Перекрестки Сумерек

Глава 6 Запах из сна

Холодный воздух казался Перрину чистым и свежим. Он скакал галопом по лесу, и ветерок подхватывал хлопья белоснежного снега, летящего из-под копыт Ходока. Сейчас он мог забыть о старых друзьях, пожелавших поверить в плохие слухи. Даже Масиму и Айз Седай с Хранительницами Мудрости. Шайдо – вот кем были полны все его мысли. Это была трудная головоломка, которую не разгадать просто так, как ты ее ни крути. Ему очень хотелось решить её самостоятельно, но прежде он никогда не сталкивался с подобной задачей.

Перрин почувствовал за собой легкую вину, когда после короткой вспышки скорости осадил коня, заставив его идти шагом. Темнота, лежавшая в лесу, была непроницаемой, и между высокими деревьями, прикрытыми снегом, могли быть камни, и еще сотни мест, например норы лисиц или барсуков, где мчащаяся во весь опор лошадь могла сломать ногу. Не было никакой причины так рисковать. Бешеный галоп не освободил бы Фэйли в одно мгновение, да и никакая лошадь не смогла бы поддерживать такой темп долго. Там, куда снег намело ветром, он доходил до колена, да и в других местах был тоже очень глубоким. Перрин отправился на северо-восток, откуда должны были вернуться его разведчики с новостями о Фэйли. По крайней мере, с новостями относительно местонахождения Шайдо.

Он точно знал, что сегодня, наконец, произойдёт то, о чем он так часто молился. И все же это знание только увеличивало его беспокойство. Определение места было только первой частью решения головоломки. Ярость заставляла его разум метаться от одной мысли к другой и без того, что сказал Балвер. Перин знал, что он в лучшем случае старается думать последовательно. У него никогда ничего не выходило, когда он пытался думать быстро, а при природной нехватке сообразительности ему приходилось использовать определенного рода систематизацию.

Айрам догнал его, с трудом справляясь со своим серым, и осадил коня, чтобы ехать немного позади и в стороне, подражая гончей. Перрин позволил ему. Айрам никогда не пах удовлетворенным, когда Перрин не разрешал ему ехать рядом. Бывший Лудильщик молчал, но облако ледяного воздуха донесло его запах, запах гнева и подозрения – он был явно не в духе. Он был напряжен как часовая пружина и мрачно наблюдал за лесом вокруг, словно ждал, что Шайдо кинутся на них из-за ближайших деревьев.

По правде говоря, в этом лесу можно было спрятать что угодно от глаз большинства людей. Там, где небо просматривалось сквозь ветки, оно было уже темно-серого цвета, но именно в такое время, когда лес отбрасывает длинные тени, становится темнее, чем ночью, а деревья кажутся массивными колонами мрака. Взгляд Перрина улавливал все, даже движение чернокрылой галки на заснеженной ветке, перья которой были распушены от холода, и охотившуюся сосновку, чернее, чем сама ночь. Он почуял запах обеих. Из-за огромного дуба с темными ветвями, толстыми как пони, донёсся слабый запах человека. Гэалданцы и майенцы выставляли свои патрули в окружности нескольких миль от лагеря, но он больше полагался на своих двуреченцев. У него было не достаточно людей, чтобы окружить лагерь полностью, но все же они были привычны к лесу и охоте на животных, которые в свою очередь, могли охотиться на них. И они подмечали такое движение, которое не заметит человек, думающий как солдат. Горные кошки, спустившиеся на равнину после неудачной попытки поживиться овцой, и медведь, и дикий кабан, как известно, бросаются на своих преследователей и даже нападают из засады. Сидя на деревьях на высоте тридцати-сорока футов, часовые могли вовремя заметить какое-нибудь движение и предупредить лагерь, а со своими длинными луками могли подстрелить любого, кто посмел бы пройти мимо них. Присутствие людей и птиц все же слегка отвлекло Перрина от тягостных раздумий. Но сейчас все его мысли были там, за деревьями и ночной тенью, в ожидании первого признака возвращения разведчиков.

