Подарок для герцога. Вернуть отправителю!

Глава 10

Через час, который мы заполнили десертами и сладкими поцелуями, за герцогом приехал экипаж. Габ предлагал сначала завезти в академию меня, но я отказалась. Сказала, что хочу еще немного побродить по магически прекрасной, заснеженной Пьяни. Пообещала отвечать на каждое письмо и помахала рукой, отгоняя подальше щемящее чувство тревоги.

В кармане мантии позвякивали серебряные саты и несколько золотых – приятная сторона супружества. Я планировала с чистой совестью потратить часть «недельного содержания» на ерунду. Прикупить что-то в подарок Галлее. И грумлю… И тэру Вольгану – в качестве извинений.

Любопытно, любит ли ректор зимние сладости? Театр вот нет, но в хорошей компании и с правильно подобранным экспериментальным зельем… Впрочем, вряд ли Влад готов принять лакомство из моих рук.

Экипаж герцога вильнул зеленым хвостом и скрылся в снежной пене. Надо признать, пока роль жены Габриэла Грейна не пыльная.

Побродив по торговым рядам, я притормозила у лавки, где мы с Галой брали хельмов. Черные клубки копошились в коробке. Над ними растекался теплый туман: так и хотелось сбросить рукавички и подставить ладони. Торговка не соврала, ценные зверьки подорожали и стояли семьдесят сат за штуку.

В подвесной клетке одиноко мерзла желтая птичка – размером с колибри, а цветом больше в канарейку. Она переминалась с ножки на ножку на жердочке и неистово хлопала крошечными крылышками, разгоняя вокруг нешуточный ветер: шерстяные шали в лавке напротив мотались из стороны в сторону.

Я без труда догадалась, почему малышку никто не покупает, несмотря на символическую цену в один сат. Кому ж хочется принести домой птицу-вентилятор и мерзнуть под постоянным обдувом?

Однако сердце жалобно сжималось: птица выглядела несчастной.

Даже не думай, Лизавета! Галлея прибьет за карманный ветерок, да и линяющих питомцев уже полные апартаменты…

– Летом за желтую лоури будут брать золотыми, по весу, один к одному, – фыркнули за моей спиной.

Тоненько, пискляво, надменно. Так, что у меня глаза машинально сузились и пар повалил из ноздрей: Миланка!

Я обернулась и гневно уставилась на желтоглазую. Лучше бы обозналась, но нам с младшей богиней не повезло.

– Получила мое приглашение в театр, Лизавета? – уточнила она, с важным видом прохаживаясь вдоль палатки. Будто приценивалась к птичке.

– Твой спектакль… меня поразил… до глубины души… – прошипела я, сердито глядя на мерзавку.

Она опоила ректора моей рукой, выломала тэром Вольганом нашу дверь, чуть не придушила меня кулаками Габриэла… И даже не запачкалась! Стояла с довольным видом в центре Пьяни. С двумя белыми косами на плечах и в лохматом канареечном полушубке стиля «вырви глаз».

– Зачем ты это устроила?

Богиня в пубертате надменно фыркнула.

Хотя по некоторым глупым проделкам она вообще тянула лет на десять! Не зря мяла в кулаке тряпичную куколку в солнечном платье. Очень похожую на ту, что мы с Габом купили Эмильене… Но все-таки другую.

Богини в этом возрасте что же, думают, с людьми как с куклами можно? Взять за шкирку, одеть в платье, привести в театр, усадить напротив друг друга… и сказать «целуйтесь»?!

– Сработало же, – хихикнула Миландора, прочитав мысли.

Я напрягла лоб и попыталась забаррикадировать сознание воображаемой кирпичной стеной.

– Намекаю тебе, намекаю, а ты все никак не сообразишь… – протянула она расслабленно, с привкусом «божественного одолжения», которое вот-вот свалится на меня с небес. – Давай так. Сделай мне подношение – расскажу не таясь.

– Вроде не избирательный сезон… И правит нынче Триксет…

Я с сомнением поглядела на обледенелую вершину ближайшей священной горы. Там мы с Габом и столкнулись, когда сменились сезоны.

– Боишься обидеть ледяную стерву, поощрив незаметную статистку вроде меня? Тьфу… Дела ей нет до наших маленьких сделок, – Миланка закатила глаза. – Она ленива, холодна и безучастна. До полудня льдинки из волос выковыривает… А потом до сумерек вплетает вновь…

– И чего ты хочешь?

– Купи мне золотую лоури, – ухмыльнулась она и кивнула на клетку. – У тебя же есть деньги?

