Пограничник (том 2)

Глава 22. Nuestra Señora

Основной смысл идей Рона Хаббарда, основателя секты саентологов (по недоразумению называемой Церковью Саентологии) в том, что если ты хочешь стать крутым и заработать денег (для Америки это одно и то же) — придумай религию.

Честно, я не религиозный. Ни разу. И ТАМ не был замечен истово расшибающим лоб, и тут не собирался. Может время ещё не подошло, ибо как пел Егор: «Не бывает атеистов в окопах под огнём». Так и я к пяти десяткам начал бы и лоб крестить, и на службы ходить. И даже близость пресловутых окопов ЗДЕСЬ ситуацию не исправила. Да, орки. Да, сожрать могут. И свои, людишки, чем-то острым запросто проткнут и скажут, что так и было. Вон, Марк погиб на моих глазах, Тита, слава богу, выходили, а после вообще фактически на войне побывал — а поди ж ты, так и остался циником и мелкобуржуазной атеистической сволочью. Да, знаю, что бог где-то там есть, чего-то творит, движуху организует, но я как бы в курсе за что Адама с Евой из рая изгнали — чтоб своей головой думали и своей жизнью жили. И так и собирался делать до скончания дней — сам и только сам, лишь изредка, для порядка, молитва, чтоб вообще не забыть корни и истоки. Как-то так вот. Но жизнь вносит свои коррективы, и мы, протуберанцы естества на таинственных тропинках мироздания, можем только предполагать. А высшие силы сидят в своих кущах и ухохатываются с нашей наивности.

В общем, Рон Хаббард оказался прав. Хочешь стать крутым для своего мира — придумай религию. Хотя бы свою собственную, для одного себя. И заставь всех в неё поверить. Но главное, ты должен поверить в неё сам. Ибо не сможешь долго ИГРАТЬ, втирать очки. Люди прокупят, скривятся, и после ты никому ничего не докажешь. Только искренность — вот наш конёк. Только искренняя вера, пусть даже в то, что ты только что придумал.

И я поверил, создав себе собственную религию.

— Поднимайся! Поднимайся, морда! — Пнул носком сапога тушку развалившегося на соломе монаха. Вид у него был так себе — на лице следы измождения, одежда превратилась в рубище, дыхание тяжёлое. Второй, его напарник, был в чуть лучшей форме, но только за счёт более плотной фигуры и сильного организма.

— А, что? — Брат Амвросий открыл глаза. — Ты-ы? — Ненависть в глазах.

— Я, — согласно склонил я голову. — Пошли.

— Никуда я не пойду… А-а-ай! — От мгновенно последовавшего моего пинка орденец взвыл. — Иду-иду! Ирод!

Кстати зря, не таким он и плохим был, этот Ирод. О стране заботился, о людях. Просто встал поперёк пути адептам секты новой религии. Кто ж знал, что за этими убогими будущее! А про казни младенцев — нет ни одного документального её подтверждения. При том, что евреи очень щепетильные, и всё-всё тщательно документируют — кто сколько им должен, и до какого поколения им потом это будут отдавать. Впрочем, ни строчки о жизни Исуса Распятого также не зафиксировано, но оставим этот вопрос богословам — вера она такая вера, фактов не требует.

— И ты тоже. — Брат Амвросий поднимался, разминая затёкшие, видимо, от неудобного лежания на холодной и жёсткой земле, руки и ноги. Я же подошёл к открывшему глаза Одоакру.

— Зачем? — спокойно произнёс он.

— За шкафом. Пошли.

Одоакр кашлял. Простыл. Стража сказала, вчера их бригада весь день в воде провела. С утра-то было тепло, а вечером задождило, и, видно, немного парнишки подпростыли. Приказал сегодня гнать на реку в воду только воинов-полубратьев, полных братьев решил пощадить. Я ж должен быть ещё и милостивым, как без этого?

Поднялись в мой кабинет, где указал им на места напротив.

— Так, братцы-кролики! Последние новости. Вы вчера активно трудились, знаете, нет — не в курсе, потому информирую. Вчера в наши следопыты нашли и обезвредили четверых ваших братьев-егерей, пытавшихся спрятаться в степи. Двое из них убиты, один сильно ранен, но моя лекарка, она только что приехала со мной, сказала, жить будет. Но вот удовольствие от жизни получать вряд ли. Выживший даёт показания и вовсю колется, ибо мы также освободили двух из шести отправленных по дороге посыльных. Остальные, к сожалению выживших сеньоров, мертвы, да и один из выживших настолько плох, что лекарка не уверена, что его выходит.

Братья орденцы молчали.

— Ладно, вы попытались обгопстопить меня. У вас предлог благовидный — епископ Лука что-то там приказал, очень по мне соскучился, видеть хочет. Но это Я!!! — заорал я, выкрикивая это местоимение. — Какого игрека вы убиваете невинных людей, находящихся на графской службе, то есть являющихся служилыми людьми официально признанного феодала-землевладельца, вассала короля?! К которому, обращаю внимание, ни с чьей стороны, ни от короля, ни от церкви, не было претензий, против которого на сей день не было введено ни одной санкции. Даже ваш херов епископ не выдвинул против меня ни одного обвинения! Что скажете?

Молчали сеньоры долго, но и я не спешил. Наконец, Одоакр признал:

— Нехорошо получилось.

— То-то и оно.

Я встал, прошёлся к окну. Вид из него последнее время удовольствия не приносил — вместо эколандшафта сельской местности показывал какие-то котлованы, перегороженные русла и горы валяющихся (на дилетантский взгляд) там и сям стройматериалов. Обезображенная земля. Утешало то, что эту картину создал я сам, своими приказами, и когда всё закончат, тут будет конфетка, вид в стиле «миддлтайм индастриал», а для человека двадцать первого века это всё равно, что пастораль, не менее радующая глаз, чем сельский пейзаж. Обернулся к ним, взял жёсткий тон:

— В общем, орлы, задаю прямой вопрос. Епископ Лука отдавал приказ убивать моих людей?

Молчание, переваривание, робкий ответ Одоакра:

— Нет… Ваше сиятельство! — добавил он.

— Во-от! А потому предлагаю замять тему следующим образом. — Вернулся, сел в кресло, начал крутиться влево-вправо. Молоток всё же у меня батя… был! Такую вундервафлю придумать! Жаль, что ни на что более или мозгов не хватило. Или воли и таланта. Даже банальную мельницу не доделал. Но всё же для местного уровня он сильно выделялся эрудицией и послезнанием, признаю. — Итак, резюме. Приказа захватывать силой у вас не было… Вы не видели такой приказ! — не дал раскрыть рта дёрнувшемуся было перебить Одоакру. — Именно ВЫ не видели, — выделил я. — Был ли он — теперь один бог знает, и сам епископ. Который, разумеется, будет всё отрицать. Какие инструкции получил ваш примипил — вы также не в курсе, вы — братья, военное дело не про вас. Логично изъясняю?

— Логично, — кивнул брат Амвросий.

— Почему примипил приказал вашим егерям убивать моих людей — вы не знаете, и за его действия не отвечаете. И приказывать ему у вас не было полномочий. Так? — Взгляд на Одоакра, тот кивнул. — А таз так, то именно ВЫ, как люди епископа, не должны, видя беспредел, устроенный примипилом, молчать.

— Превышение полномочий… — потянул Амвросий, и, несмотря на то, что за ночь его мозги в холодной и сырой замковой темнице отмёрзли, мысли в голове побежали в нужном русле.

— Да, сеньоры. — Я искромётно улыбнулся. — Мы все, втроём, валим всё на примипила, отдавшего приказ, основанный на собственном его видении ситуации. Пергаментов с наставлениями от епископа при нём не обнаружено, епископ вне подозрения, как та жена Цезаря, а значит этот мудак приказал своим бойцам совершить преступление, за которое епархия не может нести ответственность. Она виновна, что послала идиота на важное задание, и именно за это, и ни за что более, принесёт извинения. Вы пишите пергаменты, в трёх экземплярах, где всё-всё честно и в подробностях описываете, делая акцент на своём бессилии и том, что не могли влиять на политику главкома. После чего я вас отпускаю — свободны на все четыре стороны, как и рядовые братья, не замаранные в крови.

Полубратья же — бандиты, ибо исполняли бандитский приказ и не подчинялись мне, законной на этой территории власти. То, что они исполняли приказ — меня не колышит. Ни ваши воины, ни ваши егеря отпущены не будут, хотя, конечно, как только епископ признает, что совершил кадровую ошибку, я их отпущу. И чтобы они дожили до того момента, так и быть, работать будут наравне со всеми, без особых водных нагрузок. То есть в воду будут лезть как все, во время своей очереди. Как вам такое предложение?

Сеньоры переглянулись, задумались, уставились в пол.

— Епископ Лука не из тех людей, кто будет извиняться, граф, — вымолвил, наконец, Амвросий. — Вижу, что ты хочешь замять это дело, но нет. Тебе придётся ехать в Овьедо, принимать покаяние, и, скорее всего, на тебя наложат епитемью.

— Я не поеду в Овьедо! — грубо отрезал я. — Ибо хочу жить. А как у вас ценят человеческую жизнь, да не просто человеческую, а жизнь владетельного графа — недавно увидел. Хочет его преосвященство говорить со мной — пускай едет сюда сам. Или легата присылает. Я парень мирный и всё ещё готов к сотрудничеству, но только на своих условиях и на своей территории.

