Черкес 3. Побег из волчьей пасти

Глава 4 Урум, целовал ли ты грудь взрослой женщины?

Утром проснулся позже обычного. Когда вышел на палубу обнаружил и Спенсера, и капитана, стоявших на носу.

— Коста! — Спенсер обрадовался. — Смотрите!

Я посмотрел прямо по курсу. В сиреневой утренней дымке, словно мираж в пустыне, проступил отчетливо видимый снежный пик.

Понял причину такого восторга Эдмонда.

— Это же Эльбрус! — и сам был поражен.

— Да! — подтвердил Спенсер.

Я подошел. Кивнул капитану. Абдель кивнул в ответ.

— Коста, вы видите два пика? — спросил Спенсер, когда мы приблизились к берегу и вершина Эльбруса изменила свои очертания. — Есть легенда, что между ними прошел Ноев ковчег на своем пути к Арарату.

— Легенды — легендами, а что вы скажете на это? — я обратился к Спенсеру и капитану, указывая в море и стирая с лица англичанина радостную улыбку.

По правому борту на приличном пока расстоянии от нас показались белые паруса.

— Русские, — презрительно фыркнул капитан.

Его самоуверенность бесила. Зная, что под палубой в ряд уложены бочки с порохом, следовало бы проявить больше уважения к возможной погоне. Мы переглянулись с Эдмондом. Похоже, нам пришли в голову одинаковые мысли.

— Вы напрасно беспокоитесь. Моя команда умеет работать с парусами так, как русским и не снилось. Если есть ветер и пространство для маневра, бригантина легко уйдет от любой погони.

Он разгуливал по шканцам, весело насвистывая. Даже не раздавал команды. Моряки делали свое дело без окриков и напоминаний. Стоило признать, что они и вправду были хороши! И никакого панибратства с капитаном. Субординация поддерживалась строго. Видимо, с ножами Бахадура французы были хорошо знакомы.

— Настало время кассуле! — радостно воскликнул капитан, не обращая внимания на русский крейсер, устремившийся за нами.

— Но, капитан… — Спенсер попытался было образумить Абделя, призывая его непосредственно руководить уходом от погони.

Я с ним был солидарен. Из моей памяти еще не стерся рассказ Путятина о гонке «Ифигении» с английским фрегатом в Пирее.

— Нет нужды! — сказал, как отрезал, капитан. — Команда легко справится с русским корытом!

Делать нечего. Мы спустились в кают-компанию.

Стол был уставлен закусками и вином. Кок внес широкий глиняный горшок с дымящейся запеканкой из солонины и бобов, густо присыпанной сухарными крошками. Разложил по тарелкам. Приступили к еде.

Съев первую ложку, мы со Спенсером не сговариваясь, посмотрели сначала друг на друга, потом на капитана. Абдель улыбнулся, понимая, что мы оба в восторге.

— Признаюсь, капитан. — Спенсер чуть наклонил голову. — Кассуле великолепен. Настолько, что я вынужден еще признать, что прежде не ел подобного. Еще более удивительно, что я пробую его не в каком-либо знаменитом и изысканном ресторане, а в кают-компании бригантины посреди Черного моря.

Абдель кивнул, принимая похвалу Спенсера.

— Мой повар — из Тулузы, где знают толк в этом блюде! А как тебе, Коста? — спросил меня.

— Мне добавить нечего! Разве что попросить добавки!

Абделю понравилось. Засмеялся. Я был вынужден перевести недоумевающему Спенсеру наш небольшой диалог. Спенсер тоже оценил мою шутку. И тут же не удержался.

— Прошу прощения, капитан. Может это и бестактность с моей стороны: но как уживается солонина и ваша вера?

Абдель даже ухом не повел.

— В походе мусульманину можно забыть о запретах. А поскольку я вечно в походе — будем считать, что слово «харам» на моей палубе — табу! — легко отшил Спенсера.

— А как же французы на корабле? — вырвалось у меня.

Абдель усмехнулся.

