Племенные войны

21. Медвежьегорск

Обычными перестрелками дело в Медвежьегорске, естественно, не закончилось. Действительно, цель-то была другая — освободить город от интервентов и белогвардейцев. Белые ночи кончились, зато началась одна ночь — красная.

Пытались парни из туманного Альбиона при свете ракет что-то делать со своим тентом, да без толку: «кукушкам» было еще проще стрелять по контрастной из-за теней мишени. Конечно, теперь можно было вычислить стрелков по вспышкам выстрелов, но в конечном итоге это вычисление не дало ровным счетом ничего.

Англичане были уязвлены поведением красных в самое свое чувствительное место — в гордость. Бешенство интервентов притупило их бдительность и способность к здравому размышлению.

Командир — рыжий детина с тонкими, будто приклеенными усиками, сам взялся за ружье. Он заметил, что их обстреливают откуда-то с высоты, даже определился — откуда, но никак не мог преломить ситуацию. Дальность до засевших красных не позволяла сколько-нибудь метко попасть в стрелков. Разве что миномет задействовать, так корректировка нужна, а к ней — нужен корректировщик.

Для профилактики он пару раз пальнул в сторону противников, но ничего этим не добился. Винтовка оказалась так же бесполезна, как и сабля, болтающаяся на поясе.

Командир, пачкая форменный китель, сам прополз до ближайшего к врагу смотрового пункта, намереваясь взять координаты для минометчиков. С ним отправилось пара человек — адъютант и посыльный. Но на месте уже оказался кто-то из солдат, ссутулившийся на самом бруствере.

— Доложить, что наблюдаете! — приказал командир и несколько раз помянул «факиров».

Солдат обернулся на голос, нехорошо усмехнулся и стремительно сделал выпад рукой в сторону ближайшего к нему человека — посыльного. Тот сразу же забулькал, схватился скрюченными пальцами за перерезанное горло и упал на землю.

Главный из англичан не удивился, он вскинул винтовку, которую до сих пор таскал за собой, намереваясь выстрелить в диверсанта, но тот очень ловко крутанулся на ногах, выбивая оружие из его рук. Адъютант застыл соляным столбом, не особо понимая, что это такое происходит?

А дальше происходило следующее: Тойво бросился за вывалившейся командирской винтовкой, подхватил ее за дуло и, не теряя инерции, описал ею широкую дугу, окончившуюся на голове несчастного. Глухой стук, словно по бревну кувалдой, подтвердил, что Антикайнен не промахнулся. Что стало с головой адъютанта — предположить нетрудно. Разлетелась она на кусочки, как спелый арбуз.

Командир взревел, будто бык, но на это никто в местах дислокации не обратил внимания — слишком много сегодня он орал, поручик хренов. Англичанин выхватил саблю и взмахнул ею, словно дуэлист на поединке чести. Конечно, можно было вытащить из кобуры пистолет, но как-то вот так получилось. Вероятно, захотелось аристократу порубать красного, плебея и дикаря, в капусту, выместить все свое справедливое негодование за невыпитый чай, за испачканный камзол, за уязвленную гордость.

Тойво достал из-за пазухи наган и пристрелил поручика. Когда тот упал с выражением удивления на лице, пробормотал:

— Эх, нашумел. Как там теперь Оскари?

Кумпу прокрался к англичанам с другого фланга, намереваясь оказаться возле ударной силы врагов — минометов. Несмотря на свои габариты, ему удавалось ползать тихо, как змее, красться бесшумно, как мыши, ступать неслышно, как рыси.

Возле двух минометов стоял постовой. После того, как Оскари оказался вблизи него в зоне доступности, постовой упал: Кумпу бросился к врагу, одолев, без малого, метров пять одним прыжком, и всадил ему нож под лопатку. Несчастный англичанин даже не вскрикнул. Теперь можно было заняться делом.

Но тут поблизости треснул пистолетный выстрел — с той стороны, где был Тойво. Это вызвало в стане врагов некоторый переполох — парни-то все были тертые, знали, что из пистолета просто так в расположении не стреляют.

На беду Кумпу английские минометы располагались как раз так, что мимо них пробежать на выстрел — ну, никак нельзя. Дергаться прочь для Оскари было бессмысленно — обязательно увидят его силуэт, стрельнут, кто-нибудь не промахнется. Шансов остаться незамеченным — вообще никаких.

