Паштет

Глава восемь. Про больничные дела

Любое доброе дело всегда сложно начинать, и при этом как-то неудобно, что вот, ни с того, ни с сего делаешь доброе дело. Гадость всегда почему-то сделать проще. И особенно неловкость чувствуют люди, которым надо посещать больного в больнице. Добавляется еще компот из разных чувств, то, что идешь к человеку, который болеет и ему плохо, а тебе, здоровому, наоборот вроде как. С другой стороны сама больница намекает, что и ты такой же в общем уязвимый и чуточку страшно, что можешь сюда же загреметь и чуточку приятно, что пока еще не. А вот тот, к кому идешь — таки да!

Паштет был обычным человеком и испытывал это чувство в полной мере. Хорошо еще, что Серега-латник уже перешел в разряд ходячих пациентов, дело видимо шло на поправку. Но пока Паша добрался до искомого отделения — уже успел устать от волнения. Дурацкие бахилы, невнятная поноска в руках — вроде как идти без ничего — неловко, а что нести — тоже непонятно, потому взял с собой яблок и теперь сомневался в правильности выбора. Серега всегда плотно ассоциировался у Паши с пивом. Но вроде как в больницу с пивом идти нехорошо. Как бы еще на яблоки не обиделся…

Вроде бы в больнице было и чистенько и светло и пару раз симпатичные медсестренки попались, но все как-то тут Паштета смущало. И запахи лекарственные, бахилы дурацкие и люди всякие — большей частью не в медицинской униформе, да еще грозные наименования на табличках. Наконец, добрался до отделения хирургии за номером два, где и лечился знакомый латник. Собственно, ничего удивительного не было в том, что знакомец загремел к хирургам. Паша был совершенно уверен, что огреб таки его приятель по башке или алебардой или там палицей какой. Ничем иным такого здоровяка невозможно было бы загнать к хирургам. Спросил у строгой и совсем несексуальной медсестры на посту где такой-то обретается и зашел в указанную палату, ожидая увидеть роскошную чалму из бинтов. Вроде даже такую повязку называли "Шапка Гиппократа".

Потому вид Сереги-латника с совершенно целой башкой, но какого-то при этом скрюченного, пришибленного, сильно удивил. Паштет даже украдкой, но внимательно оглядел короткостриженную голову приятеля. Определенно — ничего с верхней частью тела, то есть отростком под названием "голова", у пациента не происходило.

— Привет, Серега! — неловко поздоровался Паша.

— И тебе того же. Заранее предупреждаю, если спросишь это дурацкое "Ю окей?" — я тебя стукну по лбу. Задрали уже, шутники хреновы! — буркнул болящий.

— Ну, было бы "окей", ты бы здесь не сидел. А кто тебя донимал?

— Да ребята из команды как сговорились. Ладно, пойдем прогуляемся немножко — предложил латник.

Паша окинул взглядом палату человек на шесть, причем явно все койки были заняты, потому как на них сидели и лежали мужеска пола особи разного возраста, разного телосложения и разных привычек. Пожалуй, общаться в такой аудитории и впрямь было неудобно.

Выбрались в коридор, добрались до торцевого окошка. Грустно было смотреть, как мускулистый, подвижный Серега шаркает ногами и определенно бережет свой животень.

— Что с тобой стряслось-то, если это не секрет? — спросил Паша.

— Перитонит был — охотно ответил больной.

— Алебардой пропороли? — догадался посетитель страждущего.

— Хрена там! Не так бы обидно было. Острый панкреатит, куда там алебарде. Алебарды у нас тупые.

— Погоди, это-то с чего? — Паша судорожно стал вспоминать, что означает услышанное слово. Вроде, какая-то железа, только вот что она там делает внутри организма… нет, так сразу и не припомнишь.

— С немцев. Мы ж после тебя продолжили по нарастающей, они тоже азартные оказались. Почувствовали, что не у себя дома, строем ходить не надо и запретов мало совсем — ну, и оттянулись. Два дня гудели. Выносливые, черти. Потом, правда, когда мои ребята с команды смогли принять участие — гости уже того, в сосиску. Я и сам был тоже теплый, но соображал лучше все же. Мне позвонили — сказал, куда приехать, пока разговаривал — смотрю немец с газона одуванчики жует. Пока я его оттаскивал с газона на лавку — второй пропал. Завернул спиралью — нашел — перся мой немец, как ходячий механизм, аккурат к полицейскому участку. Знаешь, у некоторых хмель ногами уходит, как такие надерутся, так идут куда попало.