Внезапно Ходок вскинул голову и зафыркал, выдыхая пар. В глазах коня застыл страх, и он остановился как вкопанный, а серый Айрама заржал и отскочил. Перрин наклонился вперед, чтобы потрепать дрожащего жеребца по шее, но рука его замерла в воздухе, когда он уловил запах следа. Запах слабо висевший в воздухе, который заставил его волосы на затылке встать дыбом. Очень похоже на жженую серу, но так только казалось на первый взгляд. Это был сильный запах чего-то… неправильного, чего-то, не принадлежавшего этому миру. След был не новый… вы никогда не смогли бы назвать такую вонь «свежей», но уж точно не старый. Прошел час, возможно даже меньше. Возможно, он был оставлен тогда же, когда Перрин пробудился – одновременно с тем, как он учуял этот запах в своем «волчьем» сне.

– Что это, Лорд Перрин? – Айрам с трудом справлялся со своей лошадью, которая гарцевала вокруг, желая сбежать в любом направлении как можно дальше. Он едва справлялся с поводьями, но все же достал свой меч с рукоятью в виде волчьей головы. Бывший Лудильщик занимался с мечом ежедневно, в течение многих часов, когда был не занят, и те, кто понимал толк в подобных вещах, говорили, что он хорош. – Вы способны отличить снег от деревьев в этой темени, но для меня сейчас далеко не день. Я ничего не могу разглядеть.

– Убери, – сказал ему Перрин. – В нем нет необходимости. Все равно от меча не было бы никакой пользы. – Ему пришлось уговаривать свою дрожащую лошадь следовать за запахом, рассматривая заснеженную землю впереди. Он знал, что это за запах, и не только из сна.

Потребовалось некоторое время, чтобы он нашёл то, что искал, и Ходок благодарно кивнул, когда Перрин остановил его возле довольно короткого, похожего на кусок плиты, серого камня шириной в два шага. Снег вокруг был чистым и нетронутым, но на камне были хорошо видны следы собак, словно целая свора взбиралась по нему во время гона. Несмотря на сумрак и тени, они были отчетливо видны. Следы, размером больше ладони его руки, отпечатались на камне, словно это была обычная грязь. Он снова потрепал Ходока по шее. Неудивительно, что конь был напуган.

– Айрам, возвращайся в лагерь, и найди Даннила. Скажи ему, что я приказал, чтобы он рассказал всем, что примерно час назад здесь была Гончая тьмы. И убери свой меч. Ты не сможешь убить эту тварь мечом, поверь мне.

– Гончая тьмы? – воскликнул Айрам, озираясь на темные тени между деревьями. Теперь от него исходил запах большого беспокойства. Большинство людей рассмеялось бы, услышав про чудовище, из историй менестрелей, или сказок для детей, обретшее плоть. Но Лудильщики бродили по всему свету и знали многое, что могло показаться другим людям лишь игрой больного воображения. Айрам с очевидным нежеланием вложил меч в ножны на спине, но его правая рука осталась поднятой на полпути к рукоятке. – Как Вы убьёте Гончую? Их вообще возможно убить? – С другой стороны, быть может он знал не так уж и много.

– Успокойся, Айрам. Будь счастлив тем, что не пытался. Теперь ступай, говорю тебе. Каждый должен соблюдать особую осторожность на случай, если они вернутся. Шанс не большой, но всё же лучше быть на стороже. – Перрин помнил о своем столкновении со сворой, и убийство одной из них. Он полагал, что он убил одну тварь, после того как поразил её тремя стрелами. Но эти страшные создания Тени не умирали легко. Морейн прикончила её лишь с помощью погибельного огня. – Надо удостовериться, что Айз Седай и Хранительницы Мудрости тоже знают, и Аша'маны, конечно. – Надежда на то, что кто-нибудь из женщин или мужчин знал, как использовать погибельный огонь, была очень невелика, ведь его применение было строго запрещено. А может, они умели что-либо другое, что могло помочь.

