Перемещенное лицо. 2. Квадра

* * *

Он не считал дни. Сначала пробовал, потом надоело. И смысла не было, и казалось смешным: рисовать палочки на стене, потом перечеркивать их, потом подсчитывать недели, потом месяцы, а потом свихнуться на арифметической почве. Но прошли не дни, а недели, которые Дану очень не хотелось объединять в месяцы. Приноровиться можно ко всему, даже к жизни в темнице. Конечно, удовольствия никакого, сплошные проблемы, сплошные неудобства. Было холодно. Не мороз, понятно, но непреходящая влажная прохлада, промозглость. Из бойницы все время дуло. Дан подумывал было заткнуть ее плащом, но дотянуться не смог. Он все время мерз, все время дрожал, согреваясь только во время моционов, которые непременно устраивал себе регулярно. Сначала это было просто ужасно: болело плечо, причем так, что тошнило и кружилась голова, но он все равно ходил кругами, меняя направление, считая шаги – просто для того чтобы вымотаться и поспать хоть несколько часов. Ложился в наименее продуваемый и сырой угол, сворачивался в клубочек, кутаясь в плащ, и проваливался в сон, но просыпался быстро, потому что слишком сильным становился озноб. Он пробовал спать сидя, прислонившись к сравнительно сухой стене, но все равно просыпался. Никакого, понимаешь, режима. В том числе и потому не имело смысла считать дни. Спал он, кстати, не столько ночью или тем более утром, сколько вечером, когда солнце хоть чуточку нагревало помещение. А может, Дану это только казалось. Потом плечо стало беспокоить меньше, то есть прошло как минимум две недели, потом боль стала совсем слабой – три недели, потом он начал делать упражнения, разрабатывая мышцы, отвыкшие от движения.

Кормить его кормили. Раз в сутки с лязгом открывалось окошечко, то есть кошачий лаз внизу двери, и в него просовывали кружку с водой и кусок хлеба. Иногда вода была сладкая, но никогда – горячая. Кусок был довольно большой, но все равно этого было мало, хотя Дан устраивал из еды целый ритуал: отщипывал маленькие кусочки, долго и старательно жевал, запивая маленькими глоточками. Есть хотелось перманентно, но от голода он не зверел, то есть этой сладкой воды и краюхи хватало на то, чтоб поддерживать его жизнь. Мечты о горячем кофе, горячей ванне и горячем куске мяса Дан гнал, и возвращались они только в виде снов.

Он заставлял себя двигаться, заставлял себя вспоминать все песенки Щербакова – дословно, чем больше, тем лучше. Заставлял себя вспоминать прочитанные книги, выученные в школе стихи и искренне расстраивался, когда не смог точно воскресить в голове поэтический шедевр «Ленин и печник», который в четвертом классе учил наизусть и рассказывал с выражением. Вспоминал таблицу умножения, доказательство теоремы Пифагора и самые простые математические формулы. Просто чтоб не одичать окончательно.

Сколько прошло времени, он и правда не знал. Он спал, некрепко, прерывисто, но все ж таки спал, и потому очень обиделся, когда ему поддали сапогом под ребро. Бородач в сопровождении пары «быков» почтил его своим присутствием.

– Честь какая, – буркнул Дан, нехотя садясь, – ничего, что я небрит?

– Ты не надумал поговорить со мной?

– Отчего не поговорить? Прекрасная погода, сударь, не правда ли? Я слышал, на последних скачках фаворит пришел последним. Не иначе как конюх перед стартом дал ему выпить ведро воды…

Сапог снова врезался под ребро, и Дан обиделся окончательно, поймал сапог, дернул на себя, уронил «быка» и так засадил ему согнутыми пальцами по горлу, что… того. Убил. И почему-то не расстроился и угрызений совести не испытал. И даже не подумал о том, что и у этого есть мама, бабуля и, может быть, даже пожилая собачка. Ситуация не располагала к раскаянию.

Второй «бык» шарахнулся подальше, бородач отшвырнул Дана к другой стене, да так, что едва не переломал ему ребра.