— Знаю. А другие — наоборот сном заходятся — кивнул Паштет. Сам он как раз был из сонливых.

— Точно — кивнул осторожно Серега. Видно было, что каждое свое движение он сначала обдумывает и сверяет с теми изменениями, что привнесла в его организм болезнь и хирурги.

— А дальше что? — заинтересовался похождениями своих протеже будущий попаданец.

— Вернулся, а тот, что кулинарией интересуется, по-настоящему песок жрет, в этой детской песочнице сидя. И мамашки там с дитями стоят вокруг, офигевают. Я его вытаскивать, а он мне что-то ворчит про Löwenzahnsalat. Это что такое? Я так понял, салат из львиных зубов? — покосился латник.

— Не, все проще, салат из одуванчиков — ответил Паштет, не зная, как реагировать — то ли взгрустнуть, то ли заржать.

— Заковыристо все у германцев, не по-людски — осуждающе заметил Серега и продолжил:

— Я значит, его из песочницы тяну долой, а он уцепился за край и протестует. И сильный, зараза, не отодрать. Хорошо одна из мамашек, матерая такая деваха, тертая, виды видавшая, мне помогать взялась — ейному дитенку хотелось куличи лепить, а тут такой немец на грядке вырос. Вот мы его как тот дедка с репкой и бабкой. Выдернули, я девахе от души "спасибо" высказал, а она как взвизгнет, как подпрыгнет! Мамашки врассыпную, как стайка мальков от окушка. Немец ее за ногу укусил, оказывается. Оттянул я его на газон, лучше пусть одуванчиковую ботву жрет, смотрю — второй опять пропал!

— Сильно укусил? — заинтересовался Паша.

— Да нет, она скорее от неожиданности испугалась, потом вместе посмеялись. Тут мои ребята приехали, стало куда проще.

— А второй как?

— А он, упырь крапчатый, доперся до полицейского участка и там в углу застрял. Ну, там у них крыльцо такое выступом — вот как раз там приткнулся. Что ему там медом было намазано, не знаю. Я же говорю — биоробот, механизмус!

— Хорошо погуляли! — усмехнулся внимательно слушавший Паштет.

— Так, а мы потом еще продолжили. А мне после этого стало уже дома сильно не по себе. Прикинь — я сам себе скорую вызвал. Вот никак бы не поверил, скажи мне кто до того. Но тут прижало, понял, что сильно все не в тему.

— Больно было? — глуповато спросил посетитель. Как-то не увязывалось то, что он о латнике знал с тем, что тот сейчас рассказывал. Сам скорую вызвал? Очень как-то странно. Никак не похоже на брутального и стойкого латника.

— Ну, я ж и говорю, что сам скорую вызвал. И даже успел до их приезда собраться — полис свой нашел медицинской, паспорт, щетку зубную. Вот не знаю, как тебе это толком сказать… Представь, что тебе в живот налили кислоты. Но не концентрированной, что раз — и все обуглилось, а такой, разведенной. И вот ты чувствуешь, что оно там внутри разлилось и разъедается, печет и горит. Вот у тебя пульпит был? Ну когда зуб внутри воспаляется и на стенки лезешь?

Паша кивнул, тут же отогнав всплывший внезапно в памяти грузинский анекдот про геморрой, там где бедолагу спрашивает приятель, что это такое. А бедолага именно в таком ключе и отвечает, типа зуб у тебя болел? Ну, так вот геморрой — это когда у тебя полна задница зубов. И все болят. Видимо та же ассоциация пришла в голову и латнику-рекону, потому как он в точности к этой аналогии и прибег:

