Перемещенное лицо. 2. Квадра

* * *

Дан не выдержал первым: снял сначала куртку, а потом и рубашку. Солнце не то чтоб палило, если б так, он бы раздеваться не стал, светлокож слишком. Было пляжно тепло. Аль, не долго размышляя, последовал его примеру, а Лара только куртку скинула, хотя застенчивостью не страдала, видно, их пожалела. Гай завистливо покосился и поглубже надвинул шляпу. Они ехали по берегу спокойной и обширной реки, и Шарик то бежал рядом своей раскорячистой рысцой, то сворачивал в воду, и тогда брызги летели на них, как из-под колес джипа. Дан только что закончил исполнение и перевод очередной песенки Щербакова и разъяснял, что такое электричество, порох, казачество, тротил и прочие приметы Земли. Алиру страшно понравилось начало, и он все повторял: «За что пророк по шее получил – еще спрашивает, пророков только по шеям и бить, как пророк появляется, так сразу паника, то бунты, то погромы, то еще что-то». Лара, едва поняв общий смысл песенки, интерес потеряла, а Гай выяснял значение каждого непонятного слова. Ну как, например, перевести «электричество»?

Здесь языков было не так много, как на земле, к тому же практически все в той или иной степени знали всеобщий, как раз тот, который Дан получил по эквивалентному обмену. В бывшей Агирии это был, так сказать, язык родной – для людей, понятно. У эльфов был свой язык, у русалок тоже, наяды пользовались языком жестов…

– Гай, а есть язык вампиров?

Аль отвлекся от пророков и прислушался. Не знал.

– Есть, – отозвался Гай. – Только мы на нем давно не разговариваем. Нужды нет. Живем-то чаще среди людей. Даже знают не все.

– А ты?

– Я лекарь, – усмехнулся он. – Знаю. Мы на нем методы лечения и составы лекарств записываем.

– А почему не раскрываете секретов? – простодушно спросила Лара. – Соперничества боитесь?

– Нет. Не боимся. Лара, ты думаешь, мы лечим людей по доброте душевной? Нам нужно, чтобы люди от нас зависели, тогда посмотрят сквозь пальцы на нашу жажду. Не будь чего-то, что делало бы нас незаменимыми, стали бы люди терпеть… А так – терпят, потому что мы лечим гораздо лучше, лекарства наши намного эффективнее, к тому же и новые придумывают. Мама составила замечательное средство от воспаления легких, например, и мазь, заживляющую нетяжелые ожоги всего за пару дней. А папа придумывает разные растирания от болезней суставов. Ну скажи, зачем бы это нам, у нас суставы не болят.

Латынь, подумал Дан. Мертвый язык, которому не дают умереть окончательно. Кто знает, может, и оживят когда, как оживили в Израиле иврит. Только Дану об этом не узнать.

– На привале искупаемся? – спросил с надеждой Аль. Смешно. Будто Дан командир и станет запрещать купаться или, скажем, лежать на травке. – Пока Гай нам еду готовит. Гай, а ты ночью поплаваешь, если захочешь.

– Нашли повара, – беззлобно проворчал вампир. – Вообще, пора бы уже и поесть. Вот под теми деревьями и остановимся, хорошо?

Они всегда ради Гая устраивали привал под деревьями, или в тени скал, или в гротах, могли и в тенистый овраг спуститься, поэтому предложение не вызвало протестов. Они пустили лошадей вскачь к полному восторгу дракона, он взвизгнул (звуков в его лексиконе заметно прибавилось) и понесся рядом, периодически взлетая. Кстати, летать он стал намного лучше, не то чтоб парил, но каждые три-четыре шага взмахивал крыльями и преодолевал сразу метров по десять.

Они быстренько набрали дров, принесли воды и, на ходу сбрасывая одежду, побежали к реке. Купались они в белье, у мужчин это были все те же длинные, но эластичные трусы, а у Лары – симпатичные панталончики и маечка с глубоким вырезом. Иногда Дану казалось, что лучше бы она прыгала в воду нагишом… и в то же время штаны в известном месте уже давно не трещали ни у одного из них при взглядах на Ларины прелести. Парадокс.

Воды была освежающе прохладная. Раньше Дан сочувствовал Гаю – жара, а он не может даже окунуться, чтобы остыть, а оказалось, что он в этом и не нуждается, вампиры очень легко переносили жару и холод, и должно было жахнуть градусов сорок, чтобы у Гая появилось теоретическое желание снять куртку.

