Пограничье

История о должниках, долгах и шантажистах

Первого своего визитера Каравай Бубликович счел за лучшее просто не заметить. Мужчина был грязен, окровавлен и черен лицом. И он не был человеком, и тритоном тоже не был. Он вломился на мельницу часа три назад, зыркнул на мельника страшным глазом и с тех пор лежал на мешках в углу, время от времени негромко рыча и выговаривая что-то невидимому оппоненту, используя для этого отрывистый горловой язык.

А потом пришла визитерша. И не заметить ее хозяин водяной мельницы просто не мог.

Дверь распахнулась, впуская в помещение дождь, запах мокрой земли и вместе с ними огромного рыжего волка. В зубах у зверя был сверток, и Каравай Бубликович испугался, вспомнив старые сказки, в которых рассказывалось о том, как оборотни крали у людей младенцев, чтобы потом принести их в жертву своей кровавой богине.

Это был не младенец.

А волк не был волком.

Волчица.

Остановилась у колесного механизма и медленно и эротично, в такт звукам, которые издавали лопасти, входя в шумную воду реки, превратилась в женщину.

В красивую голую женщину. Очень красивую и совершенно голую. Без капли стыда она наклонилась, разворачивая принесенный с собой сверток, и даже не вздрогнула, когда пришедший ранее мужчина заговорил на общем языке:

— Ты была хороша, когда тебе было пятнадцать. Теперь ты умопомрачительна.

— Тринадцать, — проговорила она, натягивая нижнюю юбку.

— Что?

— Мне было тринадцать. В пятнадцать лет я, к счастью, уже избавилась от всех извращенцев в своей жизни.

Мужчина незлобно, но все равно довольно страшно рыкнул, и Каравай Бубликович, на всякий случай, решил пропустить пару вдохов.

— Зачем ты пришла? — лежащий отвел глаза и снова устало уставился в стену. — Хочешь добить?

— Не льсти мне, — волчица, к неописуемому сожалению мельника, закончила одеваться и теперь стояла посреди рабочего зала, не зная, куда деть руки. — Ты знаешь, что все равно сильнее...

— Знаю, — согласился он. — А еще я знаю, что у тебя гон. Я слышу это каждой клеточкой своей кожи, но ты же не подпустишь...

Красавица оскалилась, изуродовав прекрасное лицо злобной усмешкой смерти.

— Я так и подумал. Поэтому просто ответь на вопрос. Зачем ты пришла?

— Отдай мне долг, — ответила она шепотом. И после ее слов двери мельницы немедленно распахнулись, поддавшись стремительному порыву ветра, а в воздух взвилась пыль, перемешанная с мукой и изломанным жерновами зерном.

Каравай Бубликович зажал нос руками, чтобы не начать чихать и не выдать своего присутствия. Но замечать его никто не собирался. По крайней мере, пока.

Мужчина сел, прислонившись к стене, и вдруг рассмеялся, громко и зло.

— Переигрываешь, детка! — проговорил наконец и посмотрел на женщину, которая разглядывала его, склонив голову к левому плечу.

— И не думала играть…

— Вот эта выходка с театрально распахнувшимися дверями и брызгами воды — это лишнее, — поднялся легко, не касаясь руками пола и плавно, словно пританцовывая, подошел к красивой незнакомке. — Поверь мне, я лучше всех в этой комнате знаю о том, как много я тебе должен. И о том, что не могу не вернуть долг.

И вдруг сорвался, прижал женщину к себе, обняв за тонкую талию большими, до черноты смуглыми ладонями, зарылся носом во влажные рыжие волосы и простонал на выдохе:

— Ингрид…

— Ингрид умерла, — проговорила женщина, лицо которой немедленно покрыла зеленоватая бледность. — Умерла и похоронена… И лучше отойди от меня, вожак. Как выяснилось, дракон, охраняющий семью моего мужа, очень ревностно следит за тем, чтобы границы моего личного пространства оставались нерушимыми.

Мельник видел, как побледнели пальцы, впившиеся в гибкую талию, и даже уже совсем было решился выйти из своего убежища и встать на защиту женщины, но тот, кого женщина назвала вожаком, неспешно провел руками от талии до лопаток, после чего с видимым сожалением отпустил волчицу и шагнул назад.

— Недостаточно, — прохрипела она, качнувшись в сторону. — Давай установим границу в два метра… Да, два метра. И это будет первым взносом в счет твоего долга.

И снова двери прогнулись, уступая порыву ветра, и снова дождь ворвался в пыльное помещение рабочего зала.

— Просил же, — проворчал мужчина, вытирая капли, попавшие на лицо.

— Покончим с этим… Я устала.

— Все только от тебя зависит. Я тоже не пляшу от радости по поводу того, что оказался в этой унизительной ситуации.

— Унизительной? — женщина запрокинула голову и громко выдохнула через нос. — Унизительной? Что ты знаешь об унижении? Ты, который… — протяжный вдох, больше походящий на стон. — Впрочем, все можно исправить… Достаточно одного намека Старейшинам…

— Шантажируешь?

— Предупреждаю, — красавица посмотрела прямо. — Ты проиграл сегодня, вожак. И не мне спрашивать у тебя, знаешь ли ты, что это означает. И не мне предупреждать, что по закону ты должен сообщить об этом совету. Но ты, конечно, не станешь. Не сейчас, когда твой сын попал в… как бы это назвать? Неприятную историю?

Вожак дернул верхней губой, оскалив пугающие клыки.

— Угу, — женщина кивнула. — Я так и подумала. Уступать место другой династии ты не намерен. Видимо, тебя уже известили о сроке наказания. И как долго, если не секрет?

— Год, — ответил мужчина без охоты. — Он взял год его жизни в наказание за детскую выходку…

— Всего год? Я думала, будет больше… Впрочем, Судье лучше знать, кто виноват и в чем. Обсуждать Его приговоры не входит в мои обязанности… Итак. Старейшины не знают и не узнают, как я полагаю… А потому, давай-ка подумаем, чем ты готов заплатить за мое молчание. И какова будет твоя благодарность за то, что я спасла твою гнилую жизнь сегодня?

— Покончим с этим, — вожак повторил слова, которые женщина произнесла несколькими минутами раньше.

И рабочий зал погрузился в тишину, нарушаемую лишь скрипом мельничного колеса, да далеким плеском воды. В ушах у Каравая Бубликовича шумело от страха, но он почему-то оставался на месте, хотя возможностей удрать было предостаточно.

— Я Ингрид Хорт, — произнесла женщина, разбивая тишину громким хрипловатым голосом. — Я Сонья Ингеборга Род, урожденная Унольф. Я госпожа Эро. Я требую вернуть в уплату долга украденное у меня детство.

— Мальчишку не отдам, — прорычал вожак.

— Он мой!! — взвизгнула волчица, и у мельника от ужаса волосы встали дыбом. — Он мой, и я не позволю тебе сломать ему жизнь. Клянись!!!

Мужчина скрипнул зубами и наклонил голову, словно раздумывая над тем, разорвать горло нахальной женщине прямо сейчас или все-таки подождать, пока она окончательно его достанет.

— Я шонаг Гринольв, — рычащий голос накрыл мельника очередной волной ужаса. — Я вожак клана Лунных Волков. Я потомок кровавой богини, я отдаю в счет долга затребованную жизнь.

Вода в реке поднялась и тяжелой волной обрушилась на правую мельничную стену.

— Все-таки у тебя склонность к излишнему драматизму, — произнес мужчина, качая головой.

— Я ничего не делаю, — ответила красавица и незаметным движением вытерла вспотевшие ладони о свое платье. — С долгом рассчитались. Теперь шантаж…

— Я почему-то так и подумал… Можешь не говорить. Я не приближусь к тебе больше. В конце концов, теперь, когда я точно знаю, что череп не уничтожен…

— Я… — женщина качнулась и в протестующем жесте подняла руку.

— Тебе и не надо было ничего говорить… — Гринольв хмыкнул, одарив ее снисходительной улыбочкой. — Если бы его не было, ты бы не притащилась в «Пьяную свинью». Ты бы рассказала обо всем своему ненаглядному эльфенышу и на встречу вы бы пришли вместе… Ну, а так как там ты была одна…

Мужчина неопределенно пошевелил пальцами, подняв руку до уровня своего лица.

— Хватит. Где твой свидетель? Покончим с этим и разойдемся… Мне еще раны, знаешь ли, залечивать, а это длительный и болезненный процесс... Течные суки в нем только помеха.

Женщина презрительно улыбнулась, пропустив мимо ушей оскорбление.

— Свидетель, — прошептала она и повернула голову в сторону укрытия, где прятался Каравай Бубликович. — Он есть, конечно…

Мельник на негнущихся ногах шагнул в рабочий зал, с тоскою думая о том, что, видимо, пришел конец его жизни, ибо во всех детективах, которыми были плотно уставлены книжные полки в жилой части мельницы, свидетели жили не слишком долго и умирали, в основном, довольно болезненно.

Вожак одарил Каравая Бубликовича злобным взглядом и кивнул, процедив сквозь зубы:

— Что ж, богиня защитит того, кто помог отдать долг жизни.

И снова здание вздрогнуло и застонало от мощного удара очередной волны, но мельник предпочел не думать о том, случайность это или действительно проделки хмурой красавицы.

— Мы в расчете, — проговорила она и развернулась к выходу. — Бумаги на Ларса Волка пришли мне в Призрачный замок.

Вожак подошел к дальней стене и, игнорируя перепуганного мельника, снова улегся на свою лежанку из мешков.

— Повезло тебе, старик, — проговорил он, когда женщина вышла в дождь. — Не каждый день кровавая Койольшауки одаривает своим благословением тех, в ком нет волчьей крови…

— Я не понимаю, — прошептал хозяин водяной мельницы.

— В зеркало посмотрись, — посоветовал мужчина и вздохнул. — И ради богов, проследи за тем, чтобы в ближайшие сутки сюда никто не входил. Я слишком зол, чтобы сдерживаться, а тебе, подозреваю, не понравится отмывать кровь от деревянного пола.