Ах да, ещё одним моим условием будет возвращение отца Антонио. В данный момент я не доверяю в епархии никому, кроме него — только через него готов вести какие бы то ни было дела и переговоры с епископом. Если его преосвященство заартачится, поднимаю вопрос о легитимности действий наместника Южной Епархии перед вселенской церковью. То есть, сеньоры, чтобы вы понимали, я загнан в угол и готов идти на любой поступок, до конца. Я готов поставить вопрос о том, что епископ Лука поддерживает бандитов и террористов, и что такой человек не должен сидеть в качестве наместника, представителя бога на огромной территории.

— Граф, да кто ты такой, чтобы епископы сделали по-твоему? — мило улыбнулся Одоакр. — Нет, ты можешь казнить меня за неуважение или оскорбление, но ты на самом деле в масштабах вселенской церкви пустое место.

— Сеньоры, вы совсем тупые? — парировал его улыбку своей милой я, а я могу быть милым, когда надо. — Я не собираюсь его смещать. Но поверьте, — выкатил глаза и снизил тональность, — я буду ОЧЕНЬ ГРОМКИМ! — Усмехнулся, словно злодей из дешёвого голливудского фильма. — Я сделаю так, что епископа будут обсуждать в каждой таверне от Восточных Гор до Западных Равнин континента, далеко за пределами королевства. Все барды и менестрели будут петь про него издевательские похабные песенки. Нет-нет, я буду «опускать» не церковь — я прилежный христианин. А только и исключительно епископа Луку. И что он поддерживает бандитизм. И что он является «крышей», имея долю в бизнесе, в перевалке нелегальных рабов. Вы же в курсе, что в Магдалене я освободил приготовленных к продаже похищенных красивых девушек?

— Но епископ там не при чём! — возмущённо вспыхнул Амвросий.

— А кто докажет? — Победная улыбка. — Сеньоры, знаете, кто такой доктор Геббельс? В ваши загребущие ручонки не попадал человек с таким знанием ОТТУДА?

Монахи снова переглянулись. Я прав, они именно из этой службы.

— Вижу, нет. Жаль. — Наигранно вздохнул. — Доктор Геббельс был министром… Информации и пропаганды. Это такой магистрат, который ничего не производит, никакой товар. Он занимается промывкой мозгов у обывателя, чтобы обыватель думал над тем, что нужно власти, и сознательно не думал над тем, что не нужно. Так вот этот сеньор сказал великую фразу: «Большому обману верят гораздо охотнее, чем маленькому». Хочешь, чтоб тебе поверили — создай не просто ложь, а Большую Ложь! Огромную! Громандную! В неё поверят гораздо легче, и ты получишь кучу последователей. И знаете, эта фишка работала… Да и сейчас активно работает в некоторых далёких странах. Просто человек такая скотина, нас бог такими создал, только из-за этого.

Похоже парнишки не до конца догоняли мои страшилки. Жаль, но я пытался. Попробую ещё сгустить краски:

— А знаете, что ещё натворил ваш шеф? Сеньор Лука, оказывается, периодически ездит в женские монастыри и сожительствует там с монашками. Принуждает их силой. — Оба сеньора-брата от такого поворота в инфовойне скривились. — Даже если это неправда, — продолжал нагнетать я, — люди охотно подхватят эту идею, ибо она им ИНТЕРЕСНА. Это просто интересно обсуждать, и этого достаточно для распространения по тавернам! А поверить в большую ложь… И монашки от него периодически рожают! А вот младенцев этих у них забирают, и используют для обрядов по продлению мужской силы самого епископа. Чтобы этот козёл в своём возрасте скакал по козочкам, как молодой козлик. А тела потом прикапывают в специальной яме близ монастыря святой Варвары, там на заднем дворе такая есть, под шестым тополем справа. Верно говорю, гадом буду!

Братья переглянулись. Кажется, начинает доходить.

— И люди даже начнут то место искать! — победно улыбнулся я. — И ВЕРИТЬ!

— Тварь! Сволочь! — Одоакр сжал кулаки. — Ты этого не сделаешь!

А я понял, почему он так отреагировал — это не просто мои фантазии, рождённые только что, экспромтом. А, видимо, больная мозоль. Видимо за иерархами церкви подобные грешки с монашками всё же числятся, вот и сжались кулачки-то. Не про младенцев, а про посещение и принудительное сожительство с монашками, конечно же. Но без младенцев фишка не сработает — гулять так гулять, ещё больше нагнету, если придумаю.

— Но и это ещё не всё, — с улыбкой продолжал я. — Бедных инокинь его преосвященству мало, и он периодически забавляется с мальчиками из церковного хора…

— Да как ты смеешь! — Теперь Амвросий покраснел, вскочил, сжав кулаки, раздумывая, набрасываться на меня или нет. Не стал, трезво оценив силы.

— Сел! Бегом! — рявкнул я, а Одоакр, не на шутку встревоженный последствиями нападения на меня своего напарника, вскочил и принялся его успокаивать, зло искоса на мою особу поглядывая.

— Мальчики же это такое дело! — продолжал издеваться я — и тут, блин, попадание. Всё как у нас прям. — В Ватикане это большая индустрия — мальчики для священников. — Изюминка! Деликатес! Запретный плод!

А, ну и вернёмся с чего начали — к бандитизму. Бандитов сеньор епископ также крышует, и тому уже есть неопровержимые доказательства.

А ещё он втайне поклоняется Сатане, про это слышали? — сделал удивлённое лицо, наблюдая за бессильной злобой гостей. — И по его приказу его люди собирают по окрестным сёлам ненужных младенцев, а где и просто воруют их у зазевавшихся матерей. А где отбирают силой, или за долги. И этих младенцев он приносит в жертву на алтаре прямо на заднем дворе епархии. Ага, вход в алтарную под вторым тополем с надписью «винная кладовая».

— Это… Неправда, — отрешенно проговорил Одоакр. — Ты не сможешь этого доказать.

— А я и не буду. Проблема в том, что обратное также недоказуемо, — парировал я. — А всё, что недоказуемо, буду обращать против его преосвященства. Он в проигрышной позиции, он «ниже».

— Я буду макать его в дерьмо, сеньоры! — подался я вперёд и закричал. — Я утоплю его в такой грязи, что он всю оставшуюся жизнь не отмоется! И даже если уйдёт в монастырь — ничего не кончится; его будут славить и за его спиной, и после смерти!

Я сейчас набросал вам только то, что придумал только что, на ходу. Но поверьте, у меня богатая фантазия, и я «рожу» ещё немало светлых идей. И запущу их в народ. И эти идеи «выстрелят», ибо я знаю КАК это работает в принципе! Не верите?

Братья отрешённо молчали.

— Но самый главный слух о епископе, конечно, я пущу не среди черни, — напоследок улыбнулся я. — Самый главный слух пущу в рыцарских салонах, и особенно в салонах Альмерии. А именно, что церковь зажралась и по желанию своей пятки УЖЕ меняет и убивает владетельных сеньоров.

— Это неправда! Приказа убивать тебя не было! — вновь вспылил Амвросий. — Арест не приказ об убийстве!

— Вот! — поднял я вверх палец. — Вот вы и признались — это был арест. Это БЫЛО, и всё королевство это УЖЕ увидит. А по какому праву арест? С последующим признанием «вины» и сожжением одного из них, между прочим! Все ж понимают, шансов оправдаться в Овьедо у меня не было — не для того целую роту конных по мою душу прислали. А значит завтра так пришлют за любым из них. Оно сеньорам графам и герцогам надо?

Я запущу этот маховик под лозунгом того, что церковь хочет низвести нас, рыцарей, владетельных сеньоров, до уровня холопов. И короля хочет низвести! Зачем церкви король, когда есть архиепископ? Во главе государства должен встать не какой-то хрен из рыцарей, а падре, власти выше которого нет, а рыцари во главе с королём ему ботинки вытирают и по свистку ублажают. И в отличие от простолюдинов, обсуждающих мальчиков церковного хора в тавернах, сеньоры рыцари вряд ли ограничатся пустым перетиранием угрозы попрания своих прав. Чувствуете, уважаемые, куда клоню?

— Ты не сможешь это сделать! — ощерился Одоакр, но я видел сомнения, он бодрился и сам себе не верил. А потому ему в ответ было достаточно спокойно улыбнуться:

— Да ладно, что в этом сложного-то? Или вы забыли, ПОЧЕМУ пытались меня арестовать? Я — смогу!

Скисли. И какое-то время сидели молча.

— Граф, ты не боишься? — спросил меня вдруг Амвросий. — Ты выставил условия епископу. Выдвигаешь угрозы. Мать-церковь не будет терпеть такое.

— Амвросий, ты забываешь человеческую природу, — парировал я. — Вы двое только что свалили свою вину на бедного примипила, который на самом деле подчинялся вам. Он — ваши мускулы, а не вы его речевой аппарат. Но ради общей безопасности и выгоды мы втроём только что его приговорили, а епископ окончательно утопит его светлую память исполнительного служаки, признав оного служаку конченым gondonom. Если поднимется вой, первое, что сделает мать-церковь, это избавится от мудака в своей среде, ставшего причиной такой протестной порочащей всех движухи. Его утопят гораздо сильнее и серьёзнее, чем мы вашего напарника! А, возможно, сеньор епископ будет идти по зданию епархии, наступит на яблочную кожуру, упадёт и разобьёт голову. Насмерть. Раз пять-шесть подряд спотыкнётся. А чтобы не позорил святую церковь, гад! Что, разве это работает как-то иначе сеньоры?

