Черкес 3. Побег из волчьей пасти

Глава 6 Битва под флагом Санджак-Шериф

Военный лагерь черкесской конфедерации был похож на обычный бивуак. Там и сям по широкой долине были разбросаны шатры вождей. Вокруг них собирались их соплеменники, занимаясь привычными в походе делами. Кто-то тренировался обращению с оружием или учил коня плавать. Кто-то чистил доспехи. Кузнецы поправляли сабли и чинили мушкеты. А многие — просто отдыхали у костров, каждый по отдельности готовя себе обед.

Единственное отличие, бросившееся в глаза, — это присутствие большого количества женщин и девушек. Они свободно перемещались по лагерю. Разве что без оружия в руках.

— Не удивлюсь, если и они возьмутся за ружья! — возбужденно воскликнул Спенсер. — Здесь живы, мне рассказывали, предания об амазонках.

Разнообразие нарядов и лиц поражало. Орлиный нос у одного, узкие ногайские глаза — у другого и классические европейские черты — у третьего. Рядом с воином, с головы до колен укрытым кольчугой, стоял молодец в простом бешмете и традиционной папахе. Сверкающие на солнце дорогие шлемы соседствовали с белым тюрбаном, с зеленой чалмой совершившего хадж или с башлыком, длинные «уши» которого ниспадали на плечи владельца.

Порядок отсутствовал. Стоило нам спуститься с гор и въехать в лагерь, как к нам помчались со всех сторон всадники. Окружили нас гомонящей толпой, разразились криками и выстрелами в воздух из мушкетов и пистолетов. Их энтузиазм объяснялся просто: они ждали наш караван с огнестрельным оружием.

Еще больший ажиотаж вызвало знамя, которое развернул Бейзруко, приняв сверток из рук Спенсера. В воздухе затрепетало зеленое полотнище с золотыми звездами и стрелами. Юный князь ускорил своего коня и помчался в сторону священной рощи, где должен был проходить военный совет. Белые ленты его башлыка развивались за спиной, как крылья.

— Санджак-Шериф! Санджак-Шериф! — закричали все всадники и понеслись вслед за темиргоевцем, потрясая шашками в воздухе.

— Это знамя вышито руками знатной черкесской княжны в Стамбуле. Мне передал его Сефер-бей, — охотно объяснил Спенсер.

Он приветствовал встречавшую нас группу вождей, стоявших у пылающего костра. Ну, как вождей? Определить их княжеский статус и роль лидера не было никакой возможности. Простые черкески, лишенные украшений и каких-либо символов власти, и скромные головные уборы. Нужный нам князь, безбородый статный мужчина с лихо подкрученными усами, носил простой овечий темный колпак, который скорее увидишь на пастухе, чем на прославленном воине.

Он обнял Спенсера, как старого друга, дружелюбно кивнул мне.

— Ты выполнил свое обещание, англичанин, хотя прошло уже два года. Познакомься с нашим военным вождем. Это убых Исмаил Догомуко Берзег. Не смотри на его почтенный возраст. Рука его все еще крепка, а дух неистребим. В прошлом году он был тяжело ранен, но, как видишь, снова в строю и готов вести нас в бой.

Хаджуко Мансур с особым почтением поклонился 70-летнему крепкому старику в песочного цвета черкеске и светлом тюрбане. Исмаил ответил легким поклоном головы.

— Привез ли ты нам, чужестранец, письма из Константинополя?

— Да, глубокоуважаемые вожди! У меня с собой бумаги от Дауд-бея и Сефер-бея! — Спенсер передал Хаджуко сверток, тщательно упакованный в кожу. — Уркварт просил зачитать его воззвание к народу адыге на вашем совете.

— Дауд-бей умеет словом зажечь наши сердца, — серьезно заметил Берзег. — Но пушки были бы уместнее в нынешних обстоятельствах.

— Я привез ружья и снаряды!

— И письма! — хмыкнул Берзег. — Пойдемте в рощу, почитаем, что нам пишут.