Айрам отказывался оставить Перрина одного, пока тот не прикрикнул на него, после чего Лудильщик повернул обратно к лагерю, оставив в морозном воздухе легкий запах обиды. Как будто вдвоём здесь будет хоть на йоту безопаснее, чем одному. Как только он скрылся из вида, Перрин направил Ходока на юг – туда, куда направились Гончие Тьмы. Ему хотелось побыть одному. И все это только потому, что люди часто отмечали его острое зрение или обоняние, и не было никаких причин этим хвастаться. И так было достаточно причин стараться избегать слухов и не добавлять еще больше.

Был шанс, что эти существа просто случайно прошли поблизости от его лагеря, но последние несколько лет научили его не доверять совпадениям. Слишком часто они вообще не являлись таковыми, даже когда так считали все вокруг. Если это являлось частью влияния та`верен на Узор, то он мог попытаться справиться самостоятельно. Эта способность доставляла Перрину больше неудобств, чем пользы, даже когда, казалось, работала на тебя. Удача, которая однажды вам улыбнулась, могла в следующий миг вас и покинуть. Будучи та`верен, ты выделяешься в Узоре, и некоторые Отрекшиеся, как ему говорили, могли использовать это, чтобы иногда тебя находить. Возможно, даже некоторые Создания Тени могли проделывать что-то подобное.

След, по которому он шел, был почти часовой давности, но Перрин чувствовал острое напряжение в спине между лопатками и покалывание на макушке. Даже для его глаз небо в просветах между деревьями казалось темно-серым. Солнце все никак не появлялось из-за горизонта. Перед восходом, когда тьма сменялась светом, но свет еще не утвердился, самое худшее, что с вами может случиться – повстречать Дикую Охоту. По крайней мере, поблизости не было никаких перекрестков и кладбищ. Однако, единственный дом с очагом, у которого можно получить защиту, находился далеко позади в Брайтане, до он и не был уверен в надёжности этих лачуг. Кажется, он услышал поблизости журчание ручья, где лагерь брал воду. Водный поток был не больше десяти – двенадцати шагов в ширину и глубиной по колено, но любая проточная вода между тобой и Гончими Тьмы, возможно, их остановит. Однажды он уже видел это своими глазами. Перрин принюхался, ища в воздухе старый след, и любой намёк на более свежий.

Ходок ловил запах почти так же легко, как и он сам, иногда даже быстрее, но всякий раз, когда конь отклонялся Перрин принуждал его продолжать идти вперед. На снегу было много следов: отпечатки копыт, оставленные уходившими и возвращающимися патрулями, случайные отпечатки лап кроликов и лисиц, но единственные нужные ему были там, где камень выступал из-под снега. Там, где оставались следы Гончих Тьмы, запах жженной серы был всегда сильнее. Огромные отпечатки лап накладывались друг на друга, и не было никакой возможности выяснить, сколько отродий Тени здесь побывало. Поверхность каждого камня, по которому они прошли, была полностью покрыта оттисками их огромных лап. Следов было куда больше, чем он видел в Иллиане. Намного больше. Не потому ли в этом районе не было волков? Он был уверен, что смерть, которую он почувствовал во сне, была чем-то реальным, и в том сне он был волком.

Едва след стал поворачивать к западу, как он почувствовал подозрение, которое постепенно переросло в уверенность. Гончие тьмы полностью обошли лагерь, пробежав слегка к северу от места, где лежали несколько упавших огромных деревьев, чисто отсеченных от корней довольно высоко от земли. Следы опоясали каменный выступ, чрезвычайно гладкий и плоский, похожий на полированный мраморный пол, если бы не разрез толщиной с волос, проходящий сквозь него абсолютно вертикально, словно отмеченный по отвесу. Ничто на свете не способно устоять, когда Аша`маны открывают врата, а здесь были раскрыты двое врат. В стволе толстой сосны, которая упав, заблокировала один проход, отсутствовал выжженный кусок размером шага четыре. Зато обугленные концы были так аккуратны, словно ствол побывал на лесопилке. Но следы использования Единой Силы совсем не заинтересовали Гончих Тьмы. Свора задержалась здесь не дольше, чем где-либо еще, и Перрин даже сказал бы, что не притормозила. Гончая Тьмы могла бежать быстрее лошади и не знала усталости, а их зловоние, казалось, чувствовалось в этом месте меньше, чем в других. В двух местах он различил, что следы расходятся, но это оказалось то место, где свора пришла с севера и удалилась на юг. Гончие один раз обежали вокруг лагеря, и продолжили свой путь за чем-то, или кем-то, за кем они охотились.