— Во-первых, они все — дезертиры, Коста. И ни в чем таком, о чем мы говорили ночью, замешаны не были. Во-вторых, мне нравится, как они выполняют все мои приказы. Так что и здесь я никаких неписанных законов не нарушил. А еще они — отличные моряки!

Я кивнул. Спенсер требовательно посмотрел на меня, ожидая перевода. Не пришлось. Отвлек помощник Абделя. Подошел к нему, что-то шепнул на ухо. Абдель в ответ только кивнул. Помощник вышел.

— Что? Что? — забеспокоился Спенсер. — Они нагоняют нас⁈

— Это невозможно, я же говорил. Успокойтесь. Просто нам придется чуть уклониться от курса. Продолжим обед. Нас ожидает еще десерт. Что скажете, мистер, насчет сливового пудинга?

— Как может сопротивляться англичанин, услышав про пудинг? Сдаюсь на милость победителя!

— Ну, видите! А вы все: погоня, погоня…

… Как бы ни бахвалился капитан, но погоня заставила его не «чуть», а сильно уклониться от курса. Корабль сместился к юго-востоку от точки назначения, к берегам Мингрелии. Спенсер ощутимо волновался. Абдель же по-прежнему был уверен в себе. Настолько, что предложил Спенсеру забиться, правда, на смехотворную сумму, что к утру бригантина бросит якорь в бухте Пшады. Прижимистый Спенсер отклонил пари, прикрывшись своей уверенностью в мастерстве капитана.

Наступившая ночь принесла сильный бриз, и Абдель направил свою «Блиду» в сторону преследователей, опять напугав Спенсера. Честно говоря, и я испытал легкую дрожь.

— Отставить волнения и тревоги! — Абдель сохранял спокойствие даже в столь опасных обстоятельствах. — При таком сильном ветре русские вскоре встанут на якорь!

И опять бравый капитан оказался прав. Русские, действительно, не смогли совладать с таким ветром. Бросили якорь. Абдель даже позволил себе пройти мимо застывшего крейсера на издевательски небольшом расстоянии — на предельной дистанции пушечного выстрела. Вся его команда при этом свистела и улюлюкала, а некоторые не отказали себе в удовольствии продемонстрировать оскорбительные жесты. Правда, я не уверен, что при таком ветре русские что-либо могли расслышать, а в такой темноте — увидеть.

— Бриг «Аякс», не самая быстрая посудина, — самодовольно подвел итог своего маневра Абдель.

Команда «Блиды» была в полном восторге. В таком же восторге пребывал и Спенсер. И спасся, и получил удовлетворение от того, что московитам утерли нос. Пусть даже в таком безобидном варианте. Я, конечно, также изобразил радость и восторг. Некоторое время, правда, тешил себя мыслью, что крейсер осуществил операцию прикрытия, просто изобразив погоню. Потом одернул себя.

«Ну, конечно, Коста! Все ради тебя! Прям, позвонили по мобильному капитану крейсера, сказали, что на „Блиде“ самый ценный агент Российской империи! И пальцем так погрозили: мол, чтобы комар носу не подточил! И сейчас капитан крейсера крестится и, роняя скупую слезу, желает мне удачи! Ах, тщеславие, тщеславие!»

От этих мыслей быстро отделался еще и потому, что в очередной раз, примерившись к курсу бригантины, испугался, что направляемся в сторону Поти. А вот это меня совсем не устраивало! Тут же отбросил шуточки про мобильный. Впору было самому начать креститься!

К моему облегчению, к Поти мы так и не приблизились. Разворот произошел в районе Редут-Кале. И капитан не соврал: мы более не встретили кораблей русской эскадры, пока неслись к точке назначения на всех парусах вдоль берегов Западного Кавказа. Утром корабль уже качался на волнах перед входом в бухту Пшады.

Спенсер был счастлив. Уж не знаю, чему он больше радовался: тому, что сэкономил несколько монет, отказавшись от пари, или тому, что мы благополучно добрались до Черкесии, во внутренние районы которой он так стремился.