Под сенью старых дубов на сентябрьской пожелтевшей траве сидели полукругом вожди и старейшины. В центре на маленьком холмике возвышались остатки древнеримского креста. На ветвях деревьев висели жертвоприношения и цветные ленты. Из некоторых древесных стволов выглядывали черные камни. Как объяснил нам Натан, адыги вращивали их в молодые дубки. Некоторые булыжники полностью скрывались внутри стволов.

Не было гвалта, как в лагере по соседству. Каждому оратору давали возможность высказаться. Лишь отдельные — вероятно, какие-то возбуждающие — фразы вызывали общий возглас и сабельный звон. Но стоило какому-либо из старейшин взмахнуть рукой, все тут же успокаивались.

— Наверное, так проходили военные советы древних ахейцев под стенами Трои! — Возбужденно шепнул мне Спенсер. Глаза его горели — не то от удачи, привалившей этнографу во время трудной экспедиции, не то от сбывшихся планов английской разведки.

Не успел Хаджуко Мансур начать публичное чтение писем из Стамбула, как в паланкине прибыл немощный старик-татарин. Все вскочили и почтительно его приветствовали. Натан, пристроившийся за нами на коленях, пояснил, что седобородого татарского князя зовут Тао Гирей-Аслан, предки которого были прежде ханами одного из могущественных ногайских племен, владевших заболоченной Таманью.

Дребезжащим голосом, то и дело вытирая слезы, старец выступил перед собранием. Натан пытался нам переводить.

— Он спрашивает: где моя страна? Где сотни шатров, которые укрывали головы моих людей? Где их стада? Где их жены и малыши? И где сам мой народ? О, Москва! Ненавистная Москва! Ненавистные русские! Они рассыпали татар пылью на четырех ветрах неба. И таков будет ваш рок, если сложите свои мечи против захватчика!

Слушавшие стоя старца черкесы громко закричали и снова стали трясти в воздухе своими шашками. Довольный Эдмонд энергично закивал.

— Он призывает следить за рабами и чужестранцами и не позволять им ездить по стране свободно, — продолжил свой перевод Натан. — Он назвал английского короля «великим падишахом всех морей и Индий». Называет его достойным союзником, но просит помнить про независимость. Не дайте ему накинуть ярмо на шею свободного народа Аттехей.

— Это явный выпад в вашу сторону, Эдмонд, — предположил я.

— Думаешь, здесь все срежиссировано?

Я пожал плечами.

Старец закончил, его унесли. Все снова расселись, многие — не скрывая слез или ярости. Но были и те, кто выслушал речь старика спокойно и не поддался эмоциям.

Один из них встал. Все сразу замолчали. Видимо, этот человек внушал всем огромное уважение, несмотря на его странную одежду. На нем была рубашка, расписанная арабскими молитвами, и зеленая накидка без рукавов типа жилета.

— Это величайший вождь черкесов, Джамбулат Болотоко. Символы на его рубашке — заговор от пули и стрелы. Называется «тачели», — пояснил Натан.

Это тот самый не знавший поражений полководец, которого Сефер-бей назвал «последним рыцарем Кавказа»⁈ До чего же обманчив вид адыгов! Ни за что бы не подумал так, глядя на него стоявшим в кругу распаленных речами воинов.

— Он говорит, — зачастил Натан, — что не все князья и старейшины собрались и не дело решать что-то без них. Он говорит: мы приняли к себе, по нашему обычаю, несчастных кабардинских князей, когда русские прогнали их с родной земли. И чем они нам отплатили? Он утверждает, что пытался их вернуть, предприняв поход в Кабарду, но ничего не вышло — русские не пустили. Он обвиняет кабардинцев в том, что они своими набегами за Кубань призывают на головы темиргоевцев гнев русских. Он понимает их боль и желание отомстить, но лучше бы они занимались абречеством где-нибудь в другом месте.

Впервые на совете поднялся шум, прервавший речь оратора.