Теперь точно ясно, что не за ним. Возможно, свора сделала круг потому, что псы почуяли его, ощутили та`верен. Но он не сомневался, что Гончие не побоялись бы зайти в лагерь, если бы искали именно его. Стая, с которой он сталкивался до этого, зашла в Иллиан, хотя даже и не собиралась его убивать. Сообщают ли Гончие Тьмы то, что они видели, как это делают крысы и вороны? От этой мысли свело челюсти. Внимание Тени было как раз тем, чего любой нормальный человек боялся больше всего на свете. Это могло помешать его планам по освобождению Фэйли. В данный момент это волновало Перрина больше всего. Но с Созданиями Тени, даже Отрекшимися, можно сражаться, если это необходимо. Чтобы не встало между ним и Фэйли – Гончие тьмы или Отрекшиеся или ещё кто-нибудь – он найдет способ их обойти или пройти сквозь них. Человек не может одновременно бояться всего на свете, а весь его страх был сосредоточен сейчас на Фэйли. Для другого просто не было больше места.

Прежде чем Перрин успел вернуться к месту, откуда начал идти по следу Гончих, ветер донес до него запахи людей и лошадей. Он натянул поводья Ходока, чтобы тот шёл медленнее, а затем совсем остановил коня. Примерно в ста шагах впереди он различил приблизительно пятьдесят или шестьдесят лошадей. Солнце наконец выглянуло из-за горизонта и начало посылать сквозь лес косые лучи света, отражавшиеся от снега и немного разгонявшие мрак, хотя между стройными лучами солнца все еще оставались глубокие тени. Некоторые из этих теней окутывали и его. Люди находились неподалеку от того места, где он впервые заметил следы Гончих тьмы, и он разглядел зеленый плащ Айрама и его красную куртку в полоску – одежду Лудильщика, резко контрастирующую с мечом на спине. Большинство всадников имели крылатые шлемы по форме напоминающие горшки и сверкающие красные доспехи. Наконечники копий раскачивались в воздухе – солдаты старались присматривать за каждым направлением. Первенствующая Майена по утрам часто выезжала на прогулку со своими телохранителями из Крылатой гвардии.

Он начал было поворачивать назад, чтобы не встречаться с Берелейн, но когда он увидел трех высоких женщин, шагавших среди лошадей, с обернутыми вокруг голов длинными темными шалями, он заколебался. Хранительницы Мудрости ездили на лошадях лишь тогда, когда на то была серьезная необходимость. Того, чтобы пройти милю или две по снегу, даже в тяжелых шерстяных юбках, было явно недостаточно, чтобы вынудить их ехать верхом. Наверняка в этой группе были также Сеонид или Масури, и конечно айилки – все они относились с симпатией к Берелейн. Он никак не мог понять по каким причинам.

Ему не хотелось встречаться с всадниками, независимо от того, кто бы там ни был, но заминка стоила ему шанса скрыться. Одна из Хранительниц, он решил, что это Карелле, женщина с огненными волосами, небесно-голубые глаза которой всегда смотрели с вызовом, рукой указала солдатам в его направлении. Было невероятно, чтобы они смогли разглядеть его сквозь плотное сплетение теней и ярких полос солнечного света. Он еще раз убедился, что Хранительницы, как и все айильцы, имели острое зрение.