— А тут у тебя в брюхе десяток пульпитов. И даже зубов нет, одни пульпиты. Даже и не поймешь, где дергает, но впору на стенку лезть, потому что пыхают одновременно и постоянно, не как елочная гирлянда вперебивку. Но лезть на стенку — еще больнее, ни сесть, ни лечь ни встать — все плохо. Скорая приехала, глянули — и тут же меня сюда, да прямо на стол. Холодно у них, на столе-то. А потом отрубился, вкатили мне чего-то этакого. Даже сны видел, пока они со мной возились. Но почему-то все сны какие-то поганые были, вспоминать неохота. Очухался — весь в трубках, в пузе три дыры, в каждой по катетеру, да еще в носу трубка — назогастральный зонд, глазами повел — под ключицу тоже катетер воткнули, капает что-то туда из подвешенной банки, потом чую — и внизу что-то всунуто, оказалось — мочевой катетер. Ну, прямо хентайная тян с тентаклями, странно, что в задницу ничего не вставили.

Паштет воздержался от вопросов, хотя язык и чесался — зачем столько трубок-то? Он себе представлял, что при перитоните пациента вскрывают как консервную банку и долго в тазу полощут рыхлые кишки, а тут вон нашпиговали бравого Серегу как гуся какого-то, а не резали вовсе.

Латник осторожно вздохнул, потом продолжил:

— И тут-то начался самая прелесть, потому что от каждого катетера свои ощущения. Ну тот, что в носу — просто чувствуешь, что вставлен шланг. В нос и дальше, в глубины чрева. Сам прикинь, какой кайф. С дренирующими хуже.

Паштет удивился тому, что грубоватый Серега так тонко уже постиг вопрос и вполне владеет докторской терминологией, но опять от вопросов удержался. Видно было, что пациенту хочется выговориться, соскучился он тут в четырех стенах.

— Один дренаж под печень, другой — к поджелудочной, оба не майский праздник и банально больно, когда шевельнешься, а третья трубка — в низ живота. В малый таз. Вот эта была полный шандец! Кирдык — байрам, финале — вагинале и полный аллес капут! Мочевой пузырь оказался такой ерзающий орган, куда там всяким легким! Катетер в члене с одной стороны раздражает, пузырь, значит реагирует, и тогда с другой стороны, изнутря, об него дренирующий трется. Это вообще неописуемо! Единственно с чем сравнить можно — это как головкой члена по шершавому асфальту водить. Долго и с прилежанием! Ну, чего ты так вытаращился? Само собой я не водил никогда членом по асфальту, просто не знаю, как тебе ощущения объяснить. Вот такое мне показалось самым похожим. При том, что от остальных тоже радости никакой ровно, разве что в брюхе стало все же полегче после операции.

— Ничего не пойму. С чего такая прелесть тебе досталась? — покрутил удивленно головой Паштет. Панкреатит для него был понятием отвлеченным, типа теории большого взрыва или относительности.

— Пиво, иху мать! Выбило мне поджелудочную нафиг. Не ожидал от любимого напитка такой подлянки, точно говорю — надо всех пивоваров на костер! На медленный огонь! На оооочень медленный! Хотя, когда поступил, лекаря в приемном стали спрашивать, дескать пил ли я "Ягуар"? Я когда в реанимации уже говорить мог внятно, с реамонаторами поговорил чуток. Те посмеялись, говорят, что в приемном ребята неопытные работают, любому врачу известно, что после "Ягуара" идут сюда на стол подростки. Он, понимаешь, быстродействующий. А я — человек солидный, взрослый, так что пиво, ясен пень, чего там в приемном понимают!

— Ты серьезно? — искренне удивился Паштет.

— А то! Лекаря тут даже уже по маркам пива знают какой будет диагноз, а по диагнозу знают, какое пиво пили. Мне реамонатор прямо так и заявил: типа каждый напиток у нас имеет свои свойства. Пиво "Охота крепкое" — дает обычно перфоративную язву, а "Арсенальное", тоже крепкое, панкреонекроз. И вообще любое крепкое почему-то опасно. Такое вот Уахигуя, Угадугу, и Диебугу в одном флаконе.

— Последнее это что такое? — просто чтобы что-то сказать, спросил потрясенный Паштет. Так-то он привык, что его приятель коллекционирует всякие синонимы и занятные словечки на всех языках и в разговоре бравирует ими. Но вот такая сторона жизни сильно поразила его воображение.

