Perpetuum mobile

6. ПРОКЛЯТИЕ ДЕВЫ МАРИИ

– Первый пошел!

– Есть, первый! – голоса техников гулко перекатывались в обширном ангаре.

Электрическая лебедка с подвешенным к ней самолетом остановилась над разверстым в полу люком в форме буквы «Т». Похожий на медвежонка в своем обмундировании, пилот заулыбался, помахал мне рукой из открытой кабины. У Придурка всегда хорошее настроение.

– Вира! – биплан стал опускаться вниз. Мы ощутили легкий толчок, когда он отцепился от причальной рамы и ушел в свободный полет.

– Второй пошел!..

Из открытого люка вырывались туманные клочья, и исходила волна холода – наружный термометр показывал всего плюс 6. Снизившись до трех тысяч, мы как раз пересекали экватор. Выпустив из своего брюха пять пташек, «Бродяга» бодро шествовал на юг.

Двухсот сорока метров в длину и тридцать в поперечнике, он когда-то был боевым воздушным кораблем-авианосцем и наводил страх на супостатов, угрожавших власти «ее высочества». А ныне серебристый тихоход и самолетики по две с половиной тонны весом могли вызвать улыбку у любого военного. Впрочем, нам «Бродяга» как раз, подходил. Гелиевый дирижабль безопасен и может тащить на себе груз в десятки раз больший, чем любой самолет. И посадочные полосы ему не нужны. А такое фатальное для самолета понятие, как «катастрофа из-за ошибки пилотирования» для дирижабля практически не существует.

Я поправил на плече гремящую сумку с термосами и поплелся прочь. В коридоре посторонился от нескольких членов экипажа – с вооруженными людьми надо быть вежливым.

– Утренний кофе, господа революционеры! – возвестил я, появившись в рубке.

Кофе приняли благосклонно, шутку игнорировали. Отдавая Перси его термос, я пожаловался:

– Когда ваш, вооруженный пистолетом, кок накладывает кашу – аппетит улетучивается.

– Винтовка рождает власть, – Перси лучился самодовольством – моральный урод, страдающий комплексом маленького человека.

– Понял. Эту стряпню только под дулом…

Кто-то фыркнул. Перси тоже не удержался от смешка. А я быстро сменил тему.

– Бесплодные, мертвые края…

– Ты их видел? – буркнул Перси.

Я притворился смушенным, вроде как не нахожу ответа… и был оставлен в рубке специально для того, чтобы убедиться в собственной дурости. Через пару минут стали поступать доклады разведчиков. Перси с мерзкой улыбочкой поманил меня поближе к рации.

Благословенные, плодородные земли. Край, ждущий руки, что его возделает. Ни следа жилья, ни нынешнего, ни бывшего когда-то. Разведчики наши подробно описывали местность, которую мы не могли видеть из-за укрывавшей ее облачности. И только Придурок отвлекся на россказни о лучах утреннего солнца, веером расходящихся из лазурных прорех в сизо-оранжевых тучах. Он живописал изменчивую сказочную картину, пока наш новоявленный вождь не приказал ему заткнуться.

– Загадка: почему здесь никто никогда не селится?..

Перси пожал плечами. Ответ якобы известен. Первые Люди жили именно в этих краях и чем-то обидели пресвятую Марию. Тогда Дева сказала «Слово» и людей, как поганой метлой, вышибло из южного полушария.

Через два часа характер докладов изменился. Местность внизу скудела растительностью, становилась дикой и неприветливой. Я предположил, что влагу эти места получают от ледников, сползающих с гор. Чем дальше, тем меньше. Перси благосклонно согласился. Его милость ко мне достигла таких размеров, что он приказал коку найти себе к обеду другого подручного, а сам продолжил интеллектуальную со мной беседу. Я с успехом добился, чтобы мои мысли он принимал, как развитие собственных гениальных предположений. Корифей всех наук. Ха.

Еще через час мы услышали радостно-задыхающийся голос Придурка:

– …Правильную сеть линий, пересекающихся под прямым углом! Хорошо видно в косых лучах… чуть позже, в полдень я бы ничего не заметил!..

– Координаты? – ровно отозвался Перси, хотя я видел переполнившее его ликование.

Придурок пояснил нам свое местоположение, и Перси отозвал остальных разведчиков.

– Приму ребят на борт, а ты можешь сесть, выбирай где. Подготовь сигналы, через два часа будем.

Прием самолета на борт происходит просто. Пилот подводит пташку, уровняв скорость с дирижаблем, к опущенной из люка металлической раме. Зацепное устройство вверху самолета касается поперечины трапеции, автоматически срабатывает замок. Затем лебедка поднимает самолет в ангар. Мы с Перси наблюдали, как один за другим двое летунов мастерски подцепились и были бережно взяты в объемистое брюшко «Бродяги». А вот третий никак не мог справиться – боясь врезаться в «Бродягу», не доставал до причальной рамы. А горючки было в обрез, что еще больше вгоняло парня в истерику.

