Пленница ледяного герцога

Глава 65. Финальная, но не последняя/ Азазель. Освобождение

Они довольно легко пробивали щит за щитом. Глубже продвигались в ту часть нейтральных миров, что контролировали бесы. По оценкам принцепса, они давно преодолели середину пояса и сейчас теснили врага все ближе к Бездне.

Однако Азазель чуял неладное. Все складывалось чересчур просто. Он видел, как от победы пьянели архонты. Они глотнули много доступной энергии разом, и это разжижало мозг похлеще любых стимуляторов.

Он не жалел о том, что пришлось скормить всего себя, чтобы ни одна из территорий, заселенных другими расами, не пострадала. Рано или поздно ему надо было ответить за то, что уже стало историей… За беспощадную колонизацию, затеянную его расой. В итоге захваты обернулись против них самих. Азазель упустил. Его первородные братья не учли. Соплеменники превратились в пожирателей энергии самого низкого толка.

В их аскетичном мире ее было достаточно, но добывалась она тяжело. Сначала ее тянули из кристалла кланов, тот подписывался у кристалла своего Дома, тот брал у пяти правящих… Получалась одна бесконечная цепь кормления. При этом обратной отдачи толком не происходило. Ничего странного, что Кассиэль и Эйнджил, сидящие на самом верху, больше походили на одержимых голодом мелких бесов, чем на великих архонтов.

Пресветлые стали вычерпывать магию и жизненные ресурсы из подконтрольных миров. Но и там ангелы были ограничены естественным образом. Выращивать цивилизации, как племенной скот, они так и не научились. Вмешивались демоны, которые требовали себе точно таких же прав по «питанию» в нейтральной зоне, чтобы не проиграть в противостоянии двух рас. В конечном итоге это потребность в легкой энергии привела пресветлых к каннибализму и появлению темнокровных.

Первый сенатор оглядывал окружавшие его лица и никого из них не узнавал. Где природная тонкость и выразительность черт? Что это за звериные маски, обезображенные яростью и похотью? Вообразили, как празднуют победу в столице Бездны? Он замедлялся, и следовавшие за ним были вынуждены делать то же самое, пусть и против своей воли.

Возможно, воинов извиняло, что такой отборной митры и в таких количествах они не пробовали. Однако опьянение напрямую сказывалось на боеспособности белокрылой армии. Эпоху назад, когда гремели последние большие битвы, ангелы еще не теряли привычки обращаться к Древу напрямую. Они умели обмениваться с ним, а также с неживой природой — с Ардвин, с другими реками, да даже со скалами… Однако потребность в энергии только росла. А Древо само по себе не являлось аккумулятором. Оно лишь распределяло силу. Принцепс надеялся, что во время последнего председательствования в сенате ему удалось убедить элиту, как это важно, — не забирать энергию, а отправлять ее обратно в свой (или чужой) мир.

Архонтов следовало немедленно остановить, потому что наступление грозило перейти в налет, который меньше всего отвечал интересам Чертогов. Количество территорий, заселенных бесами и низшими демонами, во много раз больше, чем тех, где жили высшие демоны. Если пройтись по ним частым гребнем, то бесы объединятся с высшими уже по своей инициативе и нападут в его отсутствие на Чертоги. О последствиях думать не хотелось.

Был еще один довод в пользу разворота. Не менее существенный, чем плохо контролируемая армия. Азазель чуял ловушку. Уж больно легко Астарот вышел из боя, а Вельзевул испарился, словно и не собирался вмешиваться. А ведь они имели возможность атаковать его вдвоем.

Мог ли темнейший Астарот настолько быстро развернуть барьер из негасимого огня — и, что важнее всего, как далеко от Ада он это сделал? Астарот не рвал с Бездной. Огромные приграничные территории его Изнанки, граничащие с Адом с одной стороны и с нейтральными землями с другой, сами по себе служили своего рода щитом. Сумел бы он соорудить огненный круг с внешней стороны?

Ответ принцепсу не нравился. При таком раскладе он вел свое полупьяное войско на верную гибель. Вельзевулу, Сатаниилу и прочим достаточно было лишь замаскировать огонь. Демоны это умели.

— Что ощущаешь? — спросил он, подлетев к Лорату.

Глава Серебряного дома не стал брать митру во время всеобщей раздачи. Он был слаб, однако же холоден и расчетлив, как полагалось потомку Древа. Они с Азазелем сейчас в одной лодке, хотя принцепс тщательно скрывала свою немочь.

