Пограничье

Верховный суд

Сига Мори свою работу любила и искренне считала, что помогает миру стать лучше. Обоим мирам, учитывая тот факт, что в здании суда, расположенном на Шумной площади Речного города, рассматривались дела как светлых, так и темных.

Сегодня после обеда секретарь, загадочно улыбаясь, положил на стол перед судьей тоненькую папочку с делом, насчитывавшим едва ли десяток страниц.

— Ваша честь, не посмотрите?

Сига Мори скользнула усталым взглядом по настенным часам и нахмурилась:

— Сегодня? — приступать к новому делу во второй половине дня судья не любила, аргументируя это тем, что каждая проблема требует свежих сил. И она, сига Мори, просто не имеет права ставить подсудимых в неравные условия.

И секретарь прекрасно знал об этом, как и о том, что все это было только громкими словами, а на самом деле ее честь просто верила в бабушкины приметы. И накануне важного заседания прекрасная сига распускала свои тяжелые косы и, напевая в свете луны старинный наговор, призывала удачу и помощь древних сил.

Обо всем об этом секретарь был прекрасно осведомлен, но посредник эльфов был так настойчив в своем желании уже сегодня получить ответ по своему вопросу, а главное, так щедр, что отказать ему не было никакой возможности.

Сига Мори недовольно поморщилась под настойчивым взглядом своего секретаря и положила на папку ладонь, подтягивая дело к себе.

Уже через минуту темные брови выгнулись идеальной волной и судья спросила:

— А что, благородная шона действительно в данный момент находится в нашем городе?

— И более того, — секретарь наклонился вперед, и в его глазах загорелся ехидный огонек, — прямо сейчас она находится в казарменном общежитии эфората.

— О?!

— По слухам, только по слухам, ваша честь, в одной спальне с... — секретарь моргнул правым глазом и покосился на край рабочего стола, где в прелестной серебряной рамочке стояла симпатичная работа модного ныне художника, на которой сигу Мори сжимал в крепких объятиях никто иной как звезда столичного сыска Пауль Эро.

— О...

Судья не смогла удержаться от удивленного вскрика и, протянув руку, двумя пальцами провела по изображению, прошептав:

— Очень интересно... — наклонила голову, все еще рассматривая картинку, а потом решительно вернулась к просмотру документов, бросив секретарю:

— Подготовьте Открытый зал и вызовите присяжных. Я не рискну выносить единоличное решение в эльфийско-волчьем конфликте. Сами понимаете, оборотни — они такие мстительные...

Спустя два часа, накинув мантию на плечи, сига Мори степенно вступила в наполненный шумом зал, подождала тишины, с любопытством оглядела подсудимую, по достоинству оценив ее молодость и красоту, кивнула приставу и, расправив складки тяжелой юбки, села на стул, стоящий на возвышении.

— Дело шоны Соньи Ингеборги Род, — магически усиленным голосом объявил судебный распорядитель, а упомянутая шона проворчала едва слышно:

— Проклятое дежавю...

Сига Мори удивленно выгнула левую бровь. Подсудимая не проявляла признаков вины или страха, что было весьма обычно для людей, занимавших маленькое синее кресло у подножья судебной лестницы до нее, она нетерпеливо ерзала, бросала задумчивые взгляды на дверь и, не скрывая досады, дергала за кисти красную шаль, которая укрывала ее плечи.

Судья опустила глаза в бумаги, поданные приставом, и произнесла:

— Итак, первым на повестке дня стоит вопрос о том, является ли шона той, за которую себя выдает...

Подсудимая задумчиво почесала правое плечо, дернула кончиком носа и с выражением брезгливой гадливости посмотрела на боковые двери, которые, казалось, только и ждали ее внимания, ибо распахнулись в тот же миг, впуская внутрь Открытого зала красивого мужчину — и шрам от ожога на щеке его ни капельки не портил.

По залу прокатилась сначала шумовая восхищенная волна женских голосов — все-таки русалки странные существа: не могут дышать спокойно, если чувствуют рядом оборотня. А вслед за шумовой женской — мужская возмущенная. Тритоны тоже не могли дышать спокойно в компании волков, но по иной причине. Их связывала старинная, обоюдная и непримиримая война.

Сига Мори выждала минуту, пока в зале вновь не наступила тишина, и открыла было рот, чтобы поприветствовать благородного шонага и, возможно, слегка пожурить за опоздание, но наткнулась на презрительное «пф-ф-ф-ф» со стороны подсудимой.

— Пф-ф-ф-ф, — шона Род скривилась и закатила глаза. — Это переходит уже всякие границы!

— Что, простите? — судья несколько растерялась. И неудивительно: впервые за время ее богатой практики обвиняемая вела себя столь наглым образом.