Я победно оскалился.

— Я не могу угрожать напрямую епископу. Я не могу напрямую свалить его с поста. Но поверьте, я устрою такой ад, что он сам взвоет. И если вовремя не сделает выводов, Система сама от него избавится, как от бракованного.

— Система после этого возьмёт тебя на прицел! — застращал грамотным аргументом Одоакр. — Ты уничтожил одного из них — такое не прощается. И ты СПОСОБЕН устроить ад. А значит тебя лучше добить даже после смерти «бракованного» епископа.

— Трепещу от страха. — Снова мило им улыбнулся. — Сеньоры, я готов к войне, как вы не поймёте. ТАМ, — абстрактно кивнул в сторону, — вся жизнь — сплошная война. За всё. Я готов к схватке с самой церковью! И даже если проиграю, а я проиграю, моя смерть обойдётся вам всем куда дороже, чем тихий и спокойный диалог со мной, напомню, изъявившем желание с вами сотрудничать. Сотрудничество со мной ДЕШЕВЛЕ, сеньоры, чем моё устранение. Вам потребуется столетие-два для возвращение пошатнувшегося авторитета, а если рыцари всерьёз почуют угрозу, то по некоторым моментам вы вообще никогда не восстановитесь. Вам нужна из-за какого-то никчёмного графишки гражданская война?

Донесите, пожалуйста, это до епископа. Я хочу дружить, но войны с ним не боюсь. И также донесите, что если он выберет попытку убийства, я вдруг вспомню о том, что в эту увлекательную игру можно играть в двое ворот.

— Снова угроза? — Одоакр сузил глаза. — Угроза убийства епископу?

— Отнюдь. Предупреждение, — развёл я руками. — Просто предупреждение. Что я тоже так умею, и у меня нет никаких моральных принципов чинопочитания, способных остановить, если я пойму, что с его стороны игра идёт нечестно. Сеньоры, ТАМ такая грязь, подлость и предательство, что вы детишки в песочнице. Это единственное отличие наших миров, всё остальное такое же самое.

— Так что, — я глубоко вздохнул и поднялся, показывая, что аудиенция закончена, — мои условия. Вас проводят в Малую Обеденную, где вы пишете покаянные пергаменты, что не виноваты, и такая huйnya случилась из-за самодурства некого дегенерата-полубрата. После этот вы едете в Овьедо и передаёте епископу мои предложения по дружбе и сотрудничеству. Напомню, переговоры я буду вести с кем-то из вас троих — вы двое и отец Антонио, мой духовник с детства. Вы уже в игре и в курсе всего, отцу Антонио пока ещё доверяю. Никаких других людей пусть его преосвященство не посылает. Также я запрещаю на своей земле показываться любому полубрату, любому члену боевого крыла ордена Длани Господней, поскольку на данный момент признаю эту организацию террористической. Не весь орден, а только боевое крыло. После этого жду до октября извинения от епископа и считаю дело закрытым, а конфликт исчерпанным. Если сеньор епископ не внемлет разуму и логике — начинаю против него полномасштабную войну, и даю слово, он пожалеет о своём решении!

Оба монаха поднялись. Непроизвольно кивнули.

— Твоя позиция понятна, сеньор граф. Мы донесём её, — уважительно кивнул Одоакр. И я перешёл ко второй части разговора, почему именно поднял этих остолопов:

— Ах да, поскольку с вас сняты обвинения, то в обед у нас состоится знаковое богослужение, весь замок придёт на него. Будем спрашивать божественные силы о заступничестве. Как единственные священники в округе на данный момент, вы будете вести это богослужение. А после состоится принятие присяги воинами легиона — вы снова будете принимать её со стороны церкви.

— А если не захотим? — оскалился Одоакр.

— А я тоже могу не захотеть дать вам шанс и передумать, — вернул я улыбку. — И вернуть вас в реку — забивать сваи у вашего отряда хорошо получается, сеньоры, мне докладывали.

— Нехорошо так шантажировать людей, граф! — возмутился Амвросий.

— Присяга — богоугодное дело! Люди будут со степняками воевать! — зло полыхнул я глазами. — Богослужение же о небесных заступниках — тем более, на нём будет всё население замка и окрестных посёлков. Люди хотят от бога ответы получить. Вы откажетесь от такой паствы? Откажетесь от проявления остатков своего авторитета? Чтобы люди после случившегося вас вообще скотами считали? Вы же не скоты, сеньоры!

— Мы согласны, — поспешил согласиться Одоакр, быстро прокачав ситуацию. — Ты прав. Ты — это ты. А там — люди. И они не могут без бога. Мы согласны на эти богослужения.

«Тебя сожгут, сучёныш, а Пуэбло останется» — читалось в его глазах.

— В таком случае прошу на завтрак, — указал я в сторону двери. — Потом вам дадут пергаменты.

Слова Анабель заставили очень серьёзно задуматься. Ибо всё сказанное правда — народишко вокруг тёмный, верит во всякую сверхъестественную хрень и не дорос до цинизма атеизма. Тут даже такие утырки, как Рикардо, топчущие конями детей, в бога верят искренне. Малейший фокус с красивой физикой, и поверят что ты новый пророк, не то, что в заступника. Но было одно очень серьёзное «но». Всего одно, блин, но зато слишком серьёзное. А именно… Я не инженер. И не учёный. Эти ребята, наверное, смогли бы собрать установку и обуздать какое-либо природное явление типа молний Теслы. А может связанное что-то с ветром и звуковыми явлениями… Да хоть бы тот же шар в воздух запустить! Почему нет, если «божья помощь»? Но я вообще ни сном, ни духом, какие в принципе природные явления можно обуздать, а об установках, их обеспечивающих, и подавно говорить не приходится.

Если б был астрономом и математиком… Я бы рассчитал ближайшее затмение и с его помощью в нужное время убедил бы всех, что крут. Разыграл бы представление, и люди бы искренне поверили.

Но если у вас нету тёти… Эх! У вас просто нету тёти, и она не появится.

А потому решил плюнуть на тайномасонские предложения бельгийки, у которой с той жизни в крови остался колониальный европейский менталитет: «обмануть, покорить, ограбить, низвести» — и решил идти нашим, восточноевропейским русским путём. А именно, я не буду никого обманывать и «бомбить»! Я буду…Располагать. Играть на нервах и эмоциях, а не задавливать красивой фантичной картинкой.

В тему вспомнилась детская книжка, «Огненный бог марранов» Волкова. Изначально Урфин, принёсший огонь, почитался дикарями марранами богом. Потом — великим императором. Потом — просто правителем. Статус терялся по мере того, как его подданные видели у других народов принесённые этим челом в их дальние дали ништяки. А закончилось всё истинно по-европейски, его империя рухнула без единого выстрела, одурманенная информационным оружием коварной сотрудницы госдепа Нулланд доброй девочки из-за гор Энни в виде плюшки: «Вы развалите свою страну, а мы вам печеньки вы развалите империю непобедимого в открытом бою Урфина, а мы дадим вам волейбольный мячик поиграть».

Трындец! Опят чёртовы аналогии! Когда ж от них попустит? Я ж уже полгода здесь. Никогда наверное. Ибо в этих аналогиях отражены принципы, по которым мир, наш мир, тот мир, живёт тысячелетия. Ничего не изменилось за это время, и даже сказки про то пишут (иногда меняя местами героев и злодеев, но тут как известно историю победители пишут; кто проиграл — тот и злодей). И вряд ли через столетия люди изменятся.

Но на самом деле хорошо, что я знаю эти аналогии, что они есть в голове. Ибо именно это и является моей вундервафлей — социалка. В отсутствии инженерных знаний, для выживания просто нечего больше противопоставить. И министерство информации нужно уже вчера создавать, ибо братцы монахи мне пока поверили, но их боссы вряд ли проникнуться угрозой, пока не ощутят пресс инфовойны на собственной шкуре.

С одной стороны их текущая меня недооценка выгодна — даёт время на подготовку. Епископ Лука и его коллега в Альмерии вряд ли всерьёз будут воспринимать тявканье щенка вроде вашего покорного слуги. Я и правда в масштабах мира так себе. Но в реальности у меня больше нет вундервафель, а значит надо подходить к делу основательно и капитально, заряжая на работу сотни людей, а не единственного менестреля. А это именно что министерство — множество заряженных и обученных сотрудников, понимающих, что требуется, без моего участия.

А пока нужно найти себе небесного покровителя, но не через обман и физику, собрав некую установку, а… С помощью балансирования общественным мнением, играя на публику, всё как всегда, на сём стоял и стоять будет наш мир. Министерства пропаганды ещё нет, но у него уже есть первый работник — я сам.

