Паштет

Глава первая. Кафе

Сидевший за столиком в полутемном зальчике медлительный грузный парень отхлебнул из кружки, потом глянул на своего собеседника.

— Пиво тут неплохое — признал он.

— Кормят тоже хорошо. Я сюда обедать хожу — кивнул собеседник. Потом спросил:

"Значит опять — ничего?"

— Да. Черт его знает, может там вообще уникально-индивидуальное явление. Типа только на тех, кто с именем Лёха. Или раз в сто лет. Или когда звезды совпадают. Хотя я проверял — со звездами ничего такого в тот день не было.

— Может совсем просто — дуракам везет — усмехнулся собеседник и обрадовался появлению официантки, тащившей два блюда со снедью. Запахло жареными колбасками.

— Не получается, Лёха, тебя за дурака считать.

Парень благодарно кивнул официантке — хрупкой, темноволосой девушке, подождал, пока она отойдет от стола, потом протянул приятелю конверт.

— Это что? — спросил тот.

— Твоя доля. Продал я твою дудку. Антикварная оказалась офигенно, пошла в коллекцию одному серьезному человеку. Давно такого счастья коллекционерского не видел.

Тот, которого звали Лёхой, немного удивился, глянул аккуратно в конверт и обрадованно вскинул брови. Количество купюр оказалось неожиданно большим.

— Я думал ты эту винтовку с собой возьмешь.

— Сначала собирался, но потом решил — нет, не стоит.

— Ты, Паштет, прям как наш командир партизанского отряда — усмехнулся Лёха.

— Так соображения те же, в общем — заскромничал Павел по кличке Паштет.

— Ну да, ну да, не зря ж ты меня прямо допрашивал скрупулезно до буквы — признался Лёха, бывший в жизни совершенно обычным человеком, если не считать того, что каким-то образом после пьянки ухитрился влететь в самый что ни на есть 1941 год со всеми тамошними прелестями первого года войны, отступления, плена и прочих увеселений, в которых сгинули миллионы людей, и тем же чудом вернуться оттуда целым и невредимым. Впрочем, об этом событии в его жизни знал только этот приятель — здоровяк Паша. Зато знал достаточно точно, выспросив буквально поминутно маршрут и события в том времени. И — что особенно удивило Лёху — загоревшийся попасть в то время. Уже дважды Паштет, с обычной для него основательностью собиравшийся и готовившийся для экспедиции, выезжал на место портирования, стараясь угадать по времени, но оба раза — неудачно. Лёха, удивляясь самому себе, стал всерьез болеть за приятеля, успокаивая себя мыслью, что есть и гораздо большие идиоты и мазохисты — например, болеющие за нашу футбольную сборную.

— Так я сначала думал явиться туда прям таким героем — уже присмотрел тут себе довольно аутентичную одежку — тоже старшинскую, только попроще — с пехотными петличками, фуражка, сапоги, ремень… В общем — все как надо.

— Прямо орел, только без крыльев — пробурчал ехидно, жующий кусочек колбасы Лёха.

Паштет не стал обижаться на подковырку, грустно улыбнулся. Хлебнул еще из кружки. Потом согласился:

— Было время одуматься. Черт его знает, как туда вывалишься и на кого нарвешься.

— Точно. И потом маршируй в колонне пленных, если сразу не пристрелят. Мне-то повезло, что я сразу на Семенова нарвался. а то через пару минут по той дорожке уже немецкий мотоциклист прошпарил. Не, в форме сразу лезть — не фонтан! Или уж надо с оружием сразу! С калашом!

— Опять не годится. Вывалюсь я с калашом посреди лагеря панцерманнов и давай ураганить на манер Рембо. Скромнее надо жить, не в кино мы. Притащить калаш и патроны для Гитлера — это хороший поворот в сюжете, а в реале — извини, такой фикус, что даже думать неохота.

— Да невелика беда — фрицы свой калаш уже тогда сделали.

— С чего взял? — как от кислого сморщился лицом Паштет.

— В телевизоре показывали. Да и до того читал что-то.

— Ты еще расскажи, что Калашников все идеи украл у Шмайссера и так далее, как это мудаки тупые сейчас делают — Паштет хмуро уставился на собеседника, но тот воздержался от дальнейшей дурной пурги. Сменил тему.

— Решил, что оружие вообще брать не будешь? ППД помнится — хорошая машинка была. А можно бы и ППШ!

— Подумать надо. Можно взять с собой, конечно, что-то этакое…

— Еще нормальному попаданцу положено с собой взять ноутбук и кучу флешек — хмыкнул Лёха. После своего приключения он неожиданно пристрастился к чтению книжек про попаданцев, и читал их одну за одной, правда каждую третью уже на десятой странице швырял в злости об стенку, а потом торжественно относил в мусоропровод, злорадно слушая, как она шуршит страницами в полете.

