Перекрестки Сумерек

Глава 20 В ночи

Задолго до окончания заседания, несмотря на плащ, подложенный под себя, зад Эгвейн сильно оцепенел от долгого сидения на твердой деревянной скамье. А от выслушивания бесконечных споров, ей стало жаль, что не оцепенели еще и уши. Шириам, которая была вынуждена стоять, начала переминаться с ноги на ногу, словно мечтала о стуле. Или, возможно, просто сесть прямо на ковер. Эгвейн могла бы уйти, освободив и себя и Шириам. Присутствие Амерлин не требовалось. В лучшем, ее комментарии вежливо выслушивали. После чего Совет продолжал заниматься своими делами. Это не имело никакого отношения к войне, а не вдев Совету в рот уздечку, она не могла никак его направлять. Поэтому она в любое время могла бы уйти, при этом ее уход вызвал бы лишь небольшой перерыв в дискуссии для принятых церемоний, но если она уйдет сейчас, то, как она боялась, первое что она увидит утром станет полностью готовый и уже исполняемый план. Подготовленный одними Восседающими, при чем без ее дополнений, и даже ею не прочитанный. По крайней мере, этого она опасалась в начале.

Для нее не было неожиданностью то, кто говорил больше всех: Магла и Саройя, Такима и Файзелле и Варилин. И каждая явно раздражалась, когда брала слово другая Восседающая. О, они поддерживали решение Совета, по крайней мере, для вида. У них не было другого выбора, кроме как передать свои полномочия другим. Но как бы трудно Совет не боролся за согласие, если оно требовалось, то как только общее направление было выбрано, то, как ожидалось, каждая будет его придерживаться, или, по крайней мере, не препятствовать. Это было трудно. В чем именно была проблема? Конечно, никто из этих пяти не выступал против Восседающей из ее собственной Айя, но другие четверо остальных снова вскакивали на ноги каждый раз, когда другая Восседающая возвращалась на своё место. Или все пятеро, если Восседающая была из Голубой Айя. И кто бы ни брал слово, очень убедительно объяснял, почему предложения предыдущего оратора были абсолютно неправильны и, возможно, приведут к катастрофе. Не было ни каких признаков того, что они способны договориться, насколько могла видеть Эгвейн. Они настороженно следили друг за другом, мрачно взирая на противников, явно не доверяя остальным настолько, чтобы принять их аргументы.

В любом случае, обычно мало что из предложенного доходило до одобрения. Восседающие не сошлись на том, сколько сестер должно быть отправлено в Черную Башню и сколько от каждой Айя. На том, когда сестры должны отправиться, что они должны требовать, на что им нужно позволить согласиться, и от чего приказать отказаться полностью. В этом тонком вопросе, любая ошибка могла привести к беде. Помимо этого, каждая Айя, кроме Желтой считала именно себя уникальным специалистом, который должен возглавить посольство. Начитанная с Квамезы, которая настаивала, что целью является заключение соглашения, до Эскаральды, которая заявила, что тут необходимы знания исторических прецедентов. Берана же указала на то, что соглашение такого характера должно быть достигнуто с абсолютной рациональностью, так как переговоры с Аша'манами, без сомнения, подогреют страсти, и все, кроме холодной логики, непременно приведёт к беде. При этом она сама даже разгорячилась. Романда хотела, что бы группу возглавляли Желтые, поскольку потребуется Исцеление. Она так упрямо продолжала отстаивать интересы своей Айя перед остальными, что все позабыли, о чем они спорили до того.

Восседающие из одной Айя поддерживали только друг друга, вплоть до открытого противостояния, и никакие две Айя не желали поддерживать друг друга, кроме того, что они вместе решили отправить посольство в Черную Башню. Но должно ли это назваться посольством, осталось вопросом спорным, даже для тех, кто вначале настаивал именно на этом. А Морайя даже казалась ошеломленной самой идеей.

Эгвейн была не единственной, кто находил, что продолжительные споры утомительны, все аргументы были отметены так, что ничего не осталось, и все надо было начинать сначала. С дальних рядов Сестры постепенно исчезали. Их заменяли другие и затем тоже уходили в свою очередь спустя нескольких часов. Время от времени Шириам произносила ритуальное «Отбывают в Свете». Вскоре спустилась ночь, и оставшиеся несколько дюжин Сестер, кроме Эгвейн и Восседающих, были настолько выжаты, словно их протащили через пресс как влажные простыни. И решено вообще не было ничего, за исключением того, что прежде чем что-нибудь будет решено потребуется дополнительное совещание.

Снаружи, на бархотно-черном небе, усыпанном блестящими звездами, повис бледный месяц, и воздух были обжигающе холоден. В темноте ее дыхание, вилось бледным туманом. Эгвейн ушла с Совета улыбаясь, поскольку она услышала как Восседающие, идущие позади нее, все еще обсуждали вопросы заседания. Романда и Лилейн шли рядом, но чистый высокий голос Желтой приближался к крику, и Голубая от нее не отставала. Когда они находились в компанию друг друга, они обычно спорили, но это было впервые, на памяти Эгвейн, когда они при этом были не одни. Шириам равнодушно спросила насчет доклада о ремонте фургонов и фураже, который она принесла утром, но женщина и не пыталась скрыть свое облегчение, когда Эгвейн отослал ее спать. С поспешным реверансом, она быстро ушла в ночь, закутавшись в плащ. Большинство палаток стояло темными тенями в лунном свете. Немногие Сестры продолжали работать с наступлением ночи. Масло для ламп и свечи были дефицитом.