— Города в такой стране, что называется Буркина — Фасо — усмехнулся латник, обрадованный тем, что пронял невозмутимого обычно Пашу.

— А ты отлично держишься для человека, которого недавно выпотрошили — сделал комплимент бугуртщику Паштет.

— Меня не потрошили, с чего ты взял? — удивился тот.

— Так перитонит же был?

— Был.

— Так значит все в кишки вылилось? — растерялся Паша.

— Эк ты хватил! Если б у меня в поджелудочной получилась бы дырка и все б оттуда протекло — я бы тут сейчас с тобой не болтал. У меня ферментный был перитонит. То есть ферментативный, конечно. Чего так смотришь? Поджелудочная выделяет кучу ферментов — мясо переваривать, белок расщеплять для усвоения. А когда воспаляется — ее оболочка растягивается, становится чуток проницаемой и эти ферменты, для пищеварения которые — выпотевают в брюшную полость, прям в кишки. Немножко, но достаточно. Потому как белок умеют растворять. Был бы панкреонекроз — говорили бы мы тут…

Паштет только глазами захлопал, потому что не очень мог себе представить потеющую железу, особенно внутри живота. Да еще с таким ядовитым потом, растворяющим все вокруг, словно лютая кровь киношных Чужих. Поневоле захотелось относиться к своему пузику более трепетно.

— Самое странное — заговорщицким голосом сказал латник Сергей — так это то, что водку я сейчас могу пить, но как-то не хочу, но если приму, то в животе все тихо. А вот пиво только понюхал — так все заштормило внутри, прямо восстание началось в брюхе.

— Ты что, на себе такие эксперименты ставишь? — поразился Паштет.

— Так интересно же — невинно захлопал ресницами пациент.

— Но здесь же запрещено!

— Мало ли, что запрещено — философски пожал плечами Серега. Потом проводил взглядом вышедшую из его палаты скрюченную фигурку другого пациента и хмыкнул:

— Вон, гляди, модный фрукт пошел. Достопримечательность. Тут его "50 оттенков Серого" прозвали.

— Это ты о чем?

— Нас в палате сейчас из шести человек — трое с именем Сергей. Потому я просто Сергей, шофер-дальнобойщик матерый — Сергей Николаевич, а вот этот, третий — бомжик по прозвищу Серый, потомственный алкоголик, "синяк". У него обычно и так кожа сине-желтая, а его еще и отбуцкали свирепо, отчего он сюда и загремел, да у него еще и цирроз печени вроде — то есть он такой красивый и расписной и весь в разных цветовых гаммах все время. Палитра, а не человек. Вот медики его так и окрестили.

— Бомж? И лежит с вами? В одной палате? — опять удивился Паштет.

— Так он "тожечеловек". И гражданин полноправный. Лекаря тут и не таких уродов лечат, этот-то еще ничего, после санобработки не шибко и воняет. У него хоть вшей нет, и опарыши с него не сыплются. Опять же культурный — умеет в туалет ходить. Сергей Николаевич порассказывал, было дело, о том, какие пациенты бывают, так я теперь на врачей смотрю, как на мазохистов. Водила тут уже в четвертый раз лежит, всякое видал. Я б не удержался и вместо лечения по башке таким пациентам бы раз пяток наладил, а лекаря ничего — сдерживаются. Что характерно — разные гниды этим пользуются в полную силу. Вытанцовывают, как муха на залупе.

— То есть как это? — опять задумался Паштет, перед воображением которого возникла вальсирующая на сферической танцплощадке муха.