— Я тут мучаюсь, переживаю, не знаю, что и думать, а оказывается... Сил моих больше нет терпеть, — неожиданно заявила подсудимая и театрально заломила руки, что заставило вновь прибывшего оборотня удивленно округлить глаза. — Надоел весь этот фарс.

Шона Род посмотрела на сигу Мори огромными, полными мокрой зелени глазами и произнесла:

— Шонаг никак не хочет признать свою ошибку. Я не та, за кого он меня принимает.

Гринольв в рычании оскалил верхние клыки и весь первый ряд вольных зрителей непроизвольно вжался в спинки кресел.

— Темная королева подарила мне свободу...

— Темная королева подарила свободу Сонье Ингеборге Унольв, — рыкнул хрипло вожак клана Лунных волков и хрустнул костяшками пальцев.

— Вот видите, — шона Род улыбнулась своему оппоненту ласково и снисходительно. — Вы же сами все прекрасно понимаете.

Сига Мори стукнула по поручню кресла маленьким скипетром, вызывая почти болезненную звуковую волну, и подсудимая, наконец, замолчала, предоставив слово хозяйке сегодняшнего Открытого зала.

— Вы как-то можете доказать ваши слова, благородный шонаг? — спросила судья.

— Мне не нужны доказательства, — Гринольв мотнул гривой непослушных волос. — Я слышу запах. И ее запах я не перепутаю ни с чьим другим.

— Боюсь, доказательства нужны мне, — сига Мори нахмурилась, а в зал вошли четверо приставов и встали невдалеке от разбушевавшегося оборотня. — И запах, мой дорогой, это не та улика, которую я могу пришить к делу.

Благородный шонаг презрительно хмыкнул, глядя на не внушающие уважения мускулы прибывших тритонов, и довольно оскалился.

— Тогда клеймо. Отметина, которую на ее левом плече оставил мой брат.

Губы шоны Род дрогнули, словно она едва сдерживается себя, чтобы не рассмеяться победно.

— Что вы скажете на это? — судья наклонила голову, а подсудимая снова почесала правое предплечье, оглянулась на главную дверь и ответила:

— Нет никакой отметины. И не было никогда.

— Она врет! — немедленно заявил оборотень, а зрители, предвкушая пикантное зрелище, затаили дыхание.

Медленно, словно нехотя, прелестно имитируя смущение, шона Род расстегнула пуговицы на декольте своего платья и неспешно оголила левое плечо. Гринольв шумно выдохнул и неверяще уставился на бледную кожу с россыпью едва заметных веснушек.

— Этого не может быть, — наконец выпалил он и вдруг ринулся вперед, опережая растерявшуюся стражу, схватил казавшуюся совершенно равнодушной шону за талию и, ткнувшись носом в основание шеи девушки, громко зарычал:

— Ты!! Я знаю, что это ты...

Кожа подсудимой приобрела неприятный зеленоватый оттенок, а затем костюм благородного шонага украсил обед удерживаемой им девушки.

— Простите, я... — зрители в первых рядах повскакивали с мест, когда шона, отшатнувшись от оборотня, склонилась, опершись руками о собственные колени, и избавилась от завтрака, — ...не люблю, когда меня... трогают...

Рукавом вытерла рот и как-то затравлено и беспомощно оглянулась по сторонам.

— Шонаг, оставьте несчастную в покое, — сига Мори с трудом удержалась от того, чтобы вскочить с места и немедленно броситься на помощь бедной девочке. — Как видите, отметины нет... Напомните, я не ошибусь, если скажу, что поставленная однажды она не пропадает и после смерти.

— Не пропадает... — Гринольв снова втянул воздух широкими ноздрями и скрипнул зубами. — По крайней мере, раньше никогда не пропадала...

Комментировать его высказывание никто не стал. Шона Род старалась держаться от своего обвинителя как можно дальше и, по возможности, даже не смотреть в его сторону, зрители пребывали в состоянии легкого шока, разрываясь между чувством естественной брезгливости и острой жалости в отношении подсудимой, что же касается судьи...

Судья приняла решение.

— Ну, что ж, — сказала она. — Мне все понятно, дело за присяжными. И, полагаю, можно будет переходить ко второй части заседания.

Занавес за сидением сиги Мори зловеще колыхнулся, расходясь в разные стороны, и по ногам присутствующих потянуло убегающим на улицу холодком.

— Господа присяжные, пришли ли вы к заключению по делу? — спросила судья, стараясь держаться подальше от пугающего тумана, зловеще клубящегося в Заседательском углу. Из белесой мглы показалась черная перчатка, натянутая на чью-то безымянную руку. Туман перед ней расступился с шипящим свистом, и сига Мори смогла увидеть лист бумаги, традиционно сложенный вчетверо.

— Пристав!