– Это не золотая, а обычная желтая, – помялась я.

Шимани рассказывал о существах, обитающих в окрестностях Пьяналавры. Полосатые лоури ценнее «канареечных», а золотые – вообще миф.

– Станет золотая, если заплатишь златом, – промурлыкала Миландора.

– Ей цена один сат!

Моя разумная сущность возмущенно бухтела. Нет смысла переплачивать за то, что отдают по сезонной акции почти даром.

– Ей та цена, которую ты за нее отдашь, – меланхолично выдала богиня и отвернулась.

Я быстро кинула золотую монетку на блюдце перед ошалевшей торговкой и сняла клетку с крючка. Уверена, она не станет возражать, если мы заберем замерзшую пташку вместе с упаковкой.

– Держи, юродивая, – прошипела я вслед Миланке и всучила ей подношение.

– Ох, до чего приятно! – ухмыльнулась она и протянула мне руку. Под самый нос. Для поцелуя.

Видит Сато, я ей сейчас волосы повыдергаю!

– Тише, Лизавета, – Миланка помахала пальчиком перед моим носом. – Забыла, с кем разговариваешь? Я пусть и младшая, но богиня…

– Заноза ты в одном неприличном месте, – выдавила я и опустила руки, стремившиеся к удушению. – Ты получила подношение? Получила. Рассказывай, к чему все спектакли.

– Ты не поняла? До сих пор? Плохо учишься… А я столько сил потратила, чтобы ты попала на «Теологию» у Башелора, – вздохнула девица и сунула тряпичную куклу в карман. – Он славный магистр. Из тех, кто помнит.

– Пятую богиню? – догадалась я по хитрому прищуру. – Ты как-то связана с Лаврой?

– Как-то связана. И крайне болезненно воспринимаю, что Сатар ее позабыл, – проворочала Миландора.

Я сочувственно вздохнула: я в ее трудном возрасте тоже все воспринимала болезненно.

– Нет, представляешь? Я столько энергии вбухала, чтобы пропихнуть в Театре Владыки этот спектакль! Играю каждый вечер с самоотдачей, достойной «Тони»! А эти, с позволения сказать, «культурные аристократы» в закрытых ложах непристойничают… и на сцену даже не смотрят!

– Понимаю твое возмущение…

– Словно то, что я делаю, вообще никому, кроме меня, не надо! – распалялась Миланка на всю улицу, вбивая в снег желтые сапожки.

– Угомонись и не ори на весь Сатар. На нас смотрят.

– Они не видят, – отмахнулась она. – Им кажется, ты сама с собой болтаешь и машешь руками, как сумасшедшая…

– Час от часу не легче, – процедила я и поспешно сунула кулаки в карманы. – Я не местная, я понятия не имею, что у вас тут за божественные конфликты…

– Ее нельзя было забывать, поняла? – Миланка резко остановилась в проулке, поставила клетку на бочку и устремила желтые глаза в небеса. – Лавра есть любовь.

– Несколько пафосно…

– Это не просто красивая метафора, Лизавета. Это суть пятой богини: Лавра несла любовь, и все отвечали ей взаимностью. Ее избирали, ее осыпали подношениями так щедро, что иные завидовали… Понимаешь, хавранка? – допытывалась Милана.

На всякий случай я мотнула головой: да ни черта!

– Прежние сатарцы осознанно выбирали ее дары из всех прочих благ, что приносимы Шарией, Верганой и Триксет. Нынешние же думают лишь об урожае да о преумножении богатств… Кто-то о безопасности, о защите в военное время. Некоторые – о просвещении, об открытиях. И почти никто не ищет любви. Они забыли!

– Тебе нужно писать сонеты.

Я поерзала в теплой мантии и прислонилась к стене дома. Местное солнце спряталось за тучами, и вдруг показалось, что подступает вечер. Хотя было около полудня.

Снег стал безжизненно-серым, сумеречная мгла расползлась по улочкам Пьяни. Еще недавно такой жизнерадостной и шумной. Даже рыночный гомон затих.

– Пятый сезон был прекрасен, – вздыхала младшая. – Вроде вашего мая… Душистого, цветущего, теплого, но не жаркого, длящегося целых пять лун…

– Вечный май?

– Ну, не ве-е-ечный… До следующего избирательного сезона, – устало подмигнула Миланка. – В воздухе пахло любовью, лоури на ветвях пели серенады, сердца людей согревало нежностью… Ты слышала, как поет золотая лоури? Нет? Вот и я давно. Бедняжки уж забыли, как петь.

– Выходит, с исчезновением Лавры пропало целое время года?