Братцы пошли готовиться к службе, для начала оставшись писать пергаменты. Я пустил их за свой стол за завтраком, как гостей, оказывая почёт и уважение, чтоб поднять статус. Чуваки оценили и больше не бузили. Сейчас пишут, сочиняют, потом приказал допустить их во владения нашего падре — пусть реально возьмут инвентарь и подготовятся к богослужению. И проведут его так чётко, как дОлжно — ни одна собака даже подумать не должна, что сегодня было что-то подтасовано. Именно они, враги, не просто присутствующие на мероприятии, а являющиеся его ведущими, не дадут рта раскрыть о фальши. В принципе потому я братцев и отпустил — нахрен мне не сдался мир с епископом, он не оценит предложение. Одоакр и Амвросий сегодня мои агрессивно предвзятые свидетели, понятые, и, считаю, это стоило того, чтобы сломать собственные планы и выпустить их — обойдётся Эстебан без нескольких пар рабочих рук.

Пока же идёт подготовка, а замок в ахуе, друг у друга переспрашивает, что опять задумал непоседа граф, я решил-таки уступить настойчивым ухаживаниям мастера Гнея, агрессивно приглашающего меня на реку, купаться. Пока был в замке позавчера и третьего дня — чего-то мялся, а как я свалил, с перспективой завтра уехать — словно очнулся и с утра, узнав о прибытии, носился рядом, то и дело попадаясь на глаза.

— Пошли уже, Гней! — не выдержал я. — Уговорил. Сухое возьми — я сам себя высушу, а ты — нет. Простынешь.

— Обсохну, сиятельство! — отмахнулся кузнец.

Ехали на конях, далеко. Не просто русло смотреть, а где Светлую ещё не разделили на два потока — один временный, в обход, куда пустят воду, чтоб не мешала строительству бетонного русла для промзоны, другой — собственно текущая версия русла. Спешились, подошли к воде и мастер начал раздеваться.

— Гнеюшка, прохладно! И дождик с утра моросил, — усмехнулся я. — Не заболей.

— Эх, Ричи, в воде теплей! — отмахнулся он, и в портках начал входить в воду. Я скинул камзол, штаны и последовал его примеру. Трусов тут нет, вместо них используют «исподнее», «портки». И их женский вариант, «панталончики». Это бельё, тёплое, хлопковое или шерстяное, до колена, а то и ниже (а у дам с кружевами и рюшечками — чтоб мужчинам было приятно снимать). Для езды на коне в самый раз — ничего ноги не натирает. Купаться в таком непривычно, но, блин, женщины вообще вынуждены в платьях купаться! Ага, специальные надевают платья, которых не жалко, и прямо в них в воду. Альтернатива — голиком, ради того деревенские девчули собираются стайкой и организованно валят на речку подальше от всех, где нагишом и резвятся. А деревенские парубки бегают на них посмотреть из-за кустов, и девчули делают вид, что не видят их и не знают, что они там… Пока, разумеется, те реально прячутся и не высовываются. А что ещё делать, если нет ни телевизора, ни интернета, ни даже эротических журналов?

Бр-р-р! Я, конечно, не мёрзну, не чувствую холода, но водица приятно охладила. И правда, воздух холоднее воды в реке, сидеть бы тут и не вылезать, и плевать на дождь, что опять начал моросить с периодами. Но заплыв был не долгим, на глубину и стремнину не поплыли. Мастер Гней несколькими гребками рванул вперёд и вылез на какую-то кочку, торчащую прямо из воды. Кочка была не слишком большая, и походила на… Куб. Примерно метр на метр. И была почти вровень с гладью. На вид — камень. Серый. Пористо-щербатый. Подплыл, залез на него с ногами.

— Что-то не так, — признался мастеру, исследуя кочку. Какая-то она была… Рыхлая-не рыхлая. Не могу подобрать слов. Неестественная. — Это не камень, да?

— Нет. — Эта хитрая морда улыбнулась и покачала головой. — Это бетон, твоё сиятельство. Известь в смеси с красным песком путеоланом.

Я присел на камень, постучал по нему. Поверхность щербатая, но то и верно — каменюка находится в воде, обтекаема оной, причём тут течение — постоянно «кусает». Если честно, на ощупь рыхловатая, как будто сырая. Или кажется?

Тут узрел рядом ещё две такие же каменюки, но чуть поменьше, и поглубже.

— Так, а теперь давай с начала и подробнее, — пересел я поудобнее, скрестив на каменюке ноги.

— Это мне отец рассказал, — закончил мастер Гней. — А ему — его отец. Я ведь когда тогда, в Апреле, когда мы тут скакали, обсуждали, сразу об этом песке подумал. У нас в королевстве есть пористый камень, который перемалывают и в бетон добавляют, но вот так, чтобы прямо в воде он высыхал — такого нет. Но я, граф, как понимаешь, кузнец, и каменным ремеслом никогда не занимался. И прежде чем предложить, решил попробовать. Ты меня на канал главным поставил, и я решил посмотреть, что будет, раз время есть. Вы бы из Магдалены вернулись, а тут понятно стало бы, может этот камень засыхать в воде, или не может?

Я сидел и отрешённо качал головой. Технологии двадцать первого века, блеять! Бетон! Сука, бетон, не на цементе, а на грёбанной извести! И застывает В ВОДЕ!

— Своего сына в Аквилею отправил, чтобы разузнал всё, — продолжил он. — И хороших каменщиков пригласил. Двоих. Приезжали. Они и обсказали, что где Рио-Гранде впадает в море, и западнее, до самого устья Белой, такого песка в тамошних холмах валом. Он лёгкий, пористый, и вода ему ничего не делает. Но если перемолоть и в тесто добавить — то из него можно пирсы делать, прямо в воду отсыпать — и тесто застывает! Вбить опалубку в дно и заливать, прямо в морскую воду. Пирс несколько месяцев сохнет, а потом становится камнем. В Таррагонии много пирсов так построено. Проблема в том, что это земли степняков, путеолан там добывают лихие артельщики, украдкой высаживаются, копают и сваливают. Много его без крупного войска не наберёшь, а и с войском степняки примчатся, и всё равно не наберёшь. А потому дорог он шибко, и Таррагона его не горит желанием направо и налево продавать, в другие земли немного доходит. Вот батюшка ваш, старый граф, и купил как-то.

— Путеолан… — потянул я знакомое звучание. Ибо Путеолы — один из древних городов Рима, привет из Старой Империи.

— Один из каменщиков его так назвал, — пояснил мастер. — Так тот песок в их древних мастеровых книгах зовётся. И они его так про меж себя зовут.

— А ближе, значит, подобного нет? — Внутри начал просыпаться лютый зверь по имени Жаба. Я тоже себе такое хочу! Да, у меня и так на ресурсы графство богато — грех жаловаться. Но на все мои постройки этого песка не напокупаешься. Хочу!

— Как нет, есть. — Кивок. — Алькантарский. В междуречье Белой и Великой рек, к югу от Алькантары, земля, болота, но степняков там мало, и герцогские копают на продажу. Впрочем, далеко не уходя от границы — а то схарчат. Только такое дело, Рикардо… Их красный песок не стынет под водой. Но берег мостить им можно, попробовал; если не топить его под воду, то застывает, причём быстро. После эти глыбы в воду кинули, лежат там уж недели две как — ничего им нет. Поплыли, покажу.

И правда возле берега невдалеке лежали три большие бесформенные глыбы кило по пятьдесят каждая. И рядом столбик с флажком вбит — чтоб не потерялись, где. Река у нас осенью и весной разливается, линия берега меняется, мало ли. Да и илом может занести — тут не стремнина. Такие же тёмно-серые глыбы, как тот куб, но неуловимо другие.

— А в воде никак, — пояснил мастер, поставив ногу на одну из них.

— Да в общем не так это и страшно, — усмехнулся я. — Мы всё равно отводим реку на время строительства. А Алькантарцы этого красного песка как, много продают?

— Да, но цену дерут дай боже. — Мастер грустно вздохнул и опустил глаза.

— Поплыли назад, на твои «недопирсы», — бросил я и погрёб к испытательной конструкции. Было примерно по пояс, неглубоко, это ж опытная конструкция — смысл далеко от берега ставить? Но хотелось окунуться. Гней не заставил себя долго ждать, залез на соседнюю.

— Я бы, граф, сидеть бы на такой дурынде сидел, но вот грузы и телеги, большую нагрузку, пока бы пускать не стал. — Стукнул ногой глыбу, на которую умостился. — Пусть получше схватится, крепость наберёт. Спешить при строительстве не нужно, надо всё на совесть делать.

— Давай, говори уже! Что нашёл? — усмехнулся я.

— Что «что нашёл»? — как бы непонимающе улыбнулся мастер.

— Ну, ты глазки отводишь, краснеешь, как девка перед сеновалом. Про Алькантару и высокие цены говоришь, как бы намекаешь… — я сделал задумчивую паузу, глядя вдаль. — Значит, твои люди вернулись, найдя и у нас красный песок. Где-то южнее Терра-Бланки, в болотах, но зато с нашей стороны Белой? Да?

— Ежели б всё просто было, Ричи, давно б обсказал. — Снова вздох. — Есть, как нет. И от Алькантары далеко — никто не будет претендовать. Но далеко эта гора от крепости. Зато на лодке подойти можно, правда на плоскодонке, ладья не пройдёт.

Задумчивая пауза.

— Путь, где она находится, давно известен, сие не тайна. Аквилейские артельщики промышляют по-тихому, без огласки, выдавая сей песок за таррагонский путеолан. Ибо он в самом деле не чета алькантарскому, хотя буду честен, чуть хуже того, что из Таррагоны. Но вот поймать там тебя могут, твоё сиятельство, за здрасьте, освежевать и схарчить. Там степняки суровее, чем за Белой.