Молоденький тритон опасливо приблизился к мрачному углу, в котором присяжные заседатели прятались от мстительных обвинителей, пострадавших, подсудимых, от неудовлетворенных зрителей... В общем, ото всех, кто мог бы как-то навредить им за то решение, которое они приняли.

Судья ознакомилась с запиской и, наградив все еще бледно-зеленую девушку мимолетной улыбкой, перевела взгляд на мрачного, как грозовое утро Гринольва.

— Шонаг, вынуждена вас разочаровать. Присяжные пришли к мнению, что девушка, находящаяся сейчас перед нами никак не может быть той, за кого вы ее принимаете.

— Я оставляю за собой право вернуться к этому вопросу с новыми доказательствами, — процедил глава клана Лунных волков.

— И я не могу вам в этом помешать, — кивнула сига Мори. — Однако попрошу помнить о том, что шона Род теперь имеет право выставить встречный иск о неправомерном преследовании. И, боюсь, присяжные могут снова оказаться не на вашей стороне.

Волк обжег судью взглядом, полным ненависти и отрывисто кивнул, после чего развернулся, взвизгнув каблуками, и стремительно направился к выходу, не забыв притормозить у недавней подсудимой и прошептать:

— И все равно ты моя.

Шона вздрогнула, словно от удара, но все-таки смогла поднять на вожака глаза, хмыкнула и почти незаметно качнула головой, безмолвно произнося одними губами:

— Ни-ко-гда.

Оборотень ничего на это не ответил, но взгляд его сказал сиге Мори о многом.

Спустя несколько минут место мрачного оборотня занял светлый, как утро в березовой роще, эльф. Местные кумушки зашушукались удивленно и слегка возмущенно, но никто кроме старой Варны, которую все за глаза называли морской ведьмой, не осмелился произнести вопрос вслух.

— Что за подстава! — громко возмутилась старуха, сплевывая сквозь сточенные желтые зубы коричневую от табака слюну. — А где обещанный красавчик Эй?

Сига Мори укоризненно покачала головой, а затем улыбнулась смутившемуся эльфу.

— Мне непонятно ваше возмущение, — судья в притворном возмущении всплеснула руками. — Этот, по-моему, тоже очень хорошенький.

Эльф покраснел под громкий хохот зала, окинул ясным взором веселящихся русалок и замер, остановившись на зеленоглазой волчице, которая рассматривала его с мрачным любопытством. Он попытался улыбнуться той, которая на ближайшие годы, по всей вероятности, станет его госпожой и вздрогнул, когда милая шона в ответ хищно оскалилась и, потерев раздраженно правое плечо, подмигнула ему. Обычно на женское подмигивание Эстеран реагировал мягкой улыбкой, или выгнутой бровью, или легким заигрыванием, но никак не мертвенной бледностью и осмотром диспозиции в поисках путей отступления.

— Итак, — сига Мори опустила взор в документ, поданный приставом, — уточните ваши претензии, господин Эстеран Гиль.

Эльф кивнул, перебросил через плечо толстую рыжеватую косу и заговорил, небрежно играя с кисточкой из кончиков волос:

— Благородное собрание, вне всякого сомнения, уже знает об ужасающей потере, постигшей жителей Зачарованного леса, — замолчал на долю секунды, склонив голову, а затем продолжил, звеня слезой в голосе:

— Аугуста Нель ушла от нас навсегда. Не знаю, как скоро эльфы смогут оправиться от этой трагедии. Наша правительница была великой женщиной, прекрасной, как ...

Сига Мори негромко покашляла, как бы намекая господину Гилю, что неплохо было бы перейти непосредственно к делу.

— Да, — эльф понимающе кивнул. — Аугуста Нель была прекрасным и мудрым правителем, но, видимо, слишком старым, да простят меня Светлые боги. Однако только этим я могу оправдать то, что она назначила шону Род опекуном нашей маленькой наследницы.

— Н-да? — судья сверилась с бумагой и поджала губы. — А вот у меня тут данные, что благородная шона как нельзя лучше подходит на эту роль. Образование, репутация, — короткий взгляд в сторону невозмутимой девушки, которая после слова «репутация» даже бровью не повела. — Что вас не устраивает?

— О, абсолютно все устраивает! Она идеальна! — эльф одарил молодую волчицу восторженной улыбкой. — Поэтому мы и хотим, чтобы она как можно скорее прибыла в Зачарованный лес для заключения брака.

— Что-о-о? Какого брака? При чем тут брак вообще? — спокойствие слетело с шоны, словно невесомый осенний лист, сорванный с дерева порывом холодного ветра. — Ни о каком браке и речи быть не может!

Сига Мори задумчиво поскребла ногтем подлокотник своего кресла.

— Простите, моя дорогая, вы не замужем?

— Хвала Богам, — проворчала шона и брезгливо сморщила симпатичный носик.