— Ты стал мирным? — спросил Джамбулата Берзег.

— Я думаю о своих людях, вождь убыхов и остальных черкесов, доверивших тебе свои жизни! — гордо ответил князь. — Если на нас нападут, мы будем защищаться. Если вы решите снова пересечь Кубань, как я это сделал в 28-м году, мои воины останутся на своих землях между реками Лабой и Белой!

— В чем же разница, мой старый вождь? — громко воскликнул Хаджуко Мансур.

— Разница — в чести! Сверкающая река стали из лучших и знатнейших черкесских родов потекла через Кубань во имя моего долга вассала перед султаном. Теперь, когда я дал присягу Белому царю, что должно произойти, чтобы я нарушил свое слово?

Словно все, действительно, было заранее срежиссировано, в рощу вбежал запыхавшийся горец и что-то громко закричал. Все вскочили и начали бурно обсуждать принесённую гонцом новость.

К нам подбежал Бейзруко и быстро заговорил. Натан еле успевал переводить.

— Получены сигналы костров. Русские перешли реку и напали на аул Берзегов в ущелье на границе земель абадзехов. Погиб сын Исмаила, старшина аула, а с ним и другие вожди, спешившие на нашу встречу. Аул разграблен. Кто из жителей не убит, разбежались. Русские гонят захваченный скот к реке. Мы выступаем. Вы с нами?

Я растерялся. Не уверен, что из меня выйдет достойный боец. И стрелять в русских?

Выручил Спенсер.

— Князь! Мы не можем уклоняться от нашей роли мирных путешественников и, в некотором роде, посланцев! Но вы полностью можете положиться на мои навыки хаккима. Уверен, будет жаркая сеча, и нам найдется дело!

— Так тому и быть, — несколько разочаровано согласился Бейзруко и отдал необходимые распоряжения.

Несколько воинов, включая известного нам Молчуна, стали нашим эскортом.

Вся долина пришла в движение. Небольшие отряды разъезжались разными горными тропами. Большие отряды пеших бойцов с копьями и черными щитами, обшитыми буйволиной кожей, быстрым шагом взбирались на кручи, непроходимые для лошадей. За ними следовали исполинского роста бойцы в черных бурках, увешанные оружием, включая булавы на длинных ручках со стальным крюком. Они цеплялись им за расщелины и взбирались там, где другим не пройти. Их ноги в лыковых сандалиях легко находили малейшую выемку в скале. Сразу было видно, что это люди гор, привыкшие биться не в конном строю, а на своих двоих.

— Это убыхи, народ Измаила Берзега. Будущая битва станет для них личной местью русским, — пояснил нам Натан, пока мы догоняли ушедшие вперед конные отряды.

— А что темиргоевцы? — спросил Эдмонд Джанхота. — Мне показалось, их князь не горел желанием воевать с русскими.

— Разве он сможет их удержать? — усмехнулся Молчун. — Путь из аула Берзегов ведет через их княжество. Не станут же они смотреть, как по ней урусы гонят угнанный скот соседей?

Ехали до глубоких сумерек. Когда стемнело, горцы зажгли факелы, но скорость движения резко упала. Когда миновали брод через очередную речку, решено было устроить привал.

Не знаю, как Спенсер, я валился с ног от усталости. Отказался от скромного ужина, завернулся в предложенную бурку и отключился.

Разбудили меня пушечные выстрелы. Эхо разносило их по речной долине. От воды поднимался туман. Было сыро и промозгло, даже бурка не помогла. И не спас напиток из меда, который наскоро подогрели на скромном костре.

Спенсер уже копался в нашей поклаже. Он разыскивал свой докторский саквояж. Неужто он готов взять на себя роль полевого хирурга? И будет по живому пилить ноги и руки? Бррр…

— Нужно спешить! — поторопил нас Джанхот. — Битва началась! Наши догнали урусов.

Мы поскакали за проводником.