— Опасность, — мрачно отозвался сенатор. — Огонь близко. Не понимаю, как они выдвинули его настолько вперед. И ничего не вижу.

Перворожденный окончательно прервал движение, затормозив и сенатора.

— Труби разворот. Пока мы грызли друг друга и поедали соседние расы, демоны крепли. В отличие от нас, они черпают силу в пламени. Им не нужны рабы, чтобы существовать. Вот почему огонь у Бездны тоже не тот, что был раньше. Пламя подминает все новые земли. Но если мы сумеем вовремя убраться, то контроль за нейтральными мирами, будет наш.

На челе Лората порезались морщины.

— Я не уверен, мой принцепс, что кто-то из нас в состоянии удержать… их. Моих собратьев ведет жажда.

— Труби. Древо поддержит твой глас. Оно заботится о неразумных детях, несмотря ни на что. Я же попробую раскрыть им глаза.

Лорат поднял трубу. Он вложил остатки энергии в звук такой высоты, что ближайшие к нему ряды воинов застыли в полете, ударившись об стену. Они разом оглохли и частично ослепли. Но со спины к ним приближались следующие, менее оглушенные… И в этот момент Азазель сбросил с себя человеческий вид и принял свой истинный облик.

Впереди его войска поднял столп голубого огня. Редко, да, пожалуй, никогда ранее, дети Древа не обращались в сакральную митру столь далеко от Источника. Однако Азазель, пятый сын, свидетель трех эпох, единственный из братьев, кто прожил так долго… обладатель незамутненной энергии, он мог позволить себе и это.

Сверкающий холод остудил жаждущих. Архонтов и архатов будто швырнуло на колени под сенью материнского Древа. Разъедающий разум голод съежился в объятиях ледяного покоя. Те же, кто был заражен темной кровью, принялись корчиться и гореть в настоящем огне. Лорат с сожалением отметил, что среди самых славных воинов нашлись и такие.

Бездна яростно взревела от близости извечного врага. Убийственная митра маячила рядом и заставляла пламя танцевать с перебоями. С него слетела тщательно наведенная маскировка. Пресветлые увидели преграду из негасимого огня всего в пяти минутах лету. Ни очнись Азазель столь своевременно, они бы перемахнули через очередной мир и угодили в ловушку.

Но тщетно огонь выл и трещал, призывая подойти ближе и испытать его силу. Ангелы один за другим покидали зону перехода, возвращаясь в Рассветные земли. Эйнджил и Лорат почтительно дожидались в стороне, пока принцепс вернет себе тело.

— Блестящая победа, первый сенатор, — неестественно громко вскричал глава Синих. — Мы забрали себе почти все. За демонами разве что одна пятая нейтрального пояса. Они узрели мощь истинной энергии.

— Они сильнее нас. Это позор для потомков Древа, — скривился Азазель. — Я постараюсь завершить перерождение в сжатые сроки. Пятой эпохи не будет. Но за отведенную мне четвертую… да коснется нас возрождение.

Лорат не сказал ничего. И что тут скажешь? Балансировать малыми силами, каждую минуту ускользать от разгрома, прощаться с кланами, уходящими в вечность, — и при этом все равно отвоевать себе оптимальные позиции… Это удача для вымирающего народа. Это достойно великих стратегов. И это не победа. Это скорее не поражение.

Эйнджил ухмыльнулся, когда оба сенатора, мрачных, как тучи, отвернулись от него, чтобы совершить переход.

**************

Когда Азазель вернулся в Чертоги, беда уже случилась. На него обрушились все потери разом. Ариэль умирала под Древом, Самуэль уже испарился. Его кошачья ипостась исчезла, как и не было ее. И это наименьшее зло. Фелиция, его родовой камень и племянник — они по-прежнему находились на вилле.

Когда он отправил Ариэль домой, то практически не сомневался, что там ничего серьезного. Но девчонке было полезно избежать большой битвы. Она должна была присматривать за Чертогами в его отсутствие. И вот результат, первым же жестом он не уберег Алую.

— Пожалуйста. Возьми у меня и отдай ее. Это твой последний потомок второй линии. Не считать же этого ублюдка, — обратился принцепс к той, что даровала ему жизнь. Полета он не прерывал.

— Ты не понимаешь, — вздохнула Матерь. — Она потеряла руки. Девочка не сможет сражаться и захочет ли жить… Она настоящий боевой архонт.

— Пожалуйста… У нее всего одна жизнь. Нельзя пройти ее без потерь. Лучше лишиться рук, сохранить душу и служить дальше. Ее брату вот не удалось.