Масури, стройная женщина в плаще бронзового цвета, была здесь на пятнистой кобыле, как и Анноура на своей миниатюрной коричневой лошадке. Из-под её капюшона свисало множество тонких темных косичек. Сама Берелейн спокойно восседала среди своей небольшой свиты, красивая высокая молодая женщина с длинными темными волосами, в красном плаще с черным подбоем. Единственный недостаток, полностью лишавший ее привлекательности в его глазах – она не была Фэйли. От нее он узнал о похищения жены, и о контактах Масимы с Шончан, но почти все в лагере считали, что он переспал с Первенствующей той же ночью, когда пропала Фэйли, а она не делала ничего, чтобы опровергнуть эти слухи. Это был не тот случай, когда он мог требовать, чтобы она встала и публично опровергла все слухи, но все же она могла хоть что-то сказать. Например, велеть своим горничным это отрицать, или что-нибудь ещё. Вместо этого Берелейн молчала, а ее горничные сплетничали словно сороки, фактически придумав эту историю. Подобного рода репутация способна свести в могилу мужчину из Двуречья.

Начиная с той самой ночи он старался избегать встречаться с Берелейн, и собирался ускакать прочь, даже после того, как его заметили. Но она, подхватив у сопровождавшей ее горничной – пухлой женщины, завёрнутой в сине-золотой плащ, корзину с ручкой, переговорила с другими, и направила своего мерина к нему. Одна. Анноура подняла руку и сказала что-то ей вслед, но Берелейн не оглянулась. Перрин не сомневался, что она последует за ним, куда бы он ни пошел, и это только заставит людей считать, что он сам захотел остаться с ней наедине. Он вдавил пятки в бока Ходока, желая присоединяться к остальным. Он хотел заставить её последовать за ним назад. Но она пустила своего мерина в легкий галоп, несмотря на неровную землю и снег, даже перепрыгивая каменные выступы. Ее красный плащ развевался за спиной. И встретила его на полпути. Она была хорошим наездником, неохотно признал он. Но не столь хорошим как Фэйли, хотя и лучше чем большинство.

– У тебя довольно мрачный вид, – мягко улыбнулась она, остановив своего коня прямо перед Ходоком. Она была готова преградить ему дорогу, если он постарается объехать ее сбоку. У этой женщины вообще не было никакого стыда! – Улыбнись, так люди подумают, что мы флиртуем. – Она подала ему корзину рукой в тёмно-красной перчатке. – Это, по крайней мере, должно заставить тебя улыбнуться. Я слышала, что ты забываешь поесть. – Ее носик сморщился. – И мыться. Твоя борода тоже нуждается в уходе. Измученный заботами, растрепанный муж, спасающий свою жену – романтическая фигура в ее глазах, но она не сможет так подумать о грязном оборванце. Ни одна женщина никогда не простит вам разрушение вашего же собственного образа в ее глазах.

Внезапно смутившийся Перрин взял корзинку, поставил на высокую луку седла перед собой, и бессознательно потер нос. Он знал некоторые из запахов Берелейн – так пахнут волчицы на охоте, а он, кажется, ее добыча, но сегодня она не была настроена поохотиться. От неё исходил запах каменного терпения, развлечения и затаенного чувства опасности. Женщина никогда его не боялась, это он помнил. Но почему она должна быть терпелива? И что именно должно было ее развлечь? Горный кот, пахнущий ягненком, не смог бы запутать его больше.

У него в животе заурчало от ароматов, доносившихся из под крышечки. Жареная куропатка, если он не слишком ошибся, и белый хлеб, еще теплый. Муки было очень мало, и хлеб был почти столь же редок как и мясо. Правда, он не ел несколько дней. Он действительно иногда забывал, и когда вспоминал ел от случая к случаю. Если повезет, ему приходилось просить у Лини и Бриане, а иногда перехватить остывшую косточку с остатками мясца у людей с которыми он вырос. От еды прямо под носом у него потекли слюни. Но будет ли это честно есть еду, принесенную Берелейн?

– Спасибо за хлеб и куропатку, – сказал он грубо, – но для меня было бы хуже всего на свете, чтобы люди думали, что мы флиртуем. И я моюсь, когда могу, если тебя это так волнует. Но при такой погоде это не просто. Кроме того, все пахнут не лучше чем я. – Внезапно он понял, что она пахла чистотой. Никакого намека на пот или грязь за вуалью легких, цветочных духов. И это его разозлило – толи что он заметил ее духи, толи что она пахла чистотой. Это казалось Перрину предательством.

Глаза Берелейн расширились от изумления.