— Степняки! — Я страдальчески сжал кулаки. Брало зло — что блин за напасть! Хреновы уроды!

У меня в графстве напрашивалась ещё одна историческая аналогия, с Русью и Крымским ханством. Те, крымчаки то есть, тоже каждый год к нам ходили в набег за рабами. И адских сил стоило их хоть как-то удерживать. Но местные орки людей ещё и едят! Какими бы уродами татары ни были, они людей как минимум не ели. Я эту саранчу не идеализирую, на одного проданного в итоге в рабство приходилось с десяток тех, кого убили в процессе набега, разоряя нашу землю, жаль что Катька, захватив Крым, не загеноцидила их под ноль, но они реально людей не ели!

— Я не знаю как быть, — покачал мастер головой. — Тебя, граф, долго не было, решил вначале всё-всё разузнать, да заодно опыт поставить. Как ты и сказал ксперимент — главный двигатель техники. Сейчас всю информацию собрал, но… — Вздох.

— М-да! — потянул я. — А знаешь, идеи есть. Скажи, тут, как позимеет, работы же убавится? Столько рук уже требоваться не будет?

— Руки всегда есть куда приложить, если голова на плечах есть, — усмехнулся в ответ он. — Но если что, да, перекинем в Терра-Бланку. Если придумаешь, как сделать, чтоб не схарчили их. И с лихорадкой зимой попроще. Правда и одеждой тёплой надо запастись — зябко зимой на болотах.

— Это решим, охрана, как понимаю, главное. — Компьютер в моей голове начал вычисления. Они мне не нравились, слишком много неизвестных, и слишком много вольных параметров «на удачу». Но в принципе, пазл складывался.

— Понимаешь, виконт, мой дядюшка, осенью начнёт активные изыскания в тех краях, — признался я. — Будет разведывать, где можно проложить путь для канала, чтобы через болота в море можно было пройти. И его людям также потребуется защита. Тут защита, там защита…

Снова задумался.

— Короче, подумаю. Сейчас всё равно нет ресурсов, чтобы там что-то мутить, давай отобьёмся от орков, и вернёмся к этому вопросу.

Мастер согласно кивнул, и в его глазах я увидел свет надежды.

— Может создать там что-то вроде вольного баронства под патронажем виконта? Раз это будет его графство — пусть вкалывает. С одной стороны земля ему обещана, он «крышует» того, кого пошлём на болота, правда неформально. С другой официально баронство вольное, пусть барон организует артельщиков, которые будут копать тамошний путеолан и продавать нам, за разумные деньги. А также дрова, лечебные травки, ягоды — всё, чем тот край богат. Баронство будет в убытке, но зато мы застолбим за ним место, и когда по Белой в море пойдут корабли торговцев, это вложение окупится.

— Долго же будет окупаться! — огорошено покачал головой мастер, прикинув расклады.

— Инфраструктурные инвестиции, тем более стратегические, вообще штука небыстрая! — констатировал я, вспоминая свой мир. — Зато тот, кто может потянуть такое, в конце всегда получает суперприз.

— Ладно, Гней, ты сказал — я услышал и буду думать, — подвёл я предварительный итог, взяв процесс на заметку. Остаются аквилейцы, и они — самые сучьи выродки, они наша будущая головная боль, а не орки. Но это как раз моя проблема, а не его. — Это тот самый путеолан?

— Этот — да, — кивок мастера. — Мы его, оказывается, купили, как таррагонский — мне мастера объяснили разницу. А вон тот — собственно таррагонский, тоже прикупил, пока была возможность, несколько мешков. А вон тот — алькантарский, — показал на самую маленькую, разрушившуюся башенку.

— Интересное слово «оказывается», — поддел я. — А для чего покупали? У нас всё из обычного известняка построено. Белая башня на гербе, белый замок…

— Ну… — мастер замялся. — Старый граф деньги выделил, чтобы мы кузню перенесли к воде, и с колесом её сделали. Мы перенесли, сделали, но весной её паводком смыло. Сваи плохо забили, те вышли из дна и… — Вздох. — Русло осушим — достанем их, проверим, как себя ведут спустя годы. И наперёд будем посуху забивать.

Я непроизвольно улыбнулся. Отец-отец! Столько светлых идей, и как далеко от реализации. Ни мельницу не смог осилить, ни кузню на воде. Я, вон, понимая про нестабильность русла, предложил колёса плавучими сделать, и ничего, работают. Со скрипом, но работают же! А ты…

— А красный песок ему что, это ж камень! — продолжал отчёт мастеровой. — Он растворяется только когда в тесто положишь и размешаешь. А так не мокнет, не пропадает. Вот и осталось пару десятков мешков. Но кузницу больше переносить не пытались — было не до неё: и у твоего отца дел по горло, и я был занят. А там и эпидемия эта, боже нас сохрани… — Снова вздох.

— Да-а-а… — Посидели, помолчали. Почтили память умерших осенью-зимой.

Путеолан. Ахренеть я счастливый граф! У меня во владениях есть нефть! Нефть, Карл! А ещё мы главная зерновая житница всего королевства. Остальные «для себя» выращивают, лишь чуть-чуть на продажу, а мы — товарное производство. Есть камень, стратегический ресурс для этого времени. И особенно важно — есть качественный известняк, из которого делают цемент этого мира — известковое тесто. Ещё есть несколько месторождений хорошей глины, а это тоже капец какое стратегическое сырьё. И самое «вкусное» — собственное железо, которое я к декабрю, если выживу, гадом буду себе верну. Ещё бы уголь сюда каменный, чтоб дрова не покупать… И можно в экономическую стратегию играть на уровне «бог». Но не всё коту масленица.

А теперь и собственный «красный песок» — добавка к цементу, благодаря которой можно очешуительные строения возводить. И не надо их недооценивать — стоят же до сих пор и Парфенон, и всякие колонны Траяна, и мавзолеи Адриана. И куча римских дорог прекрасно до сих пор функционируют. И сооружения древних портов в Италии волны хоть подрихтовали, но до конца до сих пор не смыли — возвышаются над водой, болезные, своим видом туристов и учёных привлекают. Умели же в Империи строить! Имея при этом лишь известь и какие-то добавки типа красного песка, ни сном не духом о цементе и современных строительных технологиях. Согласно которым наши (тамошние) мосты через сто лет надо демонтировать и новые строить, ибо в половую щель за сто лет пойдут, а дороги так каждый год перекладываем. Так-то детки.

Из минусов же у меня только орки, которые нас, человеков, очень любят. С гастрономической точки зрения, но любят же! Конечно, эта угроза всё-всё перекрывает, все плюсы но, блин, никто не говорил, что будет легко.

— Поехали назад, мастер, — предложил я. Гней крепился, но я видел, продрог до костей — воздух прохладный, да с моросью. Пусть переодевается в сухое и греется. — Сейчас решится моя судьба. А там… — криво сощурился, глядя вдаль. — Там видно будет.

— Уверен, граф? — уточнил Амвросий. Я кивнул. — Но это как-то… Неправильно. Есть же место для молитвы — замковая часовня.

— Я хочу, чтобы присутствовали ВСЕ, — выделил я это слово. — Вообще все, всё население замка. А в часовне поместится лишь несколько десятков избранных.

— Хорошо. На улице — и на улице. Вместе молиться будем! — махнул рукой напарнику Одоакр, мол, ладно, пусть как мальчишка хочет, так и будет.

— Никто так не делает, — криво буркнул Амвросий, уступая. И это правда. Перед богом все равны, и любой может зайти в любую церковь, но, как правило, для элиты у нас одни церкви, куда быдло в принципе не ходит, для быдла — другие. Хотя всё равно считаемся равными.

— Это наша земля, — решил пояснить я, хотя понимал, что ничего не докажу. — Общая. Нам ВСЕМ здесь жить. Если я не прав — пусть бог покарает меня, если прав — пусть пошлёт покровителя, но я хочу, чтобы все это увидели.

— Желание объяснимое. — Амвросий тяжко вздохнул и окончательно сдался. — Хорошо, мы готовы. Но тогда предлагаю выйти из замка, ближе к реке — чтобы все-все поместились. А ещё… Там чище.

Ну да, на замковом дворе навоз, запахи, двор загромождён разными телегами и строениями. Все-все поместятся, но будет неуютно.

— Исус крещение в Иордане принял, на свежем воздухе, — поддержал я. — А потом крестный ход вокруг замка сделаем. Гулять так гулять! Верно?

— Верно, — улыбнулся орденец. Крестный ход, судя по памяти Ричи, тут не то же самое, что у нас. Атрибут не обязательный. Но если хочешь — можешь организовать. Подробности не понял пока, но кругами ходят тут по желанию, могут и не ходить, если не хочется.

Я братцам, конечно, не доверял. Но как уже сказал, выбора не было. Враг, проводящий шоу, даст самый железный обоснуй, что это не подтасовка. А значит, придётся хоть и держать кулаки, но довериться им. Всё же эти двое на самом деле единственные в округе, кто рукоположен проводить богослужения. И вариант везти другого падре откуда-то не прельщал.

Вышли из часовни. Народу собралось несколько сотен. Точнее не так, сотни четыре было только моих легионеров, плюс все остальные.