Древо молчало. Но Азазель надеялся, что где-то там, чуть выше русла бешеной Ардвин, оно питает Ариэль из той жилы, что предназначена для него.

— Что еще? Ты снова готовишься меня попросить.

— Самуэль.

— С какой кстати. Обычный прислужник. Он исчерпал весь запас, хотя ранее ты выторговал ему сверх дюжины.

— Он будет присматривать за моей дочкой. Он отказался от моего покровительства, чтобы быть с ней.

— Так и жертвовал бы собой ради своего ребенка, не ради Ариэль. И ты, и он ведете себя, как обычные теплокровные.

Но в голосе Древа не было злости. Оно было довольно, что сердца обоих древнейших бились. Причем сильнее, чем у родившихся в последнюю эпоху.

— Хорошо. Тоже взять у тебя? А у тебя почти ничего нет. Сколько же ты будешь спать? Ты нужен мне здесь.

— Недолго, — не испытывая и тени сомнений, заявил принцепс.

— А почему ты не просишь за нее? У на редкость ледяное сердце. Она отстаивает камень, наплевав на собственное дитя. Я не встречала женщины черствее.

— Она знает, что такое жертва. И защищает твой мир даже такой ценой. Нет никого порывистее и горячее… Ей не нужна митра. Ее держит мой камень и я сам.

— Тогда лети к ней, влюбленный архонт.

Как будто Азазелю требовалось ее разрешение.

На вилле царила смерть. Как только владыка перестал скрываться, он заполонил весь дом пеплом. В какой момент Сатаниил заменил Дарьяла?

Скорее всего Золотой не пережил той схватки под Древом. Неслучайно камбионы сделали основной мишенью именно его.

Для демона это была единственная возможность получить контроль над виллой — да, он мог открыть проход к Фелиции, но лишь на короткие отрезки времени, которых не хватило бы, чтобы завладеть хранилищем. Успела ли Ариэль понять, что произошло, или была зарублена тем, кого считала любимым?

Азазель не представлял, что племянник сотворил с его женой. Он мог бы включить воображение, но тогда отказали бы крылья и иссякла митра… Она жива, кристалл цел, а что дальше, он разберется на месте.

И все равно при виде опустошенной Фелиции, от которой осталась лишь оболочка, он чуть не рухнул на входе.

Но никакой Сатаниил ее не сломал. Она оказалась не по зубам тому, кто обращал в грязь все, к чему прикасался.

— Азазель, берегись. Он здесь. Он где-то прячется. Не подходи.

Разумеется, принцепс видел это отродье. Хотя владыка разделил себя на три части и предусмотрительно растаял. Он делал так всегда, когда чуял смертельную опасность… Одна личина не отходила от лежавшей на полу женщины. Другая замерла в переходной зоне, готовая нырнуть в ближайший портал и скрыться. А третья отправилась к Древу.

Без кабмионов он не представлял опасности для источника. Типичный отступник, который не потерял надежду договориться… Предсказуемо, но, тем не менее, — жаль. Опять не выйдет покончить с ним прямо сейчас… Да и нечем. Он, принцепс, такая же едва живая оболочка, как и его жена.

Сатаниил, определив, что Азазель рассмотрел достаточно, появился и еще имел наглость склониться над Фелицией.

— Прочь, — Азазель взмахнул аметистом, который мгновенно улегся у него в руке.

И объяснять ничего не нужно. После успешной атаки действовать с помощью камня проще всего. Пока до Сатаниила не дошло, что нейтральные миры не истощены, как все было решили, сенатор мог продолжать блефовать.

— Какой же ты скучный, дед. А еще готовишься стать отцом. Падший в мгновение ока переместился и наполовину скрылся за стеллажами. Словно в шутку подбросил в руке те мелкие камешки, которые когда-то забрал у Фелиции в своем логове на Мидиусе.

— Она почти труп. Я добью ее на твоих глазах, если не отдашь камень немедленно. Мне он нужнее. Я стану единым правителем. А все, что ты можешь, это кое-как поддерживать жизнь в этом угасающем мире.

— Попробуй, — резкий режущий смех будто принадлежал кому-то другому, не ему. — Я отвечу тебе то же, что и жена. Сдохни в Аду, червь. Путь сюда тебе заказан.

Сатаниил выступил вперед. Неизвестно, чего он ожидал на самом деле, однако же сделал вид, что удивлен.