Первые набежавшие англичане замерли, на них наскакивали последующие и тоже столбенели. Как водится, секунды, впавшие в вечность.

Почти полная луна встала над озером, любой ветер стих, любой звук пропал. Где-то в поселки Лумбуши на ближайшем острове завыла собака, в Медвежьегорске ей ответила другая. Их вой был жуткий и даже пугающий.

Англичане увидели в призрачном лунном свете, как огромный человек медленно повернулся к ним. Руками он держал другого человека, окровавленного и мертвого. Лицо незнакомца тоже было все в крови, в оскаленных зубах что-то зажато, какая-то плоть. Человек медленно достал это что-то изо рта и бросил под ноги ближайшему англичанину, заурчав при этом низким утробным голосом.

Солдаты одновременно посмотрели на упавшую перед ними часть чужого тела и признали в ней отгрызенное ухо их несчастного товарища.

Тут у одного из англичан оторвалось дно, послужив, словно бы, сигналом к отступлению. Повезло, что только один из них, вероятно, самый набожный, отметился в этой ситуации таким вот образом. Зрелище, действительно, было не для слабонервных.

Громадных размеров человекообразное существо с измазанным кровью лицом поднялось на бруствер, таща за собой за ногу безжизненное тело. Вероятно, доесть его оно решило чуть позже в одиночестве. Однако тело зацепилось за что-то, и, подергав его для верности туда-сюда, монстр поднял голову к луне и завыл, как волк. А потом чудовище прыгнуло в сторону и пропало из виду. Тело зацепившегося англичанина медленно сползло на землю.

Никто из солдат не попытался выстрелить, вероятно потому что прекрасно знал: в таких случаях только серебро может принести вред, а иначе вред принесут самому стрелку.

В роли монстра, конечно, выступал известный в узких кругах мастер перевоплощений, финский борец по прозвищу «Медведь» Оскари Кумпу. Ничего лучшего он не смог придумать, как отсечь остывающему англичанину ухо, вымазаться в его же крови и прикусить этот орган чувств, инородный и, казалось, склизкий, чтобы выглядеть более натурально. В самом деле, нет ничего натуральнее, чем оборотень или вурдалак с отгрызенным ухом в пасти.

Оскари так увлекся своим представлением, что оставался предельно серьезным даже тогда, когда страх обезобразил лица его суеверных врагов. На обратном пути он подполз к том флангу, где по его расчетам должен был находиться комиссар.

Так и было: три английских трупа, среди которых самым главным трупом был английский командир, один — безголовый труп и один покойник в нормальном покойницком состоянии. Но рядом также лежал и сам Тойво.

Оскари склонился над ним и с долей облегчения убедился, что комиссар жив, только в полном беспамятстве. Две слабо кровоточащих раны: на груди, и на бедре — а больше никаких повреждений. Кумпу подхватил Антикайнена и вместе с ним отправился к своему расположению. По дороге назад ему, вдруг, показалось, что какой-то большой зверь проскочил сзади в нескольких шагах, то ли огромный волк, то ли самый стремительный из медведей.

— Бояться нужно людей! — сказал Оскари сам себе и потряс кулаком в сторону, куда скрылся вероятный хищник.

Уже на подступе к своим позициям он заметил в кустах два ярко красных круглых глаза, направленных на него, и услышал глухое ворчание зверя. Вероятно, привлеченный запахом крови, либо же отвратительным ароматом английского страха, то ли волк, то ли медведь вышел на тропу войны. Что-то не в порядке было со психикой у этого существа: звери имели теперь обыкновение держаться от человека на безопасном для них, зверей, расстоянии.

— Ну, давай, сатана, подходи! — вполголоса сказал этим глазам в кустах Оскари, доставая наган в одну руку, в другую — верный пуукко. — Хочешь отведать вкуса человеческой крови?

Ворчание стало еще утробней, еще злее.

— Чего же ты медлишь? Давай, попробуй! — звук собственного голоса придавал Кумпу уверенности. Он встал в борцовскую позу, игнорируя факт, что в случае осветительной ракеты сделается отличной мишенью. Тело Тойво Оскари оставил лежать на земле за своей спиной, готовый защищать и его, и себя в случае нападения.