— Но жених у вас, полагаю, есть...

— Нет, конечно, — девушка фыркнула. — Я вообще не понимаю, почему я должна обсуждать это здесь и сейчас.

Судя по выражению лица, она не понимала не только этого, но и того, почему после слов о том, что у нее нет мужа и жениха, эльф Гиль расцвел, словно майская роза и, кажется, даже начал источать розовый аромат.

— Потому что, моя дорогая, незамужняя женщина не может быть опекуном. А учитывая важность вашей должности, — вместо эльфа заговорила судья, — и если брать во внимание, что это была последняя воля умирающей правительницы Зачарованного леса, я просто вынуждена обязать вас выйти замуж. И как можно скорее.

— У нас есть прекрасный кандидат! — осклабился эльф. — Можем заключить брак по договоренности прямо сейчас. Доверенность на роль жениха я получил еще утром.

Шона Сонья Ингеборга Род после этих слов нехорошо позеленела, и весь первый ряд зрителей шумно вскочил на ноги.

— Я не могу, — простонала она, глядя на судью просительным взглядом. — Не делайте этого со мной. Пожалуйста.

Девочку было действительно жаль, но у сиги Мори не было ни одного сомнения по тому поводу, какое решение вынесут присяжные. С сочувственным выражением на лице она наклонилась вперед и покачала головой.

— Прости, милая, но если у тебя и вправду нет жениха, то проще всего сделать так, как предлагает господин Гиль.

Правая створка центральной двери скрипнула, и противный звук все еще висел в воздухе, а вновь прибывший уже заговорил слегка запыхавшимся голосом:

— Покорнейше прошу извинить за опоздание... И за то, что я вот так вот вмешиваюсь...

— Павлик, — выдохнула радостно будущая невеста неизвестного эльфа.

— Павлик, — подумала сига Мори и не стала отказываться от ностальгической улыбки.

— Павлик! — мысленно взвыл посланник Зачарованного леса.

— ...но не могли бы вы повторить предложение господина Гиля? Я пропустил, — и даже не думая изображать раскаяние, блеснул зубами в сторону морской ведьмы.

— Все дело в том, — судья ласково улыбнулась сыщику, — что мы подыскиваем подходящую кандидатуру в мужья для благородной шоны.

Пауль Эро хохотнул и по-хозяйски обнял молодую волчицу за талию, а потом легко поцеловал ее в круглое плечико, которое девушка уже успела спрятать под платьем, и произнес:

— Пустые хлопоты... Милая, мы можем больше не скрывать.

— А? — «милая» рассеянно любовалась тем, как на сильной шее закручиваются светлые волосы.

— Раз уж мы все равно попали в такую ситуацию, — судье на миг показалось, что в голубых глазах сыщика плещется совершенно не детский страх, — можно сказать всем...

И замолчал на полуслове, внимательно вглядываясь в лицо шоны Род.

— Что сказать-то? — крикнула с места сига Варна.

— Что мы давно женаты, конечно.

Зрители на первом ряду увидели, как у шоны удивленно округлились глаза. Другие зрители с этого же ряда утверждали, что слышали, будто девушка прошептала срывающимся голосом:

— Ты что творишь, балбес? Тут нельзя врать!!

Но правда это или нет, наверное, никто так и не узнает, потому что ее слова затерялись за оглушительным ревом:

— Он врет!!

— Дежавю, — подумала сига Мори, но вслух произнесла следующее:

— Полагаю, Поль, у тебя есть доказательства?

Он кивнул и, наконец, оторвал взгляд от своей «жены».

— Во-первых, мои родные с удовольствием подтвердят... Жрец, который заключал брак... Опять-таки, в Ивске об этом каждая собака знает... Или, к примеру, граф Бего...

Молодой человек замолчал на секунду, словно собирался с силами, а потом выпалил на одном дыхании:

— И, конечно же, есть брачные татуировки.

— Нет!! — взревел эльф Эстеран Гиль, и зрители с первого ряда уверяли, что Сонья Род перепуганным эхом повторила за ним это коротенькое слово.

Проклятый Верховный суд, проклятый Речной город, убийства эти и чертова работа. В отставку, подать в отставку, забрать Соньку, увезти ее поглубже в Пограничье, хотя бы и соседями к Ясневским — вот Алекс-то обрадуется! — и просто жить.

Павлик вылетел из казарменного общежития и оглянулся по сторонам, не зная, в какую сторону рвануть. Нет, сомнений не было, жрец обязательно найдется, хоть Речной город и не самый религиозный город в мире. Вопрос в другом, как быстро он найдется и сколько времени уйдет на уговоры.

