Племенные войны

20. Конец Олонецкой экспедиции

В результате наступательной операции, названной «Видлицкий десант» (номер один — будет еще второй в 1944 году) белофинны были разгромлены и отброшены за линию государственной границы. Не сразу, конечно, но вылазка красных финнов на белых финнов стала началом конца всей кампании 1919 года.

Сталин, под патронажем которого все это осуществилось, сразу же отбил в войска молнию. «Горячо приветствуем самоотверженную команду героев красноармейцев и славных моряков, разгромивших врагов России у Видлицы. Уверены, что Рабоче-Крестьянская Красная Россия оценит Ваш доблестный подвиг. Мы ждем от Вас побед также и на Петрозаводском участке». И подпись поставил, чтобы всякие там Троцкие и Ленины не примазывались к его успеху.

Тойво ездил по растерзанному селу на легковом автомобиле, который они с товарищами отняли у мальчишек — те облепили его, брошенного второпях в конюшне с лошадями. Герой Панцержанский, сойдя на берег, тотчас же отобрал автомобиль у Антикайнена.

Но перед этим Тойво зачитал перед строем молнию от Сталина, забравшись на капот, как Ленин в октябре, и принял резолюцию победителей: «Товарищу Сталину. За Рабоче-Крестьянскую Россию или умрем, или победим!» На следующий день в 21 час 46 минут молния улетела в Петроград. В 21: 47 она все еще была в пути.

Через год Сталин увидел молнию от Антикайнена, всю пожелтевшую в дороге, и подумал: «Разве за рабоче-крестьян нужно погибать? Пошли они все в пень».

Вообще, трофеи в Видлице были богатые: 12 артиллерийских орудий, совершенно бесполезных, потому что без замков, 30 минометов и пулеметов, 2000 винтовок, склады с боеприпасами и продовольствием, запасы медикаментов. Винтовок должно было быть больше, да местное население тоже не дремало — один склад с оружием и обмундированием они расхитили полностью. По степени промышленной вороватости Видлица в Олонецком районе уступает, разве что селу Михайловскому, да там, вроде бы, евреи одни живут. Промышленная вороватость — это не воровство, это «просто взял», это не в счет.

Видлицкий десант оказал очень положительное воздействие на пропаганду здорового образа жизни в РККА. Финны — педанты, оружия у них навалом, гидросамолеты всякие и автомобиль, карелов вырезают под марку «национальной идеи», мировая поддержка и все такое — а удрали от Советской Армии, как ни называй это отступлением. Все потому, что образ жизни у них буржуинский, стало быть — совсем не здоровый. Вот мы, голодранцы, но любой пожар мировой революции раздуем так, попробуйте погасить!

Каппель и Макаров, не говоря уже про Юденича и Колчака, призадумались: если красные могут стратегическую теорию воплощать в глухую практику, то они, действительно, что-то умеют. Даже без участия гения Василевского.

В последний день июня 1919 года майор Талвелла решился отвести свои войска от Петрозаводска, чтобы избежать окружения. Под финской оккупацией осталось только Сямозерье, вероятно по причине приграничного положения и более близких и безопасных коммуникаций с Финляндией. Да и его бы пришлось сдать, но тут вмешался случай, имя которому Пааво Марттина.

Его отправили воспитывать жесткость характера на землю предков, он же как-то так все это дело повернул, что к нему в отряд набралось еще порядка 300 добровольцев. Карелов-активистов фельдфебель Марттина не расстреливал, вот эти карелы-активисты и потянулись к нему. Назвалось это смешанное воинское подразделение «сямозерским отрядом самообороны». И отбивали бы они все атаки Красной Армии, как проделывали это уже и 7 июня, и 16 июня, и 20, и 22, да руководство решило: чего-то этот фельдфебель авторитетом пользуется, армию свою создал, не пора ли это дело прекратить?

И прекратили.

В середине августа AVA организованным порядком, выстроившись свиньей, покинула территорию Советской Карелии, перейдя границу в обратном направлении. Побаловались с освобождением братского народа — и хватит. 15 августа олонецкая экспедиция подошла к закономерному концу. За все время военных действий белофинны потеряли 569 человек убитыми.

Сколько народу погибло с советской стороны, к сожалению, никто не подсчитывал. Не рабоче-крестьянское это дело покойникам счет вести. Только видлицкий десант унес порядка двух сотен красногвардейских жизней, ну а про потери мирного населения не поминалось и вовсе. Сколько-то финны перестреляли с показательной целью, сколько-то погибли при военных действиях, сколько-то умерло от лишений.

Войны, подпитываемые «племенной идеей», как и все, замешанные на патриотизме — подлейшие войны. Антикайнен, угодивший в таковую, сколько ни пытался, понять не мог — зачем? Зачем финны вторглись в Карелию? Зачем он, финн, воевал против своих соотечественников? Зачем вместе с государствами, втянутыми в конфликт, сюда лезли немцы?