На данный момент эта отсрочка вполне удовлетворяла Эгвейн, но это была не единственная причина для ее улыбки. Где-то во время спора, ее головная боль полностью прошла. У неё не будет никаких проблем в эту ночь с хождение по снам. Халима всегда это лечила, но все же после массажа Халимы ее сны всегда были беспокойными. Хорошо, некоторые из ее снов были легкими, но другие были куда мрачнее чем все остальные, и что странно, каждый раз она не могла вспомнить ничего за исключением того, что они были мрачными и беспокойными. Несомненно и то и другое происходило от остатка боли, которые пропустили пальцы Халимы, но все же последнее было тревожным знаком само по себе. Ее учили помнить каждый сон. Она должна была помнить каждый сон. Однако, сегодня без головной боли у неё не должно быть никаких проблем, и посмотреть сон было самым меньшим из того, что она должна была сделать ночью.

Подобно Залу Совета и кабинету Эгвейн, ее палатка с небольшим собственным тротуаром стояла на небольшом удалении в дюжину спанов от ближайших палаток, чтобы предоставить Амерлин немного уединения. По крайней мере, именно так это объяснялось. Это могло бы даже быть правдой. Эгвейн ал'Вир конечно не требовалось ничего большего. Палатка была не большая, всего четыре шага в длину, и внутри была заставлена четырьмя сундуками, набитыми одеждой, составленными у одной из стен, двух кроватей, крошечного круглого стола, бронзовой жаровни, умывальника, зеркала и одного из немногих в лагере стульев. Совершенно простой, слегка украшенный резьбой он занимал слишком много места, но это было удобно, и почти роскошно, когда ей хотелось сесть, поджав ноги, и почитать. Когда у неё было время, чтобы почитать что-нибудь в свое удовольствие. Вторая кровать была для Халимы, и она была удивлена, когда увидела, что женщины еще нет. Но палатка не была пустой.

– У Вас на завтрак был только хлеб, Мать, – мягко сказала Чеза обвиняющим тоном, едва Эгвейн прошла сквозь откидной полог входа. Горничная Эгвейн была слегка тучной женщиной в простом сером платье. Она сидела на табурете, зашивая чулки при свете лампы. Она была симпатичной, без седины в волосах, но все же Эгвейн иногда казалось, что Чеза была с ней всегда, появившись в ее жизни гораздо раньше Салидара. И, конечно же, у неё имелись все привилегии старой служанки, включая право поругать хозяйку. – Насколько я знаю, Вы ничего не ели с полудня, – продолжила она, расправив снежно-белый шелк, чтобы получше разглядеть заплату, которую она сделала на пятке, – и Ваш обед на столе остыл уже час назад. Моего мнения никто не спрашивал, но если бы спросили, я бы сказала, что Ваши головные боли от недоедания. Вы слишком худенькая.

С этими словами она, наконец, сняла с коленок корзину с нитками и поднялась, чтобы принять у Эгвейн плащ. И моментально воскликнула, что Эгвейн холодная как лед. В её списке это было еще одной причиной головной боли Эгвейн. Айз Седай могли совершенно не замечать холод и жару, но тело все равно все чувствует. Лучше всего носить теплую вязанную одежду красного цвета. Все знают, что красное всегда теплее. Еда тоже помогает. Пустой живот всегда заставляет дрожать. Ах, вы никогда не замечали, что дрожите. А сейчас?

– Спасибо, мамочка, – тихо сказала Эгвейн, чем заслужила легкий смешок. И потрясенный взгляд. Имея все свои привилегии, Чеза была такой сторонницей соблюдения норм приличия, что могла заставить Аледрин показаться просто душкой. При чем, она подходила к этому не формально, а верила в то, что делала. – Сегодня вечером, благодаря твоему чаю, у меня голова не болит, – возможно, чай помог. Он был мерзкий на вкус, как лекарство, и ничуть не лучше заседания Совета, затянувшееся больше, чем на полдня. – И я правда не очень хочу есть. Булочки будет достаточно.

Конечно, все было не так просто. Отношения между хозяином и слугой никогда не бывают простыми. Вы живете руку об руку друг с другом, и он или она видит вас в ваши худшие дни, знает про все ваши ошибки и недостатки. От горничной ничто не скроется. Чеза, бормоча и ворча себе под нос, помогла Эгвейн раздеться, затем накинула на нее шелковое платье – можете быть уверенны, красного цвета – украшенное пенистым мурандийским кружевом и расшитую летними цветами. Подарок Анайи. Эгвейн позволила ей снять льняную ткань, закрывающую поднос на небольшом круглом столе.

Тушеная чечевица в тарелке оказалась шарообразной смерзшейся массой, но немного направив, Эгвейн это исправила. И с первой ложкой она обнаружила, что у неё появился аппетит. Она съела все до последней крошки, и кусочек белого сыра с синими прожилками, и несколько маслин, две черствых ржаных булочки, хотя ей пришлось извлечь из них долгоносиков. Так как она не собиралась засыпать слишком быстро, она выпила только один кубок пряного вина, которое также нуждалось в подогреве, и потому слегка горчило, но Чеза одобрительно сияла, словно начищенный поднос. Посмотрев на тарелки, на которых кроме косточек и нескольких крошек ничего не осталось, она поняла, что всё съела.

Как только она оказалась в своей узкой кровати, под двумя мягкими шерстяными и под одним на гусином пуху, которые она натянула до подбородка, Чеза забрала поднос, но задержалась на выходе.

– Вы хотите, чтобы я вернулась, Мать? Если у вас появится одна из ваших головных… Эта женщина нашла себе компанию на ночь, иначе она уже была бы здесь. – В словах «эта женщина» звучало открытое презрение. – Я могу согреть еще один чайник с чаем. Я купила его у коробейника. Он сказал, что это лучшее средство от головной боли. И заверил, что и от расстройства живота тоже.

– Ты действительно считаешь ее гулящей, Чеза? – Пробормотала Эгвейн. Согревшись под одеялами, она вдруг почувствовала сонливость. Ей хотелось спать, но не сразу. От головы, ломоты и живота? Найнив, услышав подобное, непременно бы рассмеялась. Возможно, ее головная боль пропала из-за болтовни Восседающих. – Халима флиртует, я полагаю, но не думаю, что это заходит дальше флирта.

На мгновение Чеза притихла, сжав губы.