Надо отдельно отступить и сказать, что кроме кабальников с шахт и тех, кого привезли из Картагены, тут хватало реально добровольцев с моих земель, из вольных. Попёр народ, поверив в счастливую звезду своего графа. Были и дети крепостных, которые не стали ждать Сентября и ССО, пришли за волей и лучшей долей сейчас. Напомню, только глава крепостной семьи материально ответственен и не может сняться с места, его дети слава богу имеют право путешествовать… Относительно, конечно. Ещё были беглые, которые уже обосновались в графстве, но над которыми дамокловым мечом висела петля, если их найдут, или препровождение на север, к хозяевам (что вряд ли, ибо дорого, корми их за свой счёт — как правило таких просто вешают на ближайшем суку). Информация о легионе ещё не слишком далеко ушла по королевству, пока пришли только те, кто был на территории графства, но в будущем, уверен, многие специально сбегать добираться сюда будут, чтобы в легионеры записаться. Ну и элитная часть — три десятка сборной солянки будущих офицеров из моей гвардии и баронской коалиции. Я упросил своих верных вассалов не жестить и отпустить тех, кто захочет идти в легион, ибо осенью один фиг всех на хирд переводить. Я, дескать, не просто так, об общей безопасности забочусь, войдите в положение. Легион дело новое, специалисты позарез нужны, а они потом наберут из наёмников фронтира. Бароны согласились, и, подозреваю, часть из казачков специально засланы. Пофигу, потом вода утечёт, всё сотрётся, и были парни вашими — стали нашими. Если осилим в легионерах притирку и отсекание лишнего.

Новость о хирдах хорошо пошла по графству, хотя официально о ней никого не уведомлял, и войско, о ней знающее, вело боевые действия. И несколько опытных воинов пришло с рекомендательными письмами из земель четырёх восточных баронов. Дескать, в связи с грядущим реформированием, бла-бла, прошу оказать, позаботиться и так далее. Продвинутые бароны. Тут уже не о казачках дело, а об оптимизации расходов. Вышвырнуть часть дорого обходящихся рыцарей, имеющих корни, способных взбрыкнуть, чтоб потом на их место поставить дешёвых подавшихся на север бывших наёмников, кто понты колотить не будет. Там баронства бедные у подножья Холмов, не до жиру, вот и прислали лишних.

В итоге получилась солянка из вольных, бывших крепостных, кандальников и благородных. У всех свои принципы, свои интересы, своя сословная поддержка друг друга. И Вольдемар кое-как, напрягая все силы, пока удерживает их в узде, чтоб не поубивали друг друга, а там наверняка есть за что.

Так что присягу у нас примет примерно две с половиной сотни, может две, но всего легионеров собрали далеко за четыре. И ещё часть в академии осталась — они у Вольдемара пока под вопросом. Будущие легионеры в отличие от меня только что пришли — тут идти полдневного перехода, и только-только поели — с утра Илоне приказал готовить дополнительную кормёжку. Бойцы с похода усталые, но довольные, что не опоздали на очередное шоу.

Ну, и население замка, посёлка и ближайших деревень — куда без них? И прощённые работяге-убивцы, кто без охраны работает, и к ним приравненные «беглые» крестьяне Феррейроса. Да, я не стал с тамошними бедолагами жёстко обходиться, пусть себе спокойно работают. Вместо виа они мне тут канал копать пока будут, а там, с расширением георгафии строительства, перекину их на рытьё траншей в направлении Виктории или Аранды. По последним слухам, житьём у меня они недовольны, ропщут, но, как узнали о побоище, что мы устроили под их бывшим городом, окончательно смирились и лыжи вострить не собираются.

В общем, народу хватало.

Посмотрел вверх. Дождь. Жаль. Мне всё равно, а людей жаль — дождь коварная штука, от него можно промокнуть и заболеть. Но общая молитва, и покаянная молитва графа — такое дело, что любого дождя стоят. По телевизору сие не посмотришь, только личное присутствие.

Про то, что за пределами замка будет лучше, просторнее, люди поняли, поддержали. Мы с братцами направились к воротам первые, за нами — все остальные собравшиеся. Прошли сотню метров к реке, когда решили, что хватит, и затем минут пятнадцать ждали, когда из замка выйдут и встанут вокруг остальные собравшиеся зрители. Я снова посмотрел на небо, затянутое тучами. Лето, солнце, частые дожди — самое то, что нужно пшенице для роста. Постоянно сухая погода и жара вроде не очень хорошо. В какой-то передаче про то смотрел. То есть фактически сегодняшним действом я могу подписать себе смертный приговор, ибо эта морось с пасмурным небом может и ещё день идти, и два, и более. А мне нужно явление свыше, «с небес», сейчас. Явление, как вы поняли, было задумано как в итальянском фильме про ограбление Святого Януария: «Солнце выглянуло! И дождь кончился!» Не поспешил ли я, не рою ли себе яму? Может стоило подождать, как начнёт распогаживаться?

Но, блин, с утра так и показалось — сегодня распогодится! Что к обеду «солнце выглянет». Потому и подписался на договор с братцами спозаранку, в темнице их растолкал. К завтраку же наоборот, новые тучи пришли. Может местный бог и правда меня не любит? Я, конечно, из любой ситуации выкручиваться буду, но если сама природа против…

Но рассусоливать поздно. Договорившись с братцами, я подписал себе приговор. Правда, приговор без текста. И то, каков будет этот текст, сейчас во многом реально зависело от высших сил.

…В крайнем случае, золото готово. Клавдий, с которым поделился планами, обещал прикрыть до границы с Бетисом. Ибо он будет нужен и новому графу, кто бы им ни стал, ничего не теряет. А там поеду на Запад, в края, где путешествует мой земляк Мастер с творческим коллективом — буду в их землях счастья пытать.

— Дети мои! — воздел руки вверх, призывая всех к тишине, брат Амвросий. — Сегодня мы собрались здесь, чтобы ваш граф совершил покаянную молитву и вопросил у всевышнего, одобряет ли тот его деяния. И все мы, каждый из нас, будем тому свидетелями. Вознесём же молитву…

Ла-ла-ла, не охота пересказывать текст полностью. Но народ воодушевился и начал повторять за Амвросием слова молитвы, кто знал. А кто не знал, просто сложил ладошки и гудел с остальными. Молились они за меня, чтобы господь меня услышал и ответил. Ибо все мы (они) за него (меня) переживаем, аж кушать не можем! Что правда на самом деле — все реформы и нововведения в графстве держались на одном человеке — собственно их начинателе. Уйду я, и фиг знает, что будет завтра.

Одоакр в этой молитве не участвовал, смотрел на меня криво, немного высокомерно. Дескать, мальчишка, ты что, не понимаешь, что мы не дадим тебе интерпретировать знаки небес так, как тебе хочется? Думаешь, церковь просто так тут полтора тысячелетия опыта набиралась? Моё желание обратиться к всевышнему, минуя промежуточные инстанции, для этого мира не редкость, и опыт у них на самом деле есть. Вот только и я не фраер. Я знаю, что такое ЦИПсО, кто такой Геббельс, как оболванивать миллионы. А ещё знаю, кто такой Станиславский и вкратце читал брошюру-методичку по сценическому искусству (это на самом деле огромный труд, который не надо недооценивать). И изучал социологию, включая элементы психологии толпы. В толпе прав не тот, кто прав, а кто кричит громче, а главное, кричит языком, понятным толпе, с предельно чёткой маркировкой свой-чужой, и почему он свой, а он — чужой. Это будет битва будущего и прошлого, их опыта и моих знаний, но я снова решил поставить всё на кон и попытаться вырулить, ибо Анабель права — не смогу победить церковь, опираясь на инструментарий попаданца. Иногда мир вокруг со своими доисторическими традициями сильнее любых новаций будущего. ВЕРА, вот так, большими буквами — то, чего лишились мы, и здесь она сильнее социальной инженерии. Она и есть основа данной инженерии, и никакие ЦИПсО не нужны, если ты контролируешь священников.

— Граф Рикардо Пуэбло! — обратился ко мне вышедший вперёд брат Одоакр. — Твоё слово.

Я обернулся к внимающей толпе. Собрался с духом, вздохнул и начал:

— Братья и сёстры! Все мы едины под богом, потому так и говорю — братья и сёстры! — Вздох уважения, обращение зачтено. Сейчас нет сословной разницы, ибо будущее у нас общее. — Несколько дней назад на меня и моё войско напали. Напали наёмники епископа Овьедо и всего Юга королевства. — Народ возмущённо загудел — дланцев не поддерживали мягко сказано. — Я не знаю, прав ли я был в этой ситуации, или нет. Я считаю, прав я. Епископ — что прав он. — Снова гудение, но на тон тише. Дескать, да, всё верно, каждый себя правым всегда считает. — Как вы знаете, я начал в графстве многие преобразования. Реформирую землевладение. Отпустил крепостных на волю. Строю мастерские. Меняю русла. Воюю с соседями, которые, как мне кажется, меня оскорбили. — Снова возмущение — и тут народ меня поддерживал. Да, оскорбили. Средневековье, тут живут «по понятиям», и по этим понятиям мои соседи неправы. Местами я перегнул палку с ответкой, но в целом в своём праве. А жестокость… Мир жесток.

— Но всё это я сделал САМ! — выделил я это местоимение. — Своей волей. Не помолясь, не устроив службу или коллективный молебен за начинания.