— Ну, вот был такой ухарь, который принципиально, в знак протеста против системы, срал в койке. Мог ходить в сортир, но "медсестрам за то зарплату платят, чтобы они за мной убирали!" Цыган резаный раз вместе с водилой лежал, так тут три табора паслось, мало не шатры у больницы разбивали, такое ай-на-нэ было, что половина отделения поседела раньше времени. Бабища была, которая после полостной операции ухитрилась половину торта, принесенного тайком родичами, сожрать и опять на стол пошла тут же, а потом писала жалобы на медсестер, что пока в реанимации лежала трое суток, жарким летом, те ее торт недоеденный выкинули, а торт был большой и дорогущий, и потому она требует возместить убытки, моральные и физические. Желчный пузырь у нее удаляли, к слову, с камнями, диету назначили адскую, почти как мне. Самое то после торт трескать. И хранила она его на полу под кроватью, тоже грамотно. Да много всего разного — от требования менять постельное белье каждый день, до того, что жалобу в министерство посылают на персонал — де неулыбчивый и вызывает депрессию. Ну, медикам тут же горздрав выписал пистон, и ходил потом персонал, люто скалился, зубами сверкал, пока эту пациентку не выписали. Тут, знаешь, на многотомник хватит. Интересное было бы чтиво, а то я от нечего делать взялся свой культурный багаж пополнять, так изругался весь.

— Толкина читал? — усмехнулся Паштет, вспомнивший жесткую критику латником профессорских творений.

— Обидеть все-таки хочешь? — прищурился сердито Серега, настораживаясь.

— Только и мечтал всю жизнь, придти в больницу и обидеть — примиряюще улыбнулся Паша.

— Тогда ладно — успокоился бугутщик.

— Что тебя так взбутетенило? — поинтересовался Паша.

— Да попросил, чтоб мне на флешку записали фантастики побольше и получше. Начал читать — исплевался. Сплошь герои — идиоты совершенно опупенные. Вообще без мозгов. Школота лютая, и прикинь — это в классике! Взялся в кои веки прочитать, наконец, это самое — про то, как трудно быть богом… — поморщился латник.

— А, слыхал такое. Кино еще кто-то снимал лет двадцать, потом с помпой вроде как вышло — и тишина. Даже в кинотеатры не пошло. Так что кипитишься-то?

— Сам-то не читал? — внимательно глянул на собеседника Серега.

— Не, только помнится скачал этот фильм в инете, глянул минут пятнадцать и стер к черту — с трудом припомнил Паштет.

— Почему?

— Ну как тебе сказать… Вот прикинь, что ты стоишь в выгребной яме и внимательно смотришь наверх в дырку, как оттуда серют. А больше ничего не происходит. Быстро надоест? — попытался максимально доходчиво выразить свои ощущения после увиденного Паштет.

— Да как-то мне вообще в яму лезть неохота — опять поморщился латник, заботливо придерживая распахивающийся халат.

— Ну, режиссер так видел, натуральный натурализм. Если не срут, то блюют, если не блюют, то сморкаются или свои сопли жуют. Я так и не понял в чем там соль. А что с книгой?

— Даже странно. Там такого, вроде, и не было. Обычное средневековье такое, общепринято. Сюжет-то простой — типа победил коммунизм, сплошное у всех счастье в галактическом масштабе, но на некоторых дальних планетках людишки не так живут, типа недоразвились. И туда коммуняки посылают таких прогрессоров, чтобы те способствовали торжеству гуманистической идеи. Вот все про такого попаданца в Средневековье и написано. То есть это разведчик в облике благородного дона. За ним мощь цивилизованного мира, в котором наука и техника в запредельных высотах. Гиперпространственное сообщение, телепортация и прочая такая вещь. В общем — рай земной — Серега попытался выразить в звуке утопический мир победившего коммунизма.

— И что?

— И то, что этого суперразведчика с чудовищными возможностями делает как маленького обычный средневековый интриган. Можешь себе такое представить? То есть у землянина крах во всем и везде и всегда. Что ни затеет — то кончается мощным фейлом. Он действует как последний дебил, проваливает все, что можно, но настолько глуп, что даже не понимает, что идет к полному краху. Зато он презирает всех окружающих, они для него протоплазма говорящая, дерьмо ходячее, что, значит, твой фильм наглядно показывает — а он, этот придурок Румата, считает себя Богом! О как! Все его действия при том — это только создание впечатления о себе у местных, что он офигенный дуэлянт и великолепный любовник.

— Странноватые старания для агента под прикрытием — хмыкнул Паштет, которому вообще-то дела не было до какой-то там фэнтези, но вообще-то и впрямь удивительно, когда разведчик вместо работы по сбору и анализу данных, вместо действий по заданию, только дуэлирует направо — налево, да баб трахает, как заведенный. Странное дело для подготовленного разведчика.