Перси сказал в микрофон:

– Без проблем. Если что, спланируешь, сядешь. Я тебя подберу. Черт с ним, с самолетом, давно списать пора. А пока – давай, тренируйся.

Парень предпринял еще одну, видимо, последнюю попытку. И тут Перси заорал:

– Держи! Держи!! Держи!!!.. Так!! Готово, есть!

Рыдающего горе-аса увели, Перси напоследок хлопнул его по спине:

– Молодец! Я доволен.

А четвертый пилот не вернулся. На радиопризывы наши не отвечал. В бортжурнале Перси сделал о нем пометку: «Пропал без вести 13 января 1358 года».

– Ищете, чем заняться, лишь бы ничего не делать, Одиссей?

Голос раздался как бы с небес, потому что свежевырытая траншея, в которой я находился, уже достигла глубины моего роста. И землекоп Одиссей Гор заслужил минуту отдыха, разве нет?

Я перестал строгать деревяшку и уставился на ботинки Яна. Поднял голову, лицезря последовательно его брюки, рубашку с расстегнутым воротом, и наконец, сам божественный лик. По случаю жаркого климата он позволил себе щеголять без пиджака. Пробковый солнцезащитный шлем увенчивал его гениальную голову. Такой же прикрывал глупую мою. Трость Ян держал в руке – видно в здешнем тепле ноге его совсем полегчало.

– А вы чем заняты, профессор?

Он осклабился.

– Между нами – большая разница. Если я стану все время работать, то когда же мне думать?

– А над чем размышляете?

– У многочисленных народов самые большие перспективы. Эгваль – людское море – ждет великое будущее. Хотя сейчас не скажешь. Нищета. Продажность верхов. Как они сквозь пальцы смотрят на нашу вылазку…

– Ерунда. Эгваль вроде издыхающего пустынного дракона… Мы с легкостью их победили.

– А мне кажется: два года назад это они нам врезали.

Я слушал его с удовольствием. Сын Великого Магистра – в самом деле, вольнодумец. А он снова уставился на игрушку в моей руке, словно вспомнив, зачем пришел.

– Персиваль зовет нас. Бросайте эту дрянь.

Я послушался и бросил. С жужжанием «дрянь» взвилась в воздух, крутясь так быстро, что виднелся только туманный круг. А я, опершись руками о края траншеи, выпрыгнул из нее и встал рядом с Яном. Он изумленно топтался, поворачиваясь всем корпусом. Я спросил:

– Никогда не видели бумеранга?

Эти слова должны были отвлечь его внимание.

В-з-з-з-з-з!..

Не оборачиваясь, Ян поднял трость, моя летающая деревяшка с треском ударилась в нее и упала у наших ног.

– Идемте, – повторил Ян. – Не надо срывать на мне свое дурное настроение.

Мы прошли по короткой улочке, образованной двумя рядами полусферических куполов – палаток-кулеров, защищавших нас от свирепой дневной жары. Вокруг каждой лепестками огромного цветка раскинулись сверкающие плоскости солнечных батарей. Работали мы только ночами или ранним утром. Сейчас двенадцать, до полудня два часа. Сил оставалось лишь на строгание игрушечных бумерангов. Время сиесты.

Одна из палаток в конце «улицы» перегораживала ее, в тупичке стоял вездеход – открытая машина – личный транспорт его королевского величества – Персиваля Лауреля. Он теперь требовал, чтобы его называли полным именем, без фамильярных сокращений. В машине была стационарная рация – доносить до нас начальственную волю. Персиваль приказал, чтобы портативные (страшно неудобные) переговорники мы всегда таскали с собой.

В тесном тамбуре я пропустил Яна вперед. Внутренняя дверь открылась. О-ох, слава Марии-деве! Вдыхать пресный кондиционированный воздух показалось счастьем. Важный, как индюк, Перси встретил нас пронизывающим взглядом, выдержал многозначительную паузу. Вкусите, дети мои, райского блаженства, пока я не взялся за вас всерьез. С ним были обе наши женщины. Как раньше Эвишка была в фаворе у Яна, так теперь Наташа наверстывала упущенное. Я для нее – пройденный этап.

– Порадуйте, профессор, – сказал Перси.

– Скелетики… – ввернул я.

Всю неделю, раскапывая очередной, осевший почти до неприметности холм, что тысячу лет назад был жилым строением, мы обнаруживали одно и то же. Энтузиазма от этого не прибавлялось. В лагере возросло потребление снотворных, кто-то попробовал баловаться спиртным, что в такую жарищу смерти подобно.