Каравай Бубликович вздрогнул и поспешил на улицу, чтобы плотно закрыть ворота и ставни. Он готов был даже для надежности заколотить мельницу досками. И заколотил бы, если бы не боялся шумом еще больше разозлить своего нечаянного постояльца.

Дрожащий и мокрый, он прошел в жилую часть здания, надежно запер за собой двери и несмело подошел к висящему здесь же, в коридоре, старому зеркалу.

— О, Мать-хозяйка, — прошептал старик, с тихим ужасом разглядывая небольшое родимое пятно в форме крупной слезы, которое украшало теперь его правую щеку, словно вытекая из уголка удивленного глаза. — Во что я вляпался?

Камин в библиотеке Призрачного замка, куда сыщика притащили разгневанные охранники, пылал багряным пламенем, таким ярким и сильным, что Пауль Эро непроизвольно зажмурился и сжал руки в кулаки, чтобы не рвануть вперед и не схватить нити огня, пульсировавшие насыщенным теплом и так и манящие к себе.

Молодой человек напомнил сам себе, что не время еще, что с этим он всегда успеет, что по плану он должен… По плану? По какому плану? Ну-ка, расскажи в подробностях…

Мыслям в голове неожиданно стало тесно, и они закружились в какой-то муторной карусели, закачали линию горизонта и гипнотизирующее пламя камина. А невысокий пожилой человек, сидящей на низеньком трехногом стульчике у огня смотрел на сыщика черным пытливым взглядом. Пугающим. Пронизывающим насквозь.

— Так-так-так… — пробормотал он, наклоняя голову вправо.

— Так-так-так… — повторил ехидно, меняя положение головы. — И что тут у нас?

И Пауль Эро неожиданно понял: дурацкий план, а главное, самонадеянный. Сколько раз он уже получал щелчок по носу за излишнюю самонадеянность? Сколько раз играл с судьбой в опасные игры? Доигрался…

Игра! Это игра! Не забывать о правилах, не сдаваться, не…

— Мне сказали, что сиятельная дохлятина загибается, собираясь испортить мне весь сценарий. И что я вижу?

Бывший дворецкий Призрачного замка поднялся и посмотрел сыщику в глаза.

Было непривычно и неудобно вдруг оказаться таким низким и немощным, но в этом положении тоже нашлись свои плюсы. С высоты нового роста было не так больно падать, когда невидимый удар обрушился на голову, выбивая из удивленных глаз снопы искр.

Боль.

Эро рухнул словно подкошенный, пытаясь справиться с темно-зелеными кругами перед глазами.

— Не понимаю, — голос Пяткина пробился к сознанию сквозь толщу ватной боли. — Откуда столько сил? И столько энергии? Мне казалось, я все забрал…

Проклятье! Как же он не подумал об этом… Мысленно представил себе свое тайное оружие, свою собственную домовую книгу, молясь безмолвно всем возможным богам:

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть здесь будет необходимое заклинание! Ведь было же! Я точно помню, что было!..

Еще один удар заставил распластаться по полу и, как это ни парадоксально, помог вспомнить необходимую комбинацию слов и прийти в себя.

Выстраивать сложное заклинание, когда кто-то пытается лишить тебя всех сил, очень и очень непросто, но он сумел выставить блок и даже успел выдохнуть почти радостно, поняв, что Пяткин по-прежнему не раскрыл его маскировку.

— Берти-Берти, — дворецкий покачал головой и вернулся на свое место у камина. — Скажешь сам, где мальчишка или …

— Он ушел, — прохрипел Эро, неожиданно раздосадованный на «мальчишку».

— Очень интересно… И как это ему удалось?

Пауль приподнялся на дрожащих руках и с трудом сел, стараясь не смотреть в сторону нити огня, которая буквально прилипла к его пальцам:

— Сказал, что у домовых не бывает полукровок, — ответил, осторожно прислушиваясь к внутренним ощущениям и оценивая ущерб.

— А перед этим, как я понимаю, щедро поделился с тобой силой… Хороший мальчик, только больно глупый… Жаль, я раньше не знал, что он домовой, все можно было бы выстроить иначе…

Пяткин посмотрел в камин, сложив на квадратных коленях руки в белых форменных перчатках.

— Как ты думаешь, Берт, справедливо ли, что мы занимаем низшую ступень в магическом сообществе? Несправедливо… И ведь все так просто исправить, особенно сейчас, когда времена меняются, миры перемешались, а Стражи… Стражи — это только слово красивое, а на самом деле всего лишь источник энергии, надо только уметь его взять и не обжечься при этом…

Домовой задумчиво посмотрел на Павлика и пояснил:

— Все было так просто, что даже обидно… Кому-то нужна женщина, другому власть, третьему деньги… А что нужно тебе, Берт? Что бы ты хотел в обмен на свои связи?

— Я…

— Не понимаешь?.. Я тоже когда-то не понимал, — Гамлет Лирикович наклонился вперед и кочергой подцепил один из угольков в камине. — Думал, есть сила — и двери откроются. А те, которые не хотят открываться, можно взломать… — уголек блеснул красным глазом, почернел и умер, лишенный материнского огня. — А оказалось, что все совсем не так… Помнишь, когда мы были маленькими, твоя нянька рассказывала нам сказки про вампиров.

— Вампиров не существует, — прохрипел Пауль, не в силах оторвать взгляда от огня.

— Ну-ну, — домовой хмыкнул и опустил припухшие веки.

— Это все байки, — уже менее уверенным голосом проговорил сыщик. — Про то, что они пьют кровь, чтобы достичь бессмертия и обрести невиданную силу… И про чеснок…

Эро напрягся, пытаясь вспомнить, что он еще слышал про вампиров, расстраиваясь из-за того, что эта тема как-то не очень сильно интересовала его в детстве.

— И про летучих мышей, — вспомнил, наконец, и замолчал, потому что Пяткин вдруг рассмеялся.

— Про летучих мышей, говоришь? — бледное лицо вдруг стремительно покрылось серой шерстью, нос превратился в отвратительное подвижное рыльце, уши увеличились, развернувшись в разные стороны от вдруг уменьшившейся в размерах головы.

— Так что там про летучих мышей?

— Я не понимаю… — правой рукой Пауль схватился за грудь, незаметно нащупывая карман с янтарной слезой богини. — Этого не может быть…

— Насчет крови ты совершенно прав, — так же легко и быстро Гамлет Лирикович из жуткого монстра превратился в дворецкого Призрачного замка. — Кому она нужна? Противная — жуть. Особенно, когда остынет… А вот энергия и жизненные силы, тут бы я с тобой поспорил, Берти. В другие времена… Сейчас же, знаешь, сейчас я просто хочу, чтобы ты вернулся в камеру, мой юный друг, достал из своего Убежища моего полудохлого хозяина… И тогда, тогда я, может быть, убью тебя быстро…

Сначала Пауль схватил огненную нить, а потом уже испугался.

Все-таки просчитался.

А если не хватит сил? Ведь граф говорил про амбарную книгу, а что один недоученный домовой, пусть даже с довольно обширной и разнообразной практикой, может против настоящего гиганта? Возможно, самого сильного из живущих ныне…

Но что-то, видимо, Все-таки может, потому что Пяткин вдруг дернулся, отшатнувшись от огненной петли и выставил перед собой стеклянный щит, но поздно… Пауль вскочил на ноги, становясь в центре выстроенной домовым энергетической паутины. Охотник и жертва поменялись местами.

— А ты не так прост, — хмыкнул Гамлет Лирикович, Павлик же благоразумно промолчал в ответ.

— И методы у тебя довольно оригинальны, — они осторожно двигались по кругу, стоя друг против друга и выискивая щель в обороне. — Не могу определить, к какому роду ты принадлежишь… Не подскажешь?

Пауль снова ничего не сказал, продолжая плести огненную сеть заклинаний.

— Как велика твоя книга, малыш?

Эро улыбнулся и на этот раз не смог удержаться от ответа:

— Не хочу вас расстраивать, дедушка, но размер — это не главное…

Дворецкий сделал обманное движение вправо, резко послав левой рукой в Пауля парализующее заклинание. Молодой человек успел выставить щит, но все-таки не удержался от удивленного возгласа. Все-таки, как бы там ни было, домовой, пользующийся не своей природной магией, а магическими нитями — это, скорее, исключение из правил.

— А я, пожалуй, приверженец той школы, — проговорил Гамлет Лирикович, когда они вновь начали кружить друг против друга, словно два полоумных танцора, — которая утверждает, что размер всегда имеет значение...

Еще один выпад, но тут уже Пауль воспользовался ситуацией и из-под руки швырнул в своего противника огненную молнию. Дворецкий зашипел, болезненно скривившись, так как часть заряда все-таки прошла сквозь щит.

— Кстати, пока ты еще жив и не покалечен, — Пяткин улыбнулся снисходительно. — Не хочешь рассказать, откуда у тебя слеза Койольшауки?

— Только после вашего рассказа о том, где я прокололся...

Все-таки непонятным оставалось, как Гамлет Лирикович смог рассмотреть за абсолютной копией графа Бего начальника Ивского эфората.

— И снова напомню тебе о размере, малыш, — дворецкий попытался сделать подсечку, дернув за нить воздуха, но Пауль вовремя подпрыгнул. — Просто у меня больше опыта. И потом, я столько лет знаю Берти, что обмануть меня, приняв его личину, не получилось бы ни у кого... Не пойму только, зачем тебе вообще понадобился этот цирк?

Пауль покосился на ловушку, возле которой мялся Пяткин, и пожал плечами:

— Сомневаюсь, что иначе вы бы выпустили меня из немагического пространства, — и дыхание задержал, боковым зрением следя за тем, как нога Гамлета Лириковича скользит в непосредственной близости от закрученной в силок линии огня. Скользит, скользит... И переступает его. Досада!

— Грубо играете, молодой человек. Ваши методы на простаков рассчитаны. Или на детей. Я не в том возрасте, чтобы купиться на такой банальный трюк.

— Не в том, и это наводит на мысль... — начал говорить Пауль, но вдруг, зацепившись ногой за край ковра, нечаянным движением разрушил всю свою так тщательно созданную защиту. Глянул испуганно на своего соперника, который, злорадно ухмыляясь, опустил свой щит, чтобы совершить последний и победный выпад.