– Она заставляет меня… беспокоиться, Мать, – сказала она наконец. – В Халиме есть что-то неправильное. Я это чувствую каждый раз, находясь рядом с ней. Что-то похожее на ощущение, словно за спиной кто-то крадётся. Или мужчина подсматривает как я купаюсь, или… – Она рассмеялась, но неуверенно. – Я не знаю, как это описать. Только, она неправильная.

Эгвейн вздохнула и спряталась поглубже под одеяла.

– Спокойной ночи, Чеза. – Направив Силу, она погасила лампу, погружая палатку в темноту. – Иди спать к себе сегодня. – Халима могла неожиданно вернуться и обнаружить кого-то постороннего на своей кровати. Неужели женщина действительно сломала руку мужчине? Он, должно быть, сам напрашивался.

Сегодня ей хотелось увидеть сны. Спокойные, по крайней мере. Сны, которые она могла бы потом вспомнить. Немногие ее сны были такими, которые можно было бы назвать спокойными, но её сны были иными. Чтобы увидеть их нужно было некоторое время после того как она уже уснет. И при этом ей не нужны были тер'ангриалы Совета, так хорошо охраняемые. Погрузиться в легкий транс было не тяжелее, чем думать, особенно в таком утомленном состоянии, и…

…бестелесная, она плыла в бесконечной темноте, окруженная бесконечным морем огней – огромный водоворот крошечных точек, блестящих ярче звезд самой ясной ночью, и куда многочисленнее звезд. Это были сны всех людей мира, людей во всех мирах, которые были или могли бы быть. Миры настолько странные, что она не могла бы их постичь, все их можно было увидеть здесь в крошечном промежутке между Тел'аран'риодом и пробуждением. Место без начала и конца между реальностью и снами. Кое-какие из снов она узнала сразу. Они все выглядели одинаково, но все же она узнала их так же легко, как она узнала бы лица своих сестер. Некоторых она избегала.

Сны Ранда всегда были защищены, и она боялась, что он мог узнать, если она попробует в них заглянуть. В любом случае, щит не позволил бы ей увидеть что-то. Жалко, что она не могла узнать, где находится в данный момент спящий. Две точки света могли находиться здесь рядом, а спящие в тысячах миль друг от друга.

Сны Гавина её манили, и она сбежала. Его сны таили свои опасности, и что немаловажно, из-за того, что часть ее очень желала в них погрузиться. Сны Найнив заставили ее остановиться, и захотеть поделиться каплей чувства самосохранения ради всего Света с глупой женщиной. Но Найнив пока сумела ее игнорировать, и Эгвейн не собиралась погружаться в ее сон, чтобы вытянуть ее в Тел'аран'риод против ее воли. Так поступали Отрекшиеся. Хотя и было искушение.

Перемещаясь без движения, она искала одного конкретного спящего. По крайней мере, одного из двух. Ей подошел бы любой. Огни вокруг нее словно закрутились каруселью, проносясь мимо настолько быстро, что превратились в полосы света, пока она неподвижно висела в этом звездном море. Она надеялась, что, по крайней мере, один из тех, кого она искала, уже спал. Свет знает, уже достаточно поздно для любого человека. Неосознанно чувствуя своё тело в бодрствующем мире, она почувствовала, что зевнула и свернулась под одеялами поудобнее.

Затем она увидела точку света, которую искала – она разбухала в размерах, приближаясь к ней, сначала будучи размером с звезду в небе до размера полной луны, и затем сияющая стена полностью заполнила собой все остальное, пульсируя словно живая. Она не касалась ее. Это могло бы привести к разным осложнениям даже с этим спящим. Кроме того, было бы очень стыдно случайно соскользнуть в чей-то сон. Остановившись на расстоянии не толще волоса от сна, она осторожно произнесла, чтобы спящему не показалось, что она кричит. Хотя у неё и не было тела или рта, но она сказала.

ИЛЭЙН, ЭТО ЭГВЕЙН. ВСТРЕТЬ МЕНЯ НА ОБЫЧНОМ МЕСТЕ.

Она не думала, что кто-нибудь мог бы ее подслушать, особенно случайно, но все же не стоило полагаться на случайность.

Снаружи мигнул булавочный укол. Илэйн проснулась. Но она все запомнила, и знала, что голос не был частью ее сна.

Эгвейн двинулась… боком. Или скорее это было завершение шага, во время которого она сделала паузу на полпути. Похоже на то и другое. Она двинулась, и…

…она уже стояла посреди пустой маленькой комнаты, в которой ничего не было, кроме сломанного деревянного стола и трех стульев с прямыми спинками. В двух окошках стояла глубокая ночь, но темнота как бы светилась странным светом, непохожим на лунный, искусственный или солнечный. Казалось, что он исходит отовсюду. Но его было более чем достаточно, чтобы хорошо разглядеть небольшую комнату. Пыльные стены были унизаны паутиной, а сквозь разбитые стекла окон свободно падал снег, ложась поверх мусора и опавших листьев. По крайней мере, на полу и на листьях снег иногда появлялся. Стол и стулья оставались стоять там же, где стояли, но всякий раз, когда она отворачивалась, снег исчезал, и бурые листья оказывались на другом месте, словно их сдуло ветром. Один раз они переместились даже пока она смотрела прямо на них. Это уже не казалось ей странным. Не более, чем чувство, что за ней наблюдает кто-то невидимый. Здесь ничто не было реальным, только то, как вещи отражались в Тел'аран'риоде. Отражение реальности и сна, и всё перемешанное вместе.

В Мире Снов повсюду чувствовалась пустота, но эта комната была совершенно пустой. Она была такой же, какой ее оставили в реальном мире. Это случилось не так давно. Эта небольшая комната в гостинице, которую занимала так называемая Малая Башня в деревне Салидар, очищенной от леса, была кабинетом Амерлин. Это было сердце сопротивления Элладе. Сейчас, если бы она вышла, то увидела бы прорастающую сквозь снег поросль посередине тех улиц, которые были так хорошо расчищены. Сестры все еще Перемещались в Салидар, посещая голубятни, ведь голубь, отправленный одним из агентов мог бы попасть в руки посторонних, но только в реальном мире.

