Петров, к доске! Книга третья

Глава 18

Хлопнувшая дверь директорского кабинета отрезала нас от гулких коридоров школы, как крышка гроба. Ощущение было именно таким. Что всю нашу компанию сейчас просто-напросто закопают.

Воздух внутри кабинета казался слишком густым, пропитанным запахом полироли и леденящим холодом гнева Александры Ивановны. Этот гнев ощущался физически. Мне кажется, если бы не опасения по поводу уголовного кодекса, директриса всех нас грохнула бы прямо тут. По-тихому, пока нет свидетелей. Потому что взгляд у нее был именно такой:«Вас проще прибить, чем перевоспитать!»

Жаба медленно обошла свой стол. Конкретно в данный момент она напоминала не безобидное земноводное, а хищника, оценивающего добычу. Ее взгляд, тяжелый и неумолимый, скользнул по нашей перемазанной, помятой, компотно-макаронной компании: я, Серега (с томатным соусом на ухе), Димка Ермаков (красный, как рак, с засохшими макаронами в волосах), Никита Ромов (следы компота на рубашке), Макс (он вообще попал на разбор полётов за компанию) и Наташка Деева — самая чистая, но с лицом, выражавшим готовность к расстрелу.

Самое обидное, Рыкова осталась вообще ни при делах. Ленки гнев директрисы не коснулся, потому что она, чисто физически, участия в побоище не принимала, а тот факт, что вся эта срань началась из-за нее, мало кого волновала.

Правда и мы промолчали насчет Рыковой. Потому что это выглядело бы максимально тупо. Типа, мы не сами, нас подставили. Бред. Тем более, Александра Ивановна попала в самый разгар баталии и начальный этап ее мало интересовал.

— Объясните, — голос Жабы был тихим, но от этого звучал как-то зловеще. — Объясните мне, уважаемые, что это за… перформанс? Вы решили устроить в школьной столовой… что? Битву едой? Вы вообще понимаете, где находитесь? В школе! А не в свинарнике! Или вы уже настолько деградировали⁈ И кто вам вообще сказал, что с едой можно обращаться как… как…

Жаба замолчала, не в силах подобрать эпитеты. Честно говоря, я ее возмущение понимал. По крайней мере, насчет нецелевого использования школьных обедов. По-моему, директриса родилась до войны, а соответственно, знала, что такое голод. В ее глазах мы не просто кидались макаронами, мы попрали своим поведением нечто важное и где-то даже, наверное, святое.

Честно говоря, я испытал чувство, похожее на стыд, когда Жаба зависла, подбирая слова. Мне просто стало предельно понятно, что именно она хочет сказать.

Однако, гнев директрисы был настолько велик, что она не смогла продолжить начатую фразу. Только махнула рукой и остановилась напротив Сереги, который съежился, всей душой желая стать невидимкой. Ее палец, тонкий и костлявый, ткнул в воздух в сантиметре от его носа.

— Строганов! Ты! Это ты устроил? Уверена, все случившееся твоих рук дело.

Серега издал звук, похожий на писк мыши, которую за хвост ухватил особо опасный и особо голодный кот. Я заметил, как у него несколько раз дёрнулся правый глаз. Не то, чтоб Строганов боялся директрису. Это вряд ли. Но вот Серегин батя… Он — мастер спорта по ремню. И если в этот раз Жаба все-таки вызовет родителей, а это как пить дать, Сереге светило нечто эпическое. Вот батю Строганов боялся очень сильно.

— Александра Ивановна… — попытался вставить я свое веское слово, но Жаба повернулась ко мне с такой скоростью и с таким эмоциональным выражением лица, что я инстинктивно отпрянул.

— Молчать, Петров! Твое присутствие здесь — вообще закономерность! Ваше присутствие. Всех вас. Вы как магнит для неприятностей! Но… Ладно эти…– Жаба окинула нас выразительным взглядом, а потом посмотрела на Наташку, — Но ты, Деева! Ты ведь староста! Где был твой контроль? Где твое влияние? Ты должна была предотвратить этот… хаос! Вместо этого ты в центре скандала! Опять!