Путешествие было сильно похоже на прогулку. Они останавливались во всех деревнях и заезжали на отдельные хутора, расспрашивали всех подряд, не брезгуя детьми или впавшими в маразм стариками, прислушиваясь к рассказам на постоялых дворах и воплям деревенских дурачков, делились услышанным, обсуждали, пытались анализировать, особенно Гай, но никакой особенной картины не складывалось. Конечно, не исключено, что властитель потом выудит из них как раз то, что его интересует, но им очень хотелось угадать или вычислить, что именно его интересует. Дважды им это удавалось. За четыре года.

В отдалении от столицы их, конечно, не узнавали. Слова-то «квадра» не слышали, не только неграмотные крестьяне, но и благородные в городах или разные графья в имениях. Надо сказать, что графья, хотя благородными считались по праву рождения, от городских придворных отличались, как Шарик отличался от гигантских черных драконов. Они бывали даже почти вменяемыми, хотя всей Квадре больше нравилось общаться с людьми попроще. И ладно бы Дану – он человек, но и Гаю с Алем. Они редко разделялись, даже Шарика не всегда оставляли в конюшне, чаще всего дракон дрых в той же комнате, что и они. Драконов ведь держали не только на государственной службе, вовсе не возбранялось посадить такое чудо на цепь возле дома или таскать с собой, как собаку. Теоретически. Практически они встретили только одного оригинала, у которого жил сторожевой дракон, да и тот оказался отставным стражником из драконьего патруля. Дан с ним протрепался всю ночь и понял, что у них с Шариком совершенно особые отношения. Оба дракона дремали рядом, ревниво покрякивая и косясь друг на друга.

Труднее всех приходилось Алиру, в нем довольно быстро распознавали эльфа и тут же начинали вести себя почти непристойно. Квадра возила с собой, так сказать, цивильную одежду, но Алир не переодевался никогда. Иначе его бы точно прихватила стража для выяснения личности, несмотря ни на какие официальные документы и все мыслимые пропуска, а процедура эта здесь была ничуть не короче новосибирской. Или постарались бы побить. Или просто вслед плевали. На кровососа Гая такой реакции не было, эльфов же воспринимали хуже, чем людоедов. А однотонная одежда говорила сразу обо всем, и распоследний бродяга знал, что одетого подобным образом человека лучше не трогать, потому как сильно чревато: по одной только жалобе без всякого участия дознавателя могли упечь в тюрьму достаточно надолго или выпороть до кровавых рубцов.

Лучше всех собирала информацию Лара, и Дан бы не поручился, что для этого она не использует постель. Спрашивать ему казалось неприличным, хотя втолковать Ларе, что такое приличия и для чего они нужны, не удавалось даже совместными усилиями.

Под лопаткой так и ныло, хотя Дан и был совершенно здоров. Это не стрела. Это Тика. Это память и остаточная боль. Он так и не видел ее и понимал, что не увидит уже никогда. Ну, может… может, случайно пересекутся пути, властитель подзабудет, в какое именно место сослан опальный генерал с женой, и отправит туда свою Квадру, да только вряд ли. Он ничего не забывал, ничего не делал просто так, и если вдруг пути все же пересекутся, это произойдет по замыслу Нирута Дана.

Дана преследовал запах Тики, что, конечно, не удивительно, она пользовалась цветочными духами, а кругом все на свете цвело; увидев роскошный кустище сирени, он едва не взвыл, потому что из этого куста словно бы выплыли лиловые глаза Тики; он отворачивался, если видел серый пепел старых кострищ. Удивительно, но друзья молчали, будто и не было Тики и не было ревнивого генерала. Они уже высказали все, что хотели.

А почему так напряжен Аль?

Дан подъехал к нему вплотную.

– Что случилось?

У эльфа было каменное лицо, а так как он был светел и красив, то смахивал на мраморную статую Праксителя или Кановы. Дан больше скульпторов не знал, не считать же скульптором Церетели.

– Эльфийские края, – вместо него ответил Гай. – Я бы объехал. А ты не вскидывайся, я все равно кусаться умею лучше. Общаться с твоими собратьями бесполезно по определению – не станут. С Даном и Ларой – потому что люди, а с тобой… Ну я не знаю, что ты там такого натворил. Да и вампиру душу не откроют. Так что какой смысл? Только тебе нервы трепать?

Аль вопросительно посмотрел на Дана. Ну почему они уверены, что решать должен я?

