Полукровка – 3

Глава 35

30 апреля 2470 по ЕГК.

…Четвертое поместье зачистили в начале девятого утра по местному времени, и Марина, до этого момента молча выполнявшая мои приказы, вдруг заявила, что мы перестарались:

— Тор, у нас на борту — тридцать семь женщин. Плюс нас четверо. А наше «Наваждение» не рассчитано на такое количество пассажиров…

Она выдала этот монолог в личный канал, так как считала, что иначе уязвит. Зря — я знал, что делал. Но в этот момент сообразил, что не мешало бы поделиться своими планами с напарницами, поэтому переключился в общий канал и виновато вздохнул:

— Прошу прощения за долгое молчание — параноил по привычке. На этом все: я уже веду корабль к ближайшей лакуне и минут через двадцать-двадцать пять выведу на высокие орбиты. А потом мы прыгнем в Империю. Но не на Белогорье, а на приграничный Павловск: до него чуть меньше суток гипера, и там мы высадим всех, кого спасли, на госпитальное судно. Так что потерпите еще немного, ладно?

— Тор, Павловск отбили совсем недавно… — осторожно напомнила Кара.

Я пожал плечами, сообразил, что девчата меня не видят, и вздохнул:

— Верно. Но даже если в данный момент в этой системе нет ни одного госпитального судна, то через сутки появится. Ибо за нами — Служба…

Завадская поблагодарила за объяснения и затихла, а Костина вымученно улыбнулась и загрузила по полной программе:

— Закажи, пожалуйста, и расходники для медкапсул — список препаратов я пришлю в течение пяти-семи минут. А еще нам не мешает приобрести штук пятьдесят теплых одеял, несколько пачек листов из вспененной резины, гору самого простого женского белья… Так, все это я продиктую Даше. После того, как закончу осмотр нынешней пациентки….

Оба обещанных файла прилетели через четверть часа. Я к этому времени провел МДРК сквозь дыру в сети масс-детекторов, так что передал управление Фениксу, распорядился выводить борт на вектор прыжка к нашей «дырке» и вывесил перед собой «Контакт».

Записанное сообщение отправил сразу двум адресатам — Переверзеву и Орлову — чтобы до предела сократить время отклика на мои просьбы. Потом «заглянул» в трюм и заскрипел зубами — почти треть бывших пленниц была в неадеквате, а Кара металась между ними и то гасила истерики, то, наоборот, пыталась растормошить, то объясняла, что все плохое позади. К сожалению, ее слышали не все. Что, в общем-то, было понятно. Ибо девчонка, выполняя мой приказ, работала в скафе с поляризованной линзой, поэтому либо пугала, либо не вызывала особого доверия.

Темникова, носившаяся между четырьмя каютами первой палубы, тоже зашивалась — ее часть «пассажиров» тоже плющило, и перепады настроения накрывали то в противофазе, то одновременно. Впрочем, в какой-то момент одна из бывших пленниц, высокая темноволосая женщина лет двадцати семи, предложила помощь. И сходу получила свой фронт работ — принялась вкладывать в руки более-менее адекватным личностям пищевые контейнеры с едой и упаковки с напитками.

Ну, а на второй палубе выкладывалась Костина — то «колдовала» над панелями управления медкапсул, то проверяла состояние пациенток, лежащих за пределами каюты, то с помощью «Техников» «меняла» тех, кого слегка подлечила, на тех, кому требовалась срочная медицинская помощь. При этом постоянно держала всех «своих» в медикаментозном сне, поэтому, закончив изучать диспозицию, я заблокировал динамики системы оповещения второй палубы, врубил все остальные и заговорил:

— Дамы, с вами говорит командир корабля, на котором вы летите домой, в Империю. И я, и члены моего экипажа, помогающие вам приходить в себя, являемся сотрудниками Службы Специальных Операций, поэтому наши лица скрыты за поляризованными линзами. Но это не мешает нам сопереживать и делать свою работу. Ибо для того, чтобы вас накормить, напоить, выделить одежду, дать возможность помыться и подлечить, одних сопереживаний, увы, недостаточно. Теперь отвечу на вопросы, которые вы наверняка хотели бы задать. В данный момент мы находимся в системе Хатта, но очень скоро уйдем в гипер по достаточно жесткой струне. Тошноту и другие неприятные ощущения придется перетерпеть, зато уже через сутки мы окажемся в нашем, имперском, Павловске и передадим вас в руки высококлассных специалистов по решению всевозможных проблем. Кстати, для тех, кто не в курсе: война закончилась нашей победой, поэтому вы возвращаетесь к мирной жизни. И еще одно: дамы, нас на борту — всего четыре человека, а вас аж тридцать семь. При этом мой штатный врач зашивается с теми из вас, кому требуется срочное лечение, а я, как вы, наверное, догадываетесь, управляю кораблем. Поэтому вами занимается всего два человека. Так вот, мы будем искренне благодарны любой вашей помощи. На этом пока все. Спасибо за внимание…