— Так а я о чем? При этом его так выдрессировали в фехтовании, что он, разумеется, всех местных делает, как котят, потому как пользует все лучшие наработки мира будущего, да и одежка у него особенная — хрен пробьешь, да тупо кормили его лучше. И вроде информаторы у него есть и вроде как системы слежения и даже информацию он получает, но по дурости своей просто не может сложить два плюс два и все сливает в унитаз. Я ж говорю — взялся читать про мужика, а он — школота. К слову и любовник он никакой — он брезгует с местными бабами спать, потому опять же слухи распускает. И в итоге пришедший со стороны никчемный глупый интриган Рэба — ну, как его этот придурок Румата считает — успешно проводит несколько заговоров и просвещенную монархию меняет на религиозную диктатуру, становясь властителем страны, которую Бог Румата курировал.

Тут Паштету опять вспомнился анекдот про пастуха и барана, которые играли в шахматы. Если Серега ничего не попутал, то тут баран обыграл пастуха вчистую. Латник продолжил:

— Причем этот Реба даже установил, что дон Румата откуда-то не с этой планеты вообще. Средневековый тупой быдлан в том числе установил и то, что монеты, которыми богатый дон Румата расплачивается, сделаны из такого чистого золота, которое в здешних условиях сделать невозможно! В настоящих королевских монетах примесей до дури, металлургия хромает еще, а у дона — чистое золото. То есть разведка земная настолько дегенераты, что даже фальшивые монеты сделать грамотно не могут! При том, что у тех же авторов описано, что у землян в широком ходу редупликаторы, которые в точности воспроизводят любой положенный в них предмет. Например, автоматные патроны. Абсолютно идентично делает! Ну, как так можно? Да и вообще, полное впечатление, что читаешь про очередного Марти Сью. А, да, ему еще убивать никого нельзя почему-то. Типа он над схваткой парит. А очень хочется убивать, прям руки чешутся. Ну, и в итоге он таки срывается, проиграв все и добившись, чтоб его бабу таки убили. И он, типа, мстит. Хотя до того все время ее подставлял под удар, ну, просто никак не могли ее не убить.

— Ты ж говорил, что он брезгает баб?

— Ну, вот такой он непоследовательный.

— Помыл, наверное, перед тем как пользовать — предположил Паштет.

— Не, у него здоровья не хватило заставить даже своего малолетнего слугу руки мыть, так что вряд ли. Слугу этого у него, к слову, тоже убили, да. И знаешь, почитал я это все и затошнило — покачал головой латник.

— Я почему-то вспомнил арийцев и недочеловеков.

— Нет, это ты глубоко копаешь. Банально все — элита богоравная и быдло никчемное. У нас в стране таких Румат пруд пруди. Журналиста убьют, или кого из тусовки особопорядочных, которые "небыдло" — вой всегда до небес, а несколько тысяч быдла простонародного накрывается медным тазом — да всем СМИ насрать. Не мудрено. Ты только не ржи — я вот это все почитал и понял, почему союз развалился. Эту книжку полвека тому назад написали. И все, что в ней есть, если экшон убрать — только вот и остается — есть Боги, есть протоплазма человекоподобная. Оттуда ноги растут, ей-ей!

— Ну в общем — да — задумчиво кивнул головой Паштет, которому все эти сложности бытия были не шибко интересны. Не такое уж и открытие, если честно. Его больше интересовало другое. Поблагодарил латника за учебу и спросил про Хоря — что за человек этот самый субьект.

— Слыхал поговорку: "В тихом омуте черти водятся"? — усмехнулся тихонько Серега.

— Ага — согласно кивнул Паштет.

— Вот он как раз такой. Ти-и-и-хий. Но с чертями. Я его не очень хорошо знаю, слыхал, правда, от других, что нравится ему попадать во всякие сложные ситуации, а потом с честью из них выкручиваться. В общем, кавалер известного ордена "Жопы, любящей приключения". Но скромный, не хвастается.

Паша опять кивнул, удержавшись не без труда от подъелдыривания пациента в том, что тот тоже кавалер того же ордена. Просто потому, что вовремя вспомнил две вещи. Первое — не стоит глумиться над убогими, второе — сам-то он, как будущий попаданец в этом плане хорош гусь, и как бы не в том же тайном ордене и состоит. Ну, или старательно в него стремится.

