Пограничье

Последнее письмо правительницы Зачарованного леса Аугусты Нель

Здравствуй, мой дорогой мальчик!

Возможно, ты все еще обижен на меня. Не стоит, правда. На мертвых обиды не держат. А в том, что я уже давно мертва, сомневаться не приходится. К утру, надеюсь, я, наконец, узнаю, о чем шепчут листья.

Когда ты был маленьким, вы часто играли в Розовом саду, под окнами моего кабинета. Мне нравилось следить за вашей веселой возней. Однажды, не знаю, помнишь ли ты… Однажды, я застала тебя в саду одного. Ты копошился у ограды и глаза твои были на мокром месте.

— Что случилось, мой хороший? — спросила я.

А ты вытер грязным кулачком свой маленький носик и с дрожью в голосе сказал:

— Так нечестно. Нечестно, что он умер, а ни один лист в саду не прошептал о том, как он сожалеет… Неправда, что эльфы хозяева леса. Хозяева леса белки, и зайцы, и хищные рыси, и… и вот ежи…

Я увидела за твоей спиной мертвого ежа и протянула руку, чтобы приласкать тебя и утешить, а ты дернул головой, трогательно насупившись.

— О чем шепчут листья, когда умирает хозяин? — спросил ты и отвернулся, чтобы продолжить копать голыми руками маленькую могилку для одного из хозяев леса. — И почему они не знают, кто настоящий хозяин, а кто просто занял чужое место.

Мы вырыли ямку вместе. И вместе обрывали листья с розового куста, исколов до крови пальцы, чтобы маленький еж почувствовал себя хозяином хотя бы после смерти…

…Уже совсем скоро, мой мальчик, я узнаю, о чем шепчут листья. Надеюсь, что узнаю. Хочется верить, что я все эти годы не занимала чужого места.

Ты все еще обижен на меня? Пустое. Ты же знаешь, на женщин и, тем более, правительниц, не обижаются. Но все равно прости меня. Я поступила некрасиво, но я обязана была позаботиться о своей внучке. Когда у тебя будут собственные дети, ты поймешь.

Знаешь, я все пишу, пишу, пишу. И не могу перейти к главному. И вовсе не из-за того, что не знаю, с чего начать. Просто мне хочется растянуть это письмо, писать его долго-долго, чтобы оно не заканчивалось. Чтобы мне не пришлось делать то, что должно.

Умирать все-таки страшно. И неважно, сколько ты прожил, двадцать лет или двести. И неважно, сколько в твоей жизни было радостей и потерь. Все равно страшно.

Не будем о смерти. В последние минуты жизни я хочу говорить о любви.

Твоя рыжая девочка действительно очень светлая. Не думала, что смогу сказать такое о волчице, но это правда. Возможно, именно это странное противоречие заставило меня сделать то, что я сделала, но ты же понимаешь, что твоя шона — просто идеальная кандидатура на роль опекуна для моей внучки.

Твоя рыжая девочка действительно очень сильная. И это несмотря на ее кажущуюся слабость. А ты поможешь ей справиться. Не думал же ты, что меня могли обмануть слова о происках твоей матери и вездесущей Гранаты? Дружок, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы обманываться в том, насколько ты предусмотрителен и дальновиден.

Я умираю и уже довольно давно. Не знаю, как именно он меня отравил, но когда признаки яда проявились на моей коже, уже было поздно что-то менять. Я могла отсрочить смерть на бесконечно долгое время, но на борьбу за жизнь уходили все силы, а Зачарованному лесу не нужна немощная правительница, которая не может вылечить опасную болезнь, поразившую корни.

Прости меня, Павлик.

Я думала, что у меня больше времени. И даже в этом я ошибалась.

Сегодня я застала его в спальне Оливки. Он не причинит ей физического вреда, потому что, как бы он ни мечтал о власти, прикоснуться к ней он может только посредством моей девочки. Я справилась бы с зарвавшимся наглецом и сама, будь я прежней Аугустой Нель. Но от меня осталась только оболочка. Силы ускользнули в прореху жизни, вслед за магией, которая почти растворилась в яде, что бурлит в моих жилах, выжигая кровь.