Наташка побледнела еще сильнее, но подбородок ее упрямо вздернулся. Я знал этот взгляд — сейчас она взорвется. Моя рука машинально потянулась к Наташкиной. Я сжал ее пальцы, намекая, чтоб девчонка просто молчала. Так как мы стояли с Деевой рядом, то моего движения никто не заметил. Кроме самой Наташки, конечно.

— А ты, Ромов! — Директриса шагнула к Никите. — Думала, ты приличный мальчик из приличной семьи! У тебя же такой интеллигентный отец! Представь, каково ему будет узнать о том, что сейчас произошло. И вы, Ермаков с Микласовым… Полный набор. У меня ваша компания уже в печенках сидит!

Макс открыл было рот, собираясь сказать в свое оправдание, что он вообще не при делах, но тут же закрыл его обратно. Наверное, решил, будет неправильным сейчас валить всю вину на нас. Типа, не по-товарищески.

— Я требую объяснений! Немедленно! Кто зачинщик? Кто бросил первую… макаронину⁈ — Голос Жабы снова набрал силу, сотрясая стекла в шкафу с кубками, полученными учениками за достижения в разных сферах.

Наступила мертвая тишина. Все знали, что с точки зрения практического воплощения начал Ермаков. Но сдать его каждый из нас считал неправильным. К тому же, как ни крути, но источником проблемы, ее отправной точкой, оставалась Рыкова, эта змея подколодная.

Я видел, как Никита сжимает кулаки, как Наташка готова броситься в бой, словесный естественно, как Серега туманным взором смотрит в одну точку, представляя отцовский ремень.

— Моя вина, Александра Ивановна, — неожиданно для всех, включая себя, сказал я. Голос прозвучал странно громко в гробовой тишине. — Я… нечаянно толкнул Ермакова. Он уронил тарелку. А дальше… ну, понеслось.

Все головы, включая Жабину, повернулись ко мне. В глазах Макса читалось: «Ты совсем охренел⁈». Наташка тоже смотрела с немым вопросом. Никита — с непониманием. Ермаков — с надеждой.

— Ты… ТОЛКНУЛ? — Жаба произнесла это слово так, будто я признался в покушении на генерального секретаря. Тьфу-тьфу-тьфу…— Петров, ты берешь на себя ответственность за… за ЭТО? — Она махнула рукой в сторону выхода из кабинета, намекая, наверное, на столовую.

— Ну… да, — я пожал плечами, стараясь выглядеть максимально виноватым и нелепым. — Неловко получилось. Поскользнулся. На… на огурце. — В голове лихорадочно крутились возможные оправдания. — И задел Димку. Он не виноват. А уж про Серегу… Он просто пытался поймать летящую тарелку. Чтобы она не разбилась. Героически, можно сказать. Но не рассчитал. Физика, понимаете? Сила трения, инерция… — Я замялся, понимая, что несу ахинею, но остановиться уже не мог. — В общем, виноват я. Один.

Жаба смотрела на меня так, будто только что, прямо на ее глазах, у Алексея Петрова выросла вторая голова, и на этой голове тоже были макароны. Лицо директрисы выражало смесь недоверия, ярости и какого-то тупого изумления. Она явно ожидала коллективных оправданий, взаимных обвинений, слез, но не моего признания.

— Петров… — начала директриса, но тут дверь кабинета с тихим скрипом приоткрылась.

Мы все, как один, повернули головы в сторону источника звука.

— Ну нет… — Прошептал я себе под нос, всеми фибрами души чувствуя, как ситуация из поганой превращается в очень поганую.

В проеме, образовавшемся между створкой и дверным косяком, показалась взъерошенная голова деда Ивана с неизменным картузом на затылке. Деда Ивана! Уже одного этого факта было достаточно, чтоб понять, ничего хорошего дальше не последует.

Дед выглядел несколько странно. Он зачем-то нарядился в вельветовый пиджак, в верхний карман которого вставил сильно увядший цветок. Понятия не имею, где он его вообще раздобыл. При этом щеки его были гладко выбриты, а глаза горели каким-то непонятным и незнакомым огнем.