– Два… Сато так задумывала, чтобы в ее любимом мире было две весны: одна для пробуждения и поиска, другая – для ярких чувств и душевного тепла, – лениво поясняла Миландора. – Теперь тут ни Лавры, ни Сато… ни даже меня. Официально, в смысле. Для тетушек, если что, я в Хавране.

– А ты тут причем?

– Я его хочу, – она деловито похлопала ресницами, подхватила клетку и расторопно направилась в сторону уличного тупика. – Это мое наследие. Законное. И я, видит Сато, заслужила!

– Кого его? – недоумевала я, едва поспевая за бесячим божеством.

– Пятый сезон. Он мой по праву рождения, но эти воссиявшие хэссы не согласны, – пыхтела она сердито.

– Это где выдают такие права? – уточнила я, судорожно проверяя именной растр под мантией. На месте, фу-у-ух.

– Ох, Лиза, Лиза… Ну и темное ты дитя, – простонала Милана и указала пальцем на себя. На золотисто-желтые глаза, на канареечный полушубок, на песочно-белые волосы. Подняла бровь, мол, никого не напоминаю? И, не дождавшись желанной реакции, ответила: – Лавра – моя мать.

– У богинь бывают дети?!

От шокирующей новости я заглатывала морозный воздух, как рыба, выброшенная на лед.

– А младшие, по-твоему, откуда берутся?

– Я ставила на почкование, – ответила ей угрюмо.

Выходит, это чудо… чудовище пубертатное… кто-то породил? Мама с папой?

– Богиням порой становится скучно. Они лениво сползают с золотых облаков, накидывают на плечи земную оболочку и халатик… и спускаются к любимчикам, – Миланка в непристойном намеке поиграла бровями. – О да, Лиза, не удивлюсь, если Вергана прикарманила несколько «талончиков» в благодатных номерах по третьей улице.

– Ну фу!

В голове крутилось и пенилось что-то возмущенное. В духе «использования служебного положения» или модного ныне «харассмента»… Разве можно эксплуатировать подопечных столь низким постельным образом?

Габ, конечно, всесторонне выдающийся экземпляр… Кругосветками тренированный… Но с богиней?!

– Ой, уверена, он не жаловался, – отмахнулась Миланка. – Словом, и такое бывает. От жарких кратковременных связей случаются полукровки, младшие божества, которым уготована участь прислуживать…

– То есть ты дочь Лавры и смертного? – сощурилась я, подбираясь к сути.

– Я – нет. Я история особая… Ставлю свою земную жизнь на то, что папаша тоже был небожителем. Не из местных. Впрочем, мы не знакомы, – поморщилась Милана, и в воздухе повисло чувство неловкости.

Выходит, она сирота? Мать утрачена, отец не соизволил познакомиться, в графе «известные родственники» прочерк. И с тетушками явно не в ладах.

Хотя при таком нраве… И друзей-то завести трудно.

– Надеешься, что они позволят тебе воссиять и забрать пятый сезон? – поперхнулась я. – Потому что так справедливо?

Юношеский максимализм во всей красе!

При всей своей «темноте», я догадывалась, что свой кусок подношений Вергана, Триксет и Шария из зубов не выпустят. Они неплохо устроились, распилив сладкий пирог на троих. Сато покинула мир, Лавра пропала… Зачем им малолетняя конкурентка, которая и терпеливого монаха из себя выведет?

– В верную сторону мыслишь, – пробубнила Милана и, размахивая клеткой, добрела до конца улочки. – Эти усталые злобные хэссы только и думают, как не дать энергичной молодежи наступить им на морщинистые пятки. Вот, к Ворошиловым сослали из-за ерунды. На всякую низость готовы, лишь бы я спор с Верганой не выиграла.

Почему-то вспомнилась наша главная бухгалтерша. Она трудилась в Теминой фирме и глядела на всех раздраженной гиеной. Устало вздыхала, толкаясь у кулера, мучилась одышкой и вечно жаловалась на молодое поколение неумех. Ах да, выдавая зарплату, она явно ощущала себя богиней.

Миландора подошла к тупику, махнула ладошкой… И трехметровая стена, собранная из булыжников и охранявшая Пьянь, исчезла! Ничего не сказав, богиня потопала дальше и вышла в образовавшуюся брешь.

– Ты за собой не закроешь?

– Дует? – хихикнула девица. – Нет. Так задумано.

– Дырка в стене? – я ошалело крутила головой. – Кем задумана?