Зверь прыгнул на человека, на мгновения освещенный лунным светом. Если это был медведь, то это был явно не медведь. Если это был волк, то больше он походил на помесь волка, росомахи и еще кого-то. Льюис Кэрролл бы назвал: «штопора». Но красный финн Кэрролла не читал, поэтому определил: «еще кто-то» был человеком.

Сердце у красногвардейца пропустило удар от страха, внезапно накатившего на него, но инстинкты спортсмена-борца сработали сами по себе, независимо от ужаса. Пистолет оказался выбит из руки — Кумпу даже не успел выстрелить, но финский нож он все же не бросил.

Они схватились грудь о грудь, и Оскари сразу позабыл все свои страхи, словно вновь оказавшись на борцовском ковре. Удар был силен, но человек и не пытался этот наскок отразить. Наоборот, он спружинил ногами, прыгая назад вместе с напавшей на него тварью, пытаясь прижать ее оскаленную клыкастую голову к себе одной рукой, а другой — с пуукко — нанести удар под лопатку. Одновременно он изворачивался, как это бывает в борцовских бросках через голову.

Ему удалось упасть на землю, находясь сверху зверя, и Оскари сразу же принялся бить кулаком по голове твари, лишь бы не дать той время пустить в ход свои ужасные клыки. Нож остался где-то в спине животного, и человек попытался задействовать и вторую свою руку. Но зверь задними ногами поддел Кумпу за живот и отшвырнул от себя.

Они оба встали, не спуская глаз друг с друга, готовые нападать и отражать нападения. Между ними лежал до сих пор пребывающий в беспамятстве Антикайнен.

Оскари ощущал на себе разорванную в клочья одежду, понимал, что, вероятно, ранен, потому что по мышцам пресса растекалось неприятное тепло. Луна светила ему в лицо, поэтому он не мог видеть зверя в фас, полулицо-полуморду, но заметил, что его пуукко, так и оставшийся воткнутым где-то в спине хищника, доставляет тому определенные неудобства — тварь посекундно дергала плечом, словно пытаясь избавиться от какой-то назойливой досаждающей ему занозы.

А потом началась стрельба — оказывается уже вовсю светили мертвенным матовым светом пара ракет в ночном небе, дополняя собой луну.

Оскари любил подраться, но не настолько, чтобы схлестнуться с каким-то неведомым полузверем-получеловеком, да, к тому же, под оружейным огнем. Он бросился наземь, подполз к Антикайнену и, ухватив его, двинулся в сторону наших позиций. О своем былом противнике он и думать забыл.

Стрельба велась с обеих сторон, англичане даже пытались задействовать минометы, но один из них тут же взорвался на месте, а у другого мина заклинилась в стволе и выстрела не последовало. Оно и понятно: товарищ Кумпу использовал для дульного среза смоченный в масле песок, чтобы прекратить всякие поползновения насчет бомбометания.

— Что это было? — спросил он, когда добрался до своих.

— Это было круто! — с восторгом ответили ему товарищи.

Драку «медведя» с настоящим «медведем» видели все. Точнее, окончание этой драки. Куда делось животное потом — никто сказать не мог, сделалось не до того. Оскари не стал разубеждать народ о своем противнике, хотя сам был глубоко убежден, что сегодня ему довелось поручкаться с самим нечистым. Тому свидетельством были глубокие царапины от когтей на животе, аналогичные тем, что обнаружились на Тойво.

Антикайнен пришел в себя только после того, как ему под нос сунули тряпку, смоченную в нашатырном спирте. Голова у него болела зверски, но сотрясение мозга, судя по всему, было незначительное — во всяком случае, в глазах не двоилось, косоглазие не наблюдалось. Разве что, чуть-чуть.

Тойво помнил, что на него напал кто-то огромный и свирепый, помнил рычание, но не помнил вида нападавшего. Хорошо, что Кумпу вовремя подоспел, спас от незавидной участи быть растерзанным.

Скоро стрельба поутихли и совсем сошла на нет. Тойво пил горячий сладкий до приторности чай и никак не мог заставить себя придумать: что делать дальше. А ничего, оказывается, делать было не нужно.