Но самое любопытное, дед выглядел немного смущенным и торопливым, будто он в школу не пришел, а прибежал.

— Александра Ивановна? Простите великодушно, что врываюсь… — Родственник бочком протиснулся в кабинет. — Я внука ищу. Лёшку. И его братца… Илюшку. Хотя нет. Илюшку не ищу. Тот в садике.

Я, Серега, Макс, Наташка, Димка и даже Никита смотрели на деда молча, в полном недоумении. Во-первых, какого черта он вообще тут делает? Во-вторых, что за ахинею несет? Какой, на фиг, Илюшка?

Однако, стоило мне повернуться к директрисе, и я охренел ещё больше. Жаба смотрела на деда Ивана взглядом, полным… Я даже не знаю, полным чего. В этом взгляде были радость, смущение, восторг, растерянность и ещё куча всяких эмоций, противоречащих друг другу. Но самое главное — зуб даю, Александра Ивановна знала моего родственника. Хотя, чисто теоретически, быть этого не может. Даже я его увидел впервые несколько дней назад.

— Говорят, тут… инцидент?— Дед окинул взглядом нашу помятую компанию, и в его глазах мелькнуло что-то, похожее на… понимание. — А-а-а… Вижу, культурный обмен мнениями был. Энергичный. А я как раз мимо шел… подумал, загляну, проведаю внука… да и тебя, Саня, повидать…— Он бросил быстрый, чуть смущенный взгляд на директрису, в котором мелькнуло что-то давно забытое, теплое и неловкое одновременно. — Не виделись годков тридцать, поди. Больше? Как меня по распределению в деревню отправили. Да? Видишь, как вышло… Я там так и прижился. А ты, значит, в педагогику свою пошла… Директором стала…Прямо как супруга моя. Видать тяга у меня к педагогам имеется…

Дед тихо хохотнул и подмигнул Жабе одним глазом.

Как только он произнес эту фразу, все мы, опять же, как один, повернули головы в сторону Александры Ивановны.

Директриса стояла, не шевелясь, но ее лицо выпадало такую гамму эмоций, что лично мне стало даже как-то не по себе. Будто я в замочную скважину подглядываю.

— С Людмилой, понимаешь…это супруга моя, Людмила… Ага… Она, видишь, опять паркет заставила натирать. Ну, я и смылся. Думаю, куда податься? Школа! Тут душа отдыхает…

И только после этого до меня дошло, в чем дело. Похоже, дед Иван и Жаба учились вместе. Наверное… Может, здесь, в городе, может, еще где-нибудь. Потом дед, похоже, уехал в деревню. А теперь, каким-то образом выяснил, что Александра Ивановна работает в моей школе и явился, чтоб встретиться… с кем? Судя по реакции директрисы и по смущению моего родственника, я бы сказал, что их в прошлом связывали нечто большее чем дружба.

— Ну как живешь, Санечка? — Спросил дед таким тоном, что даже Деева слегка покраснела.

Лицо Жабы дрогнуло. В ее глазах мелькнуло что-то неуловимое — то ли воспоминание, то ли смятение от внезапного вторжения прошлого в сегодняшнюю реальность.

Саня… Это обращение явно было из другого времени, из параллельного мира, где она была не грозной Жабой, а просто Саней, а мой дед — Ваней, лучшим другом, а потом…возможно, первой любовью, до того, как его после института распределили в далекую деревню, где он женился на местной учительнице Людмиле Владиленовне, превратившейся со временем в грозу его непоседливой натуры.

— Иван Петрович! — начала директриса, возвращая, беседу в официальном русло. Видимо «Санечка» и «Ванечка» — это было слишком. Хотя голос ее звучал слишком эмоционально. — Ваш внук… он… Они! — Жаба ткнула пальцем в нашу сторону, пытаясь вернуться в колею гнева. — Устроили в столовой… погром! Пищевое безобразие! И Петров здесь взял на себя… ответственность! Говорит, он толкнул Ермакова!

Дед Иван внимательно посмотрел на меня. Потом на Серегу, на Димку, на Наташку, на Никиту. Его взгляд задержался на остатках томатного соуса на плече директрисы.