— ...что надо менять стратегию, — Эро выдохнул и, схватив со стола тяжелое малахитовое пресс-папье, резким прицельным броском метнул его в дворецкого.

Он целился в плечо, надеясь, что Пяткин отшатнется от удара и тем самым попадет во вторую ловушку. Ну, или просто откроется, дав возможность противнику нанести решающий удар. Чего Пауль никак не ожидал, так это того, что в момент броска дворецкий шагнет вперед, споткнется о тот самый ковер, на котором сыщик так удачно «подскользнулся», и рыбкой нырнет вперед, подставив под удар не плечо, а голову.

Сначала раздался неприятный звук, словно кто-то уронил на пол большой арбуз, а потом, сразу за арбузом, на пол рухнул обладатель большой домовой книги Пяткин Гамлет Лирикович, пробормотав удивленно:

— Вот так?

— Твою же мать... — прошептал Пауль Эро и опустился на колени рядом с бессознательным телом. — Только не говори мне, что ты помер.

Дворецкий на это ничего не ответил, продолжая лежать на ковре в позе неестественной и дикой.

— Твою... — сыщик зажмурился. — И что теперь прикажете делать?

Только что одним метким ударом он пробил голову бывшему дворецкому Призрачного замка. И тот коварно умер, оставив сыщика без ответов, а главное, с острым ощущением неоконченности дела. И еще того, что неприятности, кажется, только начинаются.

— Лина, — прошептал, словно пробуя имя на вкус.

— Что?

— Просто... Лина...

— Прекрати, — она нахмурилась укоризненно, но рассмеялась при этом весело и счастливо. — Ты меня смущаешь.

— Серьезно? — директор Ясневский склонился к обнаженному плечу и, прихватив зубами бархатную кожу, простонал:

— Лина...

— О, Боги! — женщина обняла его за щеки и заставила посмотреть себе в глаза. — Ты не отстанешь?

— Нет, — улыбнулся по-мальчишечьи и подул ей в лицо, отбрасывая с аккуратного носика светлую прядь волос. — Я очень...

— Настырный?

— Я хотел сказать, настойчивый и...

— Упертый.

— Упрямый. Ангелина, ну в самом деле, просто скажи мне «да». Я же вижу, что ты согласна.

Она прикрыла глаза, прислушиваясь к звенящему состоянию абсолютного счастья внутри. Это чувство было незнакомым, но до головокружения приятным.

— В конце концов, — шептал на ухо коварный искуситель, соблазнительно лаская кожу горячим дыханием, — ты все равно скажешь «да». Скажи сейчас, Лина моя...

— К чему эта спешка? — рассмеялась она снова.

— Хочу, — упрямо повторил он, целуя шею, ключицы и ниже.

— Ве-э-эль...

— Это «да»? — интимный шепоток послал обжигающую молнию через центр груди, прямо к сердцу.

— Да, — капитулируя перед его настойчивостью и падая навзничь.

— «Да, я согласна»? Или «Да-а, еще»?

— И то, и другое... Пожа-а-луйста!

И снова тягучая ласка чередуется с нетерпеливой страстью, а резкость движений скрадывается глубиной поцелуев и абсолютной принадлежностью.

Ты растворяешься полностью в нечаянном счастье, которое ускользало от тебя всю бесконечность одиноких дней, ты отдаешься любви, которая закручивает в узел внутренности. Ты дышать не можешь, без ощущения жаркого и отзывчивого тела рядом. И ты умираешь от мысли, что это может быть не навсегда.

— Моя, ты моя! — откуда эта жажда всецелого обладания, непонятная, где-то детская немного. Так ребенок не хочет делить мать ни с кем другим...

Но нет ничего детского в словах, которые шепчутся на ухо, и в плавности движений. Нет ничего детского в том, как тонкие пальцы скользят по щекам, царапаясь об отросшую щетину, как прижимаются к губам, пересохшим от жажды, не имеющей ничего общего с водой. Нет ничего детского в том, как она выдыхает, изгибаясь дугой, навстречу яростным движениям:

— Твоя...

Ничего. Пустота. Вселенная сжимается до двух тел, сплетенных на узкой кровати, до двух сердец, зашедшихся в синхронном ритме страсти...

— Обойдемся... без свадебного... платья, — едва справляясь с дыханием, шепчет директор Ясневский, не отрывая восторженного взгляда от лица своего профессора.

— Упрямый, — она улыбается, не открывая глаз.

Улыбается, пока, смеясь, они разыскивают ее чулок, пока собираются, пока завязывают Велю галстук. И он улыбается, наслаждаясь ее искренним счастьем и легким смущением.

Под дождем они смеялись, как школьники. И, кажется, напугали жреца, вязавшего бесконечно длинный шарф у подножия статуи Великому Океану. Точно напугали, потому что, завидев их, тот вскочил на ноги и с непонятным подозрением в голосе спросил:

— Вы же не эльфы?

— Нет, са'асэй, — развеселился Вельзевул Аззариэлевич, заправляя черную с проседью прядь за ухо. — Мы черти... — подмигнул Ангелине и исправился:

— То есть, я... Я черт, на какую-то часть... Ты не против, счастье мое?

— Если ты интересуешься, не против ли я пожениться по вашим традициям, то нет, — Ангелина мягко дотронулась до мужского плеча и шепотом добавила:

— По каким угодно, Вель, — привстала на цыпочки и прошептала на ухо:

— Хочется перейти поскорее к той части, которая следует сразу за свадьбой.

— Семейная жизнь? — Вельзевул Аззариэлевич вопросительным знаком изогнул бровь и бросил извиняющийся взгляд в сторону жреца, который активно изображал из себя глухого.

— Брачная ночь.

— Са'асэй!!!

— Я понял, — жрец сложил руки на груди и торопливо произнес:

— В сей светлый вечер, когда небо послало земле благословение... — наткнулся на тяжелый взгляд черных глаз и обреченно вздохнул:

— Раздевайтесь, — а после, ворча, направился в подсобное помещение.

Сплошная спешка... Ну, что ж, хоть так. С тех пор, как двери Школы храмовников закрылись за его спиной, это была первая пара, желавшая соединить свои судьбы древним чертовым обычаем. Просто восхитительно!

Когда жрец вернулся в храм, неся в руках церемониальный нож и белый платок, мужчина уже обнажился до пояса и самозабвенно целовал свою спутницу, что не являлось частью традиции, и са'асэй поспешил напомнить об этом при помощи деликатного покашливания.

Весь обряд занял минут пятнадцать. Традиционный надрез на запястьях, а после невеста, сосредоточенно прикусив нижнюю губу, выводит кровью необходимые слова на груди будущего мужа... Грудь поднимается тяжело, словно кузнечные меха. И взгляд черных глаз обжигает... Святая вода!! А жрец был уверен, что самым эротичным из обрядов был тот, который заключался в этом храме чаще всего. Бесстыжие черти, честное слово. Просто бесстыжие, местным русалкам до них, как до светлой столицы пешком.

— Мы очень признательны вам, са'асэй, — произнесла невеста, когда жрец объявил ее женой и протянул девственно чистый платок для завершения традиции.

— Все было очень... красиво, — прошептала она, вытирая окровавленные пальцы.

— А главное, быстро, — согласился новоиспеченный муж и, подхватив на руки свою супругу, вышел из храма.

Улыбаясь и забыв о вязании, жрец вышел на порог, чтобы еще раз полюбоваться на чужое счастье, но почти сразу наткнулся взглядом на фигурку в темном плаще, которая, завидев молодоженов, испуганно метнулась к храмовой колонне, чтобы спрятаться в ее тени. А следом за ней в эту же самую тень метнулись два подростка, оба нескладные, долговязые оба. Оба склонились к своей спутнице и, яростно жестикулируя, что-то стали доказывать.

Жрец покачал головой и вернулся в храм к своим спицам, гадая, не принесет ли судьба ему еще один подарок. Например, в лице пары оборотней... Или фей, у них, помнится, тоже довольно интересные традиции...

С мельницы я уходила в состоянии испуганной эйфории. Именно так. Чувствовала себя воздушным шариком, который был привязан к земле неподъемным грузом проблемных страхов и страшных проблем. И вдруг — бах! — лопнула удерживающая нить. И я понеслась, понеслась, понеслась — навстречу небу и солнцу, навстречу свободе, жизни навстречу... Полетела звенящей стрелой... И вдруг зависла, наткнувшись на невидимую стену.

— Он его найдет... — прошептала я, вспоминая сказанные напоследок слова Гринольва. — Я не знаю, чем мне это грозит, но точно одно: хорошего ждать не приходится...

Мать-хозяйка, за что?

Руки опустились.

Я все еще чувствовала себя воздушным шариком, тем самым, из которого выпустили весь воздух. Почему в моей жизни все так непросто? Что я сделала не так? Отчего решение одной проблемы всегда рождает другую?

— Мне нужен домовой, — наконец, решила я, стараясь не думать о просьбе Павлика не высовываться. Что-что, а сидеть сегодня в Дунькином особняке я никак не могла: не сейчас, когда вожак залечивает свои раны. Другого шанса может не быть.

План был прост. Пробраться в Волчью долину и забрать череп Унольфа. И, наконец, уничтожить его, чтобы прошлое отпустило меня — раз и навсегда. И никакого риска. Гринольв здесь, он не рискнет соваться в усадьбу в таком состоянии. Мне просто надо уговорить Карпа Самовича открыть мне переход. Так, как он это сделал, когда я за Зойкой в Призрачный замок ходила. Туда, сразу назад — и все. И плевать я хотела на Волчью долину. До конца жизни больше не вспомню о ней ни разу.

План был прост и не требовал особых усилий. Наверное, именно поэтому меня преследовало нехорошее чувство, что в последний момент обязательно что-то пойдет не так. По старой привычке, я не ждала ничего хорошего, когда шла по залитым водой улицам, желая как можно скорее добраться до дома Дунаи. А за очередным поворотом я налетела на тот самый фактор, который кардинально изменил мой план, ускорил его и, на первый взгляд, еще больше упростил.

