Перо, закон и стеклянный шар

Глава 6

Веселый дом напоминал лабиринт. Казалось, он весь состоял из укромных уголков, изолированных комнат и переходов, позволяющих гостям не встречаться друг с другом, хотя снаружи здание не выглядело особенно большим.

– Я приведу вея Лакселя. Подождите тут, – попросила девушка.

Дорен смерил ее подозрительным взглядом, а голос детектива стал немного более резким.

– Я считал, что мы уже идем к нему?

Работница веселого дома захихикала.

– Вей может быть не одет, – лукаво сообщила она. – Вы же не хотите застать его в неглиже... Или вам так больше нравится? Некоторые любят...

– Приведи его скорее, – перебил девушку Дорен.

Улыбка сползла с ее раскрашенного лица. Раздосадованная тем, что не получилось смутить молодого полицейского, девица ушла. Хальрун проследил, как после нее заколыхалась малиновая портьера с витыми желтыми шнурами.

Детектив остался стоять, а Хальрун плюхнулся в окружение расшитых подушек. Сидение оказалось низковатым – чтобы расположиться удобно, газетчику пришлось отодвинуть столик и вытянуть длинные, похожие на циркуль, ноги. Правую Хальрун положил на левую, а руки широко раскинул, как будто обнимая подушки.

– Вам не нравятся публичные дома? – спросил он Дорена. – Вы стоите так, словно боитесь запачкаться.

Детектив шагнул вправо и прислонился плечом к стене.

– Так лучше?

– Определенно, – кивнул Хальрун. – Так вы не любите бордели? Мы, кстати, попали в довольно дорогой. Девушки тут и красивые, и чистые.

Усилия Хальруна не принесли большего результата, чем старания шлюхи. Дорен оставался спокойным, невозмутимым и прекрасно контролировал лицо. Он выразительно обвел комнату взглядом.

– Разве это может нравится?

Хальрун рассмеялся.

– А! Тут вы правы. Полная безвкусица!

Детектив промолчал.

– Вы читали, что от красного цвета сходят с ума? Нет? А я читал. Один врач... я не запомнил его имени, к сожалению... Так вот он утверждает именно это и даже выпустил целую статью в журнале «Прогресс медицины»... Вы не выписываете? Нет? Очень зря, занятное чтиво! Там этот врач предлагал лечить буйных темнотой. Она якобы должна успокаивать возбужденную сетчатку, – Хальрун прикоснулся пальцем к уголку глаза. – По мне, так такими методами можно и здорового человека лишить рассудка.

Хальрун снова рассмеялся, но затем решил не тревожить молчаливого полицейского разговорами. Однако, если выдержка Дорена без труда прошла испытание бессмысленной болтовней и даже обилием красного в комнате, этого нельзя было сказать о благих намерениях журналиста. Потянулись бессмысленные минуты ожидания, а Хальрун не мог похвастаться выдающимся самообладанием. Газетчик хлопнул себя по колену.

– И все-таки что-то в этой теории имеется. Цвет невыносим!

– Тише!

– Что? – удивился Хальрун.

– Кто-то идет. Слышите?

Хальрун задержал дыхание и прислушался.

– Кажется, вы правы.

– Точно, – сказал детектив и слегка растянул губы в улыбке. – Его ведут.

Вслед за Дореном и Хальрун тоже уставился на арку прохода. Газетчик даже подобрал ноги и принял менее вызывающую позу.

– Вей Лаксель? – спросил Дорен при виде помятого и неопрятного человека.

– Это я. А вы кто такой? По какому праву вы сюда пришли и что-то требуете?

Из-за весело проведенной ночи голос Ракарда Лакселя напоминал ненастроенный инструмент. Он становился то хриплым, то визгливым и постоянно менял тональность. Хальрун впился взглядом в обладателя интересного голоса, стремясь запомнить о фабриканте как можно больше деталей.

Ракард оказался смазливым молодым человеком лет двадцати семи. Его черные волосы не так давно лежали в модной прилизанной прическе: следы лака еще были заметны, но пряди после ночи в борделе торчали в разные стороны. Костюм вея Лакселя тоже нес на себе следы порока в виде подозрительных пятен винного цвета, безнадежно испортивших новые, не самые дешевые вещи. Черты молодого фабриканта, мелкие, но довольно приятные сами по себе, портила кожа нездорового цвета и круги под глазами. Радужки у вея Лакселя были черными, но без той выразительной глубины, которая нередко характеризует глаза этого цвета.

