Парторг 2

Глава 7

Перед тем как оказаться в кабинете Чуянова, я зашёл к Марфе Петровне. Она действительно уже поговорила с Аркадием Антоновичем и сказала мне, что это возможно, а конкретно мне надо будет зайти попозже, после совещания у Чуянова.

Марфа Петровна работала в горкоме с довоенных времён и знала только все тонкости делопроизводства, но и тайные пружины функционирования аппарата управления огромной страны в среднем звене, от которого реально зависит почти всё. Она у меня почему-то вызывала доверие и я совершенно не ожидал от неё подвоха в таком щепитильном вопросе. Сейчас она сидела за своим столом, заваленным папками с документами, и что-то записывала в толстую амбарную книгу.

— Георгий Васильевич, милый, — сказала она, подняв на меня глаза поверх очков, — Я всё сделаю, комар носа не подточит. Аркадий Антонович говорит, у мальчика вашего сестрёнка слабенькая, так мы постараемся, чтобы посылки ваши доходили.

— Спасибо вам большое, Марфа Петровна.

— Да что там, сынок, — она махнула рукой. — Люди же. Помогать надо, кто как может.

В кабинет первого секретаря обкома я зашёл из всех приглашённых самым последним и, судя по всему, Виктор Семёнович уже доложил о моих идеях. В момент моего появления Чуянов с кем-то разговаривал по телефону на эту тему.

Кабинет был просторным, с высокими потолками. За длинным столом уже сидели те, чьи фамилии были перечислены в секретной телефонограмме ГКО: Прохватилов, Зименков, Пигалев. Виктор Семёнович сидел чуть в стороне, делая какие-то пометки в блокноте. Все молчали, слушая телефонный разговор Чуянова.

— Да, Семён Захарович, спасибо за помощь. Не ожидал так оперативно получить консультацию…. А когда можно ожидать прибытия?.. Отлично. Ещё раз спасибо за помощь.

Алексей Семёнович аккуратно положил трубку и поднял глаза на меня. Лицо его было усталым, но в глазах читалась какая-то новая энергия, какая-то решимость, которой не было ещё вчера. Похоже, поездка в Москву его встряхнула, заставила собраться.

— Проходи, Георгий Васильевич. Мы тут собрались на полчаса пораньше и уже успели кое-что обсудить. Я связался с академиком Весниным и наркомом строительства Гинзбургом. Виктор Александрович сказал, что ваша идея с мертелем Челиева и известково-песчаной смесью сработает, если строго придерживаться этих технологий. Сегодня вечером в Сталинград летят какие-то специалисты на «Красный Октябрь» к товарищу Матевосяну. Академик Веснин срочно командирует к нам одного из своих сотрудников НИИ строительной техники Академии архитектуры, которые вместе с ним сейчас находятся в Москве. Этот товарищ хорошо разбирается во всех этих технологиях, которые ты, Георгий Васильевич, предлагаешь использовать. И он тоже прилетит на этом самолёте. У нас он будет находиться столько, сколько нужно, — Чуянов довольно развёл руками.

Я медленно прошел и сел на пустой стул за столом, переваривая услышанное. Значит, мои предложения уже докатились до самого верха, до академиков и наркомов. Значит, в них действительно увидели смысл, раз так быстро реагируют. Чуянов говорил уверенно, даже с некоторой гордостью, словно это он сам всё придумал и организовал.

В воцарившейся в кабинете на некоторое время тишине было слышно, как за окном медленно капают последние капли только что прошедшего короткого дождя. Стекло было мокрым, по нему текли струйки, преломляя свет утреннего солнца, уже пробившегося сквозь тучи.

— Так что завтра можно будет начинать конкретно и предметно работать в этом направлении, — продолжил Чуянов. — К сожалению, товарищ Воронин не может сегодня здесь присутствовать, и мы не имеем возможности оформить наши решения как постановление нашего городского комитета обороны, но я думаю, когда он вернётся, то ничего не будет иметь против. Я предлагаю от партийных органов контроль за этим направлением, а более правильно будет вообще за всеми вопросами, связанными с восстановлением жилого фонда, возложить на товарища Хабарова Георгия Васильевича, инструктора строительного отдела городского комитета ВКП(б). Кто, товарищи, против такого предложения?

Я почувствовал, как у меня перехватило дыхание. Вот так, запросто, в одной фразе на меня свалили всю ответственность за восстановление жилья в Сталинграде.

Против никто не был, и я таким образом совершенно неожиданно для себя стал главным восстановителем разрушенного жилья Сталинграда. Присутствующие молча кивали, некоторые даже не смотрели в мою сторону, словно вопрос был решён заранее и моё мнение никого не интересовало.

— Второе твоё предложение, Георгий Васильевич, даже и обсуждать нет смысла. Думаю, надо просто прямо сегодня же начинать эту идею воплощать в жизнь. Виктор Семёнович уже созвонился с товарищем Матевосяном, и они решили, что самое разумное эту площадку действительно организовывать вблизи «Красного Октября». Персонально давайте поручим этим заниматься товарищу Пигалеву, как председателю горисполкома, и товарищу Хабарову, как ответственному за восстановление жилого фонда. Думаю, все понимают, что без решения транспортной проблемы и ликвидации дефицита тяжёлой строительной техники мы ничего с мёртвой точки не сдвинем. Пока товарищ Пигалев будет организовывать расчистку площадки, ты, Георгий Васильевич, должен будешь собрать бригаду ремонтников, тех, кто будет этим непосредственно заниматься.