Как ты уже понял, время мое на исходе. Я настрочила целый опус, а главного так и не сказала. Итак, в сторону иносказание и метафоры. Конкретика и мои последние распоряжения.

Я отправляю Сонье Ингеборге Род на хранение до полного совершеннолетия подопечной цепь правительницы и все атрибуты власти. Я назначаю Сонью Ингеборгу Род единственным опекуном своей внучки и своей смертью активирую древнюю бабочку Нель. Я отдаю последний глоток жизни древним богам в качестве жертвы. Пусть Они проследят за тем, чтобы упомянутая шона находилась при моей девочке неотлучно, пока будет ей необходима. Я связываю их волосом Ицпы, да простят меня Светлейшие боги, но если говорить о смерти, то темным это всегда лучше давалось.

Я знаю, ты не любишь Зачарованный лес, но ты же не бросишь свою рыжую волчицу на растерзание ласковым эльфам?

Прости меня, мой мальчик, я не такая плохая, как тебе сейчас кажется.

Скажи Оливилинниль, что я люблю ее.

В шкатулке ты найдешь все атрибуты власти и браслет опекуна для твоей Соньи. Надеюсь, он будет опоясывать твою татуировку, а не чью-то еще.

Прощай. Не держи зла на мертвых.

Твоя Аугуста Нель.

Говорят, у волков хорошо развита интуиция. Врут. Ну, или я просто то самое исключение, которое только подтверждает правило. Я лежала рядом с Павликом и не чувствовала ничего, кроме ленивого счастья и расслабленной сытости.

— Не хочу вставать, — выдохнул Пауль, и я его почти не расслышала за шепотом дождя. — Хочу валяться вот так до весны. Или до старости.

Я улыбнулась, полностью разделяя его желания.

— Знаешь, почему меня еще никто никуда не вызвал?

— Почему?

— Потому что дежурный не знает, что я здесь, — Павлик вздохнул. — Черт, так не хочется вставать…

— Не вставай.

— Надо, — он перевернулся на спину и шумно потянулся, не сводя с меня восторженного взгляда. — Надо, Сонюш, долг зовет и все такое… Надо здесь закончить дела. И к Ясеню в Школу смотаться… И у меня же в Ивске проблем по уши… Сонька, так не хочется вставать.

— Не вставай, — снова усмехнулась я и осторожно потрогала его за горячий бок, неожиданно воодушевленная мыслью о том, что уговорить его остаться в кровати совершенно точно в моих силах.

Но тут к нам постучали, и мы с моей молчащей как рыба интуицией перевели удивленный взгляд с Павлика на дверь.

— Я сам открою, — произнес мужчина безапелляционным тоном, пресекая мою попытку подняться.

И мне, наверное, надо было бы смутиться, все-таки тот человек, что стоял за дверью, сразу обо всем догадается. И моя репутация как бы, наверное, от этого пострадает. Но мне было так наплевать на это, если честно, что я только послушно рухнула назад в подушки, продолжая глупо улыбаться.

А потом Павлик вернулся к кровати, бросил на тумбочку запечатанный бумажный пакет и с хмурым видом стал торопливо одеваться.

— Что случилось?

— Мама вестника прислала. Аугуста Нель умерла.

Он натягивал брюки, а я, ничего не понимая, прижала к груди простыню.

— Как умерла?

— Пока не знаю… Сонюш, собирайся. Не хочу тебя сегодня отпускать от себя. Побудешь со мной, ладно? Не нравится мне все это.

А потом он сел на кровать, взял в руки конверт, взломал коричневую печать и почти сразу побледнел.

— Очень-очень не нравится…

А моя интуиция по-прежнему молчала.

Павлик читал долго. Хмурился, морщился болезненно, а я боялась отвести от него взгляд, понимая, что, видимо, сейчас придется расплачиваться за неожиданно свалившееся на меня счастье.

— Собирайся, милая, — он поторопил меня и достал из пакета драгоценную по виду шкатулку и черный бархатный мешочек. Папа Род в таких жемчуг хранил. — Боюсь, нас ждут большие неприятности. Но мы обязательно что-нибудь придумаем, — он посмотрел на меня странным взглядом, словно решил какую-то сложную задачу, и решение это ему совсем-совсем не нравилось, но другого не было по определению.