Меня услышали. Да, всего три девушки в трюме и еще одна — на первой палубе, зато девчатам основательно полегчало, так что к тому времени, как мы вышли из внутрисистемного прыжка и начали разгон, почти все пассажирки успели помыться, переодеться и утолить голод с жаждой. А потом на панели уведомлений моего ТК замигал конвертик, и я, отключившись от камер СКН, врубил воспроизведение послания Цесаревича.

В этот раз он обошелся без «лирики»:

— Тор Ульфович, госпитальное судно «Ведун» будет в Павловске через девятнадцать часов. Весь ваш заказ — тоже. Потребуется что-нибудь еще — к сообщению приаттачены идентификаторы командира корабля, командующего ВКС Павловска и начальника местного отделения ССО. Далее, видеоотчеты операций просмотрел и полностью одобряю. То есть, удовлетворен каждым Воздаянием по отдельности и всеми вместе. И последнее: не уверен, что ваших стажеров стоит возвращать в Хатту или какую-либо другую систему Халифата без нормального отдыха, но вы знаете этих девушек не в пример лучше меня, поэтому заранее согласен с любым вашим решением. Передайте напарницам мою благодарность за службу. Желаю удачи. До связи…

…Часа через два с половиной после выхода на струну Маша закончила возиться со своими пациентами. В смысле, засунула в медкапсулы двух самых «тяжелых» на все оставшееся время полета, углубила медикаментозный сон всем остальным, оставила вместо себя «Техника» и спустилась в трюм. Там к этому времени стало достаточно спокойно, а Марине помогало уже четверо дам. Поэтому Костина была послана лесом, поднялась на первую палубу и… до смерти перепугала одну из спасенных кровавыми потеками на перчатках и нагруднике. Поэтому в сердцах обложила ее последними словами — слава богу, не через внешние динамики — вломилась в командирскую каюту, разделась, затолкала скафандр в шкафчик Завадской и ушла мыться. Мылась, по утверждению Феникса, чуть ли не в кипятке. Потом снова натянула скаф, вышла из каюты, поднялась ко мне, на выходе из лифта сняла шлем и спросила, когда я последний раз ел.

Выслушав мой ответ, качнулась, было, к терминалу ВСД, но внезапно оказалась сидящей в кресле Умника, а обязанности хозяйки взял на себя я.

Ела молча. Моментами уходя в свои мысли. А после того, как я отобрал пустые емкости и засунул в утилизатор, мрачно вздохнула:

— Пока латала жертву ублюдочного Абу Бакра Намли, люто ненавидела всех арабов. А на второй пациентке, пережившей не один десяток групповых изнасилований,

прозрела — сообразила, что ее мучители ничем не отличаются от деда Даши, который является нашим соотечественником. После чего все-таки сделала правильный вывод: плохих национальностей не существует — есть люди и нелюди…

— Умничка! — негромко выдохнул я, но девчонка, кажется, не услышала:

— … и теперь мне хочется убивать. Единомышленников Абу Бакра Намли и его сыновей, Рашида Алама и всех остальных тварей, которых мы сегодня отправили к предкам. Только не сейчас — сейчас я вымотана почти до предела и хочу оказаться на твоей кровати, забиться в чьи-нибудь объятия и хоть на несколько минут выключить голову…

— Хочешь — вперед… — без тени улыбки сказал я. — Мы в гипере и идем в просканированную вами мертвую систему. Так что на ближайшие три часа я в твоем распоряжении…

— Избалуешь… — пошутила она, но по привычке, без души. Потом надела шлем, с моей помощью встала и поплелась к лифту. Но перед тем, как выйти на первую палубу, собралась, выпрямилась, развернула плечи и изображала стойкого оловянного солдатика до тех пор, пока за нами не захлопнулась дверь каюты.