– Гай у нас умница, – проворковала Лара. – Я вот красивая, а он умный. В такой же степени. По-моему, прав. Я, конечно, любого эльфа раскручу, все расскажут, только что они могут рассказать, если и носа не высовывают из своих поселений? И разве у нас есть сведения, что у эльфов что-то неладное происходит? Ведь если б хоть что-нибудь было не так, это бы немедленно увеличили втрое и расцветили самыми дурацкими деталями. Дан?

– Объезжаем, конечно, – пожал он плечами. – Я согласен. Или кого-то что-то навело на эльфов?

Гай покачал головой.

– Ни намека. Кроме обычной общей чепухи – эльфы-де злые, надменные и вообще развелось тут всяких.

– Рано или поздно, – с трудом проговорил Аль, – мне придется встретиться со своими.

– Придется – так встретишься, – сказал Дан. – Когда причина будет. А сейчас? Может, ты что-то слышал касательно эльфов?

– Нет, – признал Аль, – кроме обычной общей чепухи.

Дан решительно повернул коня направо. Гай потрогал его за плечо и показал в противоположную сторону. Лара хихикнула.

– А что там? – поинтересовался Дан. – Непроходимая чащоба?

– Нет. Просто необжитые места. Темная пустошь. Никакой магии, никакой нечисти, просто темный камень. А властитель вроде не предлагал нам исследовать пустыри. Или ты считаешь…

– Не считаю. Просто плохо знаю географию.

– Потому что карта у меня, – хмыкнул Гай. В городке, который они покинули утром, Гай отсутствовал полночи: зацепила его какая-то красотка непышных форм, а так как Гай выглядел весьма бодрым, Дан понимал, что он и в горлышку красавицы приложился втихую, постаравшись ее усыпить. У него это получалось гораздо лучше, чем раньше. После костра Фрики Гай стремительно развивался как вампир, регенерация мелких ран у него была уже почти мгновенная, передвигался он еще шустрее и трансформировался гораздо быстрее. Гай первого года знакомства не сумел бы сделать то, что сделал в Башне. Разве что прыгнул бы сдуру – и разбились бы оба.

– Интересно, ты хоть понимаешь, что снова спас мне жизнь? – спросил Дан, когда они отъехали подальше. Гай наморщил лоб, вспоминая. А откуда я взял, что наморщил, если шляпа у него надвинута до самых глаз? Почему я знаю, какое у него выражение лица, какие жесты делает Лара у меня за спиной?

– А, в Башне! Не надо было? – улыбнулся он наконец. – А ты бы не стал, если б мог? Или Аль? Просто так получилось, что я один умею летать.

– Ты тоже мог разбиться.

– Уже вряд ли. У меня сейчас получается очень быстрая трансформация. Конечно, не так, как у Лары… Я вообще не понимаю, как у нее это происходит.

– А как у тебя – понимаешь? – фыркнул Дан. Гай качнул шляпой.

– Само собой. Быстрое деление клеток, тот же принцип, что и при регенерации, я же тебе говорил. Я меняюсь, добавляя. Видел же: становлюсь крепче, меня становится больше. А у Лары куда-то исчезают волосы, например. Как? Мои-то остаются при мне. У меня меняется форма черепа, появляются крылья, становятся шире плечи, увеличиваются грудные и спинные мускулы. А у нее… будто футляр. У меня кожа остается той же, у нее – металл. Даже царапины не оставить, мы с Алем пробовали.

– Ее спрашивал?

– Спрашивал. Ты Лару не знаешь? Ее никогда причины не волнуют. Так происходит, так всегда происходило – вот и все. Как, почему – ей неинтересно.

– Магия?

– Да ну, какое там. Природное свойство организма. У меня разве магия? Аль! Алир! В этом лесу ваши не живут?

– Мы тебе разве дриады, чтоб в лесу жить? – удивился эльф. – Охотиться могут. Если здесь дают разрешения на охоту.

– Объедем? – спросил Гай. У Дана опять же.

– Мальчики, а что мы вообще ищем, я никак не пойму?

– Это ты властителя спросишь, – хмыкнул Аль. – Сплетни собираем. У него какая-то информация появилась, вот он и ищет подтверждения или опровержения. Вернемся, он нас допрашивать часами станет, может, выудит чего.

– Странно, что он нам не говорит, что надо искать, – пожала плечами Лара. – Вдруг мы не на то обращаем внимание, вдруг мы не заметим того, что надо бы?

