигарету, и отражение поднесло некрасивую руку к приоткрытому рту. — Сперва думал, что это контрабанда. Империя, в отличие от островов, богата, да… и умелый человек многое способен привезти.

На это мы и рассчитывали.

Клеймо подделывать воздержались, все же это не так и просто, да и уровней защиты в нем куда больше, чем кажется на первый взгляд. Но в Империи с полдюжины шахт и не везде контроль за добычей стоит на должном уровне.

— Камни были хороши.

Лайма гладила пальчиками верхнюю губу. Проводила вправо и затем влево, и снова вправо.

— Мар пришел ко мне… он хотел еще. Ему всегда мало, да… во всем мало… денег мало… власти недостаточно… особенно если над людьми. Власть — вообще такая вещь, которой никогда не бывает слишком… не для таких, как Мар… так получилось, что… у меня есть кое-какие знакомства… мне не показалось это сколь бы то ни было важным. Камни… разовая поставка… свела Мара с имперцами… не подумай, он не собирался торговать секретами. Ему нужны были камни, которые действительно оттуда.

Проклятье!

Мы думали об этом, все-таки химический состав камней будет отличаться, но вот чтобы кто-то рискнул купить и извести пару алмазов на проверку. Вероятность показалась нам ничтожной.

— Он сумел дотянуться до всех… из каждой шахты…

Лайма захихикала и поспешно зажала себе рот.

— Тише… ты не говори… он не должен знать, что ты знаешь. Это испортит ему всю игру, и тогда Мар разозлится. Ты не представляешь, на что он способен, когда злится…

И представлять не хочу.

Значит, развод — это так… это чтобы поманить, выдернуть меня с Ольса, где при всем своем желании Мар ничего не мог мне сделать. Там. А здесь? В теории… если по закону… законы я знала теперь, успела изучить, да только сомневаюсь, что они мне помогут.

— Правильно, — Лайма подняла палец. — Здесь он хозяин… всегда… поэтому будь осторожна… я тебя все еще ненавижу, но понимаю, что ты не виновата… Мар год камни покупал… собирал… пытался понять.

— И решил, что я их сделала?

— Что их сделали, — Лайма подняла палец, а ее отражение в зеркале препохабно усмехнулось. — В этом все… их сделали… а кто?

— Кто?

Получилось, пожалуй, слишком нервно.

— Он и вправду думает, что я… что если бы у меня были алмазы, я бы…

— Он не думает. Он знает, что ты — единственный инженер, который не связан контрактом и кровью. Все… даже выпускники старших курсов… они теперь подписывают не просто бумаги, а на крови, да… и условия… ты бы почитала на досуге, чтобы понять… это как душу продать. Дорого, да… но потом… кто отпустит нужную душу на свободу?

Женщина в зеркале смотрела на меня.

Прямо.

Зло. Не скрывая своей злости и ненависти. А мое отражение выглядело откровенно жалким. И при одном взгляде на него становилось очевидно, что никаких алмазов у меня нет… нет и быть не может… сегодня же в море утоплю, пока Мар не удосужился обыскать мои вещи.

Ладно, сегодня буря.

Утоплю завтра.

— Он тебя не отпустит, — покачала головой Лайма. — Даже если выяснится, что камни не твои, он тебя все равно не отпустит. Он слишком долго пытался добраться, чтобы взять и вот так просто подарить тебе свободу. Хотя… с другой стороны… ему нравится быть великодушным.

Она прижала палец к губам.

— Только тихо, хорошо? Я тебе ничего не говорила.

— Ты мне ничего не говорила, — эхом отозвалась я и вышла из комнаты.

Интересно, предложение рыжего еще в силе? Или он тоже часть игры?