– Почему? – а потом она вздохнула сквозь улыбку, которая начинала казаться застывшей, и в ее запахе появилась ниточка раздражения. – Для этого тебе следует поставить палатку. И я знаю, что в одной из ваших телег есть хорошая медная ванна. Люди ждут от дворянина, что он будет выглядеть дворянином, Перрин, и частью этого является внешняя презентабельность, даже когда для этого требуются дополнительные усилия. Это такая сделка между тобой и твоими людьми. Ты должен дать им то, что они ждут, то, в чём они нуждаются или чего хотят. Иначе, они теряют уважение и начинают на тебя обижаться. Откровенно говоря, никто из нас не может себе позволить, чтобы это случилось. Мы очень далеко от дома. Окружены врагами. И я верю, что ты – Лорд Перрин Златоокий – быть может, наш единственный шанс выжить и вернуться снова домой. Без тебя все развалится. Теперь улыбнись, потому что если мы не флиртуем, то значит разговариваем о чем-то другом.

Перрин оскалил зубы. Майенцы и Хранительницы Мудрости наблюдали, находясь от них в пятидесяти шагах, так что в подобном полумраке, это, пожалуй, сойдёт за улыбку. Потеря уважения? Берелейн помогла ему лишиться последнего уважения, какое он когда-либо имел у двуреченского народа, не говоря уж о прислуге Фэйли. Хуже того, Фэйли как-то несколько раз прочла ему очень похожую версию этой лекции об обязанности лордов давать людям то, что они желают. Обидно выслушивать подобное именно от Берелейн, из такой толпы окружающих тебя людей, в качестве эха собственной жены.

– Итак, о чем мы разговариваем тогда, когда люди не должны знать правду?

Ее лицо оставалось спокойным и улыбающимся, но все же скрываемое чувство опасности в её запахе усилилось. Он почти дошел уже до запаха паники. Она действительно верила в опасность. Ее руки, державшие поводья, были напряженны.

– У меня есть собственные Ловцы Воров, которые шатаются в лагере Масимы, приобретая «друзей». Это хуже, чем иметь там своих осведомителей, но они взяли вино, которое, возможно стянули у меня самой, и узнали немного интересного, в основном подслушав разговоры. – Она дурашливо поклонилась. Свет! Она знала, что Фэйли использовала Селанду и тех других идиотов в качестве шпионов! Берелейн первая, кто сказал ему о них. Вероятно Гендар и Сантес, ее Ловцы Воров, заметили Хавиара и Нериона в лагере Масимы. Балвера нужно предупредить прежде, чем он отправит Медоре следить за Берелейн и Анноурой. А не то выйдет чудовищная путаница.

Когда он промолчал, она продолжила:

– Во-первых, в эту корзину я положила кое-что кроме хлеба и птицы. Некий… документ, который Сантес нашел вчера утром, крепко запертым в столе Масимы. Этот дурень не может удержаться, чтобы не посмотреть, что находится за замком. Если бы он знал, что он там найдет, то, возможно, крепко запомнил, что кое-что из спрятанного никогда не следует находить. Но что сделано, то сделано. Не позволяй никому застать тебя читающим его после того, как я пошла на все эти неприятности, чтобы это скрыть! – добавила она резко, едва он поднял крышку корзинки, доставая обернутый тканью сверток, испускающий сильный запах жареной птицы и теплого хлеба. – Я видела людей Масимы возле тебя и раньше. Они могут наблюдать и сейчас!

– Я не дурак, – прорычал он. Он знал о шпионах Масимы. Большинство последователей этого человека были горожанами, столь неуклюжими в лесу, что в Двуречье им дал бы фору любой десятилетний мальчишка. Но это не значит, что нет одного-двух достаточно ловких, чтобы спрятаться где-нибудь в тени среди деревьев, чтобы за ним проследить. Они всегда держались на расстоянии, потому что из-за его глаз считали его кем-то вроде прирученного Отродья Тени. Поэтому он редко чувствовал их запах, а этим утром он был занят еще и другими вещами.