Ян сказал:

– Здесь держали оборону. Потом город горел. Уцелевших расстреливали группами или по одному – возможно, после допроса. Встречаются сходные повреждения пальцевых фаланг. Иногда мы находим это, – Ян показал нечто вроде монеты тусклого желтого цвета – в сплаве в значительной доле присутствовало золото. Даже спустя тысячу с лишним лет изображение молодой женщины было вполне различимо. На обратной стороне надпись: «Славься, Мария».

– Грабители? – предположил Перси. Губы его сжались, словно укусил чего-то кислого.

– Жалкая добыча не оправдала бы усилий по уничтожению города.

– Так что же это? – с надрывом сказала Эвишка. – В последнюю секунду амулет сжимала детская рука! Кто и зачем сделал с ними такое?

Ян отвечал с подчеркнутым безразличием.

– «И Слово Ее простерлось над Миром: Проклинаю вас и детей и внуков и всех потомков ваших до скончания времен. Не течь водам, не идти дождям, где селиться станете. Не родить земле, что вспашете, не взойти зерну, что бросите. Смерть ваш удел и забвение».

– Святая Мария, похоже, злобная была девушка, – сказал я. – Мирный город ей не угодил…

– Не так, – подала голос Наташа..

Ян продолжил за нее.

– Я всегда утверждал, (за что подвергнут остракизму в научных кругах), что Единая Вера изначально не была таковой. Что сторонники ее находились в меньшинстве и подвергались гонением. Мы наглядно в этом убедились. Здесь погибли – были истреблены приверженцы божественной природы Девы Марии.

– Ругань Марии – в карателей брошена, – догадался я. И тут же понял, почему злится Перси. – Мы нашли не то, что искали!

– Именно, – сказал Ян. – Мертвый Город, пока жил, был воплощением зла и могущества. Мы нашли останки его жертв.

Перси встал.

– Сворачиваемся по расписанию два.

И мы, вослед, дружно встали – выполнять гениальное указание. Сворачиваться, то есть.

Против ожидания, снаружи оказалось совсем не жарко.

– Что такое? – воскликнул Ян.

– Смотрите… – Эвишка.

– (непристойное слово), – Перси.

На юге ровная как стол равнина по-прежнему таяла на горизонте в ржавом мареве, скудея растительностью, чем дальше, тем больше. А на севере, где за чередой покрытых лесом холмов вздымалась, белея снеговыми верхушками, горная гряда – сейчас словно начиналась ночь. Черное, треугольное, вершиной вниз облако росло на глазах. Под порывами ветра на земле кружились и опадали пылевые змейки.

Перси бросился к вездеходу, схватился за микрофон и через минуту лагерь стал похож на кубло тараканов, попавших под кипяток. По знаку начальничка мы запрыгнули в машину, Наташа заняла водительское место – ее карьера под крылышком Перси(валя, твою мать) складывалась успешно. А Перси неотрывно пялился туда, где вдалеке низко, у самой земли висел «Бродяга».

На «Бродяге» завыла сирена, обозначив предстартовый отсчет – Перси от волнения чуть не проглотил микрофон. Заорал:

– Отставить! Кретины!

Но было поздно. Заслышав сигнал, все устремились к дирижаблю.

Наташа внимательно вела машину, я никогда не видел у нее такой равнодушной физиономии. Не задержалась, чтобы взять хоть кого-то еще. Мы промчались мимо стоящих рядком четырех самолетиков – вчера пилоты начали съемку местности, и фотокарты наши обещали быть самыми точными. Рядом с одной из пташек кто-то возился. Придурок?!

Когда мы очутились у «Бродяги», другим оставалось пробежать половину пути. Наташа тормознула так, что машину развернуло. Крикнула:

– Эвишка!!

И, для верности, ткнула ее кулачком в загривок. Не дожидаясь реакции подруги, прыгнула за борт, кинулась к трапу. Эвишка, словно очнувшись, ринулась следом. У трапа обернулась, крикнула что-то – я не расслышал. Никто из нас уже ничего не слышал. Кроме грозного, убивающего волю рева.

Ян прыгать и бегать не мог. Мы с Перси подхватили его, он затрепыхался в наших руках. Я проследил за его взглядом.

Чем культурней и развитей человек, тем труднее даются ему инстинктивные решения.

Поэтому умники погибают, а выживают идиоты.

Ко мне это не относится.