Нет, скаф сняла самостоятельно. И компенсирующий костюм — тоже. А потом призналась, что ее вот-вот накроет, и рухнула на кровать. Я чувствовал, что девчонка не играет, поэтому накрыл ее уголком покрывала и пообещал не задерживаться. Снял скафандр, ополоснулся и оделся минут за шесть-семь. Потом вернулся обратно, улегся рядом с Машей и заметил, что ее колотит. Так что перевернулся на бок, осторожно притянул подругу к себе, обнял и спросил, о чем она думает.

— Ни о чем… — после недолгой паузы мрачно ответила она. — Но перед глазами безостановочно мелькают картинки, от которых трясет…

Я ласково провел ладонью по подрагивавшей спинке через покрывало, и девчонка сначала вжалась в меня изо всех сил, а затем затараторила:

— Их всех насиловали! Постоянно! По-всякому! А я не только лечила, но и видела… последствия! И все никак не пойму, как можно наслаждаться чужой болью, как из обычного ребенка вырастают такие ублюдочные твари и как они смотрят на себя в зеркало?!!!

Тут накрыло меня. Кошмарнейшим чувством вины. Но стоило начать извиняться, как Костина открыла глаза, поймала мой взгляд и насмешливо фыркнула:

— Тор, ты чего⁈ Тебе не за что извиняться: я — пусть недоучившийся, но врач. Причем с солидным опытом работы в военном госпитале во время войны. Кроме того, пусть самую чуточку, но старше… Так, кажется, я поняла: Тор, меня трясет не от страха, не от эмоционального шока, а от всепоглощающего бешенства! Но убивать подобных тварей прямо сейчас я, увы, не могу. Вот и пытаюсь переключиться в мирный режим… вот так.

Мне полегчало. Настолько, что я перевернулся на спину, прижал Машу к своему боку и бездумно запустил руку под покрывало, под которым «просто не могло не оказаться футболки». А когда почувствовал под пальцами кожу и застыл, девчонка выгнула спинку навстречу руке и довольно промурлыкала, что так намного приятнее. Более того, опустила покрывало до пояса, закрыла глаза и потерялась в ощущениях…

…Маша отключилась минут через пятнадцать применения «техники двойного назначения» в «мирных целях». Я осторожно вернул покрывало на законное место, сходил к ВСД, заказал и получил литр минералки. Выхлебал почти всю упаковку, услышал тихий шелест открывающейся двери, посмотрел на силуэт, возникший в светлом дверном проеме, и узнал Дашу.

А она шагнула внутрь, дождалась, пока створка вернется на место, сняла шлем и тихим шепотом доложила, что последовала совету Марины. То есть, «выключила» всех подопечных снотворным и оставила на «Техников».

— А где сама советчица? — полюбопытствовал я, отворачиваясь к стене, так как Темникова начала избавляться от скафа.

— Ждет, пока вырубятся четыре особо стойкие особы… — буркнула она, попросила «добыть» ей пару бутеров и умотала мыться.

Я поднял стол и «добыл» полноценный ужин на двоих. Потом извлек из шкафчика два уже «обихоженных» скафа и затолкал на место моего Дашин. После того, как в каюту ввалилась Завадская, помог снять еще один, отправил по тому же адресу и вопросительно мотнул головой.

В помещении царил приятный полумрак, но движение было замечено и правильно истолковано:

— Ты знаешь, более-менее нормально. А Машу, я смотрю, зарубило?

Я утвердительно кивнул, и девчонка, сочувственно вздохнув, ушла в душ.

Вернулись вдвоем, уселись за стол, уничтожили все, что на нем было, помогли мне убраться, улеглись на кровать, вытребовали меня к себе, обняли с двух сторон и еле слышно спросили, ответило ли Большое Начальство на наше послание. Выслушав пару цитат, удовлетворенно прошептали, что нас, определенно, ценят, и начали обсуждать какую-то ерунду. Но без души. Вот я и переключился в режим злобного командира. В смысле, прижал к себе Дашу, подождал, пока она поймает мой взгляд, и потребовал колоться. До донышка. Ибо моя и все такое.

Она закусила губу, собралась с мыслями и виновато вздохнула:

— Я сорвалась, Тор…

— Так, стоп! — негромко, но достаточно жестко сказал я. — Твоя реакция на состояние истерзанной девушки на пыточном столе была адекватной. Ибо мы собирались воздать любителю симфоний в разы жестче. Меня интересует, что творится в твоей душе сейчас.