— Вот как я удачно зашел… Думал старых знакомых проведать, а попал на разбор полетов… Алексей, значится… Толкнул? — переспросил дед, почесывая затылок. — Ну… Мальчишки. Энергия бьет ключом. Случайность. Александра Ивановна, вы же сами знаете, как это бывает. Помните, в девятом классе, на субботнике? Вы тогда ведро с известкой на завуча… нечаянно опрокинули? А мы ведь с вами знаем, что там случайности не было ни на грош. Такой скандал был! А вы — золотая медалистка, умница, активистка… да и просто… — Дед снова бросил на Жабу тот самый, чуть смущенный, теплый взгляд, словно напоминая не только о ведре с известью, но и о чем-то более личном. — Все бывает.

Александра Ивановна тихонько ахнула. Ее лицо, и без того слегка порозовевшее, стало пунцовым. Она явно не ожидала такого удара ниже пояса из прошлого, да еще и в присутствии учеников, да еще и от «Ванечки». Этот «нечаянный» эпизод с известкой, судя по реакции, был ее строго охраняемым секретом юности.

— Это… Это совсем другое дело! — выдохнула Жаба, но в голосе уже не было прежней непоколебимости. — Я не в первый раз вызываю всю эту компанию. Им уже грозить исключение из пионеров.

— Конечно, конечно, — кивнул дед с умным видом, — И тут — случайность. Разбили — не нарочно. Испачкали — по неловкости. Главное — никто не пострадал? Нет? Вот и славно. А ущерб… — Он махнул рукой. — Мы возместим. Я с внуками приду, отмоем всё. Как миленькие. А ребят… ну, пожурите, конечно. Чтоб неповадно было. Но исключать из пионеров, звать родителей… Зачем смуту сеять? Они же признали вину. Алексей мой — молодец, ответственность на себя взял. Редкое качество в наше время.

Родственник посмотрел на меня и снова подмигнул, но уже мне.

Жаба стояла, словно парализованная. Её авторитет покачнулся из-за намёка на её же юношескую «неловкость». К тому же, нежданный визит человека, который когда-то знал ее совсем другой, несомненро вывел Александру Ивановну из себя.

Дед тоже молодец. Он говорил спокойно, по-деловому и его предложение… звучало разумно. Убрать, возместит, пожурить. Без грандиозного скандала.

— Вы… вы уверены, что сможете… отмыть? — спросила, наконец, директриса дрогнувшим голосом. Она смотрела теперь в большей мере на нас, избегая прямого взгляда деда.

— Абсолютно! — заверил родственник, расправив плечи. — У меня методы. Специальный раствор. Отмоем до блеска. И стены, и пол.

Жаба тяжело вздохнула. Она проиграла. Без боя. Ее гнев уступил место усталости и какому-то волнению перед этим внезапным «приветом» из прошлого.

— Ладно… — ответила она. — Ладно, Иван Петрович. Вы берете на себя… ответственность за устранение последствий. Все, что нужно, возьмите у завхоза. А вы… — директриса обвела нас ледяным взглядом, но лед уже потек, начав таять. — Вы все… наказаны. Две недели дежурства по школе после уроков. Убирать классы, мыть полы в коридорах. И чтобы я больше ничего подобного не видела! Никаких «нечаянностей»! Иначе… — Жаба не договорила, но мысль об отчислении из пионеров и о вечерней школе витала в воздухе. — Вон из моего кабинета! Сейчас же!

Мы выскочили в коридор, как ошпаренные. Дед, кстати, тоже. Мне показалось, он не прочь был задержаться, но Жаба ясно дала ему понять, «Ванечка» и «Санечка» остались в прошлом.

Серега первым делом схватил моего родственника за руку:

— Спасибо! Вы спасли! Я вам… я вам… Мамку попрошу торт испечь! Самый большой! Или… или что хотите!

Дед хмыкнул, оглядываясь на закрывшуюся дверь кабинета с каким-то странным, задумчивым выражением:

— Ты бы сначала отмылся, Сереженька. А насчет торта… договорились. И паркет дома все равно шкурить… так что что добро пожаловать. Будете помогать.