Парусная бригантина — не «Петр Великий». Капитан не решился при сильном ветре от берега заводить тяжелогруженное судно в недостаточно широкий проход между скал. Вместо этого, члены команды несколько раз выстрелили из мушкетов в воздух, подавая сигнал. Мигом на опушку примыкавшего к бухте леса высыпала огромная толпа.

Из скрытой за деревьями реки вылетели узкие длинные плоскодонные лодки с 18–24 гребцами. Носы этих суденышек украшали грубо вырезанные фигурки животных. На корме была устроена небольшая палуба. Рулевой уверенно управлял лодкой, в то время как гребцы налегали на весла и выкрикивали «а-ри-ра-ри!»

Лодки пристали к борту бригантины. Началась погрузка. Не дожидаясь, пока бочки с порохом покинут корабль, мы уселись в одну из лодок вместе с турецкими купцами. В мгновении ока нас доставили на берег.

Купцов ждали. Под деревянным навесом на берегу реки сидели пятеро черкесов и одна молодая женщина, закутанная в покрывало. Ее привезли на продажу.

Турки чуть поспорили. Потом бросили жребий, кому из них достанется приз. Наконец, один из них победил и направился в сторону черкесов. Он встал неподалеку от них и приготовился ждать посредника. Таковым стал прибежавший по знаку горцев раб. Он стал метаться между продавцами и покупателем. Видимо, шел яростный торг.

Наконец, цена была согласована. Мы увидели, как турок передал двенадцать золотых дукатов горцу. Тот указал ему на женщину. Она зарыдала. Бросилась на землю, как бешенная, и стала что-то гневно кричать. Сцена выглядела отвратительной.

Турок накинул на женщину покрывало, взял ее за руку и отвел к месту, где сидели его коллеги.

— Марушка! Что с нее взять? — пояснил нам купец, заметив наши недовольные лица. — Думаю, под сотню золотых за нее выручу в столице!

Женщина уже успокоилась. Усевшись прямо на землю, она достала зеркальце и начала прихорашиваться и драпироваться в новое покрывало, изобретая замысловатые складки. Переход от истерики к обычным бабским заботам был настолько резким, что нам оставалось лишь покачать головой и идти встречать капитана.

Судно уже завели в устье реки и начали маскировать срезанными ветками. Всем занимались черкесы. Абдель стоял на берегу возле груды наших вещей и торговал для нас лошадей.

— Мистер Спенсер! Они просят по четыре фунта за лошадь, — крикнул он, подзывая нас к себе.

Великолепные черные скакуны поражали своей грациозностью.

— В Лондоне я бы отдал за каждую не меньше ста фунтов, — шепнул мне восхищенный Эдмонд.

Ко мне подошел черкес из той группы, что продала женщину. Уставился на меня с грозным выражением на лице, заросшем до глаз бородой. Что-то спросил, словно выдавливая из себя гортанные звуки.

— Он спрашивает, целовал ли ты грудь взрослой женщины? — перевел мне капитан.

Я ответил черкесу возмущенным взглядом и устроил с ним игру в гляделки. Рука сама собой опустилась на рукоять кинжала.

— Эй, эй! Ты неправильно все понял, — поспешил с объяснениями капитан. — Он видит в тебе чужестранца и предполагает, что ты освобожденный раб. Когда черкесы дарят человеку свободу и принимают его в свою общину, он должен символически прикоснуться губами к груди взрослой женщины в присутствии старейшин и воинов. Если, конечно, она согласится.

— Такой обычай практиковали некоторые военные общества древних греков! — воскликнул довольный Спенсер.

Его явно забавляло происходящее.

— Урум? — спросил черкес.

Мой мозг взорвался! Он назвал меня греком, причем использовал самоназвание нашего народа, которое принесли мои предки из Анатолии, когда бежали в Россию. Выходит, и здесь знают и применяют это понятие.

Спенсер-всезнайка тут же все объяснил:

— Урум или уром — это искаженное «ромей». Так называли себя византийцы, намекая, что они римляне или, по крайней мере, наследники великой Римской Империи.