Во время движения голубятни были столь же бесполезны как и желать чуда, благодаря которому вас бы находили голуби. Кажется, что дрессированные животные не имели отражений в Мире Снов, и ничто из сделанного здесь не могло касаться реального мира. Сестры, входящие в мир снов благодаря тер'ангриалу, посещали другие места, нежели пустынная деревня в Алтаре, и конечно ни у кого другого не было причин являться сюда во сне.

Это было одно из немногих мест в мире, где Эгвейн могла знать, что никто не застанет ее врасплох. В других оказалось слишком много ушей. Или печали. Она испытала крайне неприятное чувство, глядя как изменилось Двуречье, с тех пор как она уехала.

Ожидая, когда появится Илэйн, она старалась подавить своё нетерпение. Илэйн не была Ходящей по снам. Ей требовался в тер'ангриал. И, без сомнения, прежде она желала сообщить Авиенде, куда она направлялась. Однако, время шло, и Эгвейн раздраженно принялась вышагивала по грубыми половицам. Здесь время текло по иному. Час в Тел'аран'риоде мог оказаться минутой в реальном мире, или по иному, и наоборот. Илэйн могла нестись как ветер. Эгвейн проверила свою одежду, серое дорожное платье со сложной зеленой вышивкой на лифе и с широкими полосами на разрезанных юбках – она думала о Зеленой Айя? – простая серебряная сетка, чтобы собрать волосы. Она чувствовала себя достаточно уверенно. Вокруг ее шеи висел длинный узкий палантин Амерлин. Она разрешила палантину исчезнуть, а через мгновенье появиться снова. Это было сознательное желание его вернуть, а не случайная рассеянность. Палантин, был частью того образа, как теперь она думала о себе, и ей было необходимо говорить с Илэйн как Амерлин.

Женщина, которая словно вспышка наконец появилась в комнате, была не Илэйн, а Авиенда, к ее удивлению наряженная в расшитое серебром синее платье из шелка с бледными кружевами на рукавах и воротнике. Тяжелый резной браслет из кости она всегда носила на правой руке. С эти платьем он казался неуместным. Тер'ангриал для хождения по снам – странно искривленное каменное кольцо, испещренное цветными пятнами – свисал на кожаном шнурке.

– Где Илэйн? – спросила Эгвейн с тревогой. – С ней всё хорошо?

Айилка бросила на себя пораженный взгляд, и через миг она оказалась в широкой темной юбке и белой блузе, с темным платком накинутый плечи, и с шарфом обёрнутом вокруг головы, удерживающим рыжие волосы, которые сейчас свисали до ее талии, куда длиннее, как подозревала Эгвейн чем в жизни. Все было изменчиво в Мире Снов. Вокруг шеи Авиенды появилось серебряное ожерелье – сложное плетение из дисков, которое в Кандоре называли снежинками – подарок самой Эгвейн, который она дарила, как ей показалось, очень давно.

– Она не смогла это сделать, – сказала Авиенда, теребя браслет на запястье, затем коснулась искривленного кольца, которое все еще висело над ожерельем. – Потоки стали убегать от нее. Это все из-за малышей. – Внезапно, она улыбнулась. Ее изумрудные глаза почти сияли. – Иногда у неё просто замечательный характер. Она бросила кольцо и стала на нем прыгать.

Эгвейн фыркнула. Малыши? Это больше чем один. Странно, Авиенда с ходу сказала о том, что у Илэйн будет ребенок, хотя Эгвейн была убеждена, женщина тоже любит Ранда. Айильские обычаи были странные, что и говорить. Но про Илэйн Эгвейн ни за что бы не подумала! И Ранд! Вообще-то, никто не упомянул, что отец – он, и она едва ли стала бы спрашивать что – но она догадывалась, и очень сомневалась, что Илэйн могла бы лечь с другим мужчиной. Она поняла, что теперь на ней шерстяной, темный и тяжелый платок, куда плотнее чем у Авиенды. Хорошие предметы одежды Двуречья. Тот вид одежды женщин, которые заседают в Женском Круге, скажем, когда какая-то глупая женщина позволяет себе завести ребенка, не проявляя желания выйти замуж. Глубоко вздохнув чтобы успокоиться, она снова оказалась в своём расшитом дорожном платье. Остальной мир отличается от Двуречья. Свет, она достаточно далеко ушла, чтобы это понять. Пусть ей это не по душе, но она должна с этим жить.

– Ну, по крайней мере с ней и… малышками… – хорошо. – Свет, сколько? Если их больше одного, то они могут представлять трудности. Нет. Она не станет спрашивать. У Илэйн конечно же будет лучшая повитуха в Кэймлине. Лучше всего быстро сменить тему. – Вы получали известия от Ранда? Или Найнив? Я хотела бы сказать ей пару слов, по поводу ее побега с ним.

– Мы не получали от них известий, – ответила Авиенда, аккуратно расправляя свой платок, как Айз Седай уходящая от взгляда своей Амерлин. На самом ли деле ее тон был осторожен?

Эгвейн прищелкнула языком, раздраженная своим поведением. Она повсюду начинала видеть заговоры и стала подозревать всех. Ранд скрывался. А Найнив была Айз Седай и могла делать, что она желала. Даже когда ей приказывала Амерлин, Айз Седай все равно находила способ делать то что пожелает. Но Амерлин собирался поставить Найнив ал'Мира на место, как только та предстанет перед ней. Что же касается Ранда…

– Боюсь, ваша дорога ведет к неприятностям, – сказала она.