У черкесов не было шпор на сапогах. Они горячили коней гортанными криками. Могли приободрить легким касанием плети, на конце которой была небольшая лопаточка. Спенсеру такая манера доставляла некоторые трудности, но он справлялся. Я же безбожно отставал. Пришлось одному горцу придержать коня, давая возможность основной группе вырваться вперед. Вскоре она исчезла из виду.

Мы догнали ее на вершине большой горы, поросшей редким лесом, где разместилось что-то вроде командного пункта. Главных вождей здесь не было, но несколько старейшин-стариков горячо обсуждали происходящее в долине у подножия горы.

— Я сложу об этой битве свою песню! — заявил один из старичков и полез на старый бук, чтобы не упустить ни малейшей подробности.

Из узкого ущелья, в котором еще клубился туман, выдвигались русские колонны, разворачиваясь в стрелковую цепь за наваленными камнями перед извилистым ручьем. Вперед вырвались несколько отрядов казаков, в задачу которых входила, видимо, разведка. Откуда-то справа, не имея возможности развернуться, на них накатывались небольшие конные группы черкесов, засыпая русских стрелами. Не сближаясь на дистанцию пистолетного выстрела, горцы разворачивали своих коней и уносились прочь. Шла какая-то сложная игра по заманиванию противника к своим стрелкам. Я разглядел, что в густом лесу на склонах примыкавших к долине гор скапливались черкесы, устанавливая свои длинные ружья на треногах.

Разобраться в происходящем не было никакой возможности. Оставалось лишь ждать указаний.

Теперь загрохотало слева. Густые клубы порохового дыма скрыли от нас картину далекого боя. Кажется, он смещался к нам все ближе и ближе.

Черкесы метким огнем прижали русские стрелковые цепи к камням так, что не поднять головы. Между солдат бесстрашно метались офицеры, требуя открыть ответный огонь и отогнать конницу от казаков. К нам наверх стали залетать случайные пули, жужжавшие словно пчелы.

Я отошел от края обрыва и подошел к англичанину.

Спенсер времени не терял. С помощью Натана он поручил горцам соорудить крепкие козлы и накрыть их в несколько слоев прямыми жердями. На расстеленной рядом бурке он раскладывал какие-то склянки и наборы ниток с полукруглыми иглами.

— Эдмонд, ты уверен, что знаешь, что делать?

— Признаюсь честно, Коста, людей я еще не штопал. Но в деревне мне доводилось помогать зашивать раны лошадям и мулам.

— Боже, люди и мулы?

— У нас есть другой выход?

Я припомнил свою эпопею с излечением после удара марсельской бритвой. Мог предложить несколько советов. И даже из прежней жизни кое-что могло бы пригодиться.

— Нам нужна водка или спирт!

Эдмонд посмотрел на меня как на сумасшедшего.

— Ну, же! Вспомни, как мне на рану лил водку одесский докторишка! А еще он протирал ею свои инструменты, чтобы не занести заразу! И сразу не штопал. Оставлял до утра, чтобы вышла грязь.

— Боюсь, никто нас не поймет, если мы перенесем лечение на следующий день. Тут народ горячий — привык все делать стремительно!

— Тогда не трать время на сложные случаи! Нужна сортировка. Помогай, кому реально можешь помочь, позабыв о сострадании…

Я попросил Натана объяснить Джанхоту нашу потребность. Черкес молча кивнул, свистнул своим товарищам и умчался вниз в гущу битвы.

— Куда это он? — спросил я нашего переводчика.

— Поскакал раздобыть водку у казаков! У них в седельных сумках этого добра навалом.

Я в ужасе бросился к краю обрыва, чтобы рассмотреть, чем закончится моя необдуманная просьба.

Отряд Молчуна быстро достиг казаков. Зазвучали выстрелы из ружей и пистолетов. Все снова скрылось в пороховом дыму. Когда он немного развеялся, моим глазам предстала страшная картина: груда конских тел валялась на земле. Какой-то казак отползал в сторону от мечущихся лошадей, держась за окровавленный живот. Его товарищ, потеряв свою лошадь, отбивался шашкой от черкеса, который, склоняясь то с одной, то с другой стороны своего коня, пытался достать противника.