Осторожно развернув ткань, он достал перепелку с поджаристой корочкой, которая по размеру оказалась с упитанного цыпленка. Он решительно оторвал одну ножку, одновременно нащупав под свертком документ, и вытащил лист плотной кремового цвета бумаги, сложенный вчетверо. Затем осторожно, чтобы не испачкать жиром, он развернул бумагу над птицей, немного неуклюже из-за одетых перчаток, и стал читать, грызя при этом ногу. Любому наблюдателю показалось бы, что он изучает какой бы еще кусочек куропатки ему затем съесть. Толстая зеленая восковая печать, сломанная с одной стороны, была в виде рисунка, напоминающего, как он решил, три руки с торчащими мизинцами и указательными пальцами. Письмо, написанное витиеватым языком, содержало архаичный шрифт, иногда полностью непонятный, но с трудом его можно было прочесть.

– Императрица, – сказал он мягко. Так сталь режет шелк. Это было прямым доказательством переговоров Масимы с Шончан, хотя он и так ни в чем не нуждался. Это не та вещь, о которой Берелейн смогла бы солгать. Сюрот Сабелле Мелдарат должна быть какой-то очень важной персоной чтобы раздавать такие документы. – Эта штука прикончит его, едва Сантес засвидетельствует, где он это нашел.

– Служба Империи? Масима знал, что Ранд борется с Шончан! – радуга цветов взорвалась в его голове и пропала. Масима был предателем!

Берелейн рассмеялась, словно он сказал что-то смешное, но ее улыбка выглядела вымученной.

– Сантес сказал мне, что никто не заметил его в суматохе лагеря, так что я разрешила ему и Гендару вернуться туда с моим последним бочонком Тунайганского. Они собирались вернуться через час после наступления темноты, но кто на самом деле знает? А сейчас они наверняка дрыхнут без задних ног, но они никогда…

Она осеклась и, пораженная, уставилась на него. Он понял, что раскусил бедренную кость пополам. Свет, он съел все мясо и не заметил.

– Похоже я проголодался больше, чем думал, – пробормотал он выплюнув кусок кости в ладонь, он скинул остатки на землю. – Безопаснее предположить, что Масима знает, что документ теперь у тебя. Надеюсь, ты постоянно держишь большую охрану, а не только когда ты выезжаешь прогуляться.

– Галленне держит пятьдесят человек, которые спят возле моей палатки, – сказала она, все еще глядя на него, и он вздохнул. Можно подумать, что она никогда не видела, как перекусывают кость.

– Что по этому поводу думает Анноура?

– Она просила меня отдать ей документ, чтобы уничтожить. Так что, если бы меня спросили, я смогла бы сказать в ответ, что я не знаю где он, или не знаю что с ним случилось, а она могла подтвердить мои слова. Но я сомневаюсь, что Масиму это устроит.

– Я уверен в этом, – Анноура должна тоже это понимать. Айз Седай могли ошибаться и даже делать глупости, но они не были идиотками. – Она сказала, что уничтожит его, если ты дашь ей, или, что если ты дашь, то она могла бы?

Берелейн насупила брови, задумавшись, и через мгновение сказала:

– …что уничтожит. – Её конь сделал несколько нетерпеливых шагов, но она легко его успокоила, не слишком уделяя этому внимания. – Я не могу придумать, для чего еще он мог ей пригодиться, – сказала она после еще одной паузы. – Масима наверняка не восприимчив к… давлению. – Она подразумевала шантаж. Перрин не представлял, как это может остановить Масиму. Особенно шантаж со стороны Айз Седай.

Под прикрытием того, что он отрывает вторую ногу от птицы, он сумел свернуть бумагу и спрятать её в рукав, где его перчатка не давала выпасть письму. Это было доказательство. Но чего? Как может человек быть фанатиком Возрождённого Дракона и одновременно его предавать? Мог ли он получить документ от?.. Кого? Отобрал у какого-то другого схваченного предателя? Но почему Масима его надежно спрятал, если это не предназначалось для него? Нет, он встречался с Шончан. И еще – как он намеревался это использовать? Перрин тяжело вздохнул. У него было слишком много вопросов, и ни одного ответа. Ответы требовали применения более изощренного ума, чем был у него. Возможно, Балвер смог бы понять.