— Ты же ее любишь, а ей больно. Она лежит, как груда тряпок, на какой-то ветоши. Выпита демоном почти досуха. Ей бы немного тепла, хорошенько обезболить. Еще минута, и она умрет. Вместе с ней — и твой ребенок. Не думаю, что ты доживешь до ночи. Загнешься над ней, как только она издаст последний хрип. Твои Чертоги того стоят? Здесь сложно найти хотя бы одного чистого ангела.

Он сжал камни в кулаке. Азазель и, не смотря на Фелицию, знал, что ее лицо простилось с остатками лихорадочного румянца. Эль-Аму-Тадир лежала белее самого белого снега.

— Я люблю ее. Однако три наши жизни против целого мира ничто. Если ты сделаешь то, чем угрожаешь, готовься потерять свой. Это будет последний рывок, и он закончится в проклятых Горнилах. Я повторю то, что когда-то сделал Азраэль. Но я пойду до конца, и митра хлынет прямо в вечное пламя. Чертоги останутся, Бездна исчезнет. Выбирай.

— Какая чушь, — сказал Сатаниил. Правда, не очень уверенно. — Один старый, как тощее облако, ангел и бесконечная огненная стихия.

Но ангел ангелу рознь. И до владыки уже донесли, что пресветлые ускользнули из ловушки в последний момент. А Бездна под влиянием невыносимой хрустальной митры выплеснулась из Горнил и затопила столицу.

— Хочешь проверить? Она умирает. Как ты сказал, еще минута? Ты не сможешь спастись на этот раз. Сгинешь вместе с Бездной, потому что она привязала тебя крепче не бывает.

Сатаниил положил горстку камней под ноги Фелиции. Она закашлялась и сумела перевернуться на другой бок. Ее грудь снова вздымалась.

— Чокнутый старикашка. Ты не родишься заново. Тебя прихлопнут свои же.

— Верни остальные, — приказал Азазель.

Блестящие и при этом прозрачные путы затянулись вокруг лодыжек Падшего.

— Не много ли ты просишь? Отсыпь мне еще родовых камней. Я переварил пустые, и теперь моя кровь очистилась от вашей мерзкой скверны. Но за то, что ты присвоил себе нейтральную зону… Давай камни, дед.

Азазель вместо ответа дернул племянника на себя, тот начал терять равновесие и… рассыпал вокруг остальные камни с магическим следом госпожи Фиолетового дома. Однако один камешек он незаметно сунул в карман. С таким количеством под давлением клятого кристалла отсюда не уйти.

Принцепс молча прыгнул на него. Прямо как Аз, без раскачки. Однако Сатаниил не собирался здесь задерживаться. Он распался на восемь белых воронов, каждый из которых полетел куда глаза глядят, то есть во все стороны. Через мгновение в хранилище не было ни одной птицы.

— Привет, — сказала Фелиция. — Не представляю, как ты скрыл это от него, но только ты вошел, в меня полилась сила. Побледнеть, и то стоило большого труда. И ты отлично притворялся. Он же был уверен, что перворожденный никогда не лжет.

— Я не лгал, я лукавил, — сдавленно выдал Азазель.

Он шел к ней, но ноги слушались плохо.

— А про последний рывок?

— Хорошо… Я соврал. Ты будешь меня стыдиться?

Он уселся рядом с ней на колени. Удостоверился, что ее боль ушла. Его шатало всем корпусом. Повезло, что в аметисте достаточно энергии, чтобы помочь его монне.

— Тебя? Азазель, у тебя слезы. Ты плачешь.

— Не может быть. Тебе кажется.

Но он не пытался прятать взгляд. Странная теплая влага собиралась по краям глаз и норовила продолжить капать.

— Теперь ты как человек. Только лучше.

Он и она молчали. Азазель не представлял, что говорить, и втайне паниковал, пока не услышал знакомое кряхтение.

— Прекрасно. Беременная монна на полу, в растрепанных чувствах. Про вас вообще молчу. Может, переместите супругу в спальню?

Оба вздрогнули. Самуэль не изменился. Разве что нос заострился сильнее.

— Дай нам еще пять минут, — попросила Фелиция.

Ее верхняя половина удобно покоилась на коленях Азазеля. Она смотрела то на мужа, то на Крысюка

— Сначала Древо, а потом эта богиня убеждали меня, что я бессердечная, и к тому же бревно. Но без вас двоих я лучше умру.

— Вечные сущности не разбираются в людях, любимая. У них другая специализация.

— Так и скажи, что они глупы. Самуэль, отвернись. Азазель, поцелуй меня.