Два моих товарища по побегу из Призрачного замка с видом задумчивым и мечтательным поднимались пo лестнице, ведущей из какого-то подозрительного подвала.

— Вот так встреча, — пробормотала я удивленно, еще не зная о том, что мой первоначальный план уже претерпел изменения. — Вы что здесь делаете?

Гаврик мучительно покраснел, а Ларс с независимым видом гордо задрал нос и развернул плечи, этими самыми плечами стараясь закрыть от меня табличку с названием заведения, которое подростки покидали в это условно детское время.

— А ты? — выдохнули они в один голос, после чего переглянулись, достигли какого-то безмолвного соглашения и дальше говорил уже один только Ларс, а Гавриил сопел недовольно и хмурился. — Я совершенно точно помню, что кое-кто кое-кого сегодня утром просил посидеть дома.

— Нехорошо подслушивать, — проворчала я, хотя самой, если честно, было немножко стыдно. Павлик не только просил, он настаивал и требовал. И в некотором роде был уверен, что именно там, дома у Дунаи, я в данный момент и нахожусь, не зря же он ко мне провожатого приставил.

— Подай на меня в суд, — волчонок нагло ухмыльнулся, а я, глядя в его светлое лицо, подумала, что ни капли не жалею о том, что пропустила просьбу Эро мимо ушей. Жалко было бы, если бы этот нахальный мальчишка превратился в самовлюбленного скота... И, несмотря на то, что самовлюбленности ему и сейчас уже было не занимать, он все-таки оставался славным и добрым ребенком... «Ну, почти ребенком», — поправила я саму себя, скользнув взглядом по вывеске за спиной у Гаврика и сосредотачивая свое внимание на домовом.

— Все-таки славно, что я вас встретила... — проговорила я задумчиво, и моя задумчивость заставила мальчишек подозрительно сощуриться. — Гаврюш, ты самостоятельно проход сможешь для меня открыть?

Гаврик еще больше сощурил глаза, хотя больше уже некуда, и осторожно, словно боясь ошибиться с ответом, произнес:

— Ну, после утренней практики, в принципе...

— Вот и отлично, — обрадовалась я.

— А зачем тебе?.. Вам...

— Да, ладно, — я махнула рукой на борьбу с вежливым обращением к своей скромной персоне и ухватилась за Гавриков локоть. — Надо. Откроешь?

— Открою, — кивнул неуверенно и немного замешкался перед тем, как уточнить:

— Но удержать открытым не смогу. А куда вам надо-то? Тебе.

— В Волчью долину, — сообщила я и боковым зрением увидела нечто, что сначала ввергло меня в состояние легкого транса, а затем заставило распластаться, прижавшись всем телом к мраморной колонне какой-то из многочисленных в Речном городе триумфальных арок.

Гаврик с Ларсом, не задавая лишних вопросов, на всякий случай последовали моему примеру, а я, открыв от изумления рот, смотрела на крыльцо Водного храма.

Директор Ясневский выскочил под дождь в расхристанной рубахе, с пьяным выражением лица и с новой моей знакомой, Ангелиной Фасолаки на руках, тоже не вполне трезвой на вид. Не вполне трезвой и абсолютно счастливой.

И мне вдруг до слез стало обидно. Так женятся нормальные люди. Не так, как я в первый раз. И не так, как во второй. Смеются, обнимают друг друга и улыбаются. Я даже почти додумалась до мысли, что я банально завидую этой парочке, стоящей на пороге Водного замка, как справа от меня раздалось злое шипение:

— Ты не в своем уме?

— М? — глянула удивленно на Ларса. На скулах у парня сквозь покрасневшую от волнения кожу пробивалась серая, похожая на иглы ежа, шерсть. — Что, прости?

— Ты спятила? — оборотень грубо схватил меня за руку. — Зачем тебе в долину? Не смей!

Подумал с мгновение и уточнил:

— И если он, — ткнул пальцем в Гавриков бок так, что домовой скривился, не удержавшись от болезненного стона, — если он откроет тебе проход, я ему горло перегрызу... И Павлику твоему длинному нажалуюсь. Не думай, не постесняюсь.

Подумал еще пять секунд и завершил речь:

— Я запрещаю тебе.

И тут я размахнулась и отвесила Ларсу затрещину, оцарапав пальцы о жесткие волосы на затылке и основательно отбив ладонь. Он вспыхнул, как свечка, и даже стал выше немного на фоне моментально сжавшегося Гаврика, а я схватила его за верхнюю пуговицу не застегнутого пиджака и прошипела, трясясь от ярости и слегка задыхаясь:

— Никто. Никто, слышишь меня, сопляк? Никто не смеет мне что-либо запрещать или разрешать. И если я дала слабину однажды, позволив тебе думать, что всегда буду поступать так, как ты считаешь нужным, это не значит, что ты...

— Я понял, — он выдохнул и осторожно отцепил мои пальцы от своей одежды. — Прости.

— Ты последний, с кем я стану советоваться по тому поводу, что мне можно делать, а что нельзя! — заявила я уже менее воинственно, хотя меня все еще потряхивало от злости. — И не смей угрожать. Тебе ясно?

Ларс покосился на Гаврика.

— Не думал я ему угрожать...

— Никто и не думал его бояться, — промямлил было Гавриил, но немедленно умолк под моим грозным взглядом.

— Мне надо в Волчью долину. Сейчас. И я все равно попаду туда сегодня.

Я посмотрела на Водный храм, но там уже никого не было. И только двери немного качались, говоря о том, что мне не привиделся счастливый и влюбленный Вельзевул Аззариэлевич.

В старую Усадьбу, где прошел не самый счастливый год моей жизни, мы входили втроем. У меня слегка кружилась голова от пугающих и почти забытых запахов. Половица за дверью черного хода испуганно пискнула, послав мое сердце в зигзагообразный аллюр, и я не удержалась от приглушенного ладонью вскрика.

— Тише ты, — проворчал с любопытством озирающийся по сторонам Ларс. — Тут, конечно, нет никого... Но все равно. Ты точно уверена насчет вожака?

— Точно, — прохрипела я и открыла дверь в левый коридор, который вел в Зал Предков.

В окружении этих стен, молчаливых свидетелей моей боли и моего позора, мне вдруг стало страшно. Волосы зашевелились на затылке от стойкого нехорошего предчувствия. Напрасно я все это затеяла. Лежал себе череп в окружении своих предков столько лет, пролежал бы еще столько же.

Я повернула голову к Гавриилу, чтобы попросить его открыть проход назад в Речной город, но не смогла выдавить из себя ни слова, шокированная увиденным. Из горла вырвался хрип, больше всего похожий на истеричный смешок умирающего от ужаса человека, я еще даже удивилась тому, что способна издавать такие звуки, а потом я потеряла сознание, не в силах справиться с собственным страхом.

Думаю, любой бы на моем месте хлопнулся в обморок. А тот, кто послабее, возможно, из этого обморока уже никогда не вернулся бы назад в реальность, потому что вместо Гаврика Пяткина, ухмыляясь окровавленной пастью, стоял мой самый страшный кошмар, мой муж, мой враг, мое персональное чудовище, вожак клана Лунных Волков... Покойный вожак клана Лунных Волков, шонаг Арнульв.

Его глаза были полны ненависти и обещания скорого наказания, розовый кончик языка облизал потрескавшиеся губы, и оборотень выдохнул мне в лицо:

— Привет, Зайчишка-трусишка.

Я булькнула что-то пересохшим горлом, пискнула кроликом, сжавшимся в ожидании удара мясника, и провалилась в темноту, наполненную запахами старого особняка, звуками убивавшего меня когда-то дома и безжалостным грохотом сердца. Кровь ревела в ушах весенним прорывом горных рек. Надрывно, до бешеного хрипа кричала женщина. Кто-то всхлипывал, причитая:

— Не надо, не надо, пожалуйста, я не буду больше, дядя... Пожалуйста, не надо...

И еще рычание. Звериное, полное собственного превосходства, пугающее и покоряющее, абсолютно и безвозвратно.

В какой-то момент я снова стала ощущать себя, и сразу стало тихо, что, вкупе с остервенело ноющим горлом, навело на мысль, что те сумасшедшие крики издавала именно я. Попыталась открыть глаза, но ничего не увидела, все по-прежнему скрывала непроглядная обморочная мгла.

По крайней мере, я была жива.

И еще у меня ничего не болело.

Это хорошо. Это значит, что Арнульва нет. Нет и быть не может, он умер, стерт с лица земли. Почти.

Мысль о том, что у меня здесь, в самом центре Волчьей долины, в старой Усадьбе, есть незавершенное дело, неожиданно помогла мне прийти в себя, мгла рассеялась... И я едва снова не впала в истерику: Арнульв сидел напротив меня, прислонившись к стене и вытянув одну ногу, а рядом с ним, на корточках, касаясь пальцами обеих рук пола, обретался темный маг и ныне покойник айвэ Лиар.

— Мать-хозяйка, что происходит? — выдохнула я.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — речитативом повторял невидимый мне страдалец, в чьем голосе я опознала своего проводника и помощника Гаврика Пяткина.

— Да где ж ты кричишь-то!? — пробормотала я и оглянулась по сторонам, пытаясь найти своего домового. Его нигде не было видно, а на тех, кто как раз-таки был виден хорошо, я решила не смотреть, прошептав себе тихонечко:

— Вас нет. Нет. Вы умерли.

На том и порешим.

Однако и Гаврика тоже не было. Нигде. И при этом он был, потому что я его отлично слышала. И если поверить в то, что, в отличие от глаз, уши меня не подводят, он плакал. Я подняла руку к лицу, чтобы отбросить волосы, упавшие на лицо, назад. И замерла, рассматривая собственные пальцы.

Я никогда не была склонна к самолюбованию, да и сейчас застыла не потому, что удивилась нереальной красоте своих конечностей. Просто они были перепачканы. Что-то золотисто-маслянистое, очень красивое, но при этом почему-то пугающее, покрывало тонкой пленкой указательный, средний и безымянный пальцы моей правой руки. Я поднесла руку к лицу, чтобы по запаху определить, что же это такое, и едва не сорвалась на очередной болезненный крик.