Еда была вкусной, и его живот требовал, чтобы он доел и ножку в его руке и остальную часть птицы, но он решительно закрыл крышку, и постарался есть менее жадно. Было еще одно дело, которое он хотел выяснить.

– Что еще сказала Анноура? О Масиме.

– Ничего, кроме того, что он представляет опасность, и я должна его избегать, словно я раньше этого не знала. Она не любит говорить о нем. – После краткой паузы Берелейн добавила: – Почему? – Первенствующая Майена привыкла к интригам, и она была способна слышать то, что не было произнесено вслух.

Перрин откусил новый кусочек от птицы, чтобы дать себе время подумать, пока жует. Он не привык к интригам, но все же он был вовлечен в приличное их количество, чтобы знать, что многое из сказанного может быть опасно. Поэтому, следует сказать совсем немного, независимо от того, что думает Балвер.

– Анноура в тайне встречалась с Масимой. А также Масури.

Улыбка Берелейн осталась на месте, но в ее запахе проступила тревога. Она начала поворачиваться в седле, как будто стараясь оглянуться назад на двух Айз Седай, но остановилась, облизав губы кончиком языка.

– У Айз Седай всегда есть свои причины, – вот и все что она сказала. Она была встревожена оттого, что ее советница встречается с Масимой, или оттого, что Перрин знал это, или… Что? Он ненавидел все эти сложности. Они только мешали тому, что было гораздо важнее. Свет, он уже успел доесть вторую ножку! Надеясь, что Берелейн не заметила, он торопливо отбросил кость. Его живот требовал продолжения.

Ее люди держались в стороне, но Айрам подъехал ближе и склонился, чтобы лучше видеть их сквозь деревья. Хранительницы стояли в стороне, переговариваясь между собой, кажется даже не замечая, что они стоят по колено в снегу, и что ветер был довольно холодным и сильным, развевая концы их шалей. Довольно часто одна или другая оглядывались на Перрина и Берелейн. Им было не известно такое понятие как уединение, и они всегда везде совали свой нос, где им только хотелось. В этом они очень походили на Айз Седай. Масури и Анноура тоже наблюдали, хотя они, казалось, соблюдали дистанцию друг от друга. Перрин охотно поспорил бы, что не будь здесь Хранительниц Мудрости, обе сестры воспользовались бы Единой Силой для подслушивания. Конечно, Хранительницы наверняка знали, как это делается, и во время их встречи с Масимой они позволили подслушивать Масури. Интересно, Айз Седай съели бы свои шали, если бы увидели Хранительниц, подслушивающих с помощью Силы? С айилками Анноура казалась почти столь же осторожной, как с Масури. О, Свет! У него не было времени на то, чтобы в этом разбираться! Хотя ему приходится с этим мириться.

– Мы дали сплетникам, достаточно пищи для разговоров, – сказал он. Хотя им прекрасно хватает и того, что у них было до того. Повесив корзинку за ручки на седло, он направил Ходока вперёд. Могло показаться странным, что он так долго ел птицу.

Берелейн немного задержалась, но все же догнала его прежде, чем он достиг Айрама, она остановила своего мерина около него.

– Я выясню насчёт Анноуры, – сказала она решительно, глядя прямо вперед. Ее взгляд был твердым. Перрин пожалел бы Анноуру, если бы он сам не был готов вытрясти из нее ответы. Но ведь Айз Седай редко получали сочувствие или давали ответы, которые они не хотели давать. В следующий миг, Берелейн снова улыбалась и была весёлой, хотя запах решимости пересилил запах опасности. – Молодой Айрам все рассказал нам о Пожирателях Сердец, бегающих в этом лесу с Дикой Охотой, Лорд Перрин. Вы считаете, это правда? Я помню эти сказки, которые слышала ребенком от няни. – Ее голос был звонким и весёлым. Щеки Айрама покраснели, и некоторые из людей вокруг него засмеялись.

Они перестали смеяться, едва Перрин показал им следы на каменной плите.