– Здравствуйте, вей Лаксель. Меня зовут Дорен Лойверт, младший детектив управления Центрального округа...

– Ну и езжайте в свой Центральный округ. Что вы тут забыли?

Ракард прошел мимо полицейского, и расфокусированный взгляд молодого человека даже на мгновение не задержался на Дорене. Существования Хальруна фабрикат, казалось, вообще не заметил, хотя полезным искусством становиться невидимым газетчик никогда не обладал. Ракард ослабил галстук и развалился в кресле.

– Мне требуется поговорить с вами, вей Лаксель, – с достоинством ответил Дорен. – Кстати, если хотите, могу отвезти вас до дома...

– Домой не собираюсь. Если вам нужно говорить, говорите тут.

Лоб детектива слегка нахмурился – вряд ли Ракард это заметил, но Хальрун следил за всем очень внимательно.

– Веселый дом – неподходящее место. Разговор будет деликатным, а нас могут подслушать...

– Хетта! – рявкнул Ракард.

Из-за портьеры показалось симпатичное, хоть и слишком яркое, молодое лицо в обрамлении обесцвеченных, похожих на солому, прядей.

– Да, милый? – прощебетала заглянувшая в комнату особа.

– Возьми!

Ракард извлек кожаное портмоне, а затем уже из него достал две банкноты. Девушка с радостью приняла подачку.

– Проследи, что б никто не крутился, и сама не подслушивай.

Ракард пригрозил ей пальцем, но проститутка вряд ли приняла его просьбу близко к сердцу. Она улыбнулась, показав мелкие зубки, и удалилась, томно покачивая задом.

– Я настаиваю, – скучным тоном произнес Дорен. – Мы не можем говорить здесь.

Ракард вспыхнул внезапно и без предупреждения.

– Эй ты! – закричал он. – Ты меня арестовал, а? Арестовал, ничтожество?

– Нет, – был вынужден признать в миг побледневший полицейский. – Вы не...

– Тогда заткнись и спрашивай!

После гневной вспышки Ракард расслабился. Он растекся по креслу, с вызовом глядя на все вокруг. Вей Лаксель мог быть лишь мелким промышленником, мог быть почти разорен, но это не означало, что какой-то младший детектив имел право без веской причины беспокоить владельца фабрики. Промышленные производства являлись основой процветания Хогтории, и никого не волновали душевные качества тех, кто ими владел. Надежный покровитель (для младшего детектива им должен был стать начальник его управления) разом сделал бы позицию Дорена сильнее, но такого человека, очевидно, не существовало.

Хальрун с внезапным сочувствием посмотрел на полицейского. «Листок Роксбиля» существовал благодаря члену окружного совета Дайну Далмелю, без которого жизнь журналистов не была бы столь сытой и вольготной. Детектив Лойверт явно находился в худшем положении.

Дорен напрягся, но сдержался.

– Я не стану называть имен, – холодно сказал он. – И в ваших интересах не произносить их тоже. Думаю, вы и без этого поймете, о ком я говорю.

Ракард издал презрительный звук: он фыркнул, с шумом изгнав воздух из груди.

– Я ищу девушку...

Закончить Дорен не сумел – фабрикант расхохотался.

– Вокруг полный дом девушек.

– Я ищу ту, к которой вы проявляли интерес.

– Полный дом!

Ракард или великолепно изобразил непонимание, или на самом деле даже не подумал про Мализу.

– Я про девушку иного сорта. Богатую и влиятельную, которая имеет непосредственное отношение к моему Центральному округу. Она там живет.

Дорен говорил тихо и осторожно, что сразу придавало его словам особенный вес. На лице Ракарда, наконец, появилось озадаченное выражение. Фабрикант поморщился, словно унюхал нечто непотребное.

– Зачем ее искать?

– Потому что ее нигде нет... А вы, вей Лаксель, как мне известно, докучали этой девушке.

– Докучал? – зарычал Ракард. – Я готовился к свадьбе! Она была моей невестой!

Прозвучало это ошеломительно нелепо, но первым опомнился Хальрун.

– Готовились в веселом доме? – не сдержался он. – А невеста не возражала?