На столе появился прекрасный серебряный заварной чайник на чеканном серебряном подносе с двумя изящными зелеными фарфоровыми чашками. Из носика поднималась струйка пара. Она могла заставить чай появиться уже разлитым по чашках, но все же наливающий кому-то чай, даже не настоящий, придавало сну немного реальности. Было можно умереть от жажды, пытаясь выпить найденное в Тел'аран'риоде, или вызванное воображением, но у этого чая был вкус, словно листья были взяты из новой бочки, и она добавила правильное количество меда. Заняв место на одном из стульев, она пригласила присесть Авиенду, пока она объясняла, что случилось на Совете и почему.

С первых слов, Авиенда держала свою чашку кончиками пальцев не отпивая чай, и не мигая смотрела на Эгвейн. Ее темные юбки и белая блуза превратились в кадин'сор, одежду серых и коричневых оттенков, которая сливалась с тенями. Ее длинные волосы внезапно стали короткими, и скрылись под шуфа, черной вуалью, свисающей вниз ей на грудь. Браслет из кости остался на руке, хотя Девы Копья не носили драгоценностей.

– Все это из-за маяка, который мы тоже почувствовали, – пробормотала она про себя, когда Эгвейн закончила. – Потому что они решили, что Предавшиеся Тени обладают каким-то оружием. – Странное замечание.

– А что же еще это может быть? – полюбопытствовала Эгвейн. – Что говорят по этому поводу Хранительницы? – когда-то давно она полагала, что Айз Седай знают все на свете, но иногда Хранительницы доставали из карманов такие знания, что могли поразить самую бесстрастную Сестру.

Авиенда нахмурилась, и ее одежда, обратно поменялась на юбку, блузу и платок, а спустя мгновение на синий шелк и кружево, на сей раз и с кандорским ожерельем и браслетом из кости. Кольцо по-прежнему оставалось на шнурке. На плечах появился платок. В комнате было по зимнему холодно, но едва ли тонкий слой светло синего кружева мог бы дать какое-то тепло.

– Они столь же неуверенны как и ваши Айз Седай. Но, я думаю, не так напуганы. Жизнь – сон, и каждый в конечном счете проснется. Мы танцуем танец с копьями с Губителем Листьев, – это имя Темного, всегда казалось для Эгвейн странным, потому, что пришло из пустыни где не было деревьев, – но никто, начиная танец, не уверен погибнет он или победит. Не думаю, что Хранительницы думали о союзе с Аша'манами. Мудро ли это? – Добавила она осторожно. – Из того, что ты рассказала, я не уверена, что вы этого хотите.

– Не вижу другого выбора, – неохотно сказала Эгвейн. – То отверстие было три мили в диаметре. Это – единственная наша надежда, на сколько я могу видеть.

Авиенда поглядела в свою чашку.

– А что если Предавшиеся Тени не обладают никаким оружием?

Внезапно, Эгвейн поняла то, что делала другая женщина. Авиенда училась у Хранительниц. И если не обращать внимания на одежду, то она была Хранительницей. Вероятно, поэтому появился платок. Какая-то часть Эгвейн хотела улыбнуться. Ее подруга изменилась, пройдя путь от весьма импульсивной Девы Копья, которую она когда-то знала. Другая ее часть помнила, что у Хранительниц не всегда были те же самые цели, что у Айз Седай. То, что глубоко ценили Сестры, иногда ничего не значило для Хранительниц Мудрости. От этого стало грустно, потому что она должна думать об Авиенде как о Хранительнице, а не о подруге. Хранительницы Мудрости, видели скорее то, что было хорошо для Айил, чем то, что было хорошо для Белой Башни. Однако, вопрос был хороший.

– Рано или поздно, Авиенда, мы должны будем иметь дело с Черной Башней, и Морайя была права. В мире уже слишком много Аша'манов, чтобы думать о том, чтобы укротить их всех. И как думать о таком накануне Последней Битвы. Возможно, сон покажет мне иной путь, но пока еще ни один не показал. – Ни один из ее снов пока не показывал ей что-то полезное. Хорошо, не совсем. – Это дает нам, по крайней мере, причину обратиться к ним. В любом случае, это случиться. Если Восседающие смогут договориться о чем-нибудь, кроме того факта, что они должны добиваться соглашения. Так что мы должны с этим смириться. В конечном счете, это может даже привести к лучшему.

Авиенда улыбнулась в свою чашку. Она не казалась удивленной, скорее, успокоившейся, по какой-то неведомой причине. Хотя голос ее был серьезен.

– Вы, Айз Седай всегда считаете мужчин дураками. Довольно часто они – совсем не дураки. И чаще, чем вы думаете. Будьте осторожны с этими Аша'манами. Мазрим Таим совсем не дурак, и я думаю, что он – очень опасный человек.

– Совет знает это, – сухо сказала Эгвейн. То, что он был опасен, безусловно. Второй момент стоит подчеркнуть. – Не знаю, почему мы даже обсуждаем это. Это от меня не зависит. Важно то, что в конечном счете Сестры решат, что Черная Башня больше не причина держатся подальше от Кэймлина, если мы все равно собираемся вести с ними переговоры. На следующей неделе или завтра, но скоро Вы увидите Сестер, приезжающих только чтобы поглазеть на Илэйн, и, посмотреть, как идет осада. Что нам необходимо решить – как скрыть то, что мы хотим оставить в секрете. У меня есть несколько предложений, и я надеюсь, что у вас найдутся.

Упоминание о посторонних Айз Седай, появляющихся в Королевском Дворце, взволновало Авиенду настолько, что она мгновенно сменила синие шелка на кадин'сор, затем на шерстяную юбку и блузу из алгода, и все снова назад, за время их беседы, хотя она, казалось, этого не замечала. Ее лицо оставалось достаточно спокойным, чтобы подойти любой Сестре. Ей-то, конечно, не о чем было волноваться, если из-за подобных визитов Айз Седай узнает про Родню, или про пленных сул'дам и дамани, или о сделке с Морским Народом, но, вероятно, она обеспокоилась о последствиях для Илэйн.