Паштет не стал рассказывать Лёхе, что вопрос оружия и одежды все это время был очень острым и тревожащим. Да и то сказать — не только эти виды снаряжения заставляли серьезно морщить мозги и ломать голову. В обыденной жизни Паша был достаточно разгильдяем, и дома у него — а он жил один — был развал и хаос, с точки зрения постороннего гостя. Сам Паштет в этом хаосе разбирался легко и удивлялся рассказам коллег о сложностях нахождения второго носка, чистой кастрюли и тому подобных бедах одиноких холостяков. На работе его, наоборот, считали дотошным и пунктуальным буквоедом. Как эти два начала уживались в нем — он и сам бы не объяснил, но — уживались.

Теперь хаотическая сторона характера просто заставляла ломануться в прошлое, раз есть такая возможность, а порядочная — всерьез подготовится к такой уникальной экспедиции. И основная проблема была в том, что сам Паштет никак не мог самому себе внятно объяснить — а нафига ему рваться в 1941 год. Ему гораздо легче было бы жить, если бы он четко понял — что его туда тянет. Даже и собираться было бы легче, без разброса и шатания. Но выразить свое хотения и найти причины такового не получалось никак. Это даже и злило. Кому другому объяснить было куда проще, а вот самому себе…

Когда Лёха спросил год тому назад:

— Слушай, а зачем оно тебе надо?

Паша довольно ловко нашелся, вспомнив такую отмазку давних времен:

— Зачем люди лезут на Эверест? Да затем, что он есть!

Но это не прокатило. Приятель пожал плечами и заявил:

— Видел я фото оттуда, с этого твоего Эвереста. Заснеженная помойка с двумя сотнями незахороненных мерзлых трупов вдоль тропинки, только кислорода мало и холодно, как у якутов под Новый год. Тоже мне, интерес. Обычный выпендреж и охота потом хвост пушить и пыль в глаза пускать. Ты ж не пендрила и хвастать не будешь. Ну и зачем?

Этот вопрос так и остался висеть. И это было печально, потому как собираться, имея внятную цель было бы куда проще. Вот если бы Паша хотел облагодетельствовать человечество — тогда он набрал бы с собой всякой электроники со схемами, планами и описаниями всяких великих открытий. И сразу бы явился к Сталину. Ну, как положено в почти всех книжках. Если б не убили по дороге. И если бы попал совсем не к Сталину. Или вот просто на этакое сафари дернуть, погеройствовать, поучить глупых предков, как оно по-настоящему воевать надо, тоже ясно — оружие, патроны бери и вперед! Но после службы в армии Паштет этой романтикой не пленялся, понимая что особенно блеснуть ему будет нечем. Был соблазн выставить перед собой самообманку — один из прадедов Паштета пропал без вести ориентировочно там, куда влетел Лёха. Но когда сверил с картами, понял, что это "ориентировочно" выражается не меньше, чем в 400 километрах, преодолеть которые в условиях войны будет совсем не просто. А учитывая, что от прадеда остались только фамилия да инициалы, при том, что и фамилия простецкая и распространенная широко — весь поиск приобретал достаточно нелепый вид. Вот и ломал себе голову несостоявшийся попаданец, прикидывая каждый пустяк, который надо с собой утащить и завидуя тем, кто влетал в прошлое чуть ли не на танке, причем в составе взвода.

На горбу много не унесешь, потому каждый грамм требовал осмысленного подхода. В первый раз ожидать появления портала, который Лёха описал как неподвижно висящего в воздухе светлячка, только желто-оранжевого цвета, Паштет явился будучи в нормальном туристическом снаряжении, захватив ноут и прочие электронные новинки типа айфона, заодно прибрав и маузеровский карабин с патронами, оставленный на месте портала вернувшимся попаданцем. Но, видимо, отправив и вернув Лёху, портал свое на этот год отработал. А у Паши, караулившего свое невнятное счастье, было время подумать и прикинуть, что да как. Сейчас он без удовольствия вспоминал, как нелепо подготовился тогда — оставалось только порадоваться, что портал не раскрылся. Через неделю прихватило зубы, да так лихо, что и денег и времени улетела масса. Хорош бы он был с таким развлечением, как бессонная от боли ночь! Мало не по стенкам ходил. Проверка ноута дала массу такого, что заставило бы самого краснеть, как только глянул чужими глазами на коллекцию фильмов и видеоклипов. И это еще — порнухи не было вовсе, но и остальное было мрак с печалью, если показать человеку с прошлого века.