Она захлопала ресницами, поняла, что я не шучу, посмотрела на Кару, почувствовала, что она согласна с моим мнением, и облегченно перевела дух:

— Раз вы не считаете меня психически неуравновешенной садисткой, значит, тишь, гладь да божья благодать…

— А если чуть подробнее?

— Если чуть подробнее, то я счастлива, что вы меня понимаете. Причем счастлива настолько сильно, что это чувство забивает абсолютно весь негатив: мне умопомрачительно хорошо, и хочется, чтобы это мгновение длилось как можно дольше, а тягостные воспоминания и моральная усталость ощущаются где-то далеко-далеко…

— Здорово… — заявил я, ничуть не кривя душой, и озвучил боевой приказ: — Но отдохнуть вам надо все равно. Поэтому закрываете глаза, полностью расслабляетесь и засыпаете.

Кивнули. Поудобнее пристроились к моей тушке, расслабились и как-то уж очень быстро отъехали в страну снов. А я посмотрел на таймер обратного отсчета, повалялся в теплом плену до тех пор, пока Завадская не перевернулась на другой бок, аккуратно выпутался из объятий Темниковой, бесшумно слез с кровати, натянул скаф и умотал в рубку. Выводить борт в мертвую систему, выяснять, по каким струнам можно увести борт на Павловск и прыгать к новой зоне перехода…

…Со всем вышеперечисленным справился за два с четвертью часа, увел «Наваждение» в гипер через слабенькую «троечку», разблокировал скаф, с наслаждением потянулся, пробежался по картинкам с камер СКН и помрачнел — четверо женщин плакало во сне, одна умоляла ее не трогать, а еще семеро дрожали мелкой дрожью. Выводить их из медикаментозного сна я не решился, будить Костину не захотел, поэтому решил, что эту корабельную ночь наши пассажирки как-нибудь переживут, а потом ими займутся профессиональные психологи и помогут отпустить неприятные воспоминания. Вот и перевел МДРК в зеленый режим — хотя перед прыжком воздух из отсеков не откачивал — реанимировал Феникса, полюбовался на новый таймер обратного отсчета, сообщавший, что до выхода в Павловске осталось семнадцать часов и шесть минут, и спустился в свою каюту.

Переступив через порог, остановился, снял шлем, подождал, пока зрение адаптируется под почти полное отсутствие освещения, посмотрел на кровать и обнаружил, что Завадская с Темниковой спят, как убитые, а Костина лежит на боку и смотрит на меня, кусая губы.

Подошел, присел на корточки и шепотом спросил, что случилось.

— В принципе ничего… — со вздохом ответила она. — Проснулась из-за того, что ты потянул борт на струну, сообразила, что мы уходим в большой прыжок, и решила дождаться твоего возвращения. Потом решила посмотреть, как там наши пассажиры, подключилась к камерам, увидела, как некоторые женщины плачут и во сне, и наяву,

и снова разозлилась. Будить девчат, естественно, не стала. Поэтому… все еще ярюсь.

Я попросил потерпеть еще пару минут, быстренько разделся, натянул шорты и футболку, бесшумно забрался на кровать, подошел на четвереньках к свободному месту, и… Маша откинула покрывало. А когда поняла, из-за чего я остановился, грустно улыбнулась:

— Это белье открывает ненамного больше, чем мои любимые купальники. Вставать и натягивать что-нибудь еще нет ни сил, ни желания. Стеснение во мне давно умерло. Зато есть желание почувствовать себя ослепительной красоткой из твоей команды. Чтобы потеряться в этом ощущении, побыстрее забыть о том, что творится в душах женщин, которых мы спасли, и… не представлять себя на их месте.

Последняя фраза была озвучена намного тише, чем остальной монолог, но шарахнула по сознанию, как кувалдой, снова вернула из небытия чувство вины и вымела из сознания все сомнения. Поэтому я лег так, чтобы ненароком не разбудить Марину с Дашей, притянул к себе девчонку, опять вернувшуюся в прошлое, требовательно качнул ногой, чтобы Костина закинула колено на мое бедро, отправил руку путешествовать по влажной спинке и еле слышно заговорил:

— Ты — ослепительная красотка из моей команды. С большим и теплым сердцем, умеющим не только самозабвенно любить и люто ненавидеть, но и искренне сопереживать. Это — здорово, и я тобой горжусь. А еще берегу. Ибо моя. Так что закрой глаза, расслабься, растворись в текущем мгновении и живи в моем дыхании, тепле кожи и ласковых прикосновениях к твоей спинке…