— Теперь гул не поддерживающий, недовольный, и даже отдельные крики, дескать, граф, всё правильно делаешь, так и дерзай. Что «не помолясь» как бы нехорошо, но не критично. Захотелось улыбнуться — люди везде люди.

— Сегодня я хочу вопросить отца нашего всевышнего: прав ли я? — крикнул погромче, чтобы как можно больше людей расслышало. — То, что я делаю — угодно ли богу? Я поклялся защищать своих людей, я забочусь о графстве, но я лишь человек, а, как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад!

И Одоакр, и Амвросий при этих словах уважительно закивали. Не ждали глубины от мальчишки.

— Так бывает, что возомнивший о себе безумец делает, как он считает нужным, — продолжал я, — считая свои поступки добром. Но на самом деле оказывается, что все его поступки привнесли в мир ещё большее зло, чем было до него. А потому я в смятении, и хочу вопросить: правильно ли делаю? Правильно ли поступаю? Есть ли в моих поступках частичка бога, или они от лукавого?

А теперь поддерживающий гул. А что народ ещё мог сказать — конечно, нужно мнение авторитета в любых делах. И выше бога авторитета нету.

— Помогите мне, и вопросите вместе со мной! — выкрикнул в публику. — И бог свидетель моих помыслов!

Встал на колено. Одно. Не знаю, почему, но тут не принято на коленях стоять, даже в церкви. В церкви люди тут сидят, а под колени ставится специальный стульчик, и ты становишься на него, а не на пол. А потому на одно колено, как подобает воину, приносящему присягу сеньору. И начал молитву.

Народ вокруг загудел — также читал молитву, вслед за мной. Одоакр произносил первым, за ним — я, повторяя слово в слово, и слова мои отражались эхом шестисот-семисот-восьмисот присутствующих.

Закончил. Капли дождя падали на затылок, заваливались за шиворот. Намеренно не испарял их, не сушился, как намеренно и не взял плащ. Пускай, так ближе к народу. Поднял глаза к небу. А теперь собственно обращение.

— Господь всемогущий! — вложил в голос как можно больше энергии. — Я стою пред лицом твоим. Ты видишь меня, знаешь мои чувства и помыслы. Я ещё не вопросил, а ты знаешь о том, что хочу спросить. А потому прошу! Дай мне знак! Пошли знамение! Во добро я делаю то, что делаю и совершаю то, что совершаю, или во зло? И если я прав, если мои поступки угодны тебе, пошли мне небесного покровителя, направляющего и защищающего меня!

Это всё прокричал громко, чтобы услышал и без того притихший народ. Гул в массовке стих, собравшиеся ловили каждое слово. Достаточно. Теперь опустил голову и прошептал по-русски:

— Давай бог! Ответь! Да, я не религиозный. И вообще скверный тип, непонятно что о себе возомнивший. Но я показал, что готов нести эту ношу, если это для тебя важно. Я не уеду к сестре в Вологду, и буду драться до конца не из глупой прихоти что-то доказать. Просто… Просто реально кроме меня и моих грёбанных знаний у них нет никого и ничего! — воскликнул громче — плевать, кто что услышит и поймёт. — Их всех съедят! И я сейчас говорю не красивые слова, я и правда… — По щекам потекли слёзы — сбился.

— Я готов, бог! — Слова сами лились из меня, и я, собравшись, продолжил. — Не знаю, смогу или нет, получится, или не дадут, но сделаю всё, что от меня зависит, чтобы вытащить из задницы этих людей и эту страну. Если я делаю правильно — помоги. Если не доверяешь, если мой атеизм и богохульство важнее — пошли к чёрту, и пусть эти двое выродков схарчат — они могут. Вот он я, господь, перед тобой! Помоги мне! Дай мне защитника! Хоть того же Андрея — обещаю, устрою ему первоклассный культ. Или дай мне пинка, ибо я так и не понял, на хрена ты меня сюда перенёс?

— Что ты шепчешь? — подошёл цветущий Одоакр. Вот-вот их цель распишется в ничтожестве и поедет в Овьедо. А и не поедет, сбежит (он реалист) — я исчезну с политического поля, став загнанным беглецом, дичью. Что его не может не радовать.

— Молитва на языке ОТТУДА, — пояснил я. — Господь один, он всё равно услышит и поймёт. Или скажешь, права не имею?

Орденец нахмурился, но ничего не сказал. Молитва — она на любом языке молитва. Я ж явно не Сатане молюсь.

— Ты плачешь, — констатировал он.

— Я открыт перед высшими силами, — парировал я. — Я искренен. И не могу лгать — ОН не простит ложь.

Здумчивый полностью согласный кивок. Затем этот перец положил мне на голову руки и прошептал что-то типа благословения. Фигасе!

Народ на такое поддерживающе загудел. Но после затих — дело к кульминации.

Орденский брат отошёл. Я постоял на колене ещё немного, но вдруг понял, что всё, достаточно. Запал в душе прошёл, оставив зияющую пустоту. Что мог сделать — сделал, теперь ждать. Поднялся на ноги. Обернулся к притихшей массовке.

— Ждём, братья и сёстры! — Воздел руки к небу. — Ждём. Явления. Знамения. Господь всемогущ, он не оставит нас без знака.

Вперёд снова вышел Амвросий и завёл новую молитву. Славящую господа, я не вслушивался, я… Стоял, словно обдолбанный, и смотрел вперёд.

— А теперь, братья и сёстры! — заревел, чтоб было лучше слышно, Амвросий, — Путь креста! — И поднял вверх большой крест отца Антонио. Снова гул в массовке, поддерживающий.

А потом мы пошли. Вокруг замка. Вначале братья, потом держащий фамильную библию, вручённую Одоакром, я, затем магистраты и «генералы», близкие, и, наконец, массовка, тоже начиная от более высокого статуса к низкому. Кажется, теперь понимаю. Крестный путь — символ пути Христа на Голгофу. Символ очищения. Моего очищения, я сейчас как бы проходил свой подобный путь и становился чище. Шли медленно, не торопились, хотя и не сказать, что еле передвигали ноги. Так нам идти час, наверное, или чуть больше. Но время было, и мы шли, шли и шли…

На полуобороте вокруг замка вдруг кончился дождь. Стоящий на низком старте пипл это заметил, одобряюще загудел, но небо не прояснилось. Дождём это назвать было сложно, скорее морось, на глобальное явление свыше не тянет, но как предварительный знак, чтоб не расслаблялись, сойдёт.

Время шло, а мы всё брели. Пока не добрели до места, откуда начали. Часа полтора, наверное, потратили, но люди стоически терпели, ибо это же ВЕРА. Как не терпеть-то? Кое-кто на одной вере до Иерусалима дошёл, без веских на то причин и логически объяснимых инструментов, вопреки любым прогнозам и расчётам — не могли они дойти! Физически и экономически! На глазах же этих людей судьба графства решается — не крестовый поход, но тоже важно. И в отличие от циничного меня, воспринимающего происходящее, как шоу, во всех этих лицах видел искренность, ожидание реального чуда. Для них чудеса существовали, я писал об этом, а наука — это расчёт домны и сиракузки, а не прогноз природных явлений. Как же далеки эти наивные романтичные люди от моего глупого бездуховного времени!

Встали. Почти на то же место. Дождались, пока нас обступит вернувшийся из крестного пути хвост колонны. Теперь мы стояли в центре, а массовка расположилась кругом, чтобы кричать в толпу не надо поворачиваться в одно место. Морось окончательно прекратилась, на востоке показалась дымка тумана, зато небо начало темнеть. Начался закат — огромное светило коснулось краем горизонта. Ничего себе мы тут проторчали! А я ещё думал присягу сегодня принимать.

«А надо ли, Ромик? — спросил меня внутренний скептик. — Нужна ли присяга теперь, когда тебе придётся в Дикие Земли бежать?»

Я не знал, что ответить. План «Б» был разработан, но я не хотел бежать. Бросить всё, забыть всех родных и знакомых, ибо вряд ли когда-нибудь их ещё увижу? Спасибо! Я и так недавно всех родных потерял — терять ещё и эту семью, и этих близких… Ну уж нет! Я и правда буду драться. И план «Б»… К чёрту план «Б». Буду до конца гримасничать, привлекая эмоции и красноречие. Будем ждать знамения завтра — попрошу собраться инициативной группе. Ибо знамения против меня пока тоже нет (например начавшийся ливень или поднявшийся ветер), это даёт шансы выкрутиться. А если вдруг…

— Радуга! Святая богородица, смотрите, там радуга! — раздался девичий визг на грани фальцета, перебивая мои невесёлые мысли. Очень громко кто-то выкрикнул, буквально прорезав давящую тишину.

Магистраты, близкое окружение, а затем народ дальше, дальше и дальше, оглядывались… И начали смотреть в сторону севера, за Светлую. А посмотреть там было на что. Ибо за рекой… Во всю ширь неба наливалась красками полоска радуги. А выше — вторая. А ещё выше, совсем-совсем тонкая — третья. Тройная радуга!

Я и в своём мире только двойную видел. А тут тройная! Куда уж ярче знак?

И небо… Облака всё ещё висели плотной пеленой прямо над нами, на востоке поднимался туман, но там, за рекой, ветер разогнал тучки, и на нас смотрело голубое вечернее раскрашенное семицветьем небо.

— Святая богородица, там радуга! — повторил девичий голосок. — Всевышний с нами!