Пожалуй именно тогда в голову Паше пришла простая в общем-то мысль, что готовится к прошлому надо еще и постарательнее, чем к подъему на Эверест. (Коль скоро сам себе Паша не мог объяснить — нафига ему лезть на рожон в прошлое — взята была для успокоения та самая чеканная альпинистская фраза).

Пролечив зубы, понял, что здоровье вообще важная штука, а на первую попытку он даже аптечки с собой не взял — так, несколько бинтиков. А ведь те же антибиотики в далеком 1941 году были бы не то, что на вес золота, а куда дороже. Потом оказалось, что за что ни схватись — все впопыхах сделано было как минимум — глупо и нерасчетливо. Оставалось только порадоваться, что не влетел башкой в портал как телок несмышленый. Хорош бы он там был с изящным охотничьим карабинчиком, но без спичек и топорика. Да так даже в поход не ходят!

Единственно, что извиняло — спешка и горячность. Но раз время есть, то за дело надо взяться как следует. И Паштет начал готовиться, для начала составив план действий и список необходимого. Полез в интернет, стал копаться на форумах всяких выживальщиков, где в кучах дурной словесной шелухи и умничанья диванных экспертов попадались и разумные жемчужинки.

В куцем списке пока значилось немного:

1. Одежда.

2. Оружие

3. Снаряжение

4. Медикаменты

5. Еда

Широкое поле для раздумий получалось. Такое широкое, что впору заработать расходящееся косоглазие. Или опустить руки и плюнуть, а в будущее заявиться в труселях и босиком — и будь, что будет. По здравому размышлению, труселя, как вариант, Павел все же отверг. Ни к чему такой эксгибиционизм нормальным людям. Да и Лёха уже этот вариант отработал. И его жалобные рассказы о лютом ночном холоде и свирепых комарах-вампирах совсем не способствовали желанию идти по его босым стопам. Надо туда являться все-таки одетым по сезону. А сезон военный, многие мужики — в форме. Дело знакомое, в армии Паша служил, и кроме того одно время занимался реконструкторскими делами, потому формы того времени в целом представлял неплохо, хотя и удивило многообразие немецких нарядов. Даже в стоимости того или иного предмета Паштет был ориентирован и насобачился отличать новодел от подлинников. И собрать более — менее приличный комплект формы — сейчас не проблема. Одеться-то можно и полковником и генералом с полной грудью наград, не намного дороже по деньгам выйдет, но вот — надо ли?

Пришлось задуматься о простом, в общем, вопросе — стоит ли влетать в прошлое этаким гордым орлом — павлином? Не лучше ли — скромной пташечкой, чтобы не привлечь недоброго взгляда? Если портал вываливает именно в 41год, да на оккупированную территорию — то встречаться придется либо с окруженцами, либо уже с оккупантами, либо с полицаями. И перед кем там горделиво прохаживаться, сверкая орденами — репликами?

Нет, стоит быть скромнее. Потому для себя Паша решил одеться без вызывающей и вопиющей роскоши. Он остановил свой выбор на кожаных сапогах, сером ватнике, дермантиновой кепке, затрапезных рубахе-толстовке и портках ватных, рабочего свойства, из брезента. Повертелся перед зеркалом, затем еще раз глянул в инете подборки фотографий того времени — вполне аутентично получилось. Конечно опытный спец из НКВД или гестапо, да и любой портной может к чему-нибудь придраться, типа пуговки незнакомые и материал странный, но это уже не переделать. Просто надо постараться не иметь дел с гестапо, да и с НКВД по первости — тоже. Свитер взял домашний, грубой такой вязки. Носки подобрал попроще, портянок запас, а вот с бельем — не удержался и взял навороченное — с кевларовой подстежкой. Влетело дорого, но захотелось чуток себя обезопасить, по рассказам Лёхи холодное оружие в то время было в ходу, разумеется, от удара штыком такая футболка не спасет, но вот ножиком, глядишь, и не смогут порезать. С другой стороны футболка тусклого черного цвета с длинным рукавом, особого внимания привлечь не должна была, да и труселя весьма невыразительные.

Спохватившись, Паша прикупил такие же неброские перчатки из кожзама с тем же кевларом в подкладке. Вид пейзанина в перчатках не очень вписывался в облик того времени, не носили колхозники кожаных перчаток, но на это решил Паша наплевать. Создание легенды требовало большего времени, с другой стороны в ватнике мог быть и не обязательно колхозник, а вообще бывший граф. После добавки пары потертых кожаных ремней для ношения штанов и про запас, в общем, тему одежки Паша посчитал законченной.

С оружием все обстояло куда сложнее. В наличии имелся только хорошенький и изящный охотничий карабин. Вещь старинная, цены немалой. Действительно — охотничье оружие для князей и графьев. С одной стороны — после революционного раскардача и гражданской войны могло быть всякое и пейзанин с таким ружьем был бы возможен. В принципе.

