Попаданец Павлик Морозов I

Глава 47

— Ну никак ты не могешь, как все люди жить — как тут так и втравишься в каку бучу, али вообще. Штож, в Трофима характер, не к ночи помянут будь! Колыбнешься, колыбнешься — на заразу враз наткнешься… — и Татьяна перекрестилась на старый образ в красном углу.

Я хотел возразить, что она сама втравила в эти разборки, но сдержался. Сказал, чтоб не волновалась и что отвезу задиру в город, посмотрим как он в Чека оправдываться будет.

— Они в деревни все такие — завидущие, матушка, — сказал я, — только палкой их в узде держать можно. Пусть боятся, пусть знают, что у Морозовых сын в Москве большой начальник. К самому товарищу Сталину вхож!

В общем-то происшествие по нынешним временам было обычное: бригадир, ощущая себя большим начальником, оборзел и поднял хвост на меня, на Павла Морозова, который с Крупской вась-вась и к самому товарищу Сталину вхож. А Павел Морозов проявил не свойственную тертому калачу Шереметьеву горячность и прострелил ему ногу.

Все началось с того, что матушка (никак не могу назвать её мамой — мама у меня одна была в первой жизни, нежная, заботливая, интеллигентная) пожаловалась на бригадира доярок: мол держит свою корову в колхозном коровнике и скармливает ей общественное сено. И председатель знает, но молчит, так как родня — сводные братья.

Обычное дело в деревне — кумовство. Но тут семью обидели, следует поставить на место. Этот колхоз, кстати, славился именно молочной продукцией, можно сказать образцовый колхоз под Москвой. В сельском хозяйстве этого времени был явное напряжение с коровами. Многие, поддавшись пропаганде кулаков, порезали коров при вступлении в колхозы; порезали всех, до последней.

А между тем после вступления в колхоз каждой семье разрешалось держать одну корову. В голодную зиму корова с ее молоком и сметаной, сливочным маслом и простоквашей спасла бы от голодной смерти.

Но кормилец порезали. Число коров в СССР сократилось с 26 миллионов к началу 1930 года до 19 миллионов к началу 1933. Еще больше, чем коров, порезали волов и лошадей, что сказалось на качестве посевной в 1932 году.

Все это я краем уха (или краем глаза) где-то слышал или читал. Но к этому колхозу как раз нареканий не было, специально узнавал у Крупской. Ну, а блат среди людей возник, наверное, еще в первобытнообщинном строе. Тем ни менее утром пошел разбираться.

Пошел, естественно, к председателю. Тот был с явного похмелья, не сразу понял кто перед ним, постучал по стене, призывая в помощь участкового, который тоже работал в сельсовете. Милиционер попахивал, но не так сильно, как председатель. И сразу запросил мандат.

— Вот взгляни, — добродушно сказал я, — пропуск. Читать умеешь? Тут написано, что я — Морозов Павел Трофимович имею право свободного прохода на территорию Кремля и в жилые правительственные помещения. Понимаешь. Где товарищ Сталин живет? Правильно, в Кремле. И вот я — доверенное лицо товарища Сталина, поскольку могу в любое время к нему зайти. Теперь понимаешь?

— А, так ты сынок Таньки Морозовой! Пионер-герой, о котором в газете писали?

— Ну да.

— Это геройский пионер, сынок Таньки Морозовой, доярки, — пояснил милиционер председателю.

— И че ему надо? — Председатель потер ладонями лицо. — Мы семье Морозовых все, как положено, выделили. Избу, скотину, работу — все. Трудодни хорошие начисляем, ага.

— Непорядок! — сказал я строго. — Непорядок у вас в коровнике. Бригадир свою корову на казенном коште держит.

— А ты, вюнош, в городе живешь? — заметно протрезвел председатель. Адреналин — он трезвит. — Учишься, али работаешь.

— И учусь, и работаю, — ответил я. — Работаю внештатным уполномоченным в Московском ГПУ, бывшей чрезвычайки.

— У него свободный пропуск к товарищу Сталину! — подсуетился участковый.

— Накажем! — вскочил председатель. — Коровку уберем, из трудодней вычтем. Все сделаем.

— И оставите в бригадирах? — вкрадчиво спросил я.

— Никак нет! — быстро сообразил мужик. Не зря его в председателях держат. — Уберем, уволим. Вашу матушку поставим бригадирить, она в коровках очень-на разбирается.