И как Граната вообще могла сглупить настолько, чтобы додуматься до брака по сговору. Надо было к Евпсихию Гадовичу за отцовским приказом метнуться, надо было мешок на голову — и в храм, надо было… Павлик взвыл, испугав русалку, рассматривавшую одну из витрин на улице, и схватился руками за голову.

— С вами все в порядке? — спросила русалка, окидывая Пауля Эро томным взглядом.

— Она меня убьет, — ответил он ей и вздохнул.

— Ч-что?

— Никогда не простит, — развернулся на каблуках и решительно зашагал прямо к Водному храму, сиротливо взиравшему на мир слегка приотворенной дверью.

Жрец сидел на ступеньках у ног статуи Великого Океана и, шевеля губами, старательно считал петли.

— Дождливого вечера, са'асэй! — негромко поприветствовал Павлик, мучительно вспоминая, не напутал ли он с традиционным приветствием.

Жрец вскочил на ноги, уронив свое вязание на пол и испуганно схватившись рукой за грудь.

— Что случилось?

— Случилось страшное, — самым искренним тоном ответил Пауль Эро, подошел к почтенному старцу и с разгона бухнулся перед ним на колени. — Только от вас зависит буду я жить или умру.

— А?

— Са'асэй, — Павлик подал жрецу вязание, — приходилось ли вам пользоваться брачным эльфийским трафаретом?

Глаза старика сверкнули пониманием, а голос осип от волнения:

— Ты серьезно?

— Более чем.

— Раздевайся… Э-э-э… В смысле, как это? В сей светлый день, когда небо послало земле благословение в виде мягкого осеннего дождя…

— Я бы был вам признателен, — сыщик рывком снял с себя рубашку и подставил жрецу пока еще не украшенную никаким рисунком кожу своего правого предплечья, — если бы мы сразу перешли к рисунку, миновав официальную часть.

Старик кивнул, усадил жениха на ступеньки и, пока тот не передумал, резвой рысью помчался за трафаретом, тушью и иглой. Такая радость! Такая радость! Настоящая эльфийская татуировка! Да, с тех пор, как двери Школы храмовников закрылись за его спиной, он ни разу даже не прикасался к трафарету.

— Это брак по сговору! — крикнул служителю в спину Павлик Эро.

— Восхитительно, восхитительно, — ответил старик, растворившись в бесконечных храмовых коридорах.

— Брак по сговору, — прошептал Павлик и снова схватился руками за голову.

Сонька точно его убьет. Во-первых, потому что она дважды сказала ему «нет», а во-вторых, ведь он же сам обещал ей…

Черт! Насколько же все было бы проще, если бы она сказала «да». И еще лучше, чтобы она это «да» сказала до того, как пьяный жрец возложил на ее чело свою дрожащую руку. Тогда Павлик, по крайней мере, не чувствовал бы за собой никакой вины.

Тем временем вернулся жрец и, бормоча себе под нос благодарности всем богам, приложил к смуглой коже прохладную слюду трафарета.

«Интересно, чувствует ли она?» — подумал Пауль Эро, следя за тем, как старик споро орудует иглой, не забывая снижать болевые ощущения тихим заговором. До дрожи хотелось, чтобы Сонья была сейчас рядом, чтобы она сидела напротив в свадебном платье без рукавов, чтобы шептала обезболивающие слова, чтобы с восторгом следила за тем, как невидимая кисть судьбы рисует узоры на ее собственном плече, повторяя слова, которые жрец выводит на коже Павлика.

— Полагаю, — жрец перешел ко второму слову клятвы и немного расслабился, наконец, уверовав, что Павлик не передумает, — ты знаешь, мой друг, что брак будет действительным только в том случае, если вы с твоей избранницей… э-э-э…

— Э, — сыщик нахмурился, — уверяю вас.

— Тогда хорошо, я просто предупредил.

И если бы это «э» произошло до поспешного решения бабушки Гранаты вмешаться в его, Павликанчика, жизнь, трафарет вообще мог не понадобиться. На то он и брак по сговору…

Павлик вздохнул.

— В таком важном деле нельзя торопиться, — мягко пожурил старик, неправильно расценив причины тревоги молодого человека, — вам с этой клятвой до конца жизни ходить… Надо постараться, чтобы это было не только вечно, но и кра-си-во…

Жрец старательно закрутил сложную петлю в третьем слове и крякнул от удовольствия.

— Я понимаю, — Павлик качнул головой, решив умолчать о том, что будь его, Пауля Эро, воля, он бы нанесение татуировки растянул бы лет на сто, чтобы как можно дольше не видеть осуждения в самых замечательных зеленых глазах в мире.

Однако жрец закончил, написав последнее слово древней клятвы, дословный перевод которой был утерян давным-давно.