А вот если серьезно подходить к вопросу, то имевшиеся 36 уникальных патрончиков, выпущенных, судя по клеймам на донцах гильз, еще в 19 веке, отнюдь не воодушевляли на подвиги. Паша отлично понимал, что такое количество боезапаса годится только в коллекцию для тонкого ценителя, никак не для человека, собирающегося с этим оружием свою жизнь защищать. Потому и тут стоило подумать об упрощении себе житья. Перебирая информацию по оружию того времени, Павел прикидывал не только аутентичность оружия, но и его доступность и возможность добычи патронов и — в том числе и безопасность возни с этим оружием сейчас, в наше время. Очень не хотелось загреметь в лапы следственных органов только потому, что разжился стволом. Поди, доказывай следакам, что это ты не сейчас собираешься ураганить с ППШ или ТТ, а имеешь целью уйти в 1941 год, который следственным органам никак не подвластен, да и не интересен. Не поверят ведь. Да и сам бы Паштет не поверил, кабы не казус с Лёхой.

Потому длинноствольные махины, типа СВТ или трехлинейной мосинки, да и маузеровского карабина Паша отмел, как до того отмел все ручные пулеметы вместе взятые. Тяжело, заметно издаля, да и в драке с парой противников уже не развернешься без привычки к этим бандурам, а ее не было. Хотя был вариант приобретения за смешные деньги итальянского пулемета Бреда в неплохом состоянии. Но и сам пулемет являлся кошмаром оружейной мысли и инженерным ужасом, да и патронов к нему взять было неоткуда, разве что ввязываться в хитрые схемы переделок и релода. Но это дело было темное и опять же грозило еще одной неприятной статье уголовного кодекса.

Дольше Паша прикидывал возможность явки в войну с пистолетом-пулеметом. Например, Дягтерева или Шпагина. Это было соблазнительно — получить по прибытии превосходство в огневой мощи. Плюсом было то, что в принципе достать такую машинку возможно, хотя и по кусачей цене. И даже перевести ее из состояния массогабаритного макета в боевой вид. Минусами были опять же проблемы этого времени — неходовые патроны, которых нужно было много, и полицейские дела. Так уж сложилось, что автоматическое оружие у задержанного, для полиции было адским грехом, и условным сроком при попадании закону в лапы, отделаться бы не получилось. Такой же точки зрения придерживались и таможенники, и погранцы, и безопасники, что сильно увеличивало риск вляпаться.

А портал, как ни крути, находился на территории соседней страны. И черт его знает — сколько туда мотаться придется, пока клюнет. В итоге, антикварный винтарь Паша сумел продать одному солидному человеку — достаточно известному в узких кругах коллекционеру за дикую сумму. Впрочем, для покупателя сумма была не слишком высока, Паштет старался не зарываться, цену не задирал. А себе после всех размышлений достал неофициально охотничью курковую двустволку, потрепанную, но бодрую и ухоженную. В придачу наследники помершего охотника дали допотопную приспособу для снаряжания патронов, пару горстей пыжей — из старого валенка, похоже, коробку капсюлей и початую пачку пороха. Нашлись и старорежимные тускло-желтые латунные гильзы. Прикинул Паштет, что даже немецкий патруль не будет сразу расстреливать на месте гражданского с сугубо штатским ружьецом. А обидеть с двух стволов картечью можно неплохо, если что.

Не меньше возни и раздумий вызвал и такой вроде простой предмет, как ножик. Что удивило Пашу, так это то, что разгильдяй Лёха отдал ему карабин с патронами без каких-либо условий, а вот кинжал орочий, оказавшийся штатным для сотрудников имперской рабочей службы, категорически отказался не то, чтоб отдать, но и продать тоже. Уперся, как осел. Паштету уже и самому стало интересно, и он азартно добавлял и добавлял предлагаемую кучу денег, но нет, попаданец отказался наотрез расставаться со своим ножиком.

Павел долго собирал информацию, долго прикидывал, что и как, рассматривая в инете фото звероубиийственных кинжалов, тесаков и ножищ. И его очень поразил такой странный факт — холодное оружие, попившее самое большое количество крови в боях обеих мировых войн, было самым невзрачным на вид и простецким по исполнению. Спецы сходились на том, что советский нож разведчика и немецкий окопный, который таскали с собой фрицы из штурмгрупп, были похожи друг на друга своей неказистостью, слабой эффектностью, но при том высочайшей эффективностью. В итоге по случаю удалось приобрести польский штурмовой ножик, сделанный по мотивам советского ножа разведчика. Деревянная рукоятка, латунные заклепки, простенькое лезвие и жестяная гарда. В общем, внимания не привлекает совершенно, но острый, зараза, и в руке лежит удобно. Этакая собачка, которая не лает, а кусает безо всяких.