— Молодцы! — сказал я. — Так и доложу в Кремле, что вы тут все молодцы.

Пошел, обрадовал матушку. Пацанам подарил по перочинному ножу — вчера устал, просто сунул Татьяне узел с продуктами, сказал:

— Тут мука, масло, сахар, соль, крахмал, всего набрал. Во втором узле материя, пошьете себе чего, обувка братьям и тебе боты теплые.

Мать всплеснула руками:

— И гдей-то я туточки в ботах ходить буду, как городская…

Ну вот, поделился новостью о неожиданном бригадирстве. Да и засобирался домой. Как-то не пришлась мне деревня после Артека, зря надеялся отдохнуть среди клопов и прусаков желтых. И какая уже речка да рыбалка, подмораживает по ночам, скоро снег все покроет.

— Матушка, председатель сказал, что скоро машина в город пойдет, я напросился с ней уехать. Дела у меня в Москве, учеба.

— Не успел приехать… — Татьяна Семеновна махнула рукой. — Хоть провожу.

Не успели выйти из хаты, как узрели кряжистого мужичка в полушубке и с дрыном в руках.

— Бригадир! — ойкнула матушка.

Мужик увидел нас и взревел по-медвежьи:

— Жалиться! Городского щенка к председателю слать. Запорю сучонка!

Он двигался направлено, дрын держал уверенно. Я прикинул возможности быстро свалить чумного, решил не рисковать. Сквозь полушубок сразу в ребра не пробьешь, а по роже можно и не попасть, мужик явно на адреналине.

Поэтому я, откинув лацкан куртки, плавно вынул из кобуры скрытого ношения револьвер и выстрелил бывшему бригадиру в ногу. В морозном воздухе выстрел щелкнул звонко, задорно. А потом еще громче заревел мужик, падая на морозную и твердую землю.

Подоспевшему милиционеру я сказал:

— Если не знакомы с Положением об участковом инспекторе в сельских местностях, принятым 31 мая 1930 года, напоминаю: Статья 3 Положения подчеркивает, что «по своим служебным правам сельский участковый инспектор приравнивается к участковому инспектору в городе». Это значит, что вы должны задержать вот этого человека и доставить в ОГПУ города Москвы с рапортом о нападении с вот этой вот дубиной на женщину с ребенком, на Морозову Татьяну Семеновну с сыном. Я тоже напишу рапорт. И окажите ему первую помощь, фельдшер в деревне есть?

Стрелял я так, чтоб не задеть кость. Не то, чтоб мне жалко было дурака, но моим тут еще жить — настраивать против них деревню не хотелось. А так — припугнул и хорошо.

Через полчасика, как и ожидал, прибежал председатель — просить за дурака. Разговор шел при матушке. Ох, какие только льготы не пообещал он за своего сводного родственника. Пришлось простить. Тут и машина подоспела с флягами молока в кузове. Попрощался с братьями, приобнял матушку, сел в кабину, загнав экспедитора в кузов. Поехал.

Шофер оказался политически подкованным и, пока мы выбирались с проселочной на приличную дорогу, успел порадовать меня тем, что мы имеем счастье ехать на Советском полуторатонном автомобиле ГАЗ-АА, изготовленном в Нижнем Новгороде (с 1932 — Горький).

Мне всегда казалось странным восторженное восприятие скромных достижений государства последователям этого нового государства. Ну казалось бы, повторили старое американское изделие — чему радоваться. Шофер, как бы почуяв мои мысли, продолжил спич грузовику:

— В отличие от американского Форда, на ГАЗ-АА усилены картер сцепления, рулевой механизм, установлен воздушный фильтр, по нашим — советским чертежам спроектирован бортовой кузов, а кабина выполнена из дерева и прессованного картона, которая, кстати, потом будет заменена на металлическую с дерматиновой крышей.

— Ты, наверное, комсомолец? — спросил я возбужденного водителя.

— Конечно! У нас в колхозе все механики комсомольцы. Бригадир — Мишка, у него трактор Фордзон-Путиловец, целых 20 лошадиных сил.

Я посмотрел на сияющее молодое лицо и, совершенно неожиданно для самого себя, попросил:

— Дай порулить.

— А ты умеешь?

— Конечно.