– Значит, так? Ну что ж, ты сам захотел!

Дверь закрылась. Оп-па. А покойника не прихватили с собой. Недурной метод психологического воздействия. Недурной. Как будем бороться с соседом? А ведь хватит ума у этой сволочи перестать давать хлеб… Впрочем, Дана хватит на то, чтоб проголодать достаточно долго для того, чтоб сосед стал совсем уж неаппетитным… Его затошнило превентивно.

Для начала Дан оттащил труп под бойницу – место, в котором он сам никогда не сидел, там было особенно холодно. Потом беззастенчиво снял с него куртку. Она была восхитительно большой, легко наделась поверх собственной: он снова закутался в плащ и вернулся в свой угол. Нельзя сказать, что он совсем согрелся, но стало гораздо теплее, и он снова уснул и спал необычно долго, потому что, проснувшись, чувствовал себя отдохнувшим.

За покойником никто не приходил. Ну, что там у нас имеется на такой случай? Ничего. Так хорошо фантазия не развита даже у властителя. К долгому соседству с трупами он Квадру не готовил. Производить трупы – готовил, сосуществовать с ними – нет. Серьезное упущение.

Теперь моцион стал короче, но путь извилистее: Дан старался обходить соседа. А ведь бородач за ним подсматривает, наверное. Ну и черт с ним. Изображать бодрячка не стоит – никто не поверит, а вот если просто не обращать внимания ни на что? отключиться от окружающего? что для этого делать? «Зачем я лишь о том все время думаю, как сделать, чтоб не думать ни о чем…» Цитаты на все случаи жизни. Эх, не хватает плеера… Самому петь, что ли? Не тексты вспоминать… И думать о самом лучшем, что вообще было в жизни. С детства. О слоне, который так и лежит где-то в кладовке, потому что все понимающая мама не выбросит игрушку, которой сын так дорожил. О крохотном трясущемся клочке белой шерсти, который Дан притащил с прогулки, и все понимающая мама не подняла крик, что не потерпит в доме собаки, и Тяпа стала членом семьи. О бабулиных руках, пахнущих тестом… кажется, тестом. Начало забываться. О громкоголосой и доброй тетке Даше. О Сашке Симонове. Сашка, а ты знаешь, у меня есть друг. То есть их у меня трое, даже четверо, если Шарика считать, но есть еще друг, тот, единственный, какой бывает не у каждого, редко бывает, второе «я» или вообще неизвестно что, а самое смешное, что он даже и не человек, он вампир, упырь, кровосос, я его подкармливаю… или подпаиваю.

Как же плохо Гаю, привыкшему за пять лет к регулярным порциям его крови. Что же чувствует Гай, когда серебро ранит не тело, но крыло? Может ли он трансформироваться, когда порвано крыло, или так и вынужден быть монстром, который любого встречного доведет до обморока?

Сосед начал издавать ароматы, становившиеся все сильнее. Дана все время тошнило, никакой сквозняк из бойницы не истреблял этого запаха, хотя запахов и так было предостаточно, столько времени не мыться и не снимать одежды… Кусок не лез в горло, но Дан заставлял себя есть, понимая, что стоит ослабнуть, и все может кончиться совсем плохо. Ага, а сейчас совсем хорошо. Он научился не видеть разлагающееся тело. Научился отгораживать его от себя и с удивлением обнаружил, что получается, даже запах словно становился слабее, или нос у Дана атрофировался. Он теперь задавался вопросом, как выглядит с бородой. Немытой, клочкастой, кудрявой, как и волосы. Заблудившийся в пещерах Данила-мастер. Смешно.

Нет уж, прорвемся. Хоть всю камеру трупами завали. Или он хочет, чтобы я свихнулся? А это уже не смешно, потому что какой прок от чокнутого, какая информация, какие связные ответы? Не хочет. Не должен хотеть. Значит, покойника уберут. Не сегодня, так завтра, не завтра, так через неделю, и вообще трудно первую тысячу лет. Это Шекли, кажется? Потом привыкаешь. Ко всему привыкаешь, даже к запаху, к какому невозможно привыкнуть. Плечо вот только опять начало болеть, спать мешает, ноет. Как говорила бабуля, мозжит. И мешает делать упражнения.