Последним в этот раздел Паша внес топорик — маленький, легкий и удобный. Лёха все уши прожужжал, рассказывая, как мечтали ребята все время о топоре в хозяйстве. Столько всякого можно было бы с его помощью сделать! Тот же лагерь укуюшить — две большие разницы, когда топор есть — и когда его нет. Даже шалаш с топором сварганить — минутное дело. А спать под открытым небом или все же в укрытии — это опять же очень различается, ну кто понимает, конечно.

Чувствуя себя чуточку робинзоном и капельку путешественником — первопроходцем, сбор снаряжения Паштет начал с обычного сидора, как назывался примитивный рюкзак. На дно вещмешка уложил куска брезента, который был поболее плащ — палатки и мог быть использован очень по-всякому. Памятуя слова Лёхи — набрал с собой спичек побольше, благо такая валюта занимала мало места и стоила копейки, кроме того, хоть сам и не курил — взял табака побольше. Про валюту тоже подумал и покупил — удалось по дешевке — советские деньги того времени, засаленные и залапанные до безобразия, отчего и стоили недорого.

Еще думал прикупить золота, но не хватило духа, очень уж дорого выходило, взял немного серебряных рублей с крестьянином и рабочим на аверсе. Попадалось ему в мемуарах, что вполне такие деньги ходили во время войны. Завершил вопрос финансов тем, что приготовил фляжку с медицинским спиртом — ректификатом. Уж что-что, а жидкая валюта всегда в цене. Только решил, что уже все продумал — попалось внезапно в очередных мемуарах (а их перед заброской Паша читал рьяно, благо понаписали за последнее время много всякого полезного, прямо опрашивая еще живых ветеранов и записывая бытовые мелочи, ранее не считавшиеся интересными) как за карманные часы крестьянка дала харчей на группу окруженцев и несколько дней они благодаря часикам прожили сыто. Тут же подхватился и купил пяток часов — пару командирских, наручных с подзаводом и три тяжелые солидные стальные луковицы на цепочках. Говаривал Лёха, что только наглый немецких грабеж пленных не дал воспользоваться часами умершего лейтенанта, а так — именно на харчи менять и предполагалось. Компас Паштет брать не стал, решив, что по солнцу и часам как-нибудь определит где находится и куда на восток идти.

Деньги улетали со свистом, как в трубу, но тут уже дело такое — раз пошел самолет на взлет — не затормозить. А Павел был как самолет. Транспортный, большой и упрямый.

Медикаментов набрал сначала много. Потом одумался и ограничил аптечку розовым резиновым жгутом (решив, что тот достаточно аутентичен по виду советской медицине), несколькими бинтами, куском непромокаемой ткани, потому как начитался в свое время про пневмотораксы, потом забрал таблеток с антибиотиками и противовоспалительным Найзом. Впрочем, в области медицины Паша силен не был и потому решил еще проконсультироваться с толковыми людьми. Пока хватит.

А с едой решил поступить еще проще — взять сала, сухарей, соли с сахаром и колбасы с крупой. Например — рисовой. Маркировки на всем этом не было, хрен кто придерется. И не портится. А там уж и видно будет, что да как. Неделю самому прокормиться — а там глядишь, с кем — нибудь встретится доведется.

— Я еще подзанялся немецким языком. В школе еще учил. Теперь с немцами переписываюсь и по скайпу говорю. Приезжали тут ко мне, город показывал — скромно признался приятелю Паштет.

— Это правильно. У нас парень, который языки знал, пару раз очень здорово всех выручил — согласился без возражений Лёха.

— Думаю еще стрелковку подтянуть. Так-то только в армии стрелял несколько раз, но не очень чтоб мощно вышло.

— Тоже дело. Я себе вместо плеча синяк устроил, когда из винтовки первый раз бахнул — напомнил Лёха.

Паштет кивнул. Он это помнил. И то, что в его лице появился у скромного Лёхи личный биограф здорово нравилось бывшему попаданцу. Потому и сам в подготовке приятеля принял максимально посильное участие, даже денег предложил, но от купюр гордый Паша отказался.

— Еще хотел тебе сказать про пустячки всякие — вспомнил Лёха.

— Какие? Ты же вроде все уже надиктовывал.

— Знаешь, мне кажется, что тебе бы стоило научиться с лошадками работать. В смысле верхом там поездить, с упряжью разобраться. Я это к чему — и наши и фрицы на лошадях только в путь. Будет досадно, если найдешь ездовую кобылу, а использовать будет никак. Я там несколько раз смотрел, как бурят с лошадками обращался…

— И завидовал? — усмехнулся Паша.