— Уверен, что счастливая жена не задушит тебя во сне? — жрец криво усмехнулся, а Павлик только плечами пожал, удивляясь его проницательности. — Ты же, на самом деле, не думал, что я не догадаюсь, почему в столь важный момент девушки не было рядом с тобой…

— Она не задушит, — Павлик вздохнул, — но горло перегрызть может очень даже вполне…

Сыщик пожал руку служителю храма, отсчитал пятнадцать положенных за брачный ритуал золотых, бормоча под нос, что это сомнительное удовольствие, как выяснилось, еще и не из дешевых. После чего поспешил на заседание суда.

Открытый зал был переполнен, но Павлик не заметил никого и, кажется, не слышал ничего, наткнувшись на радостную улыбку Соньи.

Все было, словно в тумане. Он улыбался. Он бравировал. Он шутил. Он совершенно ничего не соображал, а потом все-таки произнес те два слова, которые произносить совсем-совсем не хотелось.

— Брачные татуировки. Конечно же, ни один брак, заключенный по традиции эльфов, не обходится без них…

Левая Сонькина рука метнулась к правому плечу, и Павлик понял, что волчица догадалась.

— Можем мы их увидеть? — спросила Мори и, кажется, посмотрела на Пауля сочувственно.

— Конечно, — Сонья неспешно расстегнула пуговички на платье и показала всем присутствующим свое правое предплечье.

Неожиданно закружилась голова. Павлик судорожно сглотнул, потому что захотелось прижаться губами к тонкой эльфийской вязи.

Он ожидал всплеска эмоций. Ярости. Возмущения. Обиды. Гнева. А ничего не было, потому что она вообще на него не смотрела. Она опустилась в свое кресло и просто сидела в расхристанном платье, не слушая приговора суда, не обращая внимания на зрителей. Сидела, молча глядя в стену, пока последний человек не покинул Открытый зал.

И Павлик не выдержал. Он опустился рядом с ней на колени, осторожно сжал прохладные ладони и прошептал то единственное, что могло послужить оправданием его сегодняшнему предательству:

— Сонюш, я люблю тебя.

Она не ответила ничего и молчала так долго, что Павлик вконец разволновался, но Сонья все-таки перевела на него свой взгляд и ровным голосом произнесла:

— Я не хочу тебя видеть, — рыжеватые брови сложились над переносицей в трагическую линию, и Пауль Эро услышал, как его надежды на лучшее издали предсмертный стон, а потом зазвенели, осыпаясь на землю разбитым сердцем.

— Милая…

— Мне надо забрать у Дунаи моих мальчишек, — она поднялась и оглянулась по сторонам так, словно не понимала, как и почему очутилась в этом месте. — Столько всего и сразу… Я не хочу.

Когда эхо ее шагов утихло, Павлик все еще стоял на коленях возле опустевшего кресла.

Дунае не пришлось ничего объяснять. Она посмотрела на меня так, как умеет смотреть только она, и возмущенно ахнула, всплеснув руками.

— Ты до чего себя довела, сумасшедшая девчонка!? — воскликнула она и, схватив меня за руку, затянула в дом. — С твоим потенциалом и чувством воды ты мне весь Речной город разнесешь к чертям.

Я вяло сопротивлялась, когда она заматывала меня в большой вязаный плед, словно в кокон, непрестанно бормоча при этом:

— Это же надо, до такой степени загнать себя в угол… Рыбка-рыбка, ничему-то тебя жизнь не учит!..

Не учит, кто ж спорит-то. Я согласно кивнула и вдруг, неожиданно даже для себя самой, громко всхлипнула, искривив рот и задрожав подбородком.

— Сонька, прекращай истерить… — она больно схватила меня пальцами за щеки и впилась в меня цепким взглядом, словно выискивала видимые только ей следы виновника моего состояния. И она определила его моментально, окончательно напугав меня своим заявлением:

— Я этому сыщику яйца оторву!

Кажется, я покраснела. Или побледнела. Не знаю, но лицу стало жарко, а сердцу наоборот очень холодно, потому что Дунька продолжила:

— Рыбка моя, ты из-за него, что ли? Плюнь ты на этого бабника. Нашла из-за кого слезы лить. Нет, он-то хорош, кто спорит… Спроси у любой в Речном городе… Или ты из-за чего-то другого?

Я молча содрала с правого плеча платье и завыла в голос.

— О! — удивилась Дуная. — Оу! — удивилась она еще раз. — Ого! Это что же? Это ты теперь госпожа Эро? — дождалась моего утвердительного всхлипа и пробормотала:

— Вот бы ни за что не поверила… Рассказывай!

И я рассказала. Все, начиная с того, как Гаврик с Гамлетом Лириковичем шептались за дверью моего магазинчика и заканчивая тем, что произошло сегодня в Верховном суде.

— Удивительное дело… — русалка задумчиво потерла лоб над правой бровью, а потом, послюнявив палец, попыталась стереть с моего плеча брачную эльфийскую татуировку. — Все-таки настоящая… М-гм… А бабочку покажешь?