— Чего спрашиваешь-то? — заинтересовался латник.

— Да так, может вместе замутим одну хрень — туманно пояснил Паштет.

— Вот, кстати, хотел спросить — ты последнее время здорово к чему-то стал готовиться. И подборка интересов у тебя странная. Конный ножевой бой получается. Со стрельбой впридачу. Навахе ты сказал, что переезжать собираешься, мне, честно говоря, любопытно — где это на земном шарике такие умения запонадобились. Тем более, что учишься ты не показухе красивой, а вроде как практике. Колись давай, что такое у тебя намечается? Да еще в компании с Хорем, который тот еще веник реактивный.

Минуту Паша думал, испытующе поглядывая на собеседника. В общем, Серега, как компаньон, вполне годился. Здоровый лось, отличная грузоподъемность, в отличие от худенького пацанистого Хоря. Опять же не дурак, вроде. И не сказать, что болтун.

— Понимаешь, есть такое мнение у меня, что имеется в одном месте некий портал, из которого можно попасть в прошлое. А именно в 1941 год. Правда, как раз в самую задницу — осторожно сказал Паша.

— Ага-ага. И там тебя встречает несский лох в компании белошерстных босопятых "онижейети" — вроде как с усмешкой ответил латник, но посмотрел серьезно, пытливо.

— А я и не рвусь кого-либо убеждать. Я и сам не уверен. Просто один мой приятель, пухлый балбес, чистопородный офисный планктон, пропал на пару дней, а потом материализовался у меня на глазах. Причем одетый по тогдашней армейской моде и с очень заковыристым оружием в ручонках. А еще килограмм на десять похудел и обветрился сильно. И да, я его шмот и оружие изучил серьезно — таки выходит, что все аутентичное и вполне с его рассказами совпадает, вплоть до заштопанных дырочек на заднице.

— Что за дырочки-то? — заинтересовался Сергей.

— А он там в плен к немцам попал и его штыком в задницу подгоняли. Можешь не спрашивать, задницу у него я тоже посмотрел — шрамики там остались, причем хорошо зажившие. И да — у меня хватило ума сопоставить дырочки и шрамики. Совпали, в точности. И опять же можешь не спрашивать — это не основной признак его там нахождения, а второстепенная деталька. Маленький кусочек паззла. Я к процессу серьезно отнесся. Ну, и раритетную винтовочку он оттуда притащил, такой антиквариат, что диву даться. В общем, я склонен считать, что он точно там был.

— А потом вернулся?

— Да. По моим прикидкам — а он все-таки балбес и дни не считал — провел он там пару месяцев. Отпорталило его назад в другом месте. Не там, где был первоначальный вход. Но в нашем времени он оказался в той же точке, откуда ушел. Так сказать, замыкая круг — нашел удачный оборот речи Паша.

— Интересное кино — задумчиво протянул Серега.

— Не без того.

— Значит, собираешься туда податься. А что твой приятель не сподобился, как полагается нормальному попаданцу, открыть глаза товарищу Сталину, выиграть войну в одно жало и вообще всех построить? — не без ехидства, но с явным интересом спросил Серега.

— Он, тащем-то, чудом жив остался. И, к слову, его выкинуло обратно аккурат тогда, когда немцы на хвосте сидели, айнзатцкоманда из матерых охотничков, егерей. Такие ягдкоманды нашим партизанам кровищи пустили — мама не горюй. Так что два этих месяца гоняли его там, по лесам и болотам, как вшивого по бане. Говорит — с товарищами повезло тамошними, выручали не раз, сам бы подох быстро и бесславно. Так что куда там до Сталина. Самый старший чин, который ему там попался — капитаном РККА был, да и того повесили быстро. Разве что немцам мог бы что рассказать, когда к ним в плен попал, но…

— Патриотом, значит, оказался? — уточнил латник, усмехаясь криво.