— Не, не завидовал. Зачем завидовать, если в группе лошадник есть. Это он меня уважал — скромно сказал бывший герой партизанских войн.

— Ну да, перемотоцикл, помню… Я тоже к слову подучился на мотоцикле ездить, да и вообще всю эту архаичную механику руками пощупал. Реконструкторы полуторку чинили, вот я и встрял. Но там все просто — одна палка, три струна и кривой стартер. Значит, считаешь и лошадендус изучить надо?

— Точно — не помешает. Это, знаешь, две большие разницы — на горбу все тянуть или на телеге ехать. Я вот еще прикидывал, что документами надо бы тебе обзавестись. На первый момент. Сейчас же чертова куча возможностей — и образцы в инете и принтеры и все что хочешь, хоть живые печати заказывай, да штампуй всякое — разное. И ещё, Паштетон, как там у тебя с прививками? — отхлебнув из бокала, пригвоздил приятеля Лёха.

— А хрен его знает, какие-то в детстве делал, но я маленький был, не помню, вроде реакция Пирке и вот ещё в прошлом году от энцефалита, — неуверенно перечислил сотрапезник.

— Значит так, про энцефалит забудь, нету там его ещё, это попозже нам американцы подкинули. А вот от бешенства и столбняка давай бегом, там повторные через год, можешь не успеть. И ещё, надо пошариться, на каком-то сайте вроде встречалась мне "Прививочная карта попаданца", короче надо в поиск забить. Тут Лёха уткнулся в кружку, пряча легкое смущение. Неожиданно для самого себя он поневоле втянулся в проводы своего приятеля и хотя сам ни в коем разе не хотел повторить свой прыжок в прошлое, но неоднократно срывался и начинал готовиться, словно сам снова идет туда, в войну. И да, про прививки все прочитал совсем недавно и про документы. Мало того — видимо мозг даже ночью думал про Паштета и портал, потому как то и дело снились Лёхе красочные и реалистичные сны именно на эту тему. Как раз сегодня такой сон нагрянул к спящему. Словно портал у Лёхи в квартире почему-то и выглядит тонкой белесой полосочкой в воздухе. Хотя вроде как это и не совсем квартира, а одновременно и складское помещение для товара, только в нем зачем-то растут деревья между стеллажей с коробками. И минул всего месяц, а Лёхе кажется — целая вечность, с тех пор, как Пашка лихо сиганул в приоткрывшуюся щель времени с криком: "Эхбля!", и почти каждый день бывший старшина ВВС приходит в урочный час к месту старта и с надеждой всматривается в сумрак леса и залежей картонных коробок, ожидая возвращения приятеля.

И вот, когда простояв в безнадёге почти час, Лёха собрался уже уходить со склада на кухню своей квартиры, которая рядом — за стенкой и чайник свистит уже, раздался непонятный звук. И вдруг, прямо из воздуха показался немыслимо прекрасный самодвижущийся аппарат. Это был цундап с коляской, на котором гордо восседал увешанный оружием Паштет! За спиной у него на заднем сидении, обхватив водителя за талию, сидела ослепительная красавица в каске с рожками, а в коляске — немецкая овчарка.

— Знакомся, Льоха — это моя будущая жена — величаво указал Паштет на девушку.

— Очень приятно — застенчиво промямлил менеджер — я - Льоха.

— Ева — представилась девушка — Ева Браун.

— Adolf! — прогавкала овчарка. Немного помолчала, и добавила — Heil! Heil! Гав!

— Ее зовут Блонди — пояснил Паштет — подарок, от Бормана. Стырили вместе с мотоциклом и золотом партии. На всякий случай.

Лёха с уважением посмотрел на горделиво сидящую собаку.

— Я думал сначала только овчарку у Гитлера украсть — смущенно сказал Паштет — Чтоб ему, суке, обидно сделать. И еще вдобавок хотел его морально унизить. Но, так уж случайно вышло, что Ева невольно закрыла фюрера своим телом, и забеременела. Пришлось и ее брать — не оставлять же на растерзание фашистам? А она мне за это рассказала, где Борман держит ключи от мотоцикла и свечу от второго цилиндра. А нычку Геринга с авиабензином в том гараже мы сами уже нашли — поэтому уже в 1943 году половина авиации у них летать не сможет. В общем, полезная девчонка оказалась. Ну а золото… я думал, в ящике патроны — все еще удивлялся, чего моцык так слабо в гору тянет и расход как не в себя.

— Вау! — сказал тут же Лёха и сам на себя рассердился.

— Это что, — возбужденно продолжил Паштет, тыкая пальцем в сиденье мотоцикла, — ты сюда, сюда посмотри!