Но Дан делал, через силу, через боль, через наваливающуюся усталость, чтобы хоть что-то делать, а не сидеть целыми сутками у стеночки. Спасибо за куртку, сосед.

Дверь загремела, когда он спал. Дан нехотя приоткрыл один глаз. Двое кряжистых мужичков, отчаянно ругаясь (здешний язык был на это ничуточки не беднее русского), убрали покойника. Бородач, качаясь с пятки на носок, смотрел на Дана. Щас все покажу, что тебе надо, подумал Дан, поворачиваясь носом к стене, а тылом соответственно.

– Ты более вынослив, чем я думал.

– Думать, – наставительно сказал Дан, – тоже надо уметь. Я вот не думаю, мне не положено, у меня хозяин есть. Он умный за всех. Заведите себе хозяина, и тогда он будет виноват в ваших ошибках.

– Хочешь меня разозлить?

– Ни боже мой. Я поддерживаю светскую беседу. А что спиной повернулся, так прощу прощения, дурная привычка выработалась. Со мной, знаете ли, всякое дурачье за честь почитает поговорить, даже если я нехорошо выражаюсь, вот как ваши друзья, или, к примеру, газы пускаю.

– Ты сломаешься, пришелец.

– Сломаюсь, – согласился Дан, подсовывая ладонь под щеку. – Когда-нибудь.

– Как видишь, властитель не обнаружил тебя. Не нашел.

– Если искал, – зевнул Дан. Странный он, бородач этот. Сам довел человека до состояния, когда ему уже все пофиг, а злится. Напинает или как?

Или как. Дверь снова лязгнула, и Дан благополучно уснул. Вторая куртка уже так не грела, вся одежда давно пропиталась сыростью, не то чтоб мокрой была, но как-то отяжелела и охолодела. Но без нее было еще хуже – Дан пробовал.

Пробуждение было неприятным. Он раскашлялся, да основательно, в груди хрипело. Ну понятно, постоянный озноб все-таки его доканал, простуда в таком месте неизбежна, даже, наверное, Гай бы заболел. Чего-то не хватало, и Дан потратил немало времени, чтобы понять: не хватает запаха. Он, конечно, впитался в одежду и волосы, но все ж стал значительно слабее, хотя покойник, пардон за натурализм, уже потек, а пол никто не мыл. И температура, но не согревающая, в жар его не бросало, трясло так, что зубы стучали. Мутилось в голове, но это бы и ладно, в ней уже давно мутно, но кашель мешал жить. Поспать удавалось урывками, потом начинался приступ, потом требовалось продышаться, а потом опять можно было немножко поспать. На моцион и гимнастику сил не оставалось совсем.

Бородач пришел как раз во время приступа, долго любовался делом рук своих и вдруг сообщил:

– А знаешь, властитель здесь, в городе. Вот смешно, правда? Он торчит у нас уже две недели, приехал по каким-то своим делам и даже не подозревает, что ты здесь.

– Я б не стал ручаться в том, что подозревает властитель, а чего нет, – выговорил Дан. В три приема – кашель прерывал, да сильный, чуть глаза на лоб не вылезли. – Но вам виднее. Вы по властителям, чувствуется, большой специалист.

Бородач подошел вплотную и сел перед Даном на корточки. А это ты зря. Совсем зря.

– Знаешь, пришелец, а ты ведь тут сдохнешь.

– Да что вы говорите! – ужаснулся Дан. – Быть не может.

Вот бы хоть несколько минут без кашля. Боже, есть ты, нет тебя, ну дай же мне эти несколько минут? Ну хоть три, я не наглый, даже пяти не прошу. Бородатый хоть и маг, но дурак, то ли не заметил, что Дан с покойничка куртку снял, то ли значения не придал. Когда труп с ним оставляли, кинжал у него с пояса сняли, да карманы не проверили. Проволочка в кармане была. Кусочек сантиметров в десять, сложенная вдвое. Хорошая проволочка, прочная такая, Дан из нее давно скрутил короткий витой столбик да наточил кончик. Так, на всякий случай. От нечего делать, можно сказать. Три минутки, господи, только три.