— Что? — я почувствовала, что начинаю пугаться.

— Ничего. Ты очень красивая, — он отложил в сторону письмо и продолжил одеваться, по-прежнему тревожа меня своим задумчивым видом. — А где твои верные рыцари?

Мне кажется, я даже покраснела от стыда. Бессовестная! Как я могла забыть про Гаврика с Ларсом!?

— Не знаю… Думаю, что у Дунаи.

И про Дуньку тоже. Она же волнуется, наверное. Гадает, куда я пропала. Уже, видимо, весь Речной город на уши поставила.

— Надо забрать их и как можно скорее вернуться в Призрачный замок.

— Но…

Я хотела напомнить о том, что там же коварный граф Бего. И Гринольв. И не знаю, что еще, потому что дверь распахнулась резко и без стука, словно ее с той стороны ногой толкнули. А потом в спальню ввалился господин Истров и давешняя оперативная группа. Мне же оставалось только порадоваться, что я одеться успела.

— Шона Сонья Ингеборга Род, — эфор обратился ко мне официально и громко, но смотрел при этом почему-то на стену за моей головой.

Я прямо кожей почувствовала, как напрягся Павлик, заметила краем глаза, что он шагнул вперед, намереваясь встать между мною и главным эфором Речного города, но тритон споро подсочил ко мне первым и, болезненно сжав мою руку выше локтя, заявил:

— Я вынужден снова арестовать вас, благородная шона.

— Ты белены объелся? — взревел Пауль Эро.

— Никак нет, господин Эро, — Истров гаденько улыбнулся и протянул Павлику приказ на гербовой бумаге. Павлику, не мне, словно меня и в комнате не было, но, заметив, каким взглядом я проследила за его движением, пояснил:

— Будет разбирательство в верховном суде. Сегодня утром по высочайшей инстанции на ваше имя, моя дорогая, пришло сразу два запроса.

Мать-хозяйка, два? Я предполагала только один, тот, который эфор озвучил первым:

— От вожака клана Лунных волков с обвинением, что вы присвоили себе чужое имя. И на самом деле вовсе не Сонья Ингеборга Род, а беглая, простите, шона, сука, собственность его, вожака, семьи. И еще запрос от временного правителя Зачарованного леса, с требованием немедленно доставить вас к эльфам. Вы, видите ли, опекун тамошней малолетней правительницы и обязаны находиться при ней неотлучно, денно и нощно…

— А кто у нас временный правитель-то? — растерянно спросила я.

— Эйалгин Нель, само собой, — проворчал Павлик и решительно вцепился в мою вторую руку, обращаясь уже не ко мне, а к своему подчиненному:

— Я разберусь с этим, Герм.

— Никак невозможно, господин Эро. Тут налицо пересечение интересов. Так что я провожу шону в эфорат, где она и пробудет до начала судебного заседания.

Я прямо услышала, как заскрипели, крошась, зубы во рту всегда спокойного и уравновешенного Пауля Эро.

— До судебного заседания?

— Конечно, — Истров довольно кивнул. — Сига Мори ждет только тринадцатого присяжного, чтобы начать.

— Проклятье! — Павлик двумя руками вцепился в свою взлохмаченную шевелюру и повторил:

— Проклятье!

А потом вдруг обнял ладонями меня за щеки и зашептал быстро, не отрывая от меня взволнованного несчастного взгляда:

— Все будет хорошо, милая. Ступай с ним, я решу одну маленькую проблему и сразу же приду за тобой.

Я кивнула.

— Я заберу тебя из суда, — произнес Павлик едва ли не по буквам и легко поцеловал меня в губы, а потом зачем-то добавил:

— Прости.

После чего, снова скрипнув зубами, повернулся к Истрову.

— И если ты, сволочь, только посмеешь надеть на нее наручники, я тебе руки с корнем вырву. Веришь?

Главный эфор Речного города сглотнул и стремительным движением поправил воротник кителя. Павлик же бросил на меня еще один несчастный взгляд, вздохнул тяжело и повторил:

— Увидимся в суде, — после чего выскочил из спальни так, словно за ним Мойдодыр с ремнем наперевес гнался.