Мне вспомнилась почти полная луна. И лес. И состояние легкого веселья. И покалывание в губах. И ощущение теплого языка на моем носу. И голова едва не закружилась от счастья.

— Павлик...

Прошла ли неделя с той ночи в Зачарованном лесу, когда Поль умудрился спасти меня от безумного обращения? А он мог погибнуть тогда, потому что луна полностью подчинила себе мое сознание. Я же ведь только дотронулась до камня, который сыщик считал истинной слезой Койольшауки...

— Не зря, значит, ты столько времени проводил в своей лаборатории.

— Не зря, — ответил моим мыслям Арнульв и подтянул под себя вторую ногу.

— А младший братец, стало быть, продолжил исследования, — я вытерла перепачканные пальцы о собственную юбку и посмотрела в лицо своему самому страшному кошмару.

— Продолжил и добился успеха, — осклабился тот и вдруг, сладко потянувшись, зевнул.

— Я совсем забыл, как это здорово, быть живым… Это удивительное чувство, когда все члены наполняются энергией. И запах. И голод. И желание обладать.

Он окинул меня черным липким взглядом и прохрипел:

— А ты хороша…

Я закрыла уши руками. Не хочу слышать этот голос, не хочу слушать, что он говорит. Не могу поверить, что все это происходит на самом деле.

— Ты сидишь у меня в голове, — прошептала я. — Тебя нет.

— Ты в этом так уверена? — вступил в разговор айвэ Лиар. Он по-прежнему сидел на корточках, но не просто касался пальцами пола, как мне показалось сразу. Он что-то рисовал, размазывая по старому паркету маслянистую янтарную жидкость.

— Откуда здесь это? — пробормотала я.

— Ты же не думала на самом деле, что вожак клана Лунных Волков позволит кому попало шляться по своему дому? — хмыкнул Арнульв. — Или думала?

Я поднялась на ноги и побрела по коридору. Меня шатало, как пьяную. И голова кружилась. И ноги дрожали, норовя подкоситься после каждого осторожного шага.

— Эй! Ты куда, зайчишка-трусишка?

Тряхнула головой, отгоняя видение. И в очередной раз прошептала:

— Это все не на самом деле.

По крайней мере, я на это надеялась.

А коридор все не заканчивался и не заканчивался. Мне кажется, я уже сто раз обошла весь особняк по периметру, а мои пугающие спутники по-прежнему сидели за моей спиной, отпускали сальные шуточки, угрожали, смеялись… но не двигались с места.

— Почему вы не исчезнете!? — выкрикнула я в какой-то момент, устав бороться с призраками.

— Ты задаешь неправильные вопросы, — ухмыльнулся айвэ, рассматривая свой рисунок — маленькое ручное зеркальце с длинной ручкой. — Спрашивать надо, почему мы здесь?

— Почему? — послушно повторила я.

А действительно, почему? И почему я до сих пор не обернулась? В прошлый раз, достаточно было только прикоснуться к фальшивой слезе, как животная сущность вырвалась на волю.

— Зайчишка-трусишка, ты меня удивляешь, — признался Арнульв и подмигнул мне. — Оказывается, у тебя есть не только сиськи, но и мозг.

— Если бы она еще умела этим мозгом пользоваться, — протянул айвэ Лиар и нарисовал рядом с зеркалом волка. Я раздраженно дернула плечом, пытаясь поймать ускользающую мысль за хвост. Почему вообще я тогда стала обращаться? Божественной крови во мне нет ни капли… Или все-таки есть? Я усмехнулась своим собственным мыслям. В конце концов, мама так и не сказала мне, кто был моим отцом.

Мама.

Я смежила веки. Думать о ней сейчас совсем не хотелось. Думать о ней всегда было больно, а в стенах проклятой волчьей Усадьбы — невыносимо…

— Все-таки поспешил я, когда говорил о наличии мозга, — проворчал Арнульв, а я улыбнулась ему, бездумно благодаря за то, что вырвал меня из омута болезненных мыслей.

Я повернула голову, чтобы посмотреть в лицо луне, заглядывавшей в окно, и снова улыбнулась. На этот раз сама себе. Тогда, в Зачарованном лесу, не было праведного гнева богини, а была одна испуганная глупая волчица, которая слишком часто в детстве пряталась в самых укромных уголках женской деревни с затертой книжкой о степных волках в руках.

Я действительно неправильные вопросы задавала. Думать надо не о том, что происходит, а о том, почему. Ну, и еще о том, конечно, какими свойствами наделили безумные исследователи свое янтарное изобретение.

Женский флигель хмурился на меня темнотой своих окон, а я вдруг выдохнула, захваченная волной облегчения. Все вдруг стало так понятно… Улыбнулась, глядя на земной лик божественной Койольшауки, и проговорила:

— В руке моей пучок сонной травы.

Я бегу по молочной реке к тебе, о, богиня!

Мои ноги быстры, словно ветер,

Мое сердце открыто для жизни!

Не лиши меня радости мысли…

Не звони в колокольчики смерти, о, богиня!

Койольшауки, я твоя безымянная тень…

А затем провалилась куда-то.

Это был словно обморок наоборот. В уши ударили звуки: плач и рычание. Ноздри затрепетали, обрадованные резким запахам. А голова закружилась от облегчения.

На месте шонага Арнульва и айвэ Лиара сидели Гаврик с Ларсом.

Домовой плакал, а оборотень рычал, проклиная кого-то на волчьем языке. Помочь двоим одновременно я не могла. Поэтому решила начать с того, кто послабее. Оторвала от своей нижней юбки изрядный кусок ткани и, осторожно приблизившись к Гаврику, принялась очищать его тело от такого опасного, как выяснилось, янтарного масла. Тщательно проследила за тем, чтобы на коже не осталось следов ложной слезы Койольшауки, а потом нежно обняла мальчишку за щеки и прошептала, заглядывая в глаза, которые смотрели куда угодно, только не на меня:

— Проснись, маленький. Это всего лишь кошмар. Ничего этого нет.

Сразу не произошло ничего. И мне понадобилось еще минут двадцать непрерывных уговоров и ласковых объятий, пока Гаврик, наконец, не пришел в себя.

Вырвать оборотня из плена его ужаса оказалось намного труднее, но мы справились. И по молчаливому согласию решили не делиться тем, что привиделось каждому из нас, когда мы попали в ловушку, рассчитанную на нежданных посетителей Усадьбы вожака.

— Как ты вообще догадалась, что надо делать? — только и проворчал Ларс, старательно отводя глаза в сторону, стыдясь своей слабости.

— Мне повезло, — ответила я и пожала плечами. — Пойдемте домой. Я так устала от этих приключений. Пусть он синим пламенем горит, этот череп, вместе с хутором и всеми его обитателями.

— Что, даже с хозяином не поздороваешься? — раздалось за нашими спинами, и мы с Ларсом одновременно выдохнули, когда наших ноздрей коснулся запах того, кто произнес эти слова.

Он до последнего не верил, что его поймают. Просто не верил и все. Казалось, что попасть под трибунал может кто угодно, но не он.

Да, нарушал. Но ведь только благого дела ради.

Да, спекулировал информацией, но от этого же никто не пострадал.

Да, предал доверие клиента… Предал. Но и этому есть оправдания, но Трибунал их слушать не станет, конечно. На то он и Трибунал.

Насколько Афиноген помнил, последний раз все двенадцать высших ангелов собирались вместе, чтобы вынести решение по делу об обмене кровью. И кажется, тогда даже никто не взошел на эшафот. Впрочем, слухи могли и соврать. Может, и взошел. Все, что касалось Трибунала, было окутано привычной тайной, опечатано семью печатями и табуировано по всем направлениям.

Гулкий удар гонга вывел Афиногена из невеселых раздумий, и ангел-хранитель шагнул вперед, повинуясь голосу невидимого глашатая:

— Обвиняемый, войдите!

В судном зале было холодно и светло, и Афиногену на мгновение показалось, что он находится не в помещении, а на вершине горы. Солнце слепило глаза, а ноздри пощипывал ехидный морозец. И там, далеко внизу, лениво клубились манные облака.

— Ваша улыбка неуместна, — проворчал один из высших, своим скрипучим голосом разбивая удивительное видение.

Конечно, не было никакой горы. Была круглая комната с белыми стенами и стеклянным потолком. И сквозь этот потолок светило ледяное солнце.

Высшие стояли по периметру зала, каждый за маленькой профессорской конторкой, белоснежной, как пустоши заполярья.

— До нас дошли сведения, что вы нарушили основной закон, — проговорил один из членов трибунала, а Афиноген только дернул плечом раздраженно и запрокинул вверх лицо, жмурясь яркому солнцу.

— Я не нарушил, — проговорил он, не открывая глаз.

Высшие зашуршали и зажужжали все одновременно, а потом один из них удивился, облачив свое возмущение в слова:

— Вы осмеливаетесь врать здесь?.. В судном зале? Как смеете вы очернять эти стены ложью?

Афиноген лениво огляделся по сторонам и заметил:

— Не вижу ни одного темного пятна. А между тем, легенда гласит, что зал сам укажет на совравшего…

— Довольно! — тот высший, что стоял прямо напротив обвиняемого, сверкнул гневно фиолетовым глазом и повторил:

— Не надо рассказывать нам историю нашей же жизни. Вы утверждаете, что не нарушали закона. Мы вас правильно поняли?

Афиноген устало потер лицо ладонями и вздохнул.

— Я словно в дурном сне, — пожаловался он. — Мне казалось, что это все решилось еще десять лет назад. Верховный суд постановил, что в моих действиях не было злого умысла, и признал все произошедшее несчастным случаем.

— Я помню, — фиолетовые глаза спрятались за тяжелыми веками. — Вашу безответственность и некомпетентность списали на несчастный случай… Однако десять лет назад суду не были предоставлены все свидетельства и улики. Сегодня же в нашем распоряжении есть доказательства того, что все произошедшее произошло не только благодаря вашему попустительству, что уже непростительно само по себе, но и при вашем непосредственном участии.

Ну, вот и все.

Ни один мускул не дрогнул на лице ангела-хранителя. Ни одно перо не шелохнулось в гордо разведенных крыльях.

— Доказательства?