Газетчик успел поймать гневный взгляд Дорена (детектив не обрадовался вмешательству), а потом его схватили за воротник и попытались поднять с дивана. Ракард был ниже журналиста и физической силой не отличался, поэтому ничего у него не получилось, но жесткая ткань неприятно шаркнула Хальруна по горлу. Перед глазами оказался черный вычурный перстень с камнем в форме сердца, острая грань которого оцарапала шею журналиста.

– Ты! – закричал Ракард. – Грязный ублюдок!

Хальрун ответил не менее злобным шипением:

– Уберите руки, вей Лаксель! Я только спросил, не возражала ли невеста против ваших развлечений!

– Это оскорбление! Детектив! Вы слышали?

– Я слышал. Успокойтесь, прошу вас, вей Лаксель! – холодно попросил Дорен.

– Успокоиться? – заголосил тот.

Подрагивающая рука фабриканта сильнее сжала воротник Хальруна, и чтобы освободиться газетчику потребовалось вмешательство полицейского. К счастью, Дорен сумел предотвратить драку (вторую за сегодня для журналиста), втиснувшись между Хальруном и Ракардом.

– Убирайтесь и заберите свою невоспитанную шавку!

Фабрикант побелел (правильнее сказать, пожелтел) от злости. Разговор совершенно очевидно зашел в тупик, но детектив сделал еще одну попытку вернуть беседу в правильное русло:

– Вей Лаксель, вы точно не знаете, где сейчас эта девушка?

Ракард успокаиваться не пожелал.

– Вы имеете наглость спрашивать?

– Помогите нам, ведь это же ваша невеста, – вставил Хальрун из-за спины детектива. – Вы должны быть больше всех заинтересованы в ее благополучии.

Дорен повернулся, чтобы бросить на газетчика быстрый взгляд, и Хальрун виновато пожал плечами.

– Я не желаю больше слышать оскорбления, – прошипел Ракард, отступая к арке выхода.

Фабрикант вскинул голову, надменно выпятил губы и посмотрел на Дорена.

– Я сегодня же напишу вашему начальству. Посмотрим, как вы тогда подожмете хвост! Ищите Мализу и не беспокойте меня!

Кипя от ярости, Ракард покинул помещение. Хальрун задумчиво посмотрел ему вслед.

– Интересно плещутся у некоторых мысли. Он будет жаловаться, а вы все равно должны искать. Смешной человек.

– Да замолчите вы! – внезапно разозлился Дорен. – Кто просил вас открывать рот?

Хальрун устремил на детектива честный, безвинный взгляд.

– Кто? Никто. Но ничего ведь плохого не случилось? Или у вас настолько плохие отношения с начальством?

Лицо детектива застыло.

– Идемте, вей Осгерт. Тут делать нечего... Вы сотворили достаточно.

Когда они вышли на улицу, Хальрун почувствовал укол вины. Мешать полиции он не собирался.

– Я не подумал, что моя маленькая провокация так вас расстроит. Вы и представить себе не можете, сколько людей жаловалось на меня, и всегда это заканчивалось благополучно, – Хальрун попытался извиниться. – Этот слизняк Ракард никуда не пойдет, будьте уверены, детектив! Он чуть остынет, а затем сам подожмет хвост и забьется в темный угол, если невиновен. А если виновен, то тем более.

Дорен все еще оставался мрачным.

– Вы настроили его против меня. Это плохо.

– Совсем даже неплохо! – возразил Хальрун. – Вей Лаксель с самого начала сам так настроился. Веры ему тоже изначально не было (какое может быть доверие к словам подозреваемого), поэтому так даже лучше получилось.

– Не вам это было решать, вей Осгерт! Ваше дело было молчать!

– Так вот что вас разозлило! Что я заговорил без разрешения?

– Вы чуть не испортили мне допрос!

– Чуть?

– Не знаю, – неожиданно признал Дорен. – Может и испортили, но чего уж теперь. Поздно сожалеть.

Он хмурился и о чем-то напряженно размышлял.

– Придется действовать с тем, что есть, – сказал детектив.

Хальрун почувствовал к нему жалость.

– Сложное у вас положение? – спросил газетчик. – С одной стороны вейя Кросгейс, о пропаже которой все скоро узнают, а другой – вей Лаксель, скандалист и развратник. А еще, как я понял, начальство вас совсем не жалует. У вас связаны руки, я правильно понял?

Детектив промолчал, но по его лицу пробежала тень. На это Хальрун произнес:

– Я на вашей стороне, не сомневайтесь, и я готов вам помочь! Как я уже говорил, такую красавицу обязательно нужно найти.

