Попаданец Павлик Морозов I

Глава 28

Атмосфера в семье грубого диктатора всегда была тяжелой. Первый выстрел там прогремел, когда на кухне сын Сталина Яков пытался покончить с собой. Пуля его пощадила, прошла навылет. Этот выстрел не изменил отношения отца к несчастному сыну. «Ха, не попал!» — издевался он над Яковом, которого вопреки желанию учиться до института отправил работать на завод для смычки с рабочим классом[76].

Я проснулся от воплей точильщика ножей и молочницы. «Точить ножи — ножики, ножницы точить» — распевал первый. «А вот молочко свежее, прямо из под коровки, свежее, сливки одни», — вторила торговка.

Наш дом считался богатым, окна моей квартиры с фиктивным балкончиком — фасадные. Так что звукоизоляции не предвиделось. Я выглянул: вон прислуга прокурора Вышинского побегла за молочком, палач его пьет с похмела, как не издрестался весь!

Вчерашний провал вспоминать не хотелось, я занялся упражнениями, все повышая темп.

Уж, казалось, смог его убедить в переносе сознания, применяя его же — марксистскую философию о том, что продукт деятельности материального мозга тоже материален, и сознание может перемещаться в своей материальной основе — времени. На пяти языках убеждал, что не может деревенский паренек через несколько месяцев после прибытия в Москву на них заговорить.

Рассказал, как Сталин вместе с революционером Камо занимались «экспроприациями» в Тифлисе. Но если честный Камо отдавал все награбленное в партийную кассу, то Сталин пользовался этими деньгами и в личных целях. Камо хорошо знал о художествах своего напарника и не раз укорял его в этом. В результате после гражданской войны в Тифлисе Камо погиб нелепой смертью, попав под машину. Памятник Камо, установленный в Тифлисе, Сталин приказал снести.

Добавил, что по мнению историков, разбиравших Сталинский архив, Джугашвили повинен в провале конспиративной квартиры в Тифлисе и подпольной типографии в Авлабаре (район Тифлиса) в 1908 году — сдал их охранке, с которой до революции сотрудничал.

Объяснил, зачем до поры Сталин нуждался в Бухарине и его «школе», о том, как группа Сталина страдала интеллектуальной немощью — генсек опирался на воспитанных им молодых партократов, поднаторевших в аппаратных играх, но начисто лишенных собственных политических идей. Такими были Молотов, Маленков, Киров, Ворошилов и их окружение. Сказал, что слеп Бухарин, принимая дружбу Сталина за чистую монету. Что с помощью Бухарина Сталин сокрушит Зиновьева, Каменева, как недавно Троцкого, а затем и сам разделит судьбу поверженных врагов.

Но Николай Иванович мялся и говорил, что ему надо переварить эту информацию и посоветоваться с товарищами.

И тут вошел Сталин. Вошел, как наверное привык, как недавно заходил к Крупской — без стука.

— Эй, Бухарчик, я тут папиросы забыл в кабинете. Ну как моя квартирка-то, получше твоей хибары. Эй, бичо, я тебя у Рыбы недавно видел — да?

Он посмотрел на меня желтыми (рысьими!) глазами и не ожидая ответа пошел в сторону кабинета.

В моей прошлой профессии умение мгновенно принимать решения были жизненно необходимы. Одного взгляда на красного «Бухарчика» было достаточно, дабы понять — сдаст, сдаст прямо сейчас.

Я сжал пальцы в куриную гузку и ударил Бухарина ниже соска, в точку смерти, в точку остановки сердечного ритма. И, пытаясь подхватить тело не пригодившегося предка, заорал как можно более пискляво:

— Дядя Сталин, тут товарищу Бухарину плохо.

Сталин вернулся мгновенно. Он помог мне уложить тело Николая Ивановича на паркетный пол и попытался нащупать биение жилки на шее. Но или не умел, или не нащупал, резко встал и крутанул ручку телефона на тумбочке у входной двери:

— Девушка, алло, доктора дай мне срочно, Сталин говорит! Левинсон[77]? Яков Борисович, бегом в мою старую квартиру, тут с Бухариным беда! — Приговаривая: — «Как не вовремя, как не кстати» — Сталин вернулся к телу и вновь попытался нащупать пульс на шее. Рубаха его распахнулась, открывая почти безволосую грудь, типичную для жителей Северной Осетии. Потом обратил внимание на меня:

— Ты что здесь забыл, бичо?

— Я его сына побил, вот и пришел повиниться. Я не знал чей это сын, — постарался я ответить, запинаясь.

— Повинился? Ну тогда дуй отсюда, пионер-герой, твою мать!

Я не замедлил смыться. По дороге домой купил бутылку кагора — снять стресс. Хотя, особых переживаний не испытывал. В какой-то мере я даже спас Бухарина от унижений и страхов.

На другой день меня вызвала к себе Надежда Константиновна.

— Я разговаривала с профессором твоих курсов, — сказала она, протягивая ладошку для обязательного массажа по точечной методике, — он очень доволен твоими успехами. Говорит, будто ты вундеркинд, это означает — одаренный. И что с такими успехами ты сможешь не просто в университет поступить, но и сразу на второй курс. Я очень довольно и в Наркомпроссе довольны, мы решили повысить тебе стипендию народную.

Дождавшись моей искренней благодарности, Крупская продолжила:

— Ты вчера был свидетелем ужасной смерти Бухарина. Такой человек погиб. Надорвался! Всего себя отдал партии! Тебя хотел заместитель Менжинского — Ягода допросить, сам Сталин запретил, сказал, что он лично присутствовал при смерти своего товарища и нечего мальчика впутывать во взрослые дела!

«Ну спасибо! — подумал я. — Это тебе зачтется, хитрый Коба!»

Домой я шагал по холодку и весело, перебирая в голове карательных руководителей:

Ф. Э. Дзержинский — умер от сердечного приступа в 1926 г.

Г. К. Орджоникидзе — застрелился в 1937 г. (позднее жена и двое братьев осуждены, старший брат расстрелян).

Я. Х. Петерс — расстрелян в 1938 г. как контрреволюционер (жена посажена на 10 лет).

И. К. Ксенофонтов — умер в 1926 от язвы желудка.

Д. Г. Евсеев — умер в 1942 г. от болезни в Ташкенте.

К. А. Петерсон — умер в 1926 г. от туберкулёза.

В. К. Аверин — в 1938 году осуждён на 8 лет, в 1945 г. после освобождения убит неизвестным.

Н. А. Жиделев — не осуждался, умер в 1950 г.

В. А. Трифонов — расстрелян в 1938 г. как контрреволюционер.

В. Н. Васильевский — умер в 1957 г.

Мою гбешную считалку прервал женский окрик. Вот уж чего не ожидал — Татьяна Морозова лично явилась в Москву навестить своего блудного сына. Рядом с мамашей спешил мой, якобы брат, Алексей.

— Здравствуйте, матушка, — сказал я спокойно. — Как я рад вас снова обнять…