А вдруг?

— Свидетельства?

Не было там никаких свидетелей. Был он и призрак. И больше никого. Или все-таки кто-то был?

Ангел-хранитель задержал дыхание, словно перед прыжком в ледяную реку, и почти физически почувствовал, как над его головой сошлись воды памяти.

Впервые он увидел Уну, когда та еще была жива, если, конечно, ее состояние можно было назвать жизнью. Пустым взглядом волчица скользнула по Афиногену, привычно стоявшему за спиной клиента, и искривила губы в презрительной усмешке.

— О, да, — проговорила она, внимательно рассматривая защитника своего мужа. — Достойные выбирают достойных...

Афиноген почувствовал, как кровь прилила к щекам, а женщина, вдруг утратив к нему всяческий интерес, отвернулась, вперив взор в спину вожака клана Лунных Волков.

— С кем ты разговариваешь? — спросил тот, не поднимая глаз от бумаг, исписанных кривым скачущим почерком.

— Сама с собой, — ответила Уна и снова скривила красивые губы в жалком подобии улыбки, словно говоря Афиногену: «Видишь, кого ты охраняешь? Он не понимает, что я тоже тебя вижу и почему. Он даже не знает, что ты умеешь. Он ничего ни о ком не знает. Единственное, что волнует шонага Арнульва — это благосостояние шонага Арнульва».

— Ступай во флигель, дура! — вожак даже не удостоил свою женщину взглядом, отдавая приказ. — Раздражаешь своим дыханием...

И она ушла, молча наградив спину мужчины неприличным жестом.

— Светлые боги! — мысленно взмолился Афиноген. — Кого я подвизался охранять?..

О второй своей встрече с живой Уной вспоминать не хотелось, как и о десятке последующих. И уж точно не о последней...

А потом она впервые пришла к нему мертвой, и просто сидела на подоконнике, не говоря ни слова, прекрасная даже в смерти.

— Прости меня, — проговорил ангел-хранитель. — Я, правда, не мог тебя спасти.

— Прощу, — прохрипела она, а в мертвых зеленых глазах колыхнулось черное пламя. — Веришь?..

Афиноген набрал в грудь воздуха, чтобы ответить, но Уна опередила его грустным смешком:

— Я знаю, да... Я умерла, но не выжила из ума. «Никогда не верь призракам». Это ты хотел сказать?

Той ночью в старой Усадьбе в живых не осталось никого. И Афиноген напрямую был к этому причастен. И все бы ничего, можно подумать, хранители никогда не опускались до смертоубийств в стремлении защитить своего клиента. Опускались, и вырезали целые рода, деревни уничтожали... Только бы выполнить условия договора.

Афиноген не убивал. Сам — никогда. И та ночь не была исключением. Он просто закрыл глаза на ряд ошибок, которые, в конечном счете, и привели вожака клана Лунных Волков к смерти. Он просто оставил его одного, зная, что может случиться. Он просто помог одной наивной девочке расслабиться и поверить призраку.

Проклятье, если хотя бы кто-то из высших узнает об этом...

— Нами достоверно установлено, что в ночь смерти клиента вы покидали Усадьбу, — заговорил один из членов Трибунала, который до сего момента еще не произнес ни звука.

— Покидал, — Афиноген кивнул. — Но только потому, что и клиент в ту ночь...

— Мне кажется, проще сразу обратиться к пострадавшей стороне, как вы считаете, коллеги? — высший ангел вышел из-за своей конторки, подошел к Афиногену и встал рядом с ним. — Это будет и быстрее, и продуктивнее...

К пострадавшей стороне? Афиноген едва удержался от снисходительной улыбки. К пострадавшей стороне невозможно обратиться, потому что череп шонага Арнульва никогда не был найден. А даже если он и найдется, что с того? Единственный человек, который мог закончить обряд, ненамного пережил вожака, так что...

— Ну, что ж, если это действительно в ваших силах... — Афиноген пожал плечами. — Почему бы и нет? Могу я надеяться, что хотя бы это не займет много времени? Видите ли, вы меня вырвали из Речного города. А у меня там были просто неотложные дела.

— Ваши долговые обязательства взял на себя другой человек, как я слышал... — один из высших изумленно изогнул брови. — Разве нет?

— Абсолютно точно, — Афиноген неопределенно кивнул, надеясь на то, что никто из высших не станет копать в сторону того самого, щедрого, человека, который оказался такой дурочкой, чтобы влипнуть в историю с наследницей эльфов. — Но у некоторых ангелов бывает и личная жизнь вообще-то.

Двенадцать пар глаз удивленно уставились на хранителя. Конечно же... Какая личная жизнь? Они же высшие...

А высшие думают только о работе и о благе миров. Они слишком чисты для того, чтобы замарать себя друзьями, отношениями и тревогами о насущном хлебе.

— Брат Грегор, — наконец, спустя пять минут порицательного молчания, проговорил один из членов Трибунала, — будьте любезны, позовите айвэ.

Кровь отхлынула от лица и ударила по ногам. Афиногену на мгновение показалось, что мир слегка накренился, но затем ангел с ужасом осознал, что это его самого качает из стороны в сторону, словно припадочного нищего.

— Что с вами, подсудимый? — даже не пытаясь придать голосу сочувствия, спросил один из высших. — Вы почувствовали острую необходимость поведать о чем-то Трибуналу?

И улыбнулся. Высокомерно. Презрительно. Отрезвляюще.

Именно отрезвляюще. Мир вдруг прекратил свою пьяную пляску, и Афиноген, тряхнув головой, хрипло проговорил:

— Сколько я уже под арестом? В вашем карцере нихрена невозможно определить, который час. У меня, кажется, обезвоживание. Могу я попросить стакан воды? Или мне он не положен, как потенциальному смертнику?

А затем послал высшему отражение его улыбки. Презрению Афиногену не нужно было учиться. Презрением к миру, в котором ему приходилось жить, он пропитался давно. Задолго до истории со своим первым контрактом.

— Пока вы не смертник, — ближайший к двери высший выглянул в коридор и крикнул невидимым стражникам:

— Принесите графин воды! — после чего укоризненно посмотрел на Афиногена и уточнил:

— Пока вы не смертник, а подсудимый. Поверьте, это разные вещи. Так что напрасно вы изливаете ваш яд на брата Сванна.

Подсудимый, обвиняемый, смертник — эти слова давно уже стали синонимами, если употреблялись в контексте Трибунала и двенадцати высших, но напоминать об этом своим судьям Афиноген не стал. Хотят играть в справедливость? Да ради всего святого!

Графин с водой принесли за минуту до того, как в дверях появился брат Грегор в сопровождении высокого человека в черном мундире. Афиноген торопливо спрятал за длинными ресницами блеснувшее в глазах облегчение. Каким же идиотом надо быть, чтобы предположить, что Трибунал высших ангелов способен призвать в свидетели призрака! Айвэ умер, да здравствует айвэ!

— Айвэ Инар, — брат Сванн холодно улыбнулся нынешнему советнику Темной королевы. — Мы крайне признательны вам за то, что вы нашли на нас время. Нам прекрасно известно о вашем загруженном графике.

В глазах высшего не было ни признательности, ни благодарности, ни даже показного радушия. Неясно, что должен совершить темный, чтобы вызвать в душах ангелов хоть одно теплое чувство, но точно нечто большее, чем визит в суд.

— Я заинтересованная сторона в этом деле, не забывайте, — айвэ пожал плечами. — Корона как никогда нуждается в действующих некромантах, и если ваш подсудимый может вернуть нам одного из них… — взгляд полный алчного любопытства скользнул по Афиногену, лишая хранителя дыхания.

— Вы говорили о свидетелях и доказательствах, — пробормотал он наконец, обращаясь к трибуналу.

— Лучшим свидетелем того, что вы не выполнили своих обязательств, является покойный айвэ Лиар, — произнес советник Темной королевы. — Не так давно в мои руки попал документ, приложение к основному типовому контракту, в котором говорится…

Афиноген дальше не слушал. Он знал, о чем говорится в том документе.

Иногда даже смерть клиента не освобождает хранителя от долга служения. В редких случаях ангелы служат и после смерти. И проклятый шонаг Арнульв был как раз-таки тем самым редким случаем.

Некромант.

Темная королева не откажется от попытки выдернуть покойника из мира мертвых для усиления своих позиций. Уж точно не сейчас, когда ее наследница вышла замуж за светлого принца. И уж точно не после того, как она родила маленькую Таис. Маленькую светлую, как солнечное утро, Таис. Одной своей улыбкой она вгоняла Катерину Виног и Илиодора Сияющего Третьего в состояние глубокой депрессии. Единственный ребенок, родившийся у наследников обоих престолов, не мог стать правителем ни в одном из миров.

— Вы слышите меня?

Афиноген моргнул и рассеянно посмотрел на брата Грегора, совершенно красного от гнева.

— Ярость — темное чувство, недостойное белизны судного зала, — проговорил обвиняемый. — Я приношу свои извинения. Я задумался. Не могли бы вы повторить вопрос?

— Он издевается, — прошипел один из высших.

— Это не вопрос, — айвэ Инар опустил глаза к документу, который держал в руках, и прочитал:

— «Сим в одностороннем порядке по праву, любезно предоставленному мне исполнителем, вношу последнее дополнение в действующий договор, по которому ангел третьего ранга Афиноген Георгий Риз закрепляется хранителем за шонагом Арнульвом вплоть до его окончательной смерти».

Посмотрел в лицо Афиногену и повторил:

— Окончательной.

— Могу я посмотреть документ?

— В любом случае, это всего лишь копия, — предупредил айвэ и протянул ангелу бумагу.

Читать весь текст Афиноген не стал. Что бы нового он мог там увидеть? Вместо этого он сразу посмотрел на дату подписания. Через два дня после смерти вожака. Ну, конечно же… Хранитель презрительно хмыкнул.

— Вас что-то не устраивает?

— Все в порядке, — сказать о том, что он знает точную дату смерти своего подопечного было равносильно признанию в убийстве. Поэтому Афиноген глубоко вздохнул и вернул документ первому советнику темной королевы.

— Полагаю, теперь вы захотите вернуть череп?

