По гриб жизни

Глава 51

Аккуратный подъезд.

Половички у дверей, цветочные горшки на стенах. Третий этаж, в домофон звонить не пришлось, открыла выходящая с мусором соседка. В смысле, с мешком. Чёрный такой, типовой. Без лейбла. Дзынннь. Звонок звенит, нет сладу…

— Привет, мам! —

я рад оказаться дома, в до боли знакомой квартире детства, отрочества, юности.

— Мишенька, привет, дорогой! Всё-таки приехал!

— Я же обещал!

— Михаил, здравствуй, сын! — отцовский басок, — Как добрался?

— Довезли с ветерком, на служебной машине! 2 часа и на месте, — улыбаюсь папе в ответ. Как же я по ним соскучился… подумал я и решил озвучить эту симпатичную мысль, —

Как же я по вам соскучился!

На стенах приветливо висят знакомые обои, в глаза кидается свежий календарь и новые блёсны. Папа коллекционирует блёсны, развешивает их в прихожей, на специальной, “выставочной” стене. Хоб-би. Когда я был маленьким, по этим блёснам учился считать, их было 20 с чем-то штук… сейчас же их число перевалило за две сотни. Дмитрий Иванович бы, наверное, заценил…

— А где это ты сейчас работаешь? Служебная машина? Ты же вроде подрабатывал в Макдональдсе?

— В Сабвее, пап. Тут такое дело, — настало время колоться, а я по-прежнему не фундук, — Вы садитесь, я вам всё сейчас расскажу. Вы ведь наверняка слышали о “волне”? Что именно?

Родители восприняли мои откровения на удивление спокойно.

Удивлены, озабочены, но ничего сверх. А я, признаться, опасался.

Мой отец бывает упёртым типом, несколько раз мы с ним крепко закусывались. Один раз он поймал меня курящим… я бросил, должен быть ему благодарен, вроде как. Другой раз мы сошлись в битве мнений на почве выбора вуза для поступления. Он хотел, чтобы я ехал в Москву, там перспективы. А я решил поступать в Новосибирск. Мама в такие моменты мечется между нами, пытается успокоить, примирить, поддержать обе воюющие стороны. Иногда у неё получалось. Я думаю, что больше всего от наших с отцом ссор страдает именно она. Впрочем, что это я о негативе — он всё же был редок, по большей части мы жили мирно и счастливо. Я серьёзно.

— Значит… хоть ты теперь и маг, но показать что-нибудь этакое тебе по-прежнему слабо? — подтрунивает надо мной смакующий малиновое варенье отец. Ради моего приезда мама, конечно же, распечатала прошлогодние запасы.

— Пап, я же тебе уже говорил, да, у меня есть татуировка, но активировать её мне не удалось, — этот ответ, в разных вариациях, я повторил уже 3 или 4 раза. Меня троллят. Впрочем, беззлобно.

— Ты сквиб! — да, зря я ему тогда “продал” книжку про ГП. Мол, пап, клёвое чтиво, зацени. Заценил, теперь к месту и не к месту поминает.

— Я волновик с неактивированной татуировкой. Но ты прав, чем-то моё положение напоминает положение сквибов во вселенной Джоанн Роулинг. Вот только сквибам приходилось куда тяжелее, их изгоняли, разрывали с ними все отношения. С нами же работают, обучают, пытаются помочь, найти способ активации; мне так и вообще куратор лично в руки… — упс, о грибах родителям знать не обязательно.

— Что лично в руки?

— Эмм… лично в руки… передал руководство группой волновиков! — я переобулся в воздухе. Вот что возросшая ловкость делает, — Группа маленькая, всего четверо, меня включая, и инструктор пятый. Зато мы дружные, ххе, мы даже придумали нашей команде звучное прозвище! Угадайте, какое?

— Пришли мы всей толпой в зоопарк, — на коленях кот Василий, глажу кота Василия я, — Контактный, на Заельцовской. Решили начать с чего попроще; Ирина выбрала цыплят, самых обычных, нам кивает, мол всё, я умение активировала. Мы ей — “На кого?”, она — “Вон на того цыплёнка”. “На какого того?” “На того, жёлтого!” А они там все жёлтые! Пищат, бегают по загончику за кусочками корма, и нифига не понятно! Пришлось на порося кидать по откату… Там такие тёмные, какая-то порода особенная.

Вы, кстати, тоже сходите. Вы когда последний раз в Новосиб выбирались?

— Да давно уже, Мишенька, давно, — отвечает мама, подливая в мою кружку чай, — Сашенька занят на работе, как время выдаётся, мы всё больше к Василине ездим.

Василина — младшая сестра отца.

Она с мужем и тремя детьми живёт в Мельниково, 60 км. от Томска. Просторный бревенчатый дом, хозяйство — гуся, куры, порося, чистый воздух и речка. Дядь Володя выпивает… но хозяйственный. Интернета нет, бяда-бяда. Сейчас может уже провели, ну или мобильное покрытие стало крепче, я у них не был 2 года.

— Ты, Миш, не думай, что Томск город маленький, что мы за новостями совсем не следим, — отец фыркает в усы, — Много нынче по ящику про волновиков говорят: и хорошего, и плохого. А я так скажу, — ружьё, оно и в руках праведника, и в руках подлеца одинаково громко стреляет, — пауза, — Ваша магия, она ж как ружьё. Кто-то с её помощью банки пойдёт грабить, кто-то родину защищать. Ты вот в армии не служил, не годен, а всё равно выпал случай — и пришлось, —

я не стал поправлять отца, говорить о том, что я “гражданский специалист”, по сути ведь он прав, —

Да не простым солдатом, м а г о м, —

отец как-то по-особому, смакуя, произнёс это вкусное слово, —

Видел я этих монстров, крыс, с которыми вы боретесь. Жизнь словно в фантастических романах стала. Как в книжках, что ты читаешь, маги, порталы… кто бы рассказал год назад, что так оно будет — не поверил бы. Мать с Ильинишной говаривала, так та всё своё талдычит — мол, раз вот это всё в мире есть, значит и Бог есть.

Смотрю сквозь кухонное окно на растущие во дворе верхушки тополей. Их в последние годы любят обрезать, тополя-евреи. Может и правда бог есть? Интуиция, ты у меня почти десятка, ау! Твоё авторитетное мнение, плиз.

Она говорила со мной невнятно,

словно вдрызг пьяна,

но день склонялся к закату,

а я склонялся к тому, что “да” говорит она. Мы сидим на кухне вдвоём с батей, мама, картинно ахнула, взмахнула руками, убежала к соседке — “занять баночку варенья, такой повод!”. Малиновое съели, муррр…

— Я тобой горжусь, сын, — без единой смешинки в голосе, глядя в глаза, — Защищать родину — это честь. Откуда бы не пришёл враг.

Я не знал, что на это ответить. Рассказать про свои метания, нежелание идти “сдаваться” государству, про то, что я серьёзно обдумывал вариант всё бросить и сбежать, спрятаться. Про свою тревогу, “паранойю”, что пришла как весна, но как весна, не ушла. Я кивнул, чувствуя комок в горле, предательские слезинки в уголках глаз. Отец никогда не говорил мне таких слов. Наверное, больше никогда не скажет.

А больше и не надо.