— Легко, — я закатала рукав и повернула руку запястьем вверх. Кому сказать! Еще недавно у меня не было ни одной магической татуировки, а теперь сразу две.

Мотылек, словно живой, дрожал крылышками на моем пульсе, будто ему передалось мое нервное состояние. Я обвела пальцем почему-то ставший размытым контур и произнесла:

— Оливка славная девочка. И мне, наверное, надо действительно поторопиться. Я ей очень нужна, по словам Аугусты Нель. Хоть я и не понимаю, чем я лучше целого дворца нянек и прислуги.

Бабочка Нель шевельнула усиками, а я порадовалась, что на рисунке не видно ее отвратительного волосатого брюшка и мохнатых лапок — яркого свидетельства того, что в прежней жизни все бабочки были гусеницами.

— Жуть до чего не хочется опять ехать в Зачарованный лес, — поделилась я с задумчивой Дунаей. — Эти эльфы меня до дрожи пугают.

Особенно родня Павлика, но об этом я решила русалке не говорить. Впрочем, я и не успела бы, потому что из соседней комнаты послышался обиженный детский плач.

Не сговариваясь, мы сорвались с места и вылетели в столовую, куда уже успели прибежать и остальные обитатели дома: служанка, горничная, дворецкий, который от Гамлета Лириковича отличался только ливреей и степенью высокомерности мины на лице, Гаврик и Ларс. У последнего была распахнута на груди рубашка, и я успела заметить шикарный засос на ключице прежде, чем парень успел запахнуться.

Посреди огромного обеденного стола, словно самое очаровательное пирожное в мире, вся в розово-белых оборочках и с премиленьким кудрявым хвостиком на макушке, сидела испуганно рыдающая Оливка.

— Ты моя сладкая… — ахнула Дуная.

— Ой, мамочки, — синхронно пропищала русалкина прислуга.

Дворецкий независимо прокашлялся, но я успела заметить выражение растерянного восторга на его лице.

— Симпатичная малышка, — улыбнулся Гаврик, а Ларс нахмурился, глядя на меня, а не на Оливку и произнес:

— От тебя пахнет мужчиной.

— То, кем и как от меня пахнет, никого не волнует, — отрезала я, а наглец демонстративно громко вздохнул и проворчал почти искренне:

— Не знаю, как никого, а меня так очень волнует…

Я никак не стала реагировать на его заигрывания, а просто ткнула в то место на рубашке, под которым волчонок спрятал засос, затем укоризненно покачала головой, глядя на невинно улыбающуюся Дунаю, после чего подошла к Оливке и взяла ее на руки, ожидая пока девочка успокоится, узнав меня.

— Моя племянница в конце лета родила ребенка, — сообщил Дунькин дворецкий, старательно полируя спинку одного из стульев. — Думаю, она с радостью поделится своим молоком.

Я посмотрела на него с благодарностью.

— Я растоплю камин в южном крыле… А кто-то из прислуги, — он вскользь посмотрел на горничную, и та рысью помчалась к выходу из столовой, на ходу дослушивая распоряжения негласного хозяина дома:

— …мог бы достать с чердака старые игрушки, с которыми сига играла, когда была малышкой.

— Иногда мне кажется, что вы святой, Карп Самович, — с благоговением выдохнула Дуная и восторженно покачала головой. — Однако нам стоит выяснить, как девочка оказалась в моем доме до того, как сюда с обыском нагрянет Истров.

Поморщились все одновременно, возможно только за исключением Гаврика и Ларса, которые еще не успели познакомиться с этим в высшей степени старательным эфором.

— И еще надо отправить кого-то за твоим Павликом, — продолжила русалка, и в этот раз скривилась только я одна, потому что все еще была обижена, по-прежнему не разобралась в себе и, совершенно точно, не хотела видеть сыщика прямо сейчас.

— Подписываюсь под каждым пунктом плана, — мурлыкнул материализовавшийся из воздуха Афиноген, которого снова никто не видел. Ну, никто, кроме нас с Оливкой.

Генка имел вид лохматый и слегка взволнованный. Испуганно косился в мою сторону и зачем-то непрестанно поправлял ремень на брюках.

— Не пялься так, — проворчал он. — А то все окончательно решат, что ты тронулась.

Я немедленно отвела глаза, а ангел продолжил:

— Бабочка Нель. Она связывает тебя с малышкой в прямом смысле этого слова. По большому счету, это самый простой эльфийский поводок, только слегка модифицированный.

Афиноген раздраженно вздохнул, заметив недоумение на моем лице:

— Ты начала волноваться по поводу Оливки и магия все сделала за тебя, притянув к тебе малышку. Поняла?