— Нет, никто бы его там слушать не стал. У немцев другая задача была — угробить пленных побыстрее. А слушать какого-то сумасшедшего дикаря, вряд ли кто из немцев бы стал. Они уже были уверены, что победили, охота какие-то бредни слушать унтерменьшевские, время зря терять. Немцы, знаешь, не фантазеры, трезвые ребята, практичные, насчет фантастики у них всегда было никак. Да и сообщить ему было нечего, кроме разве что того, что Рейх войну проиграет. Кто б ему тогда поверил, он туда влетел в одних трусах и майке. Льняных, что характерно — пожал плечами Паша.

— Гм… Как ни странно, а похоже на правду — признал латник.

— Мне тоже так показалось. Только не факт, что портал открывается не раз в сто лет, например. Или за сто километров левее каждый раз. Короче говоря — я туда собираюсь попасть. И этот Хорь, как мне кажется, вполне годится в компанию — подытожил решительно Паштет.

— Может и я на что сгожусь? — блеснул глазами Серега.

— А зачем я тут тебе все это рассказываю? — ответил вопросом на вопрос попаданец.

— Понял. Ты не пытался сообщить наверх, что такой портал есть? Типа привлечь внимание серьезных структур с серьезными людьми?

— Нет. Потому что не знаю, как эти структуры отреагируют. Это, знаешь ли, серьезная гостайна, на минуточку, получается. Молчу о том, что вообще не пойму, что там наверху творится, и как бы в рамках их этой десталинизации, в портал не ушла бы группа по физическому устранению этого самого Сталина. Ты ж сам читал, что народ в той войне победил вопреки Сталину, так что самое оно выходит. Слыхал такое? — спросил Паштет.

— Да слыхал, конечно, и что нашей стране двадцать лет и прочие штукендрачины залихватские… Насчет гостайны я как-то не подумал, верно. И в общем-то нахер мы потом никому не нужны, как портал покажем. Хрен потом нас отыщут — задумался бугуртщик.

Паша отметил, что латник уже говорит "мы".

— Знаешь, я так думаю, что вполне можно набрать информации в компактном виде. Могу этим заняться. Только подумать надо, что подобрать. Прикину, думаю, что годится то, что было открыто в 50-60 годы. Технологическую цепочку ведь достаточно одним звеном не обеспечить — и все, конечного продукта не будет. В общем — прикину что да как.

— Типовой ноутбук-презентер, ага? — засмеялся Паштет, вспомнив кучу книжек, где попаданцы с комфортом тащили в прошлое чуть ли не серверные целиком со всей периферией.

— Где-то так. Ну и подумаю, что из снаряжения с собой прихватить, поход будет непростой. С оружием пойдем? — деловито осведомился рекон.

— Этого пока не знаю. Думаю с Хорем потолковать, он вроде какие-то мысли толковые на стрельбище высказал. Я там типа в шутку спросил, какое оружие попаданцу нужно в 41 году, а такой спор разгорелся, куда там.

— Дело. С голыми руками негоже, как мне кажется. Что за местность-то будет, хотя бы приблизительно? — заинтересовался Сергей.

— Стык Белоруссии и Украины. Леса, болота и всякой сволочи полно недружелюбной — неопределенно сказал Паша..

— Ясно. У меня оттуда родня, так что понимаю. Что ж, тем интереснее — подмигнул пациент.

— Не боишься? Ладно, если портала не будет. А вот если будет? Понимаешь, что не вернуться оттуда — как два пальца об асфальт. Война на полном ходу, немец бодрый, еще не трепаный толком. Можем попасть между молотом и наковальней — как те твои тупые эльфы в фильме — серьезно спросил приятеля Паштет.

— Да понимаю, не маленький. Но возможность такую упустить не хочу. Ты ж и сам так думаешь? — глянул внимательно болезный.

Паша только вздохнул.

— Ладно, пойду, мне на процедуры пора — с неохотой проворчал рекон, глянув на часы.

— Выздоравливай! И насчет информации прикинь. Ну, и не трепи языком особо — стал прощаться Паштет. Мыслишка всерьез поговорить с Хорем после этого визита в больницу сильно укрепилась.

— Это понятно. Ну, бывай! — протянул крепкую пятерню задумчивый рекон. Видно было, что он уже обдумывает что будет с собой брать в прошлое. На том и простились.