Ответы не получались связать логически. Каждый подразумевал противоречие между собой. Если AVA идейно настраивалась на братскую помощь, то почему финские власти, как таковые, поставили карелов на уровень недочеловеков? Если сам Тойво совершил что-то преступное в отношении своей родины, почему он не мучается совестью? Если немцы заинтересованы в расширении своего влияния, почему они не влияют, а только копаются под землей и зарисовывают камни?

Патриотизм — это убежище негодяев, но ведь и негодяям нужна какая-то поддержка, материальная и моральная. Религиозная, как бы между прочим. Недаром все военные вожаки вменяют себе избранность, духовное превосходство и способность ответствовать за чужие проступки, лишь бы они совершались по их приказу.

Тойво надеялся, что с Видлицы они выдвинутся в Петроград, но получилось несколько иначе. Олонецкая экспедиция породила после своего фиаско другие кампании.

Заполыхала, так называемая, Северная Ингерманландия. Царский офицер Юрье Эльфенгрен, прекрасно говоривший, как на финском, родном, так и на русском, сплотил вокруг себя целую армию народа инкери. Его прекрасная речь всегда сопровождалась делами, в основном, одобряемыми теми же самыми инкери. Он, например, создал государственный флаг Ингерманландии, наметил пути развития, даже министров назначил. То есть, по сути, обозначил свой территориальный суверенитет.

Почти год длилась вооруженная эпопея с Северной Ингерманландией, противная, как выяснилась позднее, и Советской России — ну, это понятно, и Финляндии — это непонятно, и Германии со Швецией — тоже непонятно.

Финских красногвардейцев воевать с Эльфенгреном не отправили, боялись, видать, необдуманных действий с их стороны. Но, к несчастью самих инкери, их географическое положение не способствовало обособленности — Петроград-то под боком. Даже, несмотря на то, что Эльфенгрен отказался взаимодействовать с Юденичем, он и его Ингерманландия не имела права на существование.

Инкери, пытавшихся спастись от красных, в Суоми приняли, конечно, но конечно, в смысле — окончательно, не приняли. Уже позднее миграционная служба Финляндии по договоренности с Советским Союзом в 1944 году выдала всех «беженцев» — инкери, карелов, вепсов и саамов — обратно в СССР. Под статус «беженца» чиновные дамы определили всех неэтнических финнов. В вагоны без объяснения — и за восточную границу. А там — добро пожаловать в рудники. Говорят, встречались среди охранников этих поездов с финской стороны правильные люди, не особо утруждающие себя поимкой беглецов, тогда удавалось хоть как-то спастись. Моему деду (деду автора) — не удалось, а шесть лет в норильской шахте до самого побега с ГУЛАГа здоровья и патриотизма ему не добавило (о моем деде в моей книге «Полярник»).

На железнодорожной станции «Свирица» пулеметную команду 6 финского полка переформировали, также переформировали и самого Антикайнена.

— Отправляетесь по решению РВС подальше, — сказали ему. — Ура, товарищи!

— Как так? — удивился Тойво.

— А вот так! Ты принят в ряды коммунистической партии, будешь теперь с честью нести звание партийца-ленинца.

Из двух рот, 4 и 5, шестого финского полка организовался второй батальон этого же полка. Антикайнен автоматически сделался комиссаром батальона. Ему ничего не оставалось, как чесать в затылке: где его богатства, где его милая Лотта, где его спокойная жизнь?

В Питере он надеялся получить через связи Куусинена хоть какую-то весточку от своей девушки, в Питере он надеялся завязать с карьерой военного, подавшись хоть куда — может, даже, к самому Бокию. Теперь он был готов и к этому, но судьба сделала очередной зигзаг, превратив Тойво в коммуниста, в комиссара, в активного участника гражданской войны в России.

Если воевать, то, конечно, не на своей земле. Антикайнен не участвовал в финской междоусобице, его не очень волновало, кто победит у русских, он воевал только потому, что так получилось.

Сформированный батальон должен был быть отправлен на север — слухи просочились, даже, несмотря на завесу «секретности». Там окопалось какое-то «Северное правительство», которым руководил некий старичок Чайковский. Сам-то он еще в январе 1919 года отбыл в Париж, но интервенты, приглашенные им, остались.

Это были англичане, австралийцы французы и датчане. В основном, они занимались пушным промыслом, то есть обороняли от всех, кому не лень, свои пушные фактории и пакгаузы. Охотники-промысловики вступили с ними в сговор, поэтому также охотно выходили на тропу войны.