Я кивнул черкесу. Он снова что-то спросил.

— Он спрашивает, кормил ли ты свою плоть железом? — перевел мне Абдель.

Я расстегнул черкеску и ворот рубахи. Показало ему свой шрам. Он разразился длинной речью, в конце которой протянул мне небольшой пистолет. Я взял, но рассматривать не стал. Просто сунул за пояс.

— Юсуф Таузо–ок из племени Вайа приносит тебе свои извинения. Он дарит тебе подарок и спрашивает, нет ли между вами теперь вражды? — помог мне Абдель. — Отдариваться не нужно. Этим ты его оскорбишь.

Я думал иначе.

— Спроси его, есть ли у него сын?

Капитан с неохотой перевел мой вопрос. Черкес кивнул и что-то ответил.

— Говорит, что есть. Пяти лет.

Я покопался в карманах и вытащил самую большую табакерку из фальшивого серебра, но с изящным рисунком на крышке. Мы много таких взяли на подарки.

— Скажи Юсуфу, что у меня есть племенник, которому столько же, сколько его сыну. Я скучаю по нему. Пусть он отдаст эту шкатулочку своему сыну. Я буду думать, что подарил ее своему племяннику Яни.

Абдель удивился, но спорить не стал. Перевел мою речь. Юсуф с поклоном забрал из моих рук табакерку и сказал на дурном турецком:

— Умный урум. Теперь иметь друг на реке Абин.

Черкес развернулся и ушел. Я достал пистолет, чтобы разобраться, что мне досталось.

— Кавказская работа, сразу по замку понятно, — прокомментировал Абдель. — Видишь: вместо спускового крючка — шарик-«пуговка», и ствол крепится тремя кольцами.

У пистолета были те же размеры, что и у моих револьверов. Но весил он в два раза меньше, хотя конец обтянутой кожей рукоятки украшал костяное «яблоко» с кольцом. Капитан показал на него:

— Цепляй пистоль за кольцо шнурком к поясу. А нам пора выдвигаться. Нас ждет местный правитель.

До дома пшадского пши-хана, узденя Измаила Атажукина, нам предстояло пересечь две долины, проехав примерно двадцать километров. Всю дорогу нас развлекал Абдель. Его никто не пытался остановить. Наоборот, черкесы относились к нему с уважением. Он заслужил свою репутацию, как надежный поставщик пороха и соли.

Ткнув пальцем в какие-то обгорелые развалины, капитан рассмеялся:

— Всегда во всем виноваты женщины. Русские лет двадцать назад пытались здесь основать торговую факторию. Один из торговцев похитил черкешенку. В результате, здесь все сожгли.

— Наверное, эта Елена Черкесская была очень красива? — сумничал Эдмонд.

— О, да! Если говорить о красоте применительно к черкесам, то всегда упоминаешь две вещи — женщину и лошадь.

— Вы неплохо говорите на их языке, — похвалил я капитана.

— Рассказывают такой анекдот. Как-то раз один султан послал сюда ученого, чтобы тот изучил местные языки. Когда уже пропала надежда на его возвращение, ученый все же вернулся и принес с собой сумку с камнями-голышами. Он тряс ими, объясняя, что это лучшая имитация звуков, которые издают горцы. Ха! Ему нужно было изобразить крик шакала! Именно так звучит боевой клич черкесов. От него кровь стынет в жилах.

Подражание шакалам нам пока не продемонстрировали. Зато кавалерийское искусство мы наблюдали во всех подробностях. По мере продвижения к дому пши-хана все больше и больше черкесов присоединялись к нашей кавалькаде, распевая военные песни. Скоро их собралось несколько сотен. Они не только пели, но и размахивали короткими мушкетами и что-то радостно выкрикивали. Обстановка, казалось, накалялась. Но Спенсер не проявлял беспокойства.

— Самый хорошо тренированный кавалер Европы не может сидеть на своей лошади с большей легкостью и грацией, чем эти свободные горцы, — отметил Эдмонд, что-то записывая в своем блокноте.

— Вы бы, мистер, поменьше марали бумагу на глазах у горцев, — предупредил его Абдель. — Местные этого не любят. Они крайне подозрительны и в каждом видят шпиона.

Я, наверное, тоже выглядел сомнительным типом, потому что крутил все время головой. Я разглядывал маленькие хижины, укрытые в лесах, ухоженные поля и множество загонов со скотом. Кто за всем этим ухаживает, когда увешанные оружием владельцы вместо работы в садах просто едут с нами из праздного любопытства? Занятыми делами были лишь женщины и дети или мужчины — рабы, судя по их бедной одежде.

Атажукин принял нас на дворе своего поместья, состоявшего из группы домиков-хижин, разделенных изгородями и загонами для скота. Нас проводили в отдельно стоящее строение, в кунацкую, где один из людей узденя помог нам освободиться от оружия. Его развесили на стенах рядом с впечатляющим набором из двух кольчуг, мушкетов, пистолетов, сабель, кинжалов, луков и стрел. Нам оставили лишь кинжалы, которые считались элементом костюма.

Вошли две рабыни. Они помогли нам снять сапоги и вымыли нам ноги в тазах. Потом стали сервировать стол на маленьких круглых столиках.

Как пояснил капитан, блюд должно быть не менее 12–15. Нам подали плов из гречки, обильно приправленные специями кушанья из домашней птицы и баранины и заправленное медом кислое молоко шхэу. Хозяин явно не бедствовал.

Спенсер обратил внимание на деревянные таблички со словами Корана, висевшие на стенах. Он подарил хозяину один из фирманов султана. Уздень был растроган. Он прижал бумагу ко лбу, поцеловал ее и отложил в сторону. Пытаться прочесть, что там написано, он не пытался. Он и по-турецки с трудом говорил. Ему было достаточно самого факта владения документом, к которому прикасалась рука духовного владыки мусульманского мира.

Впрочем, в вопросах веры он явно не был сторонником строгих канонов. Женщины его дома спокойно разгуливали по двору с открытыми лицами. После обеда они без стеснения общались с нами во дворе и приняли от Эдмонда подарки. У черкесов, в принципе, отношение к женщинам сильно отличалось от принятого у мусульман.

Пришло время прощаться с капитаном и двигаться дальше — в лагерь князя-поручителя. Я впервые услышал его имя — Хаджуко Мансур.

— Очень большой человек! Главный вождь натухайцев! И шапсуги его уважают и признают его силу! Хороший кунак. Под защитой его слова у вас не будет проблем на нашей стороне Кубани! — уверил нас хозяин.

Он даже выделил нам серьезный эскорт в знак уважения к гостям такого вождя. Люди Атажукина должны были проводить нас до следующего аула на нашем пути. Как и с кем мы поедем дальше, решат его старейшины.

К вечеру мы добрались до этого аула в горах — куда более бедного, с окнами в домах, прикрытых лишь ставнями, и окруженного рвом. Нас снова устроили в кунацкую. В гостевом доме на диванах, заваленных подушками, мы устроились на ночлег. Все разговоры отложили на утро.

Первая ночь на черкесской земле прошла беспокойно. Всю ночь тысячи лягушек из болот в нижних долинах и мириады насекомых давали свой дьявольский концерт. Его кульминацией стал вой стаи шакалов, подобравшихся к окраине аула.

Проснулся, в итоге, поздно — не отдохнувший от утомительной поездки и не выспавшийся. Потягиваясь, вышел во двор. Увиденное меня напрягло.

Бледный Спенсер стоял в окружении черкесов, которые на него кричали. Двое держали его за руки. У ног англичанина валились в грязи его бумаги и карандаши. Старик, с бородой до пояса, тот самый старейшина, который встретил нас вечером и дал команду разместить, радушия и гостеприимства теперь не проявлял. Наоборот, он был очень зол и сейчас явно угрожал моему спутнику.