Полицейский остановился посреди тротуара, извлек портрет Мализы и внимательно посмотрел на лицо девушки. Хальрун заглянул через плечо Дорена. С нового ракурса ему показалось, будто вейя Кросгейс пребывает в томном ожидании. Газетчик фыркнул:

– Допрашивать подозреваемого вам нельзя, обыскивать – тоже. Если действовать неделикатно, репутация девушки пострадает. Непростая задача, да?

Дорен, не отрывая взгляда от портрета, кивнул. Хорошо, что поблизости не было прохожих, и никого не интересовали двое странных людей.

– Что будете делать, детектив?

Дорен убрал портрет во внутренний карман. Нерешительное выражение пропало с лица полицейского: теперь он выглядел собранным и спокойным.

– Пойду к гадалке. Госпожа Лалла пригласила меня завтра на сеанс.

– Сеанс? – удивился Хальрун. – Мне вы говорить не собирались, как я понимаю?

– Не собирался.

– А теперь передумали?

– Передумал. Вы недовольны, вей Осгерт?

– В общем-то нет, – пожал плечами Хальрун. – Я люблю честных людей, просто удивлен немного... Так я могу прийти?

– Можете. Приходите к десяти утра... И впредь не проявляйте инициативу. Мы договорились?

Хальрун усмехнулся.

– Постараюсь... Вы поверили в духов, детектив? – спросил он. – Тогда не забудьте оберег. Кстати, свой мне в редакции посоветовали пожертвовать уличной уборной. Чтобы отгонял духов там, где это на самом деле нужно.

Дорен пропустил шутку мимо ушей.

– Я в духов не поверил, но гадалка может что-нибудь знать, – серьезно ответил он. – Это дама с своими тайнами.

– Выяснили про нее что-нибудь? – оживился Хальрун – госпожа Лалла интриговала журналиста.

– Немного.

– Расскажите?

– Ни за что. Только не газетчику.

Хальрун посчитал шутку неплохой и усмехнулся. Ему показалось, что Дорен тоже слегка улыбнулся, чуть-чуть, но все же.

– До завтра, детектив Ловейрт?

– До завтра, вей Осгерт.

Дорен подошел к машине, а Хальрун отправился искать наемный экипаж, водитель которого согласился бы отвезти через весь город человека сомнительной наружности. Несмотря на подбитый глаз, прошедший день газетчик считал удачным, и на душе у него было легко.

– Эй! – закричал он, замахав рукой. – Полкруша до Роксбиля!

Машина остановилась, и в окошке появилось слегка заросшая физиономия водителя.

– Деньги есть?

Газетчик попытался подмигнуть, болезненно поморщился, а затем просто продемонстрировал монеты.

– Едем?

– Садитесь, вей.

Экипаж покатился на восток. На этот раз Хальрун не стал вступать в разговор – он думал. Газетчик снова и снова перебирал в уме все, что знал о вейе Кросгейс, считавшейся совсем недавно самой очаровательной среди роксбильских девушек на выданье. В Центральном округе звезда этой светской львицы потускнела, но молодость и красота все еще играли на стороне Мализы, и ее приняли в лучших домах Бальтауфа. Замуж девушка не спешила, ведь фабрика Кросгейсов приносила, как утверждали знатоки, не самый большой, зато стабильный доход.

Вейя Кросгейс славилась своим салоном, куда приглашала творческих людей: художников, писателей, а иногда даже актеров. Еще при жизни отца Мализа устраивала в своем роксбильском доме роскошные, эксцентричные приемы.

– С гадалкой и духами, да, – пробормотал Хальрун. – Я помню. Про них много говорили.

– Что? – удивился водитель.

– Ничего. Я про себя.

Водитель покачал головой, но Хальруну было все равно, что о нем думали. Газетчик подпер голову рукой и продолжил вспоминать.

После смерти профессионального химика и умелого дельца Роугстона Кросгейса его единственная дочь оставила налаженное производство на управляющего, а сама перебралась в Центральный округ. Говорили, что оставшись без контроля, Мализа еще больше погрузилась в развлечения и приемы, которые устраивала с неизменной выдумкой, а также увлеклась мистицизмом. Слава госпожи Лаллы расцвела именно тогда. В окружении богатой наследницы эта женщина появилась еще в Роскбиле, но при жизни Роугстона гадалка держалась тихо. Хальруна тогда не интересовало прошлое очевидной шарлатанки, и об этом он сейчас ужасно жалел. Всем иногда доводилось совершать ошибки.