— Да, — ответила я вслух, вспомнив, что именно так Юлка привязывает к себе своих непоседливых малышей, и немедленно поймала довольную улыбку Дунаи, которая ничего не знала об Афиногене, а потому сделала совершенно логическое заключение, что мой утвердительный ответ относился к ее словам о том, что нам необходимо найти Павлика.

— А что его искать? — Карп Сомович приступил к протиранию следующего стула. — На крыльце они маются. А там, между прочим, дождь.

Дуная посмотрела на меня недобрым взглядом и решительно вырвала Оливку из моих не ко времени ослабевших рук.

— Идешь туда, — жест в сторону улицы, — говоришь, слушаешь, назад без него не возвращаешься.

И зная, что спорить с Дунаей бесполезно, я побрела к выходу.

Павлик, действительно, стоял на крыльце, мокрый как мышь, и как мокрая мышь насупившийся. Посмотрел на меня мрачно и, вытерев залитое водой злое лицо пятерней, произнес:

— Знаешь, Сонька, ты самый бессовестный человек в мире!

Я попробовала возмутиться, но сразу заткнулась, потому что Павлик продолжил:

— Сначала ты меня доводила эротическими снами. Лучше молчи. Доводила и делала вид, что не при делах. Когда я намекнул на поцелуй, ты заявила, что от моих поцелуев тебя тошнит. Когда я предложил тебе выйти за меня замуж, тебя вырвало. И все бы ничего! Но после того, как я признался тебе в любви, ты сказала, что не хочешь меня видеть и просто ушла.

Павлик передернул плечами, когда особенно большая и холодная капля упала ему за шиворот, а потом спросил:

— Что ты молчишь?

Я пожала плечами, честно не зная, что на это ответить. Разве что…

Шагнула вперед из-под козырька, скрывавшего меня от по-весеннему мощного ливня, и, подняв руки, крепко обняла Павлика за ледяную шею, прижавшись к его мокрой груди.

— Простудишься же, чудовище… — он попытался затолкать меня назад под козырек, но я уперлась не хуже Зойки и замотала головой из стороны в сторону.

— Черт знает что со мной творишь… — пожаловался Павлик и большими пальцами рук вытер горячие капли с моих щек.

— Павлик…

Он вдруг побледнел и громко втянул воздух сузившимися ноздрями.

— Если ты сейчас скажешь, что не хотела... Или, например, что я твой самый-самый лучший друг…

Когда он произносил слова «самый-самый лучший», то смешно скривил нос и стал как две капли воды похож на Юлку Ясневскую, у меня прямо в груди защемило.

— Не скажу, — я провела носом по ключице, выступавшей в расстегнутом вороте рубахи, и повторила:

— Не скажу. Но ты должен знать…

— Что? — Павлик наклонил голову, явно млея от того, как жадно я втягиваю в себя его теплый мятный аромат.

— Я не умею любить.

Он улыбнулся.

— Это не страшно, — прижал меня к себе крепко обеими руками, окончательно вытягивая под ливень. — Я научу… Ты только позволь мне, милая, ладно?

И вот никогда не подумала бы, что скажу это, но все-таки. Когда последний осенний ливень последнего осеннего месяца вгоняет тугие ледяные струи в твою кожу, когда зуб на зуб не попадает, а намокшие волосы неприятно липнут к щекам и шее, а ты сама безрассудно растворяешь свое тепло, пытаясь согреть другое тело, вот тогда-то и получаются самые сладкие в мире поцелуи.

Павлик даже не целовал, он почти лениво касался губами моего рта, словно приветствовал:

— Привет, госпожа Эро! Как жизнь?

Мне кажется, я сама поднялась на ступеньку выше, чтобы стать с ним одного роста и чтобы было удобнее обхватить руками его голову.

— Чудовище мое!! — пробормотал Павлик, а у меня едва ноги не подкосились, потому что он вдруг вздумал облизать мое ухо... И это было очень... очень...

— Очень прошу вас! — взмолился за моей спиной Карп Самович. — Зайдите в дом, пожалуйста! Или, в крайнем случае, хотя бы спрячьтесь в кусты!

Гениальный сыщик Пауль Эро рассмеялся по-юношески беспечным смехом и, игнорируя присутствие Дунькиного дворецкого, сообщил:

— На самом деле, люблю тебя, Сонюш.

А я не слишком умно ляпнула:

— Спасибо!

Карп Самович деликатно кашлянул и распахнул двери, пропуская нас вперед. Ну и закрутилось у меня все! Я бросила на Павлика косой взгляд, полюбовалась секунд десять на его счастливую улыбку и, вдруг потянувшись, заправила за ухо короткую светлую прядь и прижалась губами к маленькой круглой родинке под ухом.

Кошмар какой-то! Этот мужчина как наркотик! Он просто опасен, честное слово!