— Череп. Шонага. И приставленного к нему хранителя, конечно. Возвращенный некромант в личном ангеле будет нуждаться гораздо сильнее, чем эльфийская полукровка или волчица-одиночка. Не находите?

«Не нахожу», — подумал Афиноген, но вслух ничего не произнес.

— Мы не можем вас заставить, — произнес брат Грегор. Обращался высший к Афиногену, но молнии ненависти метал в сторону айвэ. — Вы знаете закон. Ангел имеет право отказаться от контракта, но наказание за это…

— Смерть, — прошептал Афиноген.

Только что ему предложили умереть геройской смертью, послав весь темный двор к чертям, но становиться героем хранитель никогда не хотел, тем более, посмертно. Умереть он всегда успеет, а вот попробовать исправить ошибки прошлого — это хорошая идея.

— Вы можете почувствовать своего клиента и после смерти? — вкрадчиво спросил айвэ, прекрасно зная ответ.

— Могу, — Афиноген кивнул и закрыл глаза. Ему не нужно было настраиваться на частоту души покойного вожака, у шонага Арнульва этой души не было. Афиногену не требовалось прикладывать никаких усилий для того, чтобы перенестись туда, где на данный момент находился череп покойника, потому что хранитель просто знал, где он. С того самого момента, как Ингрид его положила на полку, небрежно потеснив своих великих кровавых предков.

— Так действуйте! — в голосе советника Темной королевы проскользнули нетерпеливые рычащие нотки.

— Действуйте! — раздраженно проворчал брат Грегор.

— А этику вашего поведения мы обсудим после вашего возвращения. Обсудим и, возможно, вернувшемуся вожаку назначат нового хранителя, — припечатал брат Сванн.

Наивно было верить в то, что ангельское братство когда-нибудь оставит Афиногена в покое, отпустив на вольные хлеба. Наивно, но Афиноген все-таки верил. Дурачок.

Не открывая глаз, Афиноген прошептал необходимые для немедленного переноса к клиенту слова, но думал он в этот момент не о кровавом шонаге, а о его молодой и прекрасной вдове. Уж если нарушать правила, так все сразу. Как говорится, двум смертям не бывать…

Гринольв выглядел до омерзения довольным, когда смотрел на меня и моих товарищей по несчастью.

— Неужели вот так вот просто возьмешь и уйдешь? Даже не испив традиционного кубка крови под сенью родного дома? — кривя губы в издевательской усмешке, проговорил он.

— Этот дом никогда не был моим, — ответила я и шагнула вперед, став так, чтобы Ларс и Гаврик оказались за моей спиной. — Как ты здесь очутился?

И сама же ответила на свой вопрос:

— Мельник.

— Мельник, — Гринольв кивнул и, отлипнув от стены, которая помогала ему стоять ровно, похромал в сторону лаборатории. — Буду радушным хозяином. Поэтому, дорогие гости, советую вам следовать за мной добровольно. В противном случае я буду вынужден применить силу.

Ну, допустим, сил-то у него не осталось. По крайней мере, выглядел вожак, мягко говоря, не очень хорошо. Плохо он выглядел. Как говорится, краше в гроб кладут. Но, памятуя о ловушке, в которую мы так опрометчиво угодили, я предпочла пока не рисковать и кивнула своим мальчишкам, чтобы они и не думали сейчас сопротивляться.

— Полагаю, ты каким-то образом узнал о том, что мы проникли на твою территорию, — предположила я, подозрительно глядя в спину оборотню. — Сигнализация?

— Она, родимая, — весело ответил вожак. — Не подвела, — подмигнул мне через плечо и, удивленно приподняв брови, заметил:

— Хотя я и не понимаю, почему вы выглядите столь… хм… уверенными в себе. По замыслу, вы должны тут ползать в слезах и соплях от ужаса.

Я не стала комментировать его высказывание, а аккуратно взялась за Ларсов локоть. Волчонок хмурился, и верхняя губа его подрагивала, обнажая острые клыки, на щеках несдержанно проступала щетиной волчья шерсть… Короче, весь вид моего спутника говорил о том, что с минуты на минуту он совершит какую-нибудь глупость.

В лаборатории вожак клана Лунных Волков проковылял до застекленного шкафчика, достал с верхней полки пузырек с ярко-красной жидкостью, от которого ощутимо пахнуло шалфеем и волчьей ягодой, ополовинил его одним глотком, поморщился и произнес:

— Ты меня действительно удивила, Ингрид. Вот до паралича почти.

Гринольв допил лекарство и пузырек испуганно звякнул о край рабочей раковины, но не разбился.

— Когда я закидывал удочку, я и предположить не мог, что ты клюнешь моментально. Пожалела бы мои старые кости, дала бы мне время на восстановление…

В притворном сожалении оборотень покачала головой, а я упорно молчала, уже двумя руками держась за локоть Ларса.

— Стыдно быть такой глупой, Ингрид. Ничему тебя жизнь не учит, — веселья в голосе Гринольва больше не было. — Видишь ли, я с самого начала знал, что он где-то в Усадьбе. Следствие показало, что у тебя не было времени вынести его куда-то. И поверь мне, уже к первой годовщине смерти брата я знал о том, что он в Зале предков. Где же еще? Беда в том, что ни один нюхач не смог определить, который череп его, а обряд поднятия некроманта штука сложная, здесь нельзя ошибиться. Поэтому давай без капризов, девочка. Сходи в зал быстренько и принеси мне его.

— А что если нет? — спросила я, злясь на себя за свою собственную глупость.

— Хм, — оборотень одарил меня счастливой улыбкой. — Думаю, в случае отрицательного ответа я что-нибудь придумаю. Подвалы братца я, кстати, не реставрировал. Не хочешь освежить память?

Я побледнела и отвела глаза, стараясь не вспоминать о том, что находится под фундаментом старого волчьего особняка.

— Мы заключили договор, — напомнила я.

— О! Я помню, — Гринольв осклабился. — Но согласись, он касался только меня, не моих подданных, правда?

Я обреченно опустила плечи.

Проклятье, что я натворила? Мало того, что сама вляпалась, так еще и мальчишек втянула в это дерьмо. Надо было слушаться Павлика, сидеть себе дома, Зойку дрессировать и с Оливкой агукать. Теперь же…

На мои руки, которые изо всех сил сжимали Ларсов локоть, неожиданно легли горячие пальцы, а у меня над ухом прозвучало:

— Я вызываю тебя.

— Ларс! — ахнула я испуганно и подняла глаза на волчонка.

Он выглядел так, словно сам удивился своей смелости. Удивился, но при этом и не думает отступать.

— Вызываешь? — вожак клана Лунных Волков подавился словом, которое ему, видимо, в свой адрес пока еще не приходилось слышать.

— Да, — молодой оборотень с каждой секундой выглядел все увереннее. — Да, — повторил он. — И по праву более молодого и слабого, — легкая улыбка скользнула по красивым губам, — я требую немедленного поединка.

— Ты не можешь, — неуверенно проговорил Гринольв и почему-то огляделся по сторонам.

— Ты отказываешься? — Ларс откровенно издевался.

— Что происходит? — спросил у меня Гаврик, и я, не понижая голоса, пояснила:

— Любой может бросить вызов вожаку. И вожак обязан принять бой. И победить либо умереть. Если вожак по какой-либо причине принять бой не может, то Совет смещает его, отстраняет весь его род от правления и назначает выборы либо устраивает турнир. Ни того, ни другого в последние лет пятьсот, кажется, не было. Но я могу лично сбегать за кем-нибудь из Совета. Старый Урс, полагаю, все еще живет при храме?..

— Не надо Урса, — Гринольв медленно начал расстегивать пуговицы на рубашке. — Бросать мне вызов, когда я еще не отошел от предыдущего боя, не очень честно, но…

Честно? Он серьезно? Он говорит мне о чести?

— …но я принимаю вызов. Полагаю, ты сегодня умрешь, щенок.

Проклятье! Что же я натворила! Моя вина, моя. Если Ларс погибнет из-за меня, мне останется только руки на себя наложить. Такого груза моя резиновая совесть точно не вынесет.

— Все будет хорошо, — волчонок подмигнул мне и ободряюще похлопал бледного Гаврика по плечу.

Мне бы его уверенность.

А еще его умение раздеваться с такой скоростью.

И обращаться.

Как же красиво этот пижон переходил в животную ипостась. Элегантно, мощно, словно самый сильный магический взрыв. И я бы, наверное, даже смогла влюбиться в этого замечательного мальчишку в тот момент, если бы не была уже...

И тут произошел второй магический взрыв, по своей силе даже еще больший, чем первый. Потому что первый был чисто эстетический, а второй... Второй стал моим личным шоком, открытием, истерикой. Кто-то словно вылил на меня ведро ледяной воды, встряхнул после этого хорошенько и проорал порывом обжигающего ветра прямо в лицо:

— Что ты творишь со своей жизнью, идиотка?!

— Мама... — простонала я хриплым шепотом, прикрывая стыдные алые пятна на щеках руками.

— Что? Что не так? — немедленно засуетился вокруг меня Гаврик. — Сонья, я же не понимаю ни черта! Объясни, что происходит.

Пока еще не происходило ничего. Два волка, мягко переступая лапами, танцевали традиционный танец, время от времени порыкивая в мою сторону. Мол, смотри, женщина! Смотри! Все это только ради тебя! Они знали, что это неправда, я знала, что это неправда, даже Гаврик чувствовал, что это абсолютное вранье, но при этом два оборотня просто не могли вести себя иначе. Это была та модель поведения, которую в них заложили мироздание и природа. Они были оба хороши. Тяжелые головы, оскаленные пасти, мускулы завораживают своей игрой, переливаясь под густой шерстью... Но мне на них обоих было глубоко наплевать как на мужчин.

— Сонья!! — почти истерично вскрикнул Гавриил, вырывая меня из состояния моего культурного шока. — Да что с тобой?

Я перевела на домовенка удивленный взгляд и, сдерживая внезапно ополовинившие мир слезы, искренне призналась:

— Кажется, я его люблю.

Гаврик ошарашенно стрельнул глазами в рычащих друг на друга волков и уточнил:

— Кого?