Пока мои товарищи с восторгом благодарили деда Ивана, Наташка подошла ко мне. В её глазах я увидел благодарность, изумление и что-то еще… Странное, непонятное, но очень волнительное.

— Ты… зачем? — тихо спросила она. — Зачем взял вину на себя?

Я пожал плечами:

— А что? Кто-то же должен был. Солидарность. Их ссора была очень глупой. — Я кивнул на Никиту и Димку. — И потом… у меня с Жабой уже «особые отношения». Одним косяком больше — одним меньше.

— Ого… Смотри… — Наташка перевела взгляд за мою спину. Туда, где стояли пацаны и дед.

Я обернулся, застав самый интересный момент. Никита подошел к Ермакову и протянул ему руку.

— Прости, Дим, — сказал Ромов искренне. — Я не хотел… ну, компотом. Просто… в пылу.

Диман колебался буквально секунду, потом мрачно кивнул и пожал протянутую руку.

— Ладно. Я тоже неправ. А Ленка… Если она тебе нравится…

— Не нравится! — Перебил Никита Ермакова. — Честное слово не нравится. Я с ней дружить начал, думал, хорошая девчонка. Да и потом больше ведь никто со мной не общался.

В этот момент, трогательный и волнительный, мое внимание отвлек дед Иван.

— Ну что, команда? Пора наводить лоск. — Радостно сообщил он, хлопнув меня по плечу. — Встречаемся через полчаса у столовой. Я пока к завхозу. Надо подготовить чудо-средство. А вы…Принесите тряпки, ведра, швабры. Только сначала — марш отмываться. Видок у вас, внучек, как у наших свиней колхозных. Те даже почище будут. И да…— дед понизил голос, кивнув на дверь кабинета, — Про то, что я сюда приходил — это между нами. А то моя Людмила Владиленовна узнает, что я тут Сане про ее юношеские проказы напомнил… Ох, и взгреет же она меня. Видишь, как оно получилось… Случайно зашел, а помог внуку родному.

Спустя полчаса мы, вооруженные ведрами, тряпками и загадочной бутылью с зеленоватой жидкостью от деда, уже явились ко входу в столовую.

Стоило нам войти внутрь, как дверца раздаточной долбанула с таким грохотом, что Серега едва не выронил ведро. Оттуда появилась наша повариха, тетя Валя. Ее лицо, обычно добродушное и румяное, сейчас напоминало грозовую тучу. Руки уперлись в бока, а взгляд, медленный и оценивающий, прошёлся по каждому из нас, заставив даже деда Ивана поёжиться.

— Ага! Явились! Я так и знала! Специально не трогала весь этот бардак! Ждала, пока сами придете и посмотрите, что натворили!

Тетя Валя махнула рукой вглубь столовой. Картина и вправду была впечатляющей. Стены украшали причудливые разводы и брызги томатного соуса, местами смешавшиеся с картофельным пюре в абстрактные, но аппетитом не вызывающие картины. Пол представлял собой минное поле из слипшихся макарон, хлебных мякишей, ошметков котлет и одиноких горошин. На столах и стульях тоже царил хаос. Воздух густо пах подкисшим компотом и общим пищевым разгромом.

— Марш! — тетя Валя ткнула пальцем в самый центр апокалипсиса. — И чтоб к концу уборки здесь сияло, как в операционной! А то…

Она сделала паузу, давая угрозе повиснуть в воздухе. Никто не понял, что значит это «а то», но всем стало страшно.

Мы, как по команде, ринулись к ведрам и швабрам. Началось великое отмывание.

Вода в ведрах быстро превращалась в мутную жижу. Тряпки отмывали квадратный сантиметр за раз. Серега, пытаясь отскрести засохшую котлету со стены, только размазал ее в огромное коричневое пятно. Димка и Никита, еще недавно готовые друг другу глотку перегрызть, теперь неуклюже старались скоординировать усилия с двумя швабрами на одном участке пола, то и дело сталкиваясь плечами. Макс методично собирал макаронины в совок, Наташка, закатав рукава, с ожесточением оттирала компот.