Джанхот вскочил ногами на седло своего мерина и прыгнул на всадника с красными погонами. Сбросив его на землю. Сунув руку в седельную сумку и обнаружив искомое, он снова свистнул. Группа черкесов мигом поворотила коней и помчалась в нашем направлении. Несколько тел лежали поперек седел, удерживаемые рукой наездника. Конь Джанхота поскакал следом, припадая на заднюю ногу. В его крупе торчала случайная стрела.

— Черкесы не оставляют ни раненых, ни трупы на поле боя. Сделать по-иному — это позор, — снова прокомментировал Натан стремительное отступление группы Молчуна.

Из ущелья повалила огромная отара овец и прочего рогатого скота. Солдаты строились в колонны по бокам. Казаки оттянулись к основному отряду. Артиллеристы разворачивали легкие пушки в расчете перекрыть узкое дефиле с правого фланга. Оттуда непрерывно стреляли черкесы, но больше доставалось беззащитным баранам. Их жалобное блеяние перекрыло грохот ружейных выстрелов.

Одновременно с возвращением отряда Молчуна в импровизированный лазарет потек ручеек раненых. Сам натухаец был основательно забрызган кровью. Она же стекала из рассеченной брови по его щеке по старому шраму. Он протянул мне кожаный бурдюк. Я догадался, что там не вода.

— Коста! Натан! Нам нужно много воды! — закричал Спенсер, будто подслушав мои мысли.

Он перебегал от одного раненного к другому. Их притаскивали на пропитанных кровью бурках или на плечах. Один уже лежал на козлах и громко стонал. Черкеска на плече была разрублена. Из открытой раны выглядывала кость.

Я открыл бурдюк и приложился. Мерзкое вонючее пойло, отдающее зерном! Но в медицинских целях сгодится. Плеснул пострадавшему на рану. Он закричал, закатывая глаза.

Несколько добровольных помощников, не дожидаясь осмотра Спенсера, принялись бинтовать товарищей разодранными рубахами, стаскивая с них разрубленные кольчуги, или затыкать дырки от пуль комками ошпаренной смолы. Пациенты стоически терпели, стараясь изо всех сил не издать ни звука. Лишь выкатывали глаза от внутреннего напряжения. Некоторые курили трубки.

Откуда-то привезли бурдюки с водой. Поток раненых все увеличивался. Стоны и крики раздавались непрерывно, несмотря на хваленую черкесскую выдержку. Особо страдавших окружали их товарищи, пытаясь разговорами отвлечь от боли.

Спенсер какими-то хитрыми щипцами извлекал пули. Ему запретили их выбрасывать. Он только отмахивался, то и дело подзывая меня, чтобы промыть водкой пулевое отверстие или подержать раненого, чтобы влить ему в рот лауданум из бутылочки.

Я потерял счет времени и не имел никакой возможности следить за ходом битвы. Моя белая черкеска превратилась в нечто серо-буро-малиновое в красную крапинку. Внизу под горой продолжало грохотать. Пушки повели беглый картечный огонь. Поток раненых резко увеличился, причем большинство зря к нам доставляли. Им уже ничем помочь было невозможно.

Мне стало дурно.

Я вспомнил, как в первый раз в школе на уроке НВП нас отправили на стрельбище. Как мы радовались в автобусе, предвкушая, что сейчас постреляем из настоящих автоматов! Как горели у нас глаза! Нас привезли, выгрузили. Я, к зависти многих, был выбран в первую десятку. Нас уложили в ряд напротив мишеней. Выдали каждому по Калашникову. Я начал целиться. Но мой восторг был так велик, что вызвал нервную дрожь. Поэтому приходилось себя успокаивать, чтобы руки, наконец, перестали трястись. Друзья по десятке справились с волнением быстрее меня. И все выстрелили раньше меня. И за одно мгновение весь мой восторг, предвкушение небывалого наслаждения были растоптаны сначала невероятным грохотом от выстрелов, затем резко ударившим в нос запахом пороха. Тут же вслед за этим к горлу подступила тошнота. Я еле отстрелялся, думая о том, как меня нещадно обманули! Нет никакой радости и романтики в автомате в руках. Ни один фильм, который нас мальчишек приручил к этой романтике, не передаст настоящего звука выстрела, настоящего грохота беспрерывных выстрелов. Уж тем более кино не передаст вам запаха боя.