И я даже полную грудь воздуха набрала для того, чтобы ответить, а потом поняла, что не могу. О том, что я его люблю, мой любимый должен узнать первым. Поэтому я, словно заигравшаяся с солнечными зайчиками рыба, выброшенная на песок слишком высокой волной, несколько раз открыла и закрыла рот, беззвучно шевеля губами, а потом все-таки нашла в себе силы, чтобы проскрипеть чужим голосом:

— Его. Неважно. Смотри.

А посмотреть было на что. Молодость и опыт. Риск и мудрость. Они сошлись в первом... даже не ударе, в намеке на удар, врезавшись друг в друга мощными грудными клетками, а я сразу поняла, кто победит. Возможно, во мне говорило сильное чувство крови. Или может, моя стихия подсказывала мне итог боя. Возможно, конечно, не обошлось без магии Стража... Но, скорее всего, правильный ответ мне подсказала моя волчица, которая шкурой почувствовала будущего победителя и выгнулась дугой внутри моего человеческого тела, желая показать вожаку свою преданность. Преданность с оскаленными в нетерпеливом рыке зубами, потому что волчица действительно была в гоне, но это не значило, что она подпустит к себе кого-то, кроме того, в ком она признала своего... Своего! Да. Именно так. Не господина, не хозяина, не мужа, не друга, не любовника. Просто своего человека. Единственного в мире.

— Люблю его, — прошептала я еще раз, отстраненно наблюдая за тем, как зубы Ларса вонзаются в шею нынешнего вожака клана Лунных Волков.

— Соня, ты меня пугаешь, — пробормотал Гаврик и заглянул мне в лицо. — Ты помнишь, что ты замужняя женщина?

— Замужняя женщина, — словно сомнамбула, повторила я за домовым и облизала губы после вкусных слов, и рассмеялась громко, заставив своим неприлично счастливым хохотом вздрогнуть всех присутствующих мужчин. — Ага, я такая…

Что было сложнее? Затащить мертвое тело в шкаф? Мертвое. Тело. В шкаф!!!! Выйти из библиотеки с видом важным и неприступным, изображая из себя того самого ложного графа Бего, которого изображал из себя покойный Пяткин какое-то время? Пройти сквозь подозрительные взгляды помощников убийцы? Вызволить из кармана настоящего графа, который, кажется, Все-таки не выживет после этого маленького приключения? Или может, на исходе магических сил, вместо того, чтобы открыть мгновенный переход, отсылать вестника в Ивский эфорат, а потом ждать, ждать, и ждать, и снова ждать, пока нерасторопные служащие все-таки приедут в Призрачный замок? А ты все это время поддерживаешь ложный образ и нещадно тратишь свою личную энергию. И при этом искренне боишься, что ты просчитался со сроком действия ложной слезы, что морок развеется, и все увидят, что ты совсем не тот, за кого себя выдаешь.

Нет. Все это было легко. Сложно стало в тот момент, когда в ушах вдруг активировались сережки, которые давным-давно уже отказались от внезапных спорадических взбрыкиваний и работали строго по приказу, отслеживая затребованный объект.

— Кажется, я его люблю, — прямо в ухо произнес самый родной, самый желанный голос самые издевательские слова в мире.

— Пошли все вон! — прокаркал Пауль Эро, гневно расширив ноздри, и подчиненных ураганным ветром сдуло из кабинета, пока незнакомый мужской голос шептал в ушах:

— Кого?

Проклятье, женщина!! Где тебя носит? Я же просил! Я же отправил тебя домой!!

— Его. Неважно. Смотри, — словно нехотя ответила она, а на фоне слышится тяжелое дыхание и движение тяжелых тел. И...

— Люблю! — снова она. Хрипло. Страстно. Именно так, как он мечтал. Именно так, как слышалось во снах уже не одну ночь. Именно так. И не ему.

— Я замужняя женщина, — все тем же сводящим с ума шепотом произнесла единственная в мире женщина, а спустя еще мгновение, растянувшееся в бесконечно долгие минуты, добавила, убив Пауля всего лишь одним недлинным предложением:

— Позволь склонить перед тобой колено, волк.

Мир окрасился в красное, а губы самостоятельно прошептали нужные слова, помогая предательским рукам разорвать пространство. Вселенная пульсировала вокруг, придавая мускулам нереальную силу. Мускулам и голосу, который, сговорившись с губами и руками, ревел сейчас в ушах:

— Убью!!!!!

Определить, куда его забросил переход, было в принципе невозможно. Но здесь Пауль совершенно точно никогда не был. Мрачноватые стены, грубо сложенные из огромных бревен, были увешаны оленьими рогами, жуткими портретами злобно скалящихся людей и полками с десятками, сотнями человеческих черепов. Крупных, небольших, с выбитыми передними зубами, белых, желтых, треснутых в основании…

Эро почувствовал, как его слегка замутило от этого многообразия и, чтобы избавиться от приступа тошноты, перевел взгляд в дальний угол зала, тем более, что именно оттуда доносились звуки, говорившие о том, что здесь были и живые люди тоже, а не только запылившиеся пустоглазые мертвецы.

Желудок скрутило в узел, и Пауль повторил шепотом слово, ревевшее ревнивой черной кровью в ушах:

— Убью…

Шелест едва слышных звуков прокатился волной через плохо освещенную комнату и рассыпался о спину женщины, подобострастно склонившейся у ног окровавленного юноши. Волосы, лицо, шея, обнаженная грудь и мускулистые руки парня были насыщенно красного цвета. Ноги, к счастью, были упакованы в брюки. В незастегнутые брюки, которые нагло развалились, открывая взгляду стрелу черных волос, убегавших туда, куда порядочным женщинам лучше не смотреть. И уж точно не стоять на коленях перед этими, вцепившимися в узкие бедра брюками. Не склонять перед ними голову, положив руки на собственные круглые коленки.

— Соня, не пугай меня! — проговорил мальчишка, помог даме подняться и нагло и бессовестно обнял ее за плечи, прижав тонкий стан к своему окровавленному телу.

— У меня же никого нет, кроме вас, — произнес мальчишка и погладил вздрагивающую спину, благоразумно остановив движение руки на талии. — Зачем ты так? Я — все… для тебя… ты только скажи… а ты…

Пауль наклонил голову вперед и молча, с трудом сдерживая рвущуюся из груди ярость, пересек комнату.

Они даже не заметили его, продолжая бесстыже обниматься и шептаться интимно, заметив присутствие постороннего в тот момент, когда сыщик рывком выдрал из чужих объятий свою женщину и, прижав ее спиной к своей груди, прорычал:

— Никогда не думал, что жажда убийства так велика во мне.

Мальчишка удивленно приподнял брови и повел носом, принюхиваясь. Сонья шумно втянула воздух ноздрями и, расслабленно откинувшись назад, приподняла лицо, снизу вверх заглядывая Паулю в глаза:

— Павлик, — пробормотала она, розовея под гневным взглядом. — А мы тут, кажется, династию сменили… И от тебя опять ничем не пахнет. М?

Доверчиво потерлась щекой о китель с чужого плеча и, смешно дернув кончиком носа, пожаловалась:

— Я так устала.

— Народ, я все понимаю, правда, — послышалось откуда-то сбоку, и Эро без особого удивления обнаружил, что и второй преданный поклонник его непоседливой жены тоже здесь. — Но здесь до чертиков страшно. И у меня такое нехорошее предчувствие… Может, уже смоемся отсюда, наконец?

— Мне, кажется, придется остаться, — неуверенно проговорил Ларс Волк и почему-то посмотрел на свои руки, прежде чем оглянуться назад. — Наверное, надо позвать кого-то из Совета… и вообще.

С несчастным видом мальчишка опустил плечи, а затем, явно переигрывая с трагизмом в голосе, пробормотал:

— Что мне теперь делать, Сонечка?

— Довольно! — Пауль решительно рубанул воздух, отгораживая наглого волчонка от своей женщины, начиная потихоньку понимать, что здесь произошло.

Смена династии, значит.

Смерил мальчишку оценивающим взглядом и прямо спросил:

— Ну и? Давно ты это задумал? Как-то мне не верится, что все получилось случайно.

Оборотень улыбнулся нагло и уверенно, а после этого пожал голыми плечами и произнес, стараясь не смотреть в сторону Соньи:

— Не очень давно, но сегодня все и в самом деле вышло почти случайно.

Тонкое тело в объятиях Пауля напряглось, а хрипловатый родной голос недоуменно произнес:

— Ларс, о чем ты говоришь?

Оборотень скривился и попытался оттереть засохшую кровь от лица.

— Наверное, твой юный друг, милая, хочет намекнуть на свою родословную, — даже не пытаясь скрыть злорадства, произнес Эро.

— Родословную? — переспросила Соня.

— Родословную? — удивился племянник покойного Гамлета Лириковича.

— Родословную, — вздохнул Ларс Волк и смущенно почесал переносицу. — Сонечка, ты только не обижайся. Но истинный правитель должен уметь использовать людей.

Зеленые глаза недоуменно округлились, а Пауль, вместо того, чтобы попытаться размазать наглого мальчишку по стене, прошептал:

— Милая, ну его… к чертям… пойдем к Дунае, а? Она велит нам грогу сварить. Опять-таки, Оливка там. И Зойка твоя…

Между тонкими рыжими бровями пролегла недовольная складка, и Сонья проговорила мрачно:

— Будь любезен объясниться.

Пауль прикрыл глаза, непроизвольно сжимая руки на женской талии, Гавриил Пяткин демонстративно посмотрел на часы, а Ларс, который назывался Волком, вздохнул и заговорил:

— Скажи, сестренка, тебе мама рассказывала о нашем отце? Мне рассказывала.

— О нашем?

— Боги не так часто сходят на землю, Сонька. Черт! Я с ума схожу от твоего сладкого аромата. Ты лучше встань чуть дальше. Я себе слово дал, что тебя не трону.

— Поль, — Сонья посмотрела на Эро, несчастно искривив губы и нахмурившись. — Павлик, пожалуйста, я ничего не понимаю…

— Прости, счастье мое, но думаю, он должен сказать тебе об этом сам.