Упоминание о Морском Народе, не только заставило появиться кадин'сор, но еще и круглый щит из бычьей шкуры, расположившийся возле стула вместе с тремя короткими айильскими копьями. Эгвейн хотела было выяснить, не было ли проблем с Ищущими Ветер – все, что было необычного – но сдержала язык. Если Авиенда об этом не упоминала, то она и Илэйн хотели решить все проблемы сами. Конечно, она сказала бы что-то, если Эгвейн должна была знать. Или нет?

Вздохнув, Эгвейн поставила свою чашку на стол, откуда та быстро исчезла, и протерла глаза пальцами. Подозрительность въелась в нее и теперь стала ее частью. И без этого она, вряд ли, долго проживет. По крайней мере, она не должна постоянно действовать на основе своих подозрений, особенно с подругой.

– Ты устала, – сказала Авиенда, снова появившись в белой блузе, темной юбке и платке, словно обеспокоенная Хранительница с острым взглядом зеленых глаз. – Ты плохо спишь?

– Я сплю хорошо, – солгала Эгвейн, старательно улыбаясь. У Авиенды и Илэйн были собственные заботы, чтобы загружать их своей головной болью. – Я просто уже не в состоянии думать, – сказала она, поднимаясь. – А ты? Тогда мы закончим, – продолжила она, когда Авиенда покачала головой, – передай Илэйн – пусть заботиться о себе. И ты позаботься о ней. И о ее малышах.

– Позабочусь, – сказала Авиенда, теперь в синем шелке. – Но ты должна позаботиться о себе. Я думаю, что ты слишком много работаешь. Желаю тебе хорошо выспаться и проснуться, – мягко произнесла она айильское пожелание спокойной ночи, и пропала.

Эгвейн, нахмурившись, глядела на место, где только что была ее подруга. Она не слишком много работает. Ровно столько, сколько надо. Она скользнула в свое тело и обнаружила, что оно нормально спит.

Это не подразумевало, что спала она, точнее, не совсем. Ее тело дремало, дыша медленно и глубоко, но разрешила себе вернуться равно настолько, чтобы пришел сон. Теперь она могла только ждать, пока не проснётся, и тогда вспомнит свои сны, так как она их записывала в небольшую книгу в кожаном переплете, которую хранила на дне одного из своих сундуков с одеждой, под тонкими льняными сорочками, которые не достанут до весны. Но смотреть сны в том порядке в котором они приходят – экономит время. Она считала, что это могло бы помочь ей разгадать их смысл. По крайней мере, те, которые были нечто большим, чем простые ночные сны.

Было много таких, в которых часто появлялся Гавин – высокий и красивый – который ее обнимал, танцевал с нею и занимался с ней любовью. Однажды, даже во сне она отказала ему. Когда она проснулась, то от одной мысли об этом покраснела. Это казалось настолько глупым, совсем по-детски. Когда-нибудь она свяжет его с собой узами Стража, и выйдет за него замуж, и будет заниматься с ним любовью, пока он не попросит пощады. Даже во сне она захихикала. Другие сны были не настолько приятны. Она пробиралась по пояс в снегу, а вокруг ее обступали толстые стволы деревьев. Она знала, что должна добраться до края леса, но каждый раз, когда она бросала вперёд взгляд на последний ряд деревьев, через миг она оказывалась на прежнем месте. Или другой – она поднимается на крутой холм, но каждый раз, когда она была уже почти на вершине, она скользила и падала, и видела огромный камнепад, катящийся к подножию, так что ей необходимо было снова ползти, отступать и начинать снова, только каждый раз, холм был выше, чем прежде. Она достаточное знала о снах, чтобы понимать причины по которым они сняться, даже если они не имели никакого особого значения. Не считая того, что она по-видимому была утомлена и поставила перед собой невыполнимую задачу. Этой ей никак не помогало. Она чувствовала своё тело, мечущееся от тяжелых снов, и постаралась расслабить мускулы, чтобы дать отдых телу. Такой вид полусна был чуть лучше, чем никакого, и меньше утомлял, чем провести всю ночь, чем мечась на кровати. Ее усилия достигли цели. По крайней мере, ей приснилось, что она вынуждена тянуть телегу по грязной дороге телегу, полную Айз Седай.

Другие сны оказались ни то, ни се.

Мэт, стоя посреди деревни, играл в шары. Здания, крытые соломой, были нечеткими, как обычно бывает во сне – иногда крыши были из черепицы, иногда дома казались каменными, иногда деревянными, но он был четким и ясным. Одет в прекрасную зеленую куртку и широкополую черную шляпу, ту же, в которой он был, когда приехал в Салидар. Вокруг в поле зрения не было ни души. Потеряв шар, он разбегался и небрежно бросал его через траву. Все девять кегель упали, словно их пнули. Мэт подошёл и поднял другой шар, все кегли снова стояли. Нет, это был новый набор. Старые все еще лежали там же, куда упали. Он лениво из-за спины швырнул шар снова. И Эгвейн захотелось закричать. Кегли были из древесины. Они были людьми, стоявшими и глядевшими как катится к ним шар. Но никто не двигался, пока шар в них не попал. Мэт снова пошел за другим шаром, и снова появились кегли – люди, стоявшие ровными, организованными шеренгами среди лежавших на земле, словно мертвых. Нет, они и были мертвы. Беззаботный Мэт снова бросил шар.