– Куда вас отвезти, вей?

Хальрун вздрогнул. Они почти доехали до Роксбился.

– На фабрику Кросгейсов, – сказал газетчик, проверив время.

Часы с серебряной цепочкой были немного дороже тех, что мог позволить себе простой рабочий. Водитель проводил предмет любопытным взглядом, усмехнулся и сказал:

– Как прикажите, вей...

Домой Хальрун добрался только в сумерках. Жил газетчик на улице поэтично названной Зеленым холмом. Может быть, когда-то, когда город только разрастался, тут действительно располагалась живописная возвышенность, но более вероятно, что название стало шуткой архитектора или кого-то из застройщиков. Ближние окрестности Бальтауфа являлись унылой равниной с чахлыми одинокими деревцами и пожухлой травой, а улицу Зеленого холма застроили не настолько давно, чтобы она помнила иные времена.

Это был не центр округа, но вполне оживленный район с домами до пяти этажей, в которых обитали сразу несколько семей. Фанна Альгель, вдова инженера, владела просторной квартирой в одном из таких зданий. Чтобы свести концы с концами после смерти мужа, бедной женщине пришлось пригласить к себе жильца, несмотря на наличие взрослой дочери. В округе Роксбиль, в отличие от чопорного и старомодного Центра, на такие вещи смотрели более практично.

– Какой ужас! Что с вами случилось? – всплеснула вдова руками. – Я так и знала!

– Ничего, ничего! – поспешил заверить ее Хальрун, бросая грязную верхнюю одежду на пол прихожей.

– Вас же избили...

– И это было почти совсем не больно. Не волнуйтесь, милая вея Альгель!

Газетчик всем видом демонстрировал нежелание обсуждать прошедший день, и вдова намек поняла. Со скорбным лицом она подняла замызганный бушлат и унесла в чулан, чтобы потом отдать прачке.

Хальрун, когда задумывался, переставал обращать внимание на посторонние вещи и приобретал привычку разбрасывать одежду. Верхнюю он оставил в прихожей, а вот жилет упал на пол собственной комнаты газетчика.

Журналист сел за стол, зажег лампу и взял чистый лист из толстой стопки. Слова легко ложились на бумагу.

– Что вам, вея Альгель? – спросил Хальрун, не поднимая головы от единственного в комнате круга света.

– Это не мама, – раздался молодой голос. – Это я. Она приказала вам принести.

Мадвинна, худосочная девушка высокого роста с длинными светлыми волосами, собранными в косу, и очками в тоненькой оправе держала в руках поднос с ужином. Газетчик едва успел убрать записи, как тарелка громко звякнула от резкого движения хозяйской дочери.

– Полегче! – возмутился журналист. – Вы мне все зальете, вейя!

Девушка прищурилась.

– Я не прислуга.

– Ну, конечно нет, – примирительно сказал Хальрун. – Разве я такое когда-нибудь говорил? Хм... Кстати, как хорошо, что вы зашли, вейя. Отнесете завтра мою статью в редакцию, окажите мне любезность?

– Не хотите показываться там в таком виде? Неужели вам стыдно?

– Виде? – Хальрун сначала не понял, а потом притронулся к посиневшему глазу. – А! Вы про это? Когда это мне бывало стыдно за свой вид?

Мадвинна свысока посмотрела на жильца.

– Вы правы. Никогда.

Она удалилась, но Хальрун знал, что Фанна заставит дочь выполнить его просьбу. Он отставил еду в сторону, даже не притронувшись, и вернулся к статье, пока еще были свежи впечатления. Хальрун с удовольствием принялся расписывать тяжелое положение фабрики Лакселей, которую сравнивал с успешным предприятием Кросгейсов. Будь наоборот, статью пришлось бы согласовать, но Сартальф находился далеко, и это развязывало газетчику руки.

«Жадность, подлая алчность способна уничтожить дело тысяч», – строчил он. – «Ржавчина, коррозия, разруха, пустые вагонетки и озлобленные люди, готовые разворовать последнее, лишь бы свести концы с концами. Таков итог дурного управления? Сколько судеб может сломать один развратник? Ровно тысячу сто семь – именно столько человек трудятся во имя...»