Дождавшись окончания очередного приступа, Дан вздохнул чуть более судорожно, чем надо бы, бородач расслабился, никак не ожидая от полудохлого пленника такой прыти. Любой прыти. Дан выбросил руку, одновременно рванувшись вперед. Перестарался, проволочка ушла в левый глаз до основания, маг рот-то открыл, но почему-то не крикнул в первую секунду, а потом и не мог уже, потому что опрокинулся на спину, а Дан второй рукой рубанул его по горлу. Аминь. Сит тиби терра левис, значит, да покроет твое тело мягкий песок, чтобы собаки могли легче вырыть твои кости. Злые были эти древние римляне. Такие жестокие эпитафии писали.

Дан быстро обыскал бородача. Оружия мы не носим, мы маги, мы такие самоуверенные, просто ужас что… однако в кармане имеем ключ. От дома, где деньги лежат. А ключи здесь размеров достаточно впечатляющих, так что сойдет. Ну, Лазарь, давай.

Невероятно, но мир снова сузился до экрана компьютера: Дан вошел в боевой режим. Открывая дверь, он уже знал, с какой стороны стоит сопровождающий, и вогнал ему зажатый между пальцами ключ в глаз; можно бы и в горло, но удар должен быть посильнее, Дан не рискнул рассчитывать на себя. А этот был очень даже вооружен, меч на поясе, кинжал в сапоге и пара метательных ножей в рукавах. Сгодится. Еще дверь – один слева, виноват, не виноват, не важно, бог простит или учтет смягчающие обстоятельства. Лестница. Еще один – получи, фашист, гранату от советского бойца. Ох ты, просторно-то как, светло, лампы зажжены, значит, вечер, значит, на улице темно, значит, дополнительные шансы скрыться. Даже если властитель не в городе. Вышивка на груди осталась, браслет вообще можно снять, только если руку отрубить, а на руке и вовсе имеется скрытая татуировка… если ее под грязью удастся разглядеть… какой же горожанин не захочет заслужить благодарность властителя. А не надо мне дорогу преграждать, так бы, глядишь, и пожил еще, а то извини, и ты, друг, прости… руки поднимаешь? ну живи тогда, но полежи пока в обмороке, это не смертельно, но вырубает на полчаса эффективно…

Он вывалился на улицу через окно, потому что тяжелая дверь была заперта, а искать ключи он не стал. Конечно, все эти, с позволения сказать, мысли возникли потом, как воспоминания, в боевом режиме мыслей не бывает, только действия. Господи, спасибо тебе за эти три минуты, а если ты такой милосердный, как говорят твои фанаты, то есть верующие, дай еще парочку, чтоб успеть в тень уйти, нырнуть в проулок, в подворотню какую…

Бог расщедрился основательно и дал Дану возможность петлять по улицам не две минуты, а довольно долго, пока наконец силы не кончились совсем, а кашель не вернулся, да такой, что Дан повалился на землю и перестал соображать. Совсем.

– Ты живой, а?

Руки сжимали рукояти меча и кинжала, но поднять этакую тяжесть возможности не было. Мальчишка. Лет шестнадцать, в смутном свете из открытой двери видна жидкая поросль на подбородке, которой парень явно гордился.

– Хочешь хороших денег заработать? – прерываясь на каждом слове, вытолкал из себя Дан. – Спрячь меня. Или вызови стражу. Но только стражу…

– Ты не разбойник?

– Нет. Рукав мне подними. Видишь браслет? Я собственность властителя Дана. Помоги мне, и он тебя наградит. Боишься – зови стражу!

Парнишка боролся с собой не дольше нескольких секунд, решил правильно: подхватил Дана подмышки и поволок к двери, втащил в коридорчик, а там – в крохотный чуланчик.

– Я хозяину доложусь, а то меня не пустят никуда… Ты не думай, он хороший, честный.

Думай не думай, выбора все равно нет. И сил. Выдохся. Дан прикрыл глаза. Нет, если что – второй драки не получится, чудес не бывает. Но тебе все равно спасибо, господи, дал сверх запрошенного, я запомню. Второй драки быть не может. Это уж и вовсе сюрреализм: чтобы напороться на соратника бородача, чтобы у властителя – у властителя! – было несколько врагов в одном городе…

– Собственность властителя, говоришь?

Как не хотелось открывать глаза… Здесь было сухо и тепло. Тепло.

– Могу доказать, – прохрипел Дан, – если ты поможешь мне снять куртки. Обе.

Солдат. Бывший, естественно, но выправка при нем. Может, даже офицер, хотя вряд ли, бывшие офицеры трактиров не держат, а это трактир. Запах. Запах еды и хлеба.

Он сноровисто стащил с Дана обе куртки, не стесняясь комментировать их чистоту и общий аромат, исходивший от Дана. Потерпишь, я вон сколько трупный запах терпел и даже ел, рядом с несвежим трупом сидючи… Дан заставил себя разжать пальцы – меч упал на пол, – задрал почти уже негнущийся рукав рубашки и шлепнул себя пониже локтя… Ни фига. Сил не хватило. Правда, отставной солдат помог – так поддал, что только звон пошел, и на коже засветился черный знак властителя.

– Ух ты, и правда… Мне в магистратуру сбегать, сударь?

– Давай. Властителя в городе нет?

– Да откуда ж нам знать, это внутренний город. Я в магистратуру…

Спустя какое-то время Дан оказался в окружении большого количества людей. Это хорошо. Это уже очень хорошо. Расспрашивать его не рисковали, очень большой чин из магистратуры, если судить по толщине цепи, красовавшейся поверх добротной куртки, сказал, что непременно узнает про властителя, а вот пока лекаря привел, уж не обессудьте, сударь, вампир это…

Ничего лучше и придумать было нельзя. Дан продемонстрировал вампиру левую руку, и тот с трудом удержался, чтоб в пояс не поклониться. Дана отнесли в комнату, раздели догола, вампир тщательно осмотрел его, прослушал, обстукал, скормил пару пилюль и заколдовал над чайничком с горячей водой.

– Его вымыть надо, – посоветовал он, – а потом тепло укрыть. Найдется достаточно воды?

– Выйдите все, – приказал Дан. Обнаглел, но что уж тут делать. Главное, слушаются. Даже если и не верят, понимают, что хуже не будет, если незнакомцу помогут, тем более что он ничего сверхъестественного не просит. – Есть в городе высшие вампиры?

– Я, – скромно признался лекарь. – Вы, сударь, надо полагать, спасли жизнь кому-то из наших?

– Сыну Киры Лит.

– О-о-о, – поклонился вампир, – чем могу услужить вам, Дан?

Ух ты, а я в их кругу знаменит…

– Вы можете летать?

– Разумеется.

– Пожалуйста, узнайте, если ли во внутреннем городе властитель.

– Есть. Вы хотите, чтобы я посетил его? Прямо сейчас?

– Ну зачем пугать людей. Когда закончите со мной. Куда вы дели мой кашель?

– Пока только подавил. У вас застужены бронхи, это крайне неприятно. Но ничего, это я вылечу. Бронхи и легкие – мое хобби. Вы истощены… Так, выпейте, пожалуйста, как можно больше этого отвара.

Дан выпил все. Отвар был восхитительно горячий. В комнату притащили большую жестяную ванну, в которую и погрузили Дана, залив горячей водой… Его терли мочалками – вода заметно темнела, мылили на сто раз, и все подливали горячей воды, чтобы он не замерз, потом растерли полотенцами, едва не сняв кожу с выпирающих ребер, голову обмотали, как чалмой, уложили в постель под одеяло и принялись поить с ложечки густым куриным бульоном… В этой суматохе вампир растворился, и о нем никто не вспомнил. Нирут здесь или нет?