Это был истинный сон, она это знала, за долго до его завершения. Проблески будущего, которое могло прийти. Предупреждение, за чем необходимо наблюдать. Истинные сны всегда могли сбыться, но это не обязательно, она часто должна было напоминать себе об этом. Сновидение не Предсказывало – но вероятность, что что-то подобное произойдет – была огромная. Каждая из тех человеческих кегель представляла собой тысячи людей. В этом она была уверена. И частью этого был Иллюминатор. Мэт однажды встретил Иллюминатора, но это было давно. А тут происходит что-то новое. Иллюминаторы же были рассеяны, их гильдия распалась. Теперь каждый бродил сам по себе и показывал своё ремесло. Илэйн и Найнив путешествовали какое-то время с одним таким. Мэт мог тоже где-нибудь найти Иллюминатора. Однако, это было только возможное будущее. Суровое и запачканное кровью, но только возможное. Она уже видела подобное во сне, по крайней мере, дважды. Сны не были одинаковыми, но всегда имели одно значение. Становилось ли от этого событие более вероятным? Она должна была попросить, чтобы Хранительницы помогли это выяснить. Но она все время откладывала этот шаг. Каждый заданный вопрос, открыл бы им что-то из ее целей. Чтобы спасти Айил они могли дать Белой Башне исчезнуть с лица земли. Ей же нужно думать больше, чем об одном человеке или народе.

Еще сны.

Она карабкалась по узкой, скалистой тропинке вдоль высокого утеса. Ее окружили облака, скрывая землю внизу и вершину на верху, но она знала, что и то и другое очень далеко. Она вынуждена была идти очень осторожно. Тропинка шла неровным выступом, шириной ровно столько, чтобы только стоять, одним плечом упираясь в скалу. Повсюду тропинка была усыпана камнями размером с кулак, которые могли подвернуться под ногу и незамедлительно отправить ее вниз. Сначала казалось, что это один из снов про затаскивание жернова на гору или телеги, но с другой стороны она знала, что это тоже был истинный сон.

Внезапно, под её ногами тропинка провалилась с грохотом падающих камней, и она отчаянно попыталась уцепиться срывающимися пальцами за скалу, пытаясь удержаться. Кончики её пальцев зацепились за крошечную щель, и ее падение остановилось с рывком, от которого ее руки чуть не оторвались. Ноги, повисли среди облаков, и она слушала как падают камни, до тех пор пока звук не пропал. Смутно, она смогла разглядеть изломанный выступ слева от неё. Он находился на расстоянии десяти футов, но с тем же успехом он мог быть и в миле – так было мало шансов до него добраться. С другого бока туман скрыл то, что осталось от тропинки, но она думала, что она по прежнему где-то там. Руки стали слабеть. Она не могла подтянуться, оставалось только висеть на кончиках пальцев, ожидая пока не упадёт. Край скалы под ее пальцами казался острым как нож.

Внезапно, из тумана появилась женщина, выйдя из-за скрытой стороны утеса. Она шла так ловко, как будто по лестнице. У неё был меч, привязанный за спиной. Ее лицо было тяжело различить так как оно постоянно менялось, но меч казался непоколебимым как камень. Женщина добралась до Эгвейн и предложила руку.

– Мы можем добраться до вершины вместе, – сказала она со знакомым тягучим акцентом.

Эгвейн отбросила сон, словно это была гадюка. Она чувствовала, как вздрогнуло ее тело, услышала свой стон, но не могла ничего сделать. Она и прежде видела сны о Шончан, о Шончанке как-то связанной с ней, но теперь он был о Шончанке, которая ее спасет. Нет! Они одели на нее ошейник, превратили ее в дамани. Она скорее умрёт, чем примет спасение от Шончан! Прошло много времени прежде, чем она смогла заставить успокоиться свое спящее тело. Или, возможно, ей только показалось, что прошло много временем. Нет! Только не Шончан, никогда в жизни!

Медленно, сны вернулись.

Она снова поднималась на утес, окутанный облаками, но другой дорогой. Это была широкой трассой, гладко выложенной белым камнем, и под ногами не было никаких осколков. Сам утес был белее мела и такой гладкий, словно отполированный. Несмотря на облака, камень сверкал. Она быстро поднималась и скоро поняла, что дорога вилась спиралью вокруг скалы. Скорее это был шпиль. Она поняла это не раньше, чем оказалась на его вершине в виде полированного диска, окруженная стеной тумана. Однако, площадка не была абсолютно плоской. Посредине был маленький белый постамент, который поддерживал лампу, сделанную из прозрачного стекла. Пламя в лампе горело ярко и устойчиво, без мерцания. И оно тоже было абсолютно белым.

Внезапно, из тумана, появилось пара птиц – два ворона черных как ночь. Проносясь через вершину шпиля, они ударили лампу и сразу улетели. Лампа зашаталась и закрутилась, танцуя на краю постамента, разбрызгивая капельки масла. Некоторые из капель загорелись в воздухе и исчезли. Другие упали вокруг постамента, из каждой зажглось крошечное, мерцающее белое пламя. А лампа продолжала шататься на грани падения.

Эгвейн резко вскинулась в темноте. Она знала. Впервые она знала точно, что означает сон. Но почему сначала она увидела сон о спасающей её Шончанке, а затем о Шончанском нападение на Белую Башню? Нападение, которое до основания поколебало бы Айз Седай, и угрожало самой Башне. Конечно, это была только вероятность. Но события, увиденные в истинных снах, были более вероятны, чем остальные.

Она решила, что это необходимо спокойно обдумать, но услышала грубый шорох холста откидных створок входа, она быстро охватила Истинный Источник. Торопливо, она проделала упражнения для послушниц – вода текущая по гладким камням, ветер, дующий сквозь высокую траву. Свет, она очень испугана. Потребовалось два вида упражнений, чтобы как-то успокоиться. Она открыла рот, чтобы спросить, кто там.

– Спите? – мягко произнес голос Халимы. Он прозвучал слишком напряженно, почти возбужденно. – Хорошо, я сама не возражала бы хорошенько выспаться.

Слушая как она раздевается в темноте, Эгвейн лежала очень тихо. Если бы она дала ей понять, что проснулась, то должна была бы с нею заговорить, а сейчас это было бы непросто. Она была уверена, что Халима нашла для себя компанию, пусть и не на всю ночь. Халима, конечно, могла делать всё, что пожелает, но Эгвейн была разочарована. Пожелав, себе уснуть, она снова скользнула в сон, и на сей раз, не пыталась остановиться на полпути. Она запомнила все сны, которые увидела, и теперь нуждалась в некотором сне.