А я… Я стоял с мокрой тряпкой в руке, но не видел ни соуса на стене, ни макарон на полу. Мой взгляд был прикован к деду Ивану.

Он не суетился, как мы. Спокойно размешал в ведре воды свой «чудо-раствор» из зеленоватой бутылки. Запах ударил резкий, химический, но терпимый.

Дед взял большую поролоновую губку, окунул в раствор, отжал и… не спеша, почти медитативно, провел по огромному разводу на стене. Грязь не просто исчезла — она словно растворилась, не оставив следа. Стена засияла чистотой.

Дед повторил движение на соседнем пятне — тот же результат. Он работал легко, без усилий, с какой-то внутренней уверенностью человека, знающего свое дело. Глаза родственника светились не злорадством, а азартом первооткрывателя, наблюдающего, как его изобретение творит чудеса.

И вдруг, как удар током, меня пронзила мысль. Не о пятнах. О Наташкином дядке.

Как добиться от него правды? Уговоры? Угрозы? Слезы? Бесполезно. Он замкнут, как раковина, и совершенно не собирается поставлять свою шею под меч правосудия.

Но глядя на деда Ивана, на его спокойную, почти артистичную работу с грязью, на этот огонек авантюризма в его глазах — я понял, что нужно делать.

Нужен не допрос. Нужен… спектакль. Провокация. Что-то такое, что выбьет Наташкиного дядьку из колеи, заставит потерять контроль, сорвать маску. Что-то, что он не сможет проигнорировать или отмахнуться. Что-то из его прошлого, о чем он не хочет вспоминать. Или то, что заденет его глубже всего.

И тут же, как пазл, сложилась безумная, дерзкая, совершенно авантюрная идея. Рискованная до мурашек. Но если сработает…

Я резко обернулся, ища Наташку. Она как раз выжимала тряпку над ведром, морщась от грязной воды.

— Деева! — шепотом позвал я.

Староста вздрогнула, удивленно подняла взгляд.

— Слушай, я… кое-что придумал. Насчет дяди Андрея. Как вытянуть из него правду.

Наташка бросила тряпку и в два шага оказалась рядом со мной.

— Да? — в ее глазах мелькнул интерес, смешанный с долей волнения за родного, вообще-то, дядю. — Что?

Я оглянулся. Дед Иван, увлеченный борьбой с очередным пятном, нас не слышал. Пацаны были поглощены своими личными сражениями с грязью.

— Это… — я понизил голос до шепота, наклонившись к ее уху. — Это полная авантюра, Наташ. Сумасшедшая. Риск — полный отрыв. Но… если сработает… А она может сработать. Только вот помочь в этом безумном плане… — я кивнул в сторону деда, который сейчас с азартом экспериментатора пытался оттереть прилипшую к полу горошину своим раствором, — … может только он. Потому что дед Иван… — великий авантюрист. Генератор безумных идей. И знает, как их провернуть. Нам потребуется кое-какой… реквизит. И игра. Хорошая игра.

Наташка смотрела на меня, на деда, потом снова на меня. В ее глазах читалось все: и сомнение, и любопытство, и тревога за дядю, и… азарт.

— Ты… серьезно? — спросила она тихо, но в ее голосе уже не было скепсиса, только вопрос.

— Абсолютно, — я кивнул, чувствуя, как безумный план начинает казаться все более реальным и необходимым. — Расскажу все позже. Когда отмоем.

— Ладно, — прошептала Деева. — Расскажешь. А пока давай уже быстрее закончим здесь.

Я схватил свою тряпку, окунул в ведро с чудо-раствором деда (которое, кстати, работало фантастически) и бросился на битву с пятнами. Но мысли уже были далеко — в будущем, в безумном плане, в котором ключевую роль предстояло сыграть человеку, спокойно оттиравшему гряз. Который, сам того не зная, вдохновил меня на авантюру, способную либо раскрыть тайну, либо окончательно погрузить нас всех в еще большую кашу-малу.

Но глядя на деда, на его сосредоточенное и чуть озорное лицо, я почему-то верил, что шанс есть. Великий авантюрист не подведет.