А Троцкому, когда тот попытался договориться со всеми, показали на дверь: пошел вон, шченок! Но не интервенты заботили Троцкого со своими троцкистами — его заботили клянчившие вооружение у англичан беляки. Эдак, они не только на севере укрепят свое положение, но и к югу двинутся! Сталин над этим только посмеивался: я-то Петроград отстоял, а ты, Лева, теперь попробуй с севером справиться!

Окончание финской Олонецкой экспедиции плавно перетекло во всеобщее Карельское восстание. Основная идея была все та же: освободить братский карельский народ. Только инкери сами себя освобождали на Карельском перешейке.

Юг Советской Карелии, натерпевшийся этнических чисток, с финнами водиться не хотел. Центр и север дул щеки и доказывал свою самостийность, мол, финнов будем использовать, а дружить с англичанами. Но на самом деле общая картина всех, так называемых, «племенных» войн была сугубо потребительская — сложно назвать экономическая.

Финским барыгам нужен был лес — вырубить все, к едрене фене, и получить от этого прибыль. Немецким нацистам нужно было познание в чистом виде, чтобы добытые древние знания повернуть под свои мифические цели. Англичанам нужна была пушнина, беспошлинная и первоклассная. Австралийцам нужно было выразить свое каторжное прошлое: бери, что плохо лежит, бей, кто слаб, и всегда кричи, как потерпевший. А датчанам нужно было показать, что они тоже есть, что жена Николая-царя — датская принцесса. Что было нужно французам — да пес его знает, вероятно, что ничего. Где здесь помощь карелам, ливикам и людикам?

Батальон с Тойво доехал на поезде почти до города Медвежьегорска, выгрузился с эшелона и немедленно побежал воевать. Конец Олонецкой экспедиции оказался всего лишь началом!

В Медвежьегорске базировались англичане, они и приволокли сюда катера береговой охраны и гидросамолеты — вот, оказывается, где то место «невесть откуда». Финнами здесь и не пахло, пахло контрреволюцией. Те же самые парни в кожанках, те же самые солдаты и офицеры, что творили Революцию, но под другим революционным знаменем. Это не было зеленое знамя ислама, это был все тот же красный флаг, но какой-то мелкобуржуазный, то ли партии эсеров, то ли партии кадетов, то ли еще кого-то.

Финнам-красногвардейцам, впрочем, было по барабану. Им была поставлена задача: отнять у англичан движимое-недвижимое имущество, перевербовать их на свою сторону и забить на «Северное правительство».

— А стрелять-то в этих англичан можно? — спрашивали бойцы перед высадкой из поезда.

— Можно, — разрешил Антикайнен, слегка поразмыслив. — Даже нужно.

Склонить врагов на свою сторону во время боевых действий — это была хорошая задача, выполнимая. Не в плен взять — а сделать союзником. Англичане в отношении к местным жителям и к союзникам-белякам проявляли редкое паскудство, сложно было представить, что в отношении с противником они могут повести себя как-то по-иному. Поэтому батальонное начальство решило, что приоритетом являются трофеи, ну, а с интервентами — это уже, как получится.

Едва ввязавшись в непонятную перестрелку, Тойво решил, что воевать с англичанами в скалах, перелесках и сплошных холмах — это все равно, что изначально упустить преимущество. Ландшафт, знакомый интервентам по временам обучения в каких-то английских стрелковых военных школах, в Медвежьегорске был примерно таким же, как где-то на Британских островах. Вот и действовали они очень толково, не теряя времени на раздумья и поиск решений.

Главный англичанин сидел в своем штабе, пил чай с молоком и смотрел в бинокль. Видна была только его каска, да кружка, которую он изредка выставлял на верхний мешок с песком. Дело было летнее, поэтому штаб был тоже летний. Артиллерией никакой поблизости не пахло, поэтому врытый между гигантскими валунами штаб сверху закрывался стильной маскировочной парусиной.

Все интервенты чувствовали себя в полной безопасности и могли отстреливаться вплоть до осенних дождей. А там сядут на свои гидросамолеты — и улетят куда-нибудь в Архангельск, где у всех иностранцев-воинов было гнездо.

— Лучше бы они сейчас улетели! — сказал боец Туомо. — Только внимание наше отвлекают!

Действительно, приходилось считаться с английским бастионом и одновременно отбиваться от белогвардейских отрядов, которые шныряли возле Медвежьегорска без всякой системы. Отсюда и потери среди красноармейцев, отсюда и боевой дух ниже уровня моря.

— А ночью как? — спросил Тойво у «старожила», воюющего здесь уже не первый день.

— А ночью еще хуже, — ответил тот. — У англичан осветительных ракет — как блох на барбоске. Пуляют без стеснения, не подобраться.

— Цивилизация! — уважительно заметил Антикайнен, а собеседник только сплюнул.

— Может, предложить им культурно сдаться? — выдал Оскари.

— А на английском кто-нибудь говорит? — спросил Матти.