Люди смотрели и крестились, что-то озадаченно шепча. Я боковым зрением глянул на братцев — на их скулах играли желваки. У обоих. Проиграли, дичь уходит от погони. Но на то они и парни с опытом — проигрывать умели. А церковь, как институт, вообще никогда не проигрывает, лишь берёт вынужденную временную паузу. Уважаю, сложно не потерять хладнокровия, когда ты уже торжествуешь, считая миссию выполненной. Им осталось подождать, когда диск солнца скроется, и всё — я их! Понимали, я бы бодался и далее, перенёс бы представление на завтра, а то и послезавтра… Но всё это было бы не то. Им с таким справиться по силам. Однако сейчас над горизонтом с севера, руша всё, сияло то, что никто и никак иначе, чем ниспосланным чудом, интерпретировать не сможет. Даже в двадцать первом веке большинство поверит, не говоря об этом романтичном духовном традиционном веке.

— Бог любит графа! — раздался первый выкрик откуда-то справа.

— Его сиятельство всё делает правильно! — Ещё один, слева.

— Богоугодные дела творит наш сеньор Рикардо… — А это женский, тоже слева, но чуть впереди…

…Эти и похожие выкрики лавинообразно посыпались со всех сторон, во множестве самых разных интерпретаций. Но мой мозг отщёлкнул, что признания людьми мало. Явление послано МНЕ, и боги на то и боги, что дают тебе рояль, а из кустов ты должен вытащить его сам. Если, конечно, его в этих кустах найдёшь. Если догадаешься, где те кусты. Помню, проходил уже.

— Кто кричал? — выкрикнул я и пошёл в ту сторону, откуда раздался первый выкрик, оставив заторможенных телохранов за спиной, раздвигая людей руками и локтями. — Кто кричал про радугу? Кто первым её увидел?

Люди подавались в стороны, перешёптывались, пересматривались.

— Кто первым выкрикнул про радугу? — допытывался я, ломясь сквозь толпу, как носорог через бурелом.

— Так это, того, ваше сиятельство… — отшатнулся от меня какой-то мужик.

— Я спрашиваю, кто первым увидел радугу?! Где она? Кто она? — выкрикнул я вверх, чтобы больше народу услышало.

— Здесь она! Здесь, вашсиятельство! — Выкрик чуть слева от меня, невдалеке. Я развернулся и пошёл сквозь толпу туда, люди почему-то тормозили и не спешили расходиться.

— Где?

— Да туточки же! — Поднятая над толпой рука. А рядом ещё одна, и другой выкрик:

— Сюда! Сюда, сеньор граф!

— Вот, вашсиятельство! — какой-то мужик из посёлка, не замковый, указал на жмущуюся к нему девчонку лет наших четырнадцати. Тут если что это возраст выданья замуж. — Вот она. Дочка моя, Марта. Она кричала.

— Марта! — Я находился в радостном возбуждении, люди чувствовали мою радость (и сами тоже радовались), а потому не боялись, когда я подошёл к ним, взял девчонку за плечи, чуть наклонился и посмотрел в глаза.

— Марта, приветствую! Ты молодец!

— Я-а-а-а… — растеряно потянула девчушка. Из простых, крестьян, может даже крепостных.

— Ты молодец! — продолжил я. — А теперь вспоминай. Вспоминай, давай! — прикрикнул я, но не зло. — Когда ты увидела радугу, о чём ты подумала? Какой была твоя первая мысль?

Телохраны только тут меня нагнали и начали раздвигать народ вокруг, оставляя пустое пространство. Кроме девочки и её отца. Рядом вкопанными встали братцы, их тоже не тронули. Чуть дальше встали подошедшие и тоже всех растолкавшие, семья и военные магистраты. Остальные смотрели из-за их спин, и если бы не парни Сигизмунда, нас бы точно от любопытства раздавили.

— Я-а-а-а-а… — Марта замялась. Ладно, попробуем иначе сформулировать:

— Марта, ещё раз, это важно! — размеренно, спокойно, чтоб не напугать, но с напором произнёс я. — Ты увидела радугу. О чём ты первым делом подумала?

— Я… Обрадовалась… Ваше сиятельство. — Девочка растерялась, не могла понять, чего я от неё хочу, и мне было её немного жалко. Стать центром внимания такого количества людей деревенской девчонке, пусть даже поселковой… И сам граф смотрит в глаза и пытает! И не отвечать нельзя.

— Обрадовалась, — согласился я. — А о чём ты ПОДУМАЛА? Какой была твоя первая мысль?

— Я… Н-н-н-е знаю, ваше сиятельство! — Она испуганно замотала головой, а по щекам её потекли слёзы. — Я правда не знаю, что подумала! Не помню! Просто радуга, и всё.

Я заскрежетал зубами, но нужно было доигрывать. Бог показал расположение, но не назвал заступника. Да и как он может, если нельзя сказать открыто, словами? В глас с неба типа: «Рома, твой покровитель — апостол Адриано!» — из области клинической шизофрении даже для наиверующего из наиверующих. А вот первая мысль ребёнка, который и увидел радугу — её можно интерпретировать. Как — другой вопрос, но как-то можно. Самого бога в покровители — стрёмно, слишком большая ответственность, я ж не святой. Церковь будет только ждать момента, чтоб сожрать, и труд сегодняшний станет сизифовым. А вот какой-нибудь святой, его представитель — уже хорошо, меньше ответственности при тех же бонусах.

— Ладно. Увидела. Обрадовалась, — продолжал давить я. — А затем ты закричала. Что ты закричала?

— Что там радуга… — Слёзы потекли из её глаз сильнее. — Так и закричала.

— Она закричала: «Святая богородица, там радуга», ваше сиятельство, — сделал шаг вперёд отец Марты. Чел понял, чего хотят от дочери. Но один отец — это мало. Нужна массовка.

— Люди! — заозирался и заорал я. — Кто точно слышал и сможет подтвердить, что прокричала эта девочка? Есть такие?

Поднялся гул, но через минуту народ пришёл к выводу, что да, так и было сказано. О чём мне начали говорить множество людей.

— Ваше сиятельство, девочка сказала:. «Святая богородица, там радуга!» — подытожил специально для меня Вермунд, считавший тут, в данный момент, себя самым главным после собственно меня. Наверное, так и есть, ибо он обещал отцу присматривать за мной, и он главный воин, а не простой магистрат. А этим миром, кто забыл, правят воины.

— Точно, дядька Вермунд? — «на всякий случай» уточнил я. — Так и крикнула?

— Именно. — Кивок и непонимание в глазах: «Ричи, ты чего чудишь?»

— Все слышали? — снова закричал я вверх. — Господь ответил нам устами этой девочки! С нами святая богородица! Наш небесный покровитель — святая богородица!

Гул, постепенно разгорающийся, становящийся всё сильнее и сильнее, переходящий в уровень рёва самолёта. До народа дошло, что я хотел, почему пытал девочку, и люди раздумывали, правильные ли выводы сделал? И судя по одобрению в гуле, вроде, со мной согласились. Через полминуты раздались приветственные одобряющие крики, и я понял, шоу завершилось. Мы победили.

Схватил Марту, подкинул в воздух (она при этом испуганно завизжала), поймал, поставил на место и чмокнул в щёку.

— Богородица нас любит! — закричал ей в лицо А теперь снова вверх, для всех. — Богородица нас любит! Пуэбло под её защитой! Под её покровами! Возрадуйтесь, братья и сёстры!

А вот теперь нормальный радостный ор ликования. Да такой, что многие стадионы позавидуют. И лишь через время, когда он стих, я смог продолжить:

— Объявляю сегодня и завтра праздник! Всем — бесплатная кормёжка и вино из моих погребов! Возрадуемся и восславим нашу небесную покровительницу, братья и сёстры!

И снова ликование. И было от чего. И дело не только в бесплатном вине хорошего качества, хотя для тружеников это тоже лишний повод зауважать меня. Люди искренне ВЕРИЛИ. Это не природное явлении, отнюдь. Не преломление света на воздушной линзе. Это знак от высших сил, от божьей избранницы, родившей ему сына, что она будет нас защищать, если мы не собьёмся с предначертанного пути. Nuestra Señora, богоматерь, невероятно почитаемая как в том католичестве, так и в этом раскольном христианстве… Так, в общем, и у нас в России. Не где-то там далеко, а вот тут, среди нас. Вот прямо на этом месте, только её не видно! Это ли не повод праздновать?

И народ ликовал. Люди радовались, прыгали, плясали. Мужчины поздравляли друг друга, обнимали, обнимали женщин, подчас незнакомых, женщины также обнимались, причём сословия сейчас не имели значения. Люди радовались даже больше меня, кто затеял это шоу с корыстной целью. Просто потому, что они такие. Просты и искренние. А я…

…Я смотрел на радугу, продержавшуюся примерно полчаса, и думал. Что да, я та ещё сволочь. Но вот и он, мой окоп под огнём. И вот она — моя религия. Я её для себя создал. Изначально, выходя сюда, а не когда увидел радугу; радуга — следствие. И теперь я — верующий. Первый адепт новой религии, или же новой секты, нового культа в рамках старой — не важно как это назвать. Важно, что таки по законам Хаббарда теперь здесь будет культ Богородицы, нуэстра сеньоры, Девы Марии Пуэбло, и я стал его первым, но самым искренним последователем.