— Управлять полуторкой было непросто. Но я вспомнил школу ДОСААФ, где получали мы права в десятом классе. Там тоже был учебный грузовик ЗИЛ и для переключения скорости следовало дать прогазовку. Так что пару раз полуторка дернулась, а потом я уловил систему и машина поехала ровно. Я думал о том, что еду фактические на символе СССР — в мое время образ горьковского грузовика стал частью национального культурного кода, а внешний вид машины узнаваем и спустя многие десятилетия после завершения производства. На этом грузовике строили, воевали в Отечественную, а после войны восстанавливали разрушенное.

А юный комсомолец справа, ревниво посматривая на то, как я веду его «ласточку», продолжал просвещать:

— Первоначально в СССР осуществлялась «отверточная сборка», машины собирали из поставляемых из США машинокомплектов. Собственно, в том же году в страну передали и чертежи фордовской машины. Изучив их, конструкторы приступили к переделки автомобиля. Уже в этом году полуторки собирают исключительно из деталей советского производства!

И он гордо посмотрел на меня, как бы прилагая, причисляя к тем, благодаря кому в государстве такое достижение — свой грузовик. Я подумал, что даже бизнесмен, купивший за 4,5 миллиона долларов Lamborghini Veneno Roadster, не испытывал такого удовольствия, как этот пацан за рулем допотопного грузовика.

Я не специалист по машинам, но знаю насколько лицензионный мотор Форда, доставшийся в 30-х годах советским машинам, был далёк от совершенства не только с позиций сегодняшнего дня, но уже и в предвоенные годы. У папы была «Победа» — с усовершенствованным мотором того же «Форда» — ГАЗ-25. Так вот:

* Смазки под давлением, практически не существовало, производительности масляного насоса хватало лишь на обеспечение подачи с небольшим избыточным давлением, к опорным подшипникам коленчатого и распределительного валов, а шатунные подшипники смазывались «самочерпанием», цепляя в нижнем положении за уровень залитого в картер масла. Таким же разбрызгиванием смазывались и поршневая группа и цилиндры. Масляных фильтров не было никаких, были лишь сетка на маслоприёмнике, да заводские требования по замене масла через каждые 800-1000 км. пробега.

* Бензонасоса не было — подача осуществлялась самотёком, благо, что 40-литровый топливный бак располагался выше карбюратора, фактически в моторном отсеке.

* Системы охлаждения этих довоенных моторов — термосифонного типа, с циркуляцией воды за счет расширения при нагреве. А небольшой «возбуждающий» насос лишь инициировал начало этой циркуляции Жалюзи, термостатов, приборов контроля температуры воды не было.

* Контроль за давлением масла никак не осуществлялся, отвернув пробку в масляной магистрали, шофёр мог убедиться лишь в том, что насос работает, и какая-никакая подача масла всё же есть…

— Ну все, давай я. А то, не дай Господь, коробку передач сорвешь, вон как скрежещет.

Да, своего картера сцепление не имело, а потому при монтаже устанавливалось на открытый маховик, который затем закрывался картером, сделанным заодно с корпусом коробки передач. Я вспомнил из какого-то фильма про войну, что, благодаря сообразительности фронтовых шофёров, появилась на полуторках «пятая скорость». В качестве оной служила палка с рогатиной на конце, выломанная из ветви подходящего дерева. Её ставили в распор между рычагом КПП в положении четвёртой скорости, и переборкой моторного отсека. Так решалась проблема постоянного «выбивания» прямой передачи на ходу машины при износе деталей вторичного вала коробки передач.

За разговорами и к городу подъехали. Но к дому меня везти отказались. Молоко требовалось сдать свежим, «прямо с утренней дойки», как пояснил говорливый шофер-комсомолец.

Ну а я почапал на трамвай к Белорусскому вокзалу. И попал на первый троллейбус, на котором пассажиров по поводу праздника пуска возили бесплатно[132].

— Уже целых две машины есть, — сообщил контролер с пустой сумкой, — а знаешь что такое «ЛК»? Лазарь Каганович, благодаря ему теперь у нас есть такая чудо-техника, которая по проводам «ездиет»!

В мое время в столице было более тысячи пассажирских троллейбусов, четыре троллейбусных парка, работал Московский троллейбусный ремонтный завод. Троллейбусная сеть Москвы являлась одной из крупнейших на планете… Но никто не восторгался этим средством передвижения, используя обыденно и часто с ворчанием.

Похоже, подумалось мне, я попал в очень восторженное время!