Чеза пришла рано, чтобы принести на подносе ее завтрак и помочь одеться. Было действитель6но рано и еще не рассвело. Едва стало светать, и что бы хоть что-то разглядеть был необходим свет ламп. Угольки в жаровне за ночь погасли, и в воздухе чувствовался холод. Возможно сегодня будет снег. Халима, извиваясь, влезла в свое шелковое платье, и, смеясь, пошутила, что ей хотелось бы иметь собственную горничную, пока Чеза застегивала ряды пуговиц на платье Эгвейн. У пухлой женщины было абсолютно невозмутимое лицо, и она словно не замечала Халиму. Эгвейн ни чего не сказала. Причем, решительно ничего. Халима не была ее служанкой. Поэтому у Эгвейн не было права установить правила для женщины.

Как только Чеза закончила с последней пуговицей, в палатку, впустив с собой волну холодного воздуха, проскользнула Нисао. Короткий проблеск в створках входа показывал, что на улице всё серо. Определенно, будет снег.

– Я должна поговорить с Матерью наедине, – сказала она, закутавшись в плащ, словно снег уже пошел. Такой решительный тон был несвойственен для этой маленькой женщины.

Эгвейн кивнула Чезе, которая, выходя из палатки, пробормотала предостерегая:

– Не дайте вашему завтраку снова остыть.

Халима сделала паузу, уставившись на Нисао и Эгвейн, перед тем как достать свой плащ из неопрятной кучи возле её кровати.

– Я полагаю, что у Деланы есть для меня работа, – сказала она, показавшись Эгвейн раздраженной.

Нисао, нахмурившись глядела ей вслед, пока она шла, но ничего не сказала. Затем она обняла саидар и сплела стража от подслушивания. Не спрашивая разрешение.

– Анайя и ее Страж мертвы, – сказала она. – Кто-то из рабочих, носящих мешки с углем, вчера вечером услышал шум, словно кто-то бьется в конвульсиях, и удившись, они все побежали, чтобы посмотреть, что это было. Они нашли Анайю и Сетагана в снегу мертвыми.

Эгвейн медленно села на стул, который не показался ей сейчас удобным. Анайя мертва. Кроме улыбки в ней не было ничего привлекательного. Но когда она улыбалась, она согревала все вокруг себя. Женщина с простым лицом, которой нравились расшитые платья. Эгвейн знала, что должна была почувствовать печаль и за Сетагана, но он был всего лишь Страж. Если бы он пережил Анайю, то маловероятно, что прожил бы долго.

– Как? – спросила она. Нисао не сплела бы стража только для того, чтобы сообщить, что Анайя мертва.

Лицо Нисао напряглось, и, несмотря на стража, она оглянулась, словно опасалась, что кто-то мог подслушать у входа.

– Рабочие решили, что они отравились грибами. Некоторые крестьяне небрежны при сборе того, что они намереваются продать, и кое-какие ядовитые грибы могут парализовать легкие или горло так опухнет, что вы умрёте задохнувшись. – Эгвейн нетерпеливо кивнула. Она же выросла в сельской местности. – Все, кажется, с этим согласились, – продолжила Нисао, но не спешила. Кутаясь в плащ, она словно пыталась себя защитить. – Не было никаких ран, и видимых повреждений. Ничего, чтобы заподозрить иное, кроме жадного фермера, продавшего плохие грибы. Но… – Она вздохнула, снова оглянувшись, и понизила свой голос. – Я полагаю, что это случилось из-за сегодняшнего разговора о Черной Башне в Совете. Я проверила резонанс. Они были убиты саидин. – На ее лице появилась гримаса отвращения. – Я думаю, что кто-то сплёл вокруг них плотные потоки воздуха и позволил им задохнуться. – Задрожав, она сильнее закуталась в плащ.

Эгвейн тоже хотелось задрожать. Она удивилась, что еще не задрожала. Анайя мертва. Задушена. Преднамеренно жестокий способ убийства, используемый кем-то, кто не хотел оставлять следов.

– Ты рассказала кому-то ещё?

– Конечно нет, – с негодованием сказала Нисао. – Я сразу пошла к вам, как только узнала, что вы проснулись.

– Жаль. Придется объяснять, почему ты задержалась. Мы не сможем сохранить эту тайну. – Да, Амерлин хранили тайны похуже, для пользы Башни, если они считали, что так лучше. – Если среди нас есть мужчина, способный направлять, тогда Сестры должны быть осторожны. – Мужчина, способный направлять, прячется среди рабочих или, что маловероятно, среди солдат. Но еще менее вероятно, что он прибыл сюда только для того, чтобы убить одну единственную Сестру и ее Стража. Возникал другой вопрос: – Почему Анайя? Она оказалась в неподходящем месте в неподходящее время, Нисао? Где они умерли?

– Возле фургонов на южном краю лагеря. Я не знаю, почему они там оказались в это время. Если только Анайя не шла к себе, и Сетагана думал, что она даже там нуждается в охране.

– Тогда ты должна выяснять это для меня, Нисао. Что делали Анайя и Сетагана, когда все ещё спали? Почему их убили? Вот это, ты должна будешь хранить в тайне. Пока не выяснишь причины, никто, кроме нас двоих, не должен знать, что ты что-то ищешь.

Рот Нисао открылся и закрылся.

– Если я должна, то я должна, – пробормотала она еле слышно. Она и вправду не подходила для сохранения страшных тайн, и она знала это. Последний раз, когда она была вынуждена хранить тайну, ей пришлось поклясться в преданности лично Эгвейн. – Это повлияет на тон разговоров о соглашении с Черной Башней?

– Сомневаюсь, – сказала Эгвейн устало. Свет, как она могла успеть устать? Солнце же еще не взошло. – В любом случае, думаю, что сегодня будет еще один очень длинный день. – И лучшее, на что она могла надеяться это еще одна ночь без головной боли.