Запах бездымного пороха от АК и скромная автоматная очередь не шли ни в какое сравнение с залпами картечью и удушливой вонью, которая распространилась по всей долине и окружающим ее горам. Весь мой опыт попаданства с точки зрения пороха — это выстрелы в Стамбуле и в минах Одессы, в приветствиях балаклавцев. И такой опыт сейчас выглядел насмешкой. Насмешкой теперь казались и мои мысли о том, что я последние полгода не раз и не два был на грани между жизнью и смертью. Я даже не представлял себе, что в действительности является такой гранью. Вот сейчас она мне демонстрировалась во всей своей ужасающей правде.

Я растерялся, понимая, что сравнительная идиллия моих первых месяцев в этой жизни закончилась. Что вот с этого момента пойдет другой счет и будут другие ставки. С этого момента моя борьба за жизнь будет все время сопровождаться бесконечными выстрелами и грохотом, и все чаще и чаще мне придется вдыхать вонючий запах пороха. Бесконечные раны, обрубки и куски тела, лужи крови станут самой привычной картиной для моих глаз. И, если ты, Коста-Спиридон, мать твою, хочешь выжить, так научись, сука, держаться на коне лучше самого искусного черкеса, полюби запах пороха, перестань вздрагивать от каждого выстрела, вплоть до того, что стреляй себе над ухом, как стреляют черкесы над головами своих лошадей. Преврати все это в обыденность! В будни! К тому, что теперь, с этой минуты, станет главной составляющей твоей жизни!

Обыденность, будни? Перебитые, полуоторванные руки и ноги, размозженные черепа, обезображенные лица… Куча мертвецов в ближайшей лощине, растущая с удручающей скоростью…

Эта картина довела меня практически до нервного истощения. Я двигался как автомат, стараясь не обращать внимания ни на что. Была бы возможность, закрыл бы глаза. Или выпил бы хлебного вина. Но бурдюк давно был пуст.

— Генерал Засс обманул черкесов, — закричал мне Эдмонд, вытирая рукой пот со лба. — Он отвлек их ложной атакой, выманил с гор и из леса слева и теперь под прикрытием пушек гонит туда отару. Сильный арьергард прикроет движение колонн… Мне нужно вымыть руки.

Неужели он что-то понимает в происходящем внизу? Я мог видеть только боевое безумие черкесов. Многие из них, дождавшись перевязки, снова вооружались. Зажав кинжалы в зубах, они скатывались вниз по склону, чтобы добраться до ненавистных урусов.

— Я, конечно, не адвокат войны, но согласись: в этом есть какая-то поэтика упоения битвой! — весело произнес Спенсер, пока я поливал ему на руки из бурдюка. — Какие воины! Каков дух! Решительность! Мне сложно поверить, что им не хватит сил разгромить противника!

— Мне кажется, Эдмонд, им не хватает простой организации. Что за толпа варваров из Тевтобургского леса!

— О-ля-ля! Коста знаком с историей Древнего Рима! Но твой пример неудачен. Именно в том лесу древние германцы в шкурах разгромили хваленые римские центурии! «Вар, Вар, верни мне мои легионы!» Еще немного — и мы услышим: «Засс, Засс, верни мне мои полки!»

Он захохотал, как безумный, но мигом смолк. На гору, в наш лагерь, где земля уже стала скользкой от крови, несколько знакомых нам воинов из отряда Бейзруко втащили бурку с телом раненого. Им оказался сам молодой князь.