Англичане снялись с насиженных мест, бросив обустроенные по последней моде позиции, и откочевали на север. Гидропланы улетели туда же, а, может, и в саму Англию. Медвежьегорск же снова стал советским, так как буржуи в нем все кончились.

Красные финны, бившиеся среди прионежских скал, построились боевыми порядками, послушали приветственные и поздравительные речи, поклялись последней каплей крови и пошли дальше воевать с неутомимым «Северным правительством». Многие из них, в том числе и Антикайнен сам, недоумевали: чего же братский финский народ в виде военного представительства не лезет в Карелию снова, пользуясь такой возможностью — обилием белогвардейцев и сил Антанты на северах?

А не мог финский народ, ему самому армия была нужна позарез, потому что самые мудрые финны, которые, как известно, поголовно сидят в правительстве и правящих политических партиях, эволюционировали в новую законотворческую эру, именуемую «сухой закон».

Он, подлый, вступил в силу в Финляндии 1 июня 1919 года, закрепив за государственной алкогольной компанией монопольное право на производство, импорт и продажу алкогольных напитков, разрешив использование алкоголя только в лечебных, научных и технических целях.

Инициаторы принятия закона были совершенно искренне уверены в том, что он сможет уберечь граждан от пагубной страсти, разбивавшей семьи и потрясавшей моральные устои общества. Конечно, ведь это им внушал находившийся на нелегальном положении Отто Вилли Брандт, он же — Отто Куусинен. Не сам, конечно, внушал, а через целую сеть псевдоаналитиков, псевдоэкспертов и прочих псевдо. Разработанный в доме на Каменноостровском проспекте план воплотился в жизнь, заставив финнов забросить в дальний угол какие-то добровольческие и патриотические позывы в отношении Карелии.

Лишенный алкоголя народ тотчас же увлекся самогоноварением и контрабандой. Полиция стала это дело пресекать, отчего коррупция немедленно принялась расти. Полицаев подкупали, а самых вредных и жадных — истребляли.

Какая уж тут финская интервенция в Карелию?

Правда, нашлось несколько очень дальновидных людей, в том числе и знакомец Тойво по Сааримяги, разведчик с Сямозерскими корнями Паули Марттина, которые принялись обустраивать по границе с Россией своего рода схроны с оружием на будущую перспективу. Их еще называли «медвежьи ямы». Но дальше этого дело не пошло.

Финляндия ударилась в самогоноварение, нелегальное производство «понтикки» в специально обустроенных лесных секретных местах отнимало все внимание любых представителей власти. За самогонщиками охотились, как за худшими врагами государства. Государство — настолько инерционная и неманевренная машина, что трудно заставить ее повернуть в сторону с пути, изначально лживого и пагубного. Машинисты не любят признавать своих ошибок.

Молодцы — аналитики спецслужбы Советской России, придумавшие для своих врагов, ближних и заокеанских, «сухие законы». Их ратификация в этих странах позволила вздохнуть несколько легче, лишаясь изрядной доли прессинга на свой устанавливаемый суверенитет.

Не минула чаша сия, алкогольная, и заокеанских друзей. Администрацией президента Вильсона в США была сделана попытка ветировать антиалкогольные законы. Но через 2 часа после оглашения решения президента в Конгрессе, палата представителей провела повторное голосование. Вето президента было преодолено. На следующий день состоялось голосование в Сенате и антиалкогольный закон был принят. Сухой закон в США начал свое печальную историю в том же 1919 году. С трибун звучали лозунги о моральности и американском способе жизни, защите национальных ценностей. Одним из требований сторонников «американского способа жизни» был запрет производства и продажи алкогольных напитков.

Ну, а последствия — Великая депрессия через десять лет, враждебность к России затухла на фоне своей собственной борьбы за существование. Советской России оставалось только выжить.

Уже позднее, когда мир перестало лихорадить политическими переустройствами, «сухие законы» упразднились, как вредные. День, месяц, год и время открытия алкогольных магазинов после тринадцатилетнего перерыва в Финляндии породил шутливую задачку: «Как расшифровывается набор цифр 543210»? Загадка решалась просто: алкогольные магазины распахнули свои двери вновь 5 апреля 32 года в 10 часов утра.

К сожалению, и Россия не миновала свой «сухой закон», который вполне закономерно предшествовал долгому-долгому кризису, не видать, блин, его конца и края…