— Сиденье как сиденье, — пожал плечами Лёха.

— Нееее, — замахал пальцем в воздухе Паштет, — это кожа со спины Гитлера!

Лёха только рот раскрыл.

— Понимаешь, он, оказывается — рептилоид! И ежегодно, двадцатого апреля — он сбрасывает старую шкурку и обрастает новой. Эта — лежала в запасе, наверное "Майн Кампф" переплести хотел. Мы ее прихватили, когда пробивались с боем к гаражику, через подсобные помещения Аненербе — там, в этих кладовках — чего только нету! Мы бы и летающую тарелку угнали, но у Блонди высотобоязнь, и ее укачивает. А в подлодку не полезли — у Евы клаустрафобия и токсикоз. Вот, пришлось так. Хорошо, что передумали на танке ехать, а то ее тошнит постоянно.

Тут Лёха задумался, как будет Паштет выезжать на мотоцикле из комнаты и неожиданно для себя проснулся. Хотя минут пять еще тупо смотрел на дверь и на полном серьезе прикидывал — пролезет ли мотоцикл, если его положить боком, или все-таки придется люльку отвинчивать. Сейчас было немножко смешно и стыдно и за сон и за раздумья о мотоцикле.

— Я прикидывал насчет документов — сказал Паштет.

— И как?

— Хрень какая-то выходит. У красноармейцев вообще документов не полагалось, кроме двух бланков в смертном пенальчике, так они их или не носили, или не заполняли. Да и не хочу я туда красноармейцем являться. У гражданских — паспорт был, но опять же не у всех и стоит сейчас такой паспорт — как автомат.

— А заново сделать? — заинтересовался Лёха.

— Не из чего. Чего удивился — Паштет отхлебнул пива — материалы сейчас не те совсем. Даже бумага по качеству совсем иная, та такая убогая, что сразу в глаза кидаться всем проверяющим будет. Единственно — справку какую написать или командировочное удостоверение. Хотя по военному времени, если не под немцем сидеть, так лучше вообще без документов. Перемудрить легко. Вон Гиммлер сам себя наказал — ему бы в штатском, да без документов вообще, а он себе состряпал солдатскую книжку рядового войск СС. Был бы без документов — пропустили бы его амеры, там в взбаламученной и распотрошенной Германии всякий такой люд толпами болтался и немцы-беженцы и гастрабайтеры со всей Европы и освобожденные ост — рабы из СССР, поди всех проверь. Их и не проверяли. А эсэсовцев как раз задерживали. И этого рядового задержали. Просто потому, что зольдатенбух СС у него был — и все. А он еще перепугался и сознался кто да что. Тут все еще хуже — я себе даже легенду толком не придумал.

Лёха усмехнулся, отодвинул от себя пустую тарелку.

— Тебе лучше всего заделаться администратором театральным.

— Вот ты дал! — по-настоящему удивился Паштет.

— Я серьезно. Профессия совершенно публике не известна, опять же не слесарь и не колхозник, а белоручка — неумеха. С другой стороны — интеллигент-балабол, толку от тебя никакого, вроде как юродивый такой. Притом безобидный. И самое главное — об этой профессии многие в том времени читали и слышали. а вот что делать администратор должен — хрен кто знает — безапелляционно заявил Лёха.

— Сроду бы не подумал, и, знаешь, не верится как-то, тем более, что все знают о такой специальности.

— Знают, знают. Причем знают, что такая есть, а вот в чем она заключается — это нет. Меня там удивляло, что у них частенько фразочки такие проскакивали. Оказалось — популярная там книжка была "12 стульев". Я ее перечитал между делом. Так там как раз был такой администратор, он еще работал как грузчик, сидел с каплями алмазного пота на лысине, раздавал контрамарки на спектакль. Так что публика не удивится. А тебе и полегче — претензий не будет за пулемет ложиться.

— Как ты рассказывал, там не шибко много пулеметов было — заметил Паша.

— А я фигурально и образно. Понимаешь, ты вот считаешь, что тогда люди другие были. А на самом деле — они такие же как мы. Все то же самое. И все различия — в речи немножко, в бытовых нюансах, в среде, так сказать, обитания. А вот глубинное — все то же самое. Черт, не знаю как это понятнее сказать…

— Прям разогнался тебе поверить…

— Ну, мне так показалось — признался Лёха.

— Помнится про женщину ту ты совсем иное говорил. Типа таких днем с огнем не сыскать.

— Ну, всякое бывает… — засмущался бывший попаданец.

Помолчали. Приложились к кружкам. Задумались оба. Лёха — о той, оставшейся в деревне вдовушке, а Паша о своих бедах.

С женским полом у Паштета как-то не складывалось. И да — он был согласен, что самая серьезная диверсия против нашей страны была сделана тогда, когда родителям девчонок и самим девчонкам вложили в головы идиотскую мысль, что все они, неумехи глупые — ни что иное, как принцессы! И что мужчины им должны уже просто по факту того, что родились они женского полу. Избалованные, глупые, жадные и бестолковые, уверенные в том, что они осчастливили мир уже одним своим явлением. Тупые родители, балуя дочек, забывали такой пустяк, что у настоящих-то принцесс папы были королями, имели тысячи подданых и цельное государство под рукой, не говоря уже о всяких пустяках типа фамильных драгоценностей, дворцов и прочего разного. В том числе и идеальной родословной, чуть ли не от Адама. Да и сами принцессы при этом были должны много знать и уметь — начиная от нескольких языков, придворного этикета, геральдики и всякого прочего в том же духе, так еще их учили быть послушными женами и заботливыми мамами. Детишек-то у них было штук по шесть — семь в среднем, рожать коронованных наследников было основной обязанностью настоящей принцессы.

И что самое смешное — они были обязаны выйти замуж за того, за кого скажут. Про любовь и собственный выбор вопрос даже не стоял. То есть еще и послушание было их добродетелью.

Нынешние же самозванки не умели ничего, кроме как требовать с мужчин деньги, машины, яхты и авто с шикарными шубами и прочими бриллиантами. Считалось при том, что взамен осчастливленный мужик получит дамскую писечку, что с лихвой покроет все его протори и убытки, но и с этим возникали проблемы, потому тупые и жадные бревна с писечками, Паштета бесили люто. Чувствовать себя вечным должником и рабом какой-то высокомерной дурищи было не по нему.

И да — складывалась у него мысль, что все-таки тогда женщины и девушки и впрямь были другими, причем весьма изрядно. И целью у них было не насосать на Лексус, а добиться чего — либо самим. Чем больше он готовился к переходу и чем больше читал про людей того времени, тем больше укреплялся в своей мысли. И только успевал удивляться, читая то про одну, то про другую героиню. Вот только что поизучал биографию одной из девятнадцати известных женщин-танкисток, и только головой от удивления крутил.

Девчонка ухитрилась и летчицей стать еще до войны и танк водила получше мужиков и в бою отличилась не раз. И выходило, что становилась она такой невероятной фигурой, которая на фоне современных дурочек с селфи по сортирам, выглядела уже мифологической величиной, типа настоящей сказочной валькирии. Тут Паше в голову пришло, что та же Павлюченко или Шанина или сотни других девчонок-снайпериц и были как раз настоящими валькириями — унося с поля боя в Хелльхейм сотни арийских воинов по-настоящему, в реале, не в опере Вагнера.

Чем больше Паштет узнавал про старое время, тем сказочнее оно казалось, причем даже на фоне древних легенд. Вон у немцев Вайнсбергские жены прославились, которым во время войны гвельфов с гибеллинами добрые враги — так и быть — разрешили выйти из обреченной на уничтожение крепости и вытащить на себе самое им ценное, что смогут на себе унести. Бабы и вытащили — своих мужей, братьев и сыновей.

У немцев эта умилительная и невероятная история вошла в предания, передаваемые из поколения в поколение.

А наши девчонки во время войны так из-под огня вытащили тысячи раненых мужиков, даже не родственников. Причем без всякого милосердного созерцания врагом, а наоборот — под огнем. Причем, в отличие от вайнсбергских — с личным оружием раненых. Паштет по себе знал, как трудно волочь здоровенную чужую тушу, а уж тем более с тяжеленным вооружением — довелось на тренировке в армии хлебнуть, восчуял, когда полз с двумя автоматными ремнями в ладони и сползающей со спины тушкой расслабившегося сослуживца. Но все-таки полз, тупо и старательно, словно галапагосская черепаха на кладку яиц. И потом гордился тем, что треть сослуживцев с таким грузом ползти просто не смогла, гребла руками-ногами на одном месте.

Как могли такое совершать куда более слабые девушки и женщины — Паша понять не мог категорически.

И все это каким-то непонятным образом клубилось и смешивалось в сознании парня, создавая особую привлекательность у того времени, куда он старательно собирался. Правда, немного смущало одно обстоятельство: побывавший там Лёха больше туда не хотел ни за какие коврижки. Хотя и старался помочь всерьез. То есть — вроде как и хотел? Понять мотивы приятеля Паше было так же непросто, как и свои собственные. Ну, не был он психологом, да и стал бы раскрывать душу кому ни попадя, потому как был и скрытным и стеснительным, что трудно было бы заподозрить в здоровенном мужчине. Хотя был один случай, который странным образом повлиял на мысли Павла.