– Сато-Судьбоносицей, вестимо. Так заплетено полотно этого дня. Сложного, страшного… Ради него я сегодня и пришла. Все должно случиться так, как записано в Роще путей.

Милана спрятала голову под капюшон и свернула в лесок, окружавший столицу. Утопая в сугробах по колено – с внешней стороны никто не додумался замостить дорогу, – я поспешила за богиней.

– Моя мать часто гуляла в Садах Судьбоносной, – бормотала девица, взмахами ладоней прокладывая себе путь в густой снежной каше. – Наблюдала, как ниточки с одного полотна перекидываются на другое. Протягивают «усики», заплетаются в крепкие, нерушимые узелки. Любовалась гармонией, рождающейся из хаоса. Мама охраняла эти узелки, дарила им магию и тепло… Она была создана для восхищения, а я…

– Явно для чего-то другого, – договорила за нее.

Что бы она ни унаследовала от матушки, но богиня любви из Миланки выходила кошмарная. Трудно сеять доброе и вечное, когда всех ненавидишь и бесишься из-за ерунды.

– Скажем, полотна я читать умею, – важно известила она. – Я вижу в них то, что видела мать. Спасительную силу любви, что порой идет наперекор судьбе. И точки соприкосновения – миров, людей… Якоря, значимые повороты, перепутья, муки выбора…

Присборив подол мантии до колен, я пробиралась по «траншее» за говорливым божеством. Болтала-то она много, да все не по делу. Ни словом на мою роль в своей игре не намекнула. А птичку прикарманила!

– Тебя не удивляет, что в Сатаре очень мало истинной любви? – сыпала она в воздух вопросами. Риторическими, потому как ответа не дожидалась. – Сплошная фальшь! Равнодушие, интриги, измены. Расписание и талончики. Холодность и презрение. Нет, находятся еще искры в чистых сердцах, но их все меньше… И некому снять морок.

Я уже запыхалась от бега по снегу с препятствиями. Пот по спине струился ручьем, я умудрилась согреться, несмотря на льдинки, набившиеся в сапоги до меховых отворотов.

– Вергана умеет читать полотна, но не видит «связей». Это не в ее компетенции, – недовольно фыркала Милана.

– Полагаешь, в твоей?

– Вот воссияю, и узнаем. Осталось лишь победить в божественной игре.

– О чем был ваш спор с Верганой? – пытала ее вопросами.

В голове скрипели воображаемые песочные часы, верхняя капсула на глазах пустела. Время божественной аудиенции кончалось: я ощущала это интуитивно, лопатками и подмороженной пятой точкой.

– Это тебе знать не положено…

– А Вергана правда отогнала демонический туман, чтобы помочь Габу? Боги действительно это могут, но не вмешиваются?

– Ммм… Скажем так: права одной богини заканчиваются там, где начинаются свободы другой. Где-то мы в силах помочь, а где-то вынуждены отступить.

Догонять девчонку-подростка в солнечном, охристом полушубке было все труднее. Воздух стал вязким, плотным. Попробуй продерись!

Мы все сильнее отдалялись от столицы. Дырка в стене уже казалась размером с черный орех, шпили храма на горе мерцали тонкими голубыми иглами. Безопасно ли это, покидать укрепленный город?

– Куда мы идем?

– Подальше от кошмара. Сейчас тако-о-ое начнется… – вздохнула Милана, поглядела в потемневшее небо и получше натянула капюшон. Распахнула пальто, прикрыла плотной тканью клетку с замерзшей птицей.

– Милана, стой! Что начнется?

– Вторжение, – буркнула она и передернула плечами. – Предпочитаю стоять подальше в момент финальной кровавой битвы. В войнах любви нет. А тебе нужно быть аккуратнее, блаженная. И не гулять одной по темному лесу…

– Разве я одна?

– А с кем? Беги, Лизавета. Беги, – предложила она с ноткой лукавства, и пространство между нами замело метелью.

Из черных туч повалил снег, да с такой силой, что я перестала видеть Миландору.

– Зачем ты вывела меня за стену?

– Тебя не было в полотне изначальном, хавранка… Но, может, еще успеешь… – принес студеный ветер.

– Не понимаю… ты где, Милана? – кричала я, нервно крутясь и озираясь в белом коконе.

Где лес, где Пьянь? В какую сторону-то бежать?

– Беги, дурочка! Прорыв! – донеслось откуда-то из-за спины.

Миландору я так и не разглядела. Зато за снежной круговертью мне привиделись красные туманные сгустки. Под прикрытием пурги они ползли со стороны Вандарфа на Пьяналавру… И в алом облаке мне мерещились полчища черных рогов.