Бросил Яна. Рванулся, вцепился в трап. В этот момент он начал подниматься, складываясь вдвое. Одна его половина закроет дверь, вторая, где я находился, сомкнется с ней, оставшись снаружи. Толчок, трап сложился. Меня швырнуло влево, потянуло вниз – это «Бродяга» сбросил носовые балластные баки, (все ж быстрее, чем сливать воду) и отстрелил растяжки, получив дифферент на хвост. Правая рука моя сорвалась, меня развернуло. Я корячился, в страхе ожидая, что алюминиевые поручни оторвутся напрочь вместе со мной.

Мелькнули светлые клочья – останки разорванных палаток. Из черного облака к земле тянулся гигантский извивающийся хобот. Вдоль его нижнего конца вздымались и опадали волны пыли. Будто водопад. Потом… словно опорожнилось мусорное ведро – смерч закружил обломки наших самолетов. И гул, страшный гул и грохот. Сверкнуло. В верхней части облака змеились молнии. А потом ревущий, бешено крутящийся столб придвинулся совсем близко. Ян и Перси неподвижно стояли, глядя на летящую к ним смерть. Земля резко ушла вниз, и я потерял их из виду.

Моторы на полной мощности выталкивали «Бродягу» наверх. Именно так движется дирижабль. Нос кверху (рулями высоты или манипуляцией с балластом), двигателям ход и… поехали. Нос вниз – маршируем к земле, только к поверхности ластиться надо, заходя против ветра, ежу понятно. Отказ двигателей дирижаблю неопасен – это самолет грохнется вдребезги. А воздушный корабль всегда имеет на уровне земли некоторый запас подъемной силы.

Рассказывали, что Хозяйка никогда не летает самолетами. Осторожная дама.

А вот мне суждено погибнуть от дирижабля. Наверху очень холодно – закоченевши, я неминуемо сорвусь. Впрочем, до этого далеко – минут сорок. Плюс неприятные шестьдесят секунд, когда буду лететь к земле. А вот смерть станет мгновенной. Или нет? За этими оптимистичными рассуждениями я вновь повернулся лицом к трапу, собираясь закрепиться надежней. Раздался скрежет, я похолодел, решив, что конструкция начала разваливаться. Меня отодвигало от корпуса гондолы – трап разворачивался! Послышался голос:

– Одди!

Эвишка! Рискуя собой, наполовину высунувшись наружу, она протягивала мне руку. Я заспешил, не забывая, впрочем, принцип трех опор: делая шаг – держаться обеими руками, а, работая руками – твердо стоять на ногах. Несколько секунд и Эвишка крепко схватила меня за шиворот. Мы вдвоем ввалились в коридор.

– Б-б-благодарю… – изрек я мужественным тоном, чуть не прикусив язык.

– Я закрываю? – Наташа стояла у рубильника, включавшего механизм трапа.

Дверь с лязгом захлопнулась, в коридоре стало темнее.

– Ско… сколь… сколько… спаслось? – я вполне владел собой.

Эвишка коротко простонала. Я услышал Наташу:

– Второй пилот. Штурвальные направления и высоты. Мы.

Теперь я понял, почему она так спокойна. Шок. Всего полчаса назад нас было сорок, вполне довольных жизнью людей. Осталось шестеро.

– Радио… Идемте… в рубку, – сказал я.

До рубки передвигаться пришлось почти ползком, такая началась болтанка, и появились мы там не в самом достойном виде. Тройка уцелевших из команды выглядела не лучше, просто верх брали выучка и профессиональный автоматизм. Второй пилот долго вызывал лагерь, в динамике слышались шипение и шорохи. Один раз донеслось неразборчивое бульканье, отдаленно напоминавшее человеческую речь. И затихло, чтобы больше не повториться.

Я сказал:

– Будем считать: кто-то в лагере уцелел, но не может с нами связаться. Мы должны вернуться к ним.

– Слушаюсь, господин Гор, – отвечал второй пилот.

В эту минуту власть на «Бродяге» сменилась во второй раз. Меня слушали, моих советов/приказов ждали. Я распорядился, чтобы Наташа и Эвишка подменяли штурвальных. Тяжелее всего было второму пилоту – его заменить некем. Но на время, пока он отдыхает, за автопилотом могу приглядывать я. На том порешили.

Наташе с Эвишкой велел отдыхать – завтра трудный день. Экипаж (все, что от него осталось) будет вести «Бродягу» ночью, а мы – дилетанты, днем. Поэтому я тоже отправился дрыхнуть в свою каюту, наказав будить, если что, немедля.

Сон был похож на недолгую смерть. Я встал рано, за окном сизая мгла. Одежда и обувь мои оказались в порядке там, где оставил накануне. Некому больше надо мной шутить. Над Одди Гором, командиром «Бродяги». Только я променял бы этот свой триумф на то, чтобы снова увидеть Придурка живым.

И всех остальных.