По-русски, по-шведски, даже по-немецки народ разговаривал, вот с языком туманного Альбиона была проблема.

— Ты — лесник, — сказал ему Кумпу. — Объясни им на языке жестов.

— Сейчас, — согласился Матти. Он вытащил из кустов сухой сук, надел на него буденовский шлем и поднял над траншеей. Тотчас же по ним начали палить из всего стрелкового оружия, а потом и из миномета.

Красноармейцы, как могли поспешно, расползлись по другим окопам и там затаились.

— Не понимают они языка жестов, — во все горло откуда-то заорал Матти. — Англичане — козлы!

С той стороны перестали стрелять и что-то закричали в ответ, со всем прилежанием склоняя слова, однокоренные «факиру». Выходит, и по-фински они не знали.

Враги не атаковали, и это здорово раздражало. Точнее, раздражало пренебрежение и высокомерие засевших англичан. Так казалось всем красноармейцам.

— Я подстрелю кого-нибудь из них, — прошипел сквозь зубы Туомо, когда батальон отполз на относительно безопасное расстояние от противника.

— Предлагаю! — внезапно сказал Оскари. — Отобрать несколько стрелков, рассредоточиться по периметру и бить гадов!

На вооружении у батальона, помимо пулеметов были столь распространенные «трехлинейки» — винтовки Мосина образца 1891 года. Англичане были вооружены гидросамолетами, минометами и еще винтовками Ли-Метфорд образца 1892. Что можно по этому поводу сказать? Антикайнен напряг память о недавних занятиях в школе командиров и заметил:

— Прицельная дальность наших винтовок 2 тысячи метров, английских — 730 метров. Скорострельность нас не интересует, кучность стрельбы у Ли-Метфорда лучше, нежели Мосина. Можно сделать вывод.

Вывод был сделан, из числа бывших охотников батальона отобрали восемь человек, самых метких. Впрочем, охотник бывшим быть не может, поэтому прочие тоже должны были быть готовы стрелять в белый свет, как в копеечку.

8 стрелков под покровом темноты забрались на высокие елки вне досягаемости стрельбы англичан и затаились — стали «кукушками», если пользоваться терминологией шюцкора. Остальные красногвардейцы выбрали себе позиции, кому где больше нравилось. Патронов у каждого было не вполне достаточно, но для выполнения поставленной задачи должно было хватить.

Теперь для осуществления плана нужно было, чтобы никакие лихие белогвардейские отряды не наскочили и не отвлекли на себя силы красных. Повезло, сегодня беляки боролись за свое светлое будущее где-то севернее.

В строго оговоренное время, когда командир англичан по своему обыкновению пил утренний чай и смотрел в полевой бинокль, все красные финны одновременно сделали залп из своих винтовок. Стрельнули — и затаились.

Когда с той стороны донеслись однокоренные слова «факира», красногвардейцы укрылись, кто как мог. И вовремя, потому что тотчас же началась стрельба и, спустя некоторое время, тявкнул миномет.

Когда обстрел кончился, Тойво оценил ситуацию и наметил вестовым новое время для залпа. Вестовые донесли это время до каждого воина и, особенно, до тех парней, кто куковал на деревьях.

Второй залп был еще слаженней, чем первый — и принес тот же эффект. «Факиров» в лексике добавилось, плотность ответного огня оказалась еще сильней. Красноармейцы лежали в своих земляных щелях и только ухмылялись сквозь стиснутые зубы: получите, гады, по заслугам.

С третьим «хоровым» выстрелом пришлось повременить. На этот раз англичане замешкались, несколько дольше приводя в порядок свои редуты. И не мудрено: они, наконец, поняли, для чего была, казалась, бесцельная стрельба красных, барахтаясь под обвалившимся тентом.

Стрелки на елках прекрасно справились со своей задачей, так же, как и прочие их товарищи на земле. Изначально было решено, что снайпера должны бить по модному маскировочному тенту англичан — точнее, по местам его крепления к земле. Другие бойцы в это же самое время стреляли по позициям врагов — просто, чтобы отвлечь внимание и не позволить зафиксировать положение своих «кукушек».

Англичане переоборудовали командный пункт, теперь с земли его было практически не видно. Однако с елок все осталось, как на ладони. Новый залп обрушил его, как и прежде. Враги напрасно стреляли по позициям красногвардейцев, напрасно изводили мины, напрасно поминали «факиров». Они поняли, что обрушение маскировочного тента — это издевательство. Трудно было не понять.

Была бы атака, или работа снайпера по солдатам и офицерам — англичане бы обозлились. Сейчас же они взбесились. Больше всех бесился командир: кричал так, что на другом берегу Онежского озера было слышно. Что — переходить в наступление? Как бы ни так, нету такой установки понапрасну рисковать драгоценными английскими жизнями.

А потом наступила ночь, еще светлая, но уже совсем не белая.