Не знаю, было ли обсуждение моих предложений в моё отсутствие, но сейчас Чуянов просто выступал в привычном, наверное, ему амплуа, давая руководящие указания и по большей части мне.

Я, конечно, ничего против не имел и не совсем понимал, как это всё должно работать, но по факту получалось, что главным организатором всевозможных строительных работ и руководителем оказывается молодой человек, которому в этом мире всего девятнадцать. У меня официально всего семь классов образования, и занимаемая мною должность очень скромная: инструктор горкома партии. А что окажется по факту, время покажет.

— Теперь о самом щепетильном вопросе: привлечение к работам пленных, спецконтингента и лиц, содержащихся в системе ГУЛАГ НКВД СССР. После окончания боёв и пленения окружённой группировки немецко-фашистских войск у нас в лагерях, расположенных в Бекетовке, было оставлено двадцать тысяч военнопленных. Как вы знаете, среди них была достаточно высокая смертность, и сейчас на нашей территории их не больше десяти тысяч. Я поднимал этот вопрос, и возможно количество пленных, занятых на восстановительных работах, будет увеличено. Теперь о привлечении спецконтингента, — я стоял и слушал, как Чуянов распределяет обязанности, назначает ответственных, ставит задачи.

Говорил он быстро, чётко, словно всё это уже было продумано заранее. Может быть, так оно и было. Может, он ещё в Москве понял, что мои идеи, это его шанс удержаться на плаву, и теперь действовал решительно.

— Как вы знаете, у нас есть лагерь № 108 в Бекетовке для содержания спецконтингента, и сейчас организуются лагеря на СТЗ, «Баррикадах», «Красном Октябре», судоверфи и возможно на других оборонных предприятиях города, восстановление которых является первоочередной задачей. У вас, Георгий Васильевич, такой возможности пока нет, также, как и привлечения пленных и лиц из системы ГУЛАГа. Если у вас будут конкретные персональные предложения, то сразу же докладывайте мне, и я буду пытаться решать эти вопросы на максимально высоком уровне.

Голос Чуянова был ровным, деловым, но я слышал в нём усталость. Он говорил о людях, о пленных и заключённых, как о рабочей силе, о ресурсе, который нужно распределить. Такова была реальность войны и послевоенного восстановления. Моральные терзания здесь были роскошью, которую никто не мог себе позволить.

В какой-то момент выступления Чуянова у меня появилось желание задать вопрос: «Алексей Семёнович, всё это правильно и крайне необходимо, но это всё тактика. А где стратегия? Где вопросы панельного домостроения и нового цементного завода?»

Но я промолчал, понимая, что не моё дело перебивать первого секретаря на совещании. Да и не нужно было. Он сам прекрасно знал, о чём говорить.

У Чуянова явно от напряжения стал садиться голос, и он решил сделать паузу. Его помощник только что принёс ему горячий чай, Алексей Семёнович с наслаждением сделал несколько глотков и продолжил излагать свои тезисы.

У меня сразу же мелькнула мысль, что Чуянов как бы услышал меня и перешёл к этой более интересной для меня теме.

— Теперь то, что касается наших главных стратегических, так сказать, предложений: создание экспериментального крупнопанельного производства и строительство нового цементного завода в Михайловке. Перед самым отлётом из Москвы у меня состоялся телефонный разговор с товарищем Маленковым, и Георгий Максимилианович сообщил мне, что принято решение до десятого апреля сформировать и направить к нам две группы профильных специалистов: одна преимущественно из сотрудников НИИ строительной техники и Академии архитектуры, другая из сотрудников наркомата строительства и работников, простаивающего сейчас Сенгилеевского цементного завода в Ульяновской области. До их прибытия мы должны отработать все наши предложения и подготовить план работы, опираясь исключительно на собственные силы. Товарищ Хабаров должен это сделать по экспериментальному заводу, а вы, Иван Фёдорович, — Чуянов наконец-то начал давать персональные поручения и другим, обратившись к председателю облисполкома Зименкову, — по цементному заводу. На этом пока всё, товарищи. Начинаем работать.

Совещание закончилось так же резко, как и началось. Чуянов встал, давая всем понять, что разговор окончен. Присутствующие зашевелились, собирая свои бумаги, записные книжки. Я тоже приготовился уходить, но Виктор Семёнович незаметно качнул головой, мол, подожди.

Я остался стоять у стены, пока остальные выходили из кабинета. Пигалев на ходу что-то говорил Зименкову, тот кивал, записывая что-то в блокнот. Прохватилов вышел первым, не сказав ни слова. Когда дверь закрылась за последним, Чуянов обернулся к Виктору Семёновичу:

— Виктор Семёнович, задержись.

Я понял, что меня это не касается, и направился к двери, но Чуянов остановил меня жестом:

— Георгий Васильевич, и вы оставайтесь. То, что я сейчас скажу, касается и вас тоже.

За неполные две недели совместной работы у товарищей секретарей уже установились доверительные и почти дружеские отношения, хотя оба понимали, или считали, что понимают, тайную подоплёку такого неожиданного возвращения в Сталинград товарища Андреева. Но, наверное, намного сильнее было понимание другого: они находятся в одной лодке, и выгребать нужно вместе.

Поэтому Чуянов и решил рассказать Андрееву о разговоре с Маленковым. А присутствие Хабарова было как раз кстати. Молодой, но толковый, он должен был понимать, в какой ситуации они все оказались.

Он подождал, пока за уходящими плотно закроется дверь, и без какого-либо вступления, как бы продолжая разговор, