Черкес 3. Побег из волчьей пасти

Глава 1 Разговоры начистоту

Напоминаем читателю. Наша книга — альтернативная история. Любые совпадения случайны! Несоответствие исторических событий с реальной историей — чистой воды авторский произвол! Как и наша оценка реальных исторических личностей. Потому что они живут в нашей выдуманной реальности. Ибо наш герой уже сместил колесо реальной истории! Пусть даже на микрон. Или даже на месяц.

Мой путь лежал в Трабзон. Город-порт, превратившийся в черноморскую Тортугу, куда сбежались в поисках лёгкой наживы шакалы — работорговцы и контрабандисты. И шпионы. Куда же без них? Трабзон был настоящим шпионским кублом.

Но не это меня сейчас волновало. Я предавался самобичеванию.

«Какого лешего ты лезешь ко всем со своими танцами, прогрессор хренов⁈ Вот, не сидится тебе! Есть же хороший закон: напился — веди себя прилично! В твоем случае: напился — не выпендривайся! Знаешь же за собой этот грешок. Как хватанешь лишнего, тебя или тянет на сентиментальную дребедень, и чтобы обязательно слезьми облиться; или чего-нибудь этакое соорудить. Да еще, чтобы 'этакое» было непременно с коленцами и финтифлюшками. Знаешь же, что на следующее утро будешь со стыда сгорать от того, что не удержался, что ляпнул лишнего, что вел себя, как актер погорелого театра… И ладно с грузинами и шалахо. Там так сложилось. Случайно вылетело, уже нельзя было отступать. Теодоракиса ты чего так подставил и сиртаки у него отнял? Сознательно же пошел на этот шаг. С цыганами мелодию разучил. Ножками сучил и слюной изошел в нетерпении от ожидаемого эффекта и триумфа. Смотрите, греки, как Коста умеет! Ах, Коста, самый веселый грек! Ах, Коста, наш герой! Коста, может, действительно, герой! А вот ты, Спиридон, позёр и любитель дешевых эффектов. Ну, ничего, ничего! Сейчас попадешь в Черкесию, там тебе точно не до танцев будет! Я погляжу на тебя, когда ты вздумаешь их учить лезгинке! Встречай, Черкесия! К тебе едет Моисеев и Сухишвили-Рамишвили в одном лице! Придурок! Ох, как же мне боязно, все-таки…"

Так я размышлял, костерил себя и одновременно пытался справиться с нервной дрожью, разглядывая проплывающий за бортом Синопский рейд и почёсывая колющуюся щетину. Мы со Спенсером с самой Одессы перестали бриться. Подготовка к нелегальному броску началась с бороды. Требовалось придать себе подобающий Черкесии вид.

На английском пароходе «Полумесяц» мы плыли вдоль берегов страны звезды и полумесяца, как давно уже называли Турцию. Классический красно-белый флаг Османов еще не появился, но полумесяц в виде лодочки как исламский символ применялся сплошь и рядом. Насмотрелся на него и в Галаце — последнем турецком порте на Дунае, — и в Варне, бастионы которой все еще хранили следы русских пуль и снарядов, хотя война закончилась семь лет назад.

Трабзон[1] был на подходе. Если все сложится удачно, через несколько дней мы будем в бухте Пшады. Круг моих морских вояжей замкнется, я оплыву всё Причерноморье. И завершится мое «кругоморское» путешествие по Черному морю в Черкесии. О том, как там все сложится, думать не хотелось. Вот я и старался крутить в голове всякую фигню. Например, о том, почему меня все время так и тянет танцевать.

— Размышляешь о нашем будущем? — голос Эдмонда заставил меня вздрогнуть.

К нему снова вернулась его чертова проницательность. Следующая его фраза подтвердила это со всей очевидностью.

— На самом деле вопрос не в Черкесии. Ты же не можешь думать, что я не догадываюсь о причинах твоего настроения? Я слишком высокого мнения о тебе.

— О чем ты, Эдмонд?

— Как о чем? О нас. О доверии.

Я взглянул на него, пытаясь не выдать своего испуга.

— Я же прекрасно видел, что тебе не нравилось то, чем я занимался в России.

— Это не совсем верно…

— В отношении Крыма — совсем. Ты оставил там свою родню, нашел людей, которые тебе по сердцу, создал место, куда можно вернуться. Ты нашел себе новую родину!

— В царской России? — вскричал я как можно убедительнее.

— Да, я понимаю… Ты разделяешь Крым и Россию с ее имперскими стремлениями и продажными чиновниками. Но Крым пока принадлежит России. Не уверен, что навсегда.

Сперва я его не понял. Решил, что он тоже попаданец и намекает на Украину. Потом встряхнул головой, желая очнуться. Какое к черту послезнание! Он же говорит о мечте англичан отторгнуть от России Крым.

Спенсер с легкой усмешкой в глазах смотрел на меня.

— Имей в виду, Коста. Россия есть и будет нашим конкурентом. И мы, англичане, не перестанем с ней бороться! И искать точки уязвимости. Я проехал по Крыму, видел враждебность татар. Случись война на полуострове, они выступят против твоих любимых греков.

— И тогда, мистер Спенсер, — я перешел на официальный тон, и он его принял, — вы придёте мне на помощь…

— Конечно, кунак. Конечно. А ты прикроешь мне спину в Черкесии.

Я протянул ему руку. Он крепко ее пожал. Мы пришли к соглашению. Не было смысла распинаться на тему «доверяешь — не доверяешь». Там, куда мы так стремимся, следует держаться друг за друга. И доверять абсолютно! Мы оба это отчётливо понимали.

… В Трабзоне оказался не один, а три порта. Первый использовался в сентябре, когда прибывали суда, груженые орехами, во втором была якорная стоянка, а третий, в восточной части города у какой-то деревушки, был до отказа забит суденышками торговцев-контрабандистов.

Издали он смотрелся, как лес на воде — так много деревянных мачт, лишенных парусов, торчало над молом. Большей частью они принадлежали уродливым баркам. Их сотнями клепали на верфях в Стамбуле. А караваны тащили на местные склады порох, соль, свинец, слитки индийского булата, тюки с материей, кисеёй и шёлком, иголки и булавки… И все это грузилось в трюмы кораблей контрабандистов, готовых бросить вызов русской блокаде и не боявшихся ни бога, ни черта. За пять лет после введения Россией своих таможенно-карантинных правил в Восточном Причерноморье, в Трабзоне сложились, говоря языком моего прошлого мира, устойчивые организованные преступные группы.

Я полагал, что в окрестности этого порта лучше не соваться. В заведениях с высочайшей концентрацией утомленных жаждой мужчин и с женщинами низкой социальной ответственности или, попросту говоря, в портовых кабаках, наверняка, яблоку негде упасть из-за толпы настоящих пиратов. Еще в Сухуме на них насмотрелся. Сбежались сюда со Средиземного моря, почуяв запах добычи. Да и французы решительной рукой в Алжире искореняли средиземноморскую вольницу. Многовековому пиратскому бизнесу Магриба пришел конец. Миновали те времена, когда Европа пыталась откупаться от волков алжирского дея. Вот и потянулись «джентльмены удачи» в турецкое Причерноморье. Султан не возражал.

Пароход отдал якоря во втором порту. Мы перебрались в шлюпку, которая доставила нас на берег. Двухэтажные дома вполне себе приличного вида стояли вплотную к воде. В проходах между ними толпились встречающие. Среди них я разглядел Ахмета, моего знакомого албанца и порученца Стюарта. «Рыбий глаз» нас ждал в городе, но на пристань не явился. Шифровался.

Стоило нам очутиться на берегу, нас окружила толпа оборванцев, расхватавших наши вещи. Носильщики вели себя странно: там, где требовался один, участвовали трое. Самый удачливый завладел трубкой Спенсера и теперь нес ее на вытянутых руках, как величайшую драгоценность. Но Ахмет, как ответственный за это безобразие, не возражал.

— Чем больше народу, тем безопаснее, — пояснил он нам, поздоровавшись. И указал на еще троих сопровождающих — лазов-телохранителей в чалмах и с ятаганами за поясом. — Лазов здесь много. Почти полгорода. А вторая половина — греки. Но ты, Коста, имей в виду: по-гречески они не бельмеса. Османы им условие поставили — или язык, или религия. Они выбрали церковь.

Мне показалось, что Ахмет несколько преувеличил засилье лазов и греков. Пока мы шли вдоль глубокого рва вдоль крепостной стены с квадратным башнями, я наблюдал знакомую по Стамбулу картину. Армянские купцы, женщины в черном, закутанные и наряженные так, что глаз не видать, и укрывающиеся черными же зонтиками, турки в белых чалмах… Разве что балканцев не было видно.

А еще нас на каждом шагу ждали отдыхающие на площадях караваны верблюдов на фоне больших европейских зданий. Вот такая колоритная экзотика в городе, который карабкался на возвышающуюся над ним гору не без изящества. Он выделялся в архитектурном плане в лучшую сторону в сравнении со старым кварталом Стамбула. На улицах было чище, а многие здания радовали глаз, стоило нам подняться повыше от порта.

— Здесь сходятся торговые пути в Персию и Закавказье, — пояснил нам Ахмет, взявший на себя роль гида. — Сухопутная торговля, на самом деле, куда важнее и богаче, чем контрабанда в Черкесию.

— А как же торговля женщинами? — спросил Эдмонд.

— Для многих она — источник самого быстрого обогащения. За три или четыре рейса турецкий купец, при некотором счастье, может стать богатым человеком. Будет преспокойно доживать свой век в неге и комфорте.

— Ага, — хохотнул я, — Если русские крейсера не перехватят. С работорговцами они не церемонятся. Топят, в плен не берут.

— Ну, раз свидетелей не остается, то и говорить тут не о чем, — логично возразил Ахмет. — Пропал и пропал, кто будет горевать? Зато примеров удачных поездок и большого барыша — полон город. Вот и лезут новички, будто им медом там намазано. И стоит проявлять осторожность. Я не случайно явился в компании телохранителей. Каких только подонков не встретишь в портовых районах. Особенно опасны алжирцы. Они еще не позабыли свои корсарские привычки и, чуть что, хватаются за свои тонкие ножи-филиссы. А такой нож с легкостью пробивает кольчугу.

Он привел нас в арендованный дом в средней части города. В нижней, как он нам пояснил, живет одна беднота, а повыше разместились важные правительственные чиновники и офицеры.

Стюарт нас ждал. Предложив традиционный кофе и чубуки, он сразу перешел к делу.

Сперва он долго ругался из-за действий русских властей в Трабзоне.

— Они ведут себя здесь, как у себя дома. Указывают туркам, что им делать. А султан все это терпит и скоро не успеет оглянуться, как разделит участь крымского хана или Польши.

— Но мы же этого не допустим? — серьезно спросил Спенсер.

— Слава Богу, у меня еще хватает друзей среди неравнодушных турецких офицеров. Я провел, пока вы, Эдмонд, плавали с Воронцовым, важную операцию вашего прикрытия. Этот город кишит лазутчиками. Каждый второй докладывает русскому консулу Герси. Поэтому мне не составило особого труда распустить слухи, что я в компании какого-то итальянца выехал в июле в Черкесию.

— То есть вы придерживались той легенды, что мы придумали весной?

— Именно так, сэр.

— Я буду представляться генуэзским врачом, — пояснил мне Спенсер. — Есть слабая надежда, что черкесы не забыли про генуэзцев и про Геную. Как-никак, генуэзцы столетиями посещали берега Кавказа, и я надеюсь, что под такой личиной покажусь адыгам не столь подозрительным.

— Вы — врачом? — удивился я, избегая ему тыкать в присутствии Стюарта.

— Тебе известно не про все мои таланты, — улыбнулся Эдмонд. — Тем более, врач на Востоке — профессия уважаемая. Вы приготовили для меня, мистер Стюарт, докторский саквояж?

— Конечно, сэр! Но позвольте, я продолжу… Итак, русский консул получил информацию, что в июле некий итальянец прибыл со мной в Пшаду и там остался. Теперь, когда вы окажетесь у черкесов и русские военные власти узнают про некоего врача-генуэзца, они не смогут связать с ним вас, ибо в июле вы никак не могли попасть в Черкесию. Понятно, что впоследствии они узнают ваше истинное имя — прямиком из вашей книжки, — Стюарт хмыкнул, давая понять, что не одобряет писательский зуд Эдмонда. — Но, по крайней мере, на первых порах они не станут проявлять излишнего рвения, пытаясь вас схватить. И без того хватает обстоятельств считать вашу поездку опасным предприятием!

Хитро придумано, ничего не скажешь! И теперь понятно, что Герси не работает на англичан. Они его считают болваном, и, похоже, что не без оснований. Но русская разведка — не пальцем деланная. И Фонтон, и русские генералы на Кавказе более чем осведомлены о планах Спенсера. Не без моего участия, конечно. И их план внедрить меня в общество Эдмонда и вместе с ним провести глубокий поиск по тылам противника все ближе и ближе к реализации.

— Какие обстоятельства превращают мою вылазку в «опасное предприятие»? — спокойно осведомился Спенсер, затягиваясь чубуком.

— Во-первых, сэр, она нелегальна. Царь Николай еще в мае потребовал, чтобы все иностранцы покинули Кавказ, и назначил награду за поимку тех, кто остался или прокрался туда тайком.

— Пятьсот рублей серебром, — подтвердил я, вспомнив разговор с Папой Допуло и его щедрое вознаграждение за «пустяковую» услугу.

— Именно так. Не опасайтесь предательства со стороны черкесов. Они вас не выдадут. Кодекс чести для них слишком важен, чтобы разменивать его на серебро. Но бойтесь казаков. Эти будут преследовать вас с азартом.

— Да уж, не хотелось бы им попасться. Что скажут мои крымские друзья-аристократы? — выразил свою обеспокоенность Эдмонд.

Я обалдел! Его сейчас волнует исключительно сохранение лица⁈ Тут бы жизнь сохранить — так вопрос стоит!

— Во-вторых — продолжил «Рыбий глаз», — черкесы крайне подозрительны ко всем чужакам без исключения. Если во внутренних районах они вас схватят, и вы не сможете доказать наличие кунака-черкеса, по приглашению которого вы находитесь в стране, вас немедленно превратят в раба.

— Насколько я понимаю, этот вопрос уже решен? Сефер-бей обещал мне списаться со своими конфидентами в Черкесии и заручиться их согласием.

— Положительный ответ уже получен, не извольте беспокоиться. Но предупреждаю: покровительство шапсугского или натухайского князя не станет для вас стопроцентной гарантией. Другие племена могут быть с ними во вражде, и тогда титул кунака может обернуться против вас. Как ни странно, фирманы султана, которыми мы вас снабдим, могут оказаться более полезны. Султан — не просто руководитель Османской империи. Он еще и духовный лидер всех мусульман, ибо Мекка находится в его владениях. Пускай черкесы не столь тверды в вере, как турки или татары, но слово султана для них важно.

— А золото?

— Нет! Золото для них — на последнем месте. Конечно, они знают цену деньгам. Но привыкли добывать их грабежом, а не оказанной услугой.

— Какие еще испытания нас ждут? — снова спокойно спросил Эдмонд, демонстрируя свою фирменную выдержку, которой теперь не грозила саранча и продажные русские чиновники.

— Транспортировка. Это, наверное, самая опасная часть вашего вояжа. Вы поплывете на бочках с порохом.

— Надеюсь, это фигура речи⁈ — не удержался я от вопроса.

— Отнюдь! Именно бочки пороха и ружья будут загружены в трюм вашего корабля. Они станут ещё одним пропуском для вас у черкесов. Они ждут груз с нетерпением. Боеприпасы и огнестрельное оружие оплачены нашим посольством, надежный капитан подобран. Вас ждет лучший корабль Трабезонда и отборная команда головорезов. Осталось лишь благополучно доплыть. И избежать ядер русских крейсеров.

Обалдеть в третьей степени! Ничего себе поездочка нам предстоит! Игра со смертью! Русская рулетка! Почему Эдмонд так спокоен?

Вероятно, он все прочел на моем лице и уверенным тоном объяснил:

— Когда прочие варианты невозможны, к чему беспокоиться о неизбежном? «Будь, что будет» — ведь так ты мне часто сам говорил.

Тут я бы с ним поспорил. Помнится мне, я говорил о том, что будем искать другие пути, когда решался вопрос с отъездом родни из Одессы. Неужели нет возможности купить или нанять корабль без подобного смертоносного груза?

— Понимаешь, Коста, если мы не привезем с собой оружие, мы будем выглядеть болтунами и дальше побережья нас не пустят. Я буду выглядеть болтуном. Я уже обещал черкесам порох, когда в последний раз был в Суджук-Кале.

— Эдмонд — взмолился я. — Ничего не понимаю! Какие черкесы? Какой порох? В последний раз в Суджук-Кале вы встречались со штабом генерала Вельяминова!

— Я неточно выразился, прости. Я бывал в Черкесии и раньше. Два года назад. Теперь можно в этом тебе признаться.

— Вместе с Урквартом? — догадался я.

— Именно так, кунак. На яхте капитана Лайонса в 34-м. Мы покатались по окрестностям, поднимались на горы и перезнакомились со многими вождями. К одному из них мы и поедем. И я обещал ему порох, соль, турецкие винтовки и свинец для пуль. Кстати. В следующем году после нашего визита в Цемесе была задержана английская яхта «Лорд Спенсер». Ты не находишь забавным это совпадение?

— Я нахожу его скорее предостерегающим, — грустно ответил я. — Но ведь тебя ничто не остановит?

— Сейчас? Когда мы в полушаге от успеха?

— Будь, что будет, — повторил его слова, сказанные минуту назад.

— Не стоит отчаиваться, мистер Варвакис! — решил подбодрить меня Стюарт, вернув мне титул «мистера» в столь ответственный момент. — У меня есть кое-что, чем поднять вам настроение. Мы поработаем с Эдмондом с бумагами. Вы же прогуляетесь с Ахметом в одно место, где вас кое-кто поджидает.

[1] Трабзон как только не называли в то время. И Трапезонд, и Трабезунд, и Трапезонт и т.д.