– Все четверо? Вряд ли. У нас разное восприятие, если Дан не обратит внимания, замечу я, если не увидишь ты, может обратить внимание Аль. А властитель узнает…

– Все равно странно. Не доверяет разве? Мне казалось, что доверяет. Он ведь даже Дану не сказал, что надо искать. Ну вот я и не понимаю. Гай, ты у нас самый умный…

– И понимаю примерно столько же, – засмеялся Гай. – Я даже вообще не уверен, что это действительно задание, а не проверка нашей наблюдательности. Мы ведь все еще учимся и, вероятно, всегда будем учиться.

– Не проверка, – сухо бросил Аль, но продолжать отказался наотрез, и почему-то даже беспардонная Лара не стала к нему приставать с расспросами. Алиру предоставлялось право на скрытность. И черт с ним, с недовольством хозяина по этому поводу, если Аль не хочет о чем-то говорить, пусть себе молчит, потому что откровенность может оказаться для него настолько дискомфортной, что погубит слаженность Квадры. И вообще, зачем им это надо – чтобы одному из них было плохо? Для Дана, сроду не отличавшегося открытостью, нынешняя откровенность ничего не стоила, он давным-давно понял, что нечего ему таить, ни событий каких-то в его жизни не было, которые стоило бы скрывать, ни мыслей особых, ни принципов, которых можно было стыдиться. А справившись с собой раз – рассказав Гаю обо всем, что случилось после того, как его, обгорелого до мяса, увели, – Дан легко мог говорить обо всем. То же самое было и с Алиром и тем более Ларой. Кто знает, может, и имелись у них какие-то мелкие секреты – и пусть себе, он, может, тоже о чем-то умолчал, хотя и не помнил, о чем бы…

Аль был совершенно другим. Мог посреди прекрасного дня, будучи в прекрасном настроении, вдруг замкнуться, уйти в себя, и даже Лара не начинала его тормошить. Лара его жалела. Давно уже она сказала, что ему очень больно, а что болит, она не понимает. Тут же озаботился Гай, но Лара, поморщившись, объяснила, что не тело у него болит, а что-то другое. Вот у Дана болит память о какой-то девушке и о каком-то унижении, а еще о каком-то маленьком животном, то ли кошке, то ли собачке.

Дан просто рот разинул, да и Гай, куда более невозмутимый внешне, недалеко отстал. Дан заставил себя объяснить ей, рассказать о Данке, о порке и прочем, и о маленькой старенькой Тяпе. Наверное, ему должно было стать стыдно: о собаке что-то болело, а о матери – нет. Он мать любил. Не то чтоб чрезмерно, как Колян Либин, который даже с женой развелся, потому что та со свекровью не ладила, не то чтоб демонстративно, как Олигарх, и, может быть, не так сильно, как Гай, ну вот просто любил, потому что мама у него была такой, какой и должны быть мамы… И тетка, и бабуля тоже. Но вот не болело.

Потом они с Гаем прообсуждали это до утра, и в замке на озере обслуга явно решила, что они любовники. А что еще могут делать в спальне двое мужчин, особенно если утром один из них уходит всклокоченный, утомленный и слегка пошатываясь? Не станешь же ловить в коридоре слуг и втолковывать, что они просто не спали и аж охрипли от разговоров, а чтоб в горле не пересыхало, смачивали его большим количеством вина. Гай-то хоть бы хны, а Дан малость окосел… Аль, услышав эти слухи, долго и с нескрываемым удовольствием издевался, а Лара искренне удивлялась: зачем мужчине мужчина, когда женщины рядом есть, в том числе даже и хорошенькие.

В общем, Гай ничего особенного не увидел. Углубившись в недра Дановой психологии, он долго рассуждал, выстраивал цепочки и привел Дана к выводу о нормальности ситуации. Дан взрослый. По его домашним понятиям, абсолютно взрослый, без всяких вампирско-эльфийских ограничений. Абсолютно взрослый мужчина не нуждается в матери и уж тем более в тетке и бабушке, хотя, безусловно, может их любить и в случае Дана любит. К тому же он прекрасно понимает, что они от него не зависят, проживут, не на улице оказались, не совсем без средств к существованию, как жили до начала Дановой банковской карьеры, так и будут жить. А собака – это совсем другое. Она совершенно беззащитна, привязана к нему нелогично, ей не втолкуешь, что случилось, она бегает по дому и ищет его, а потом пристает с вопросительными взглядами к остальным, потому что остальные – они такие могущественные, они все могут, они кормят и защищают… вот этот несчастный собачий взгляд и болит. Ничего странного. Дан человек не суровый и не холодный, точно уж не равнодушный, имеет право на слабости… и имеет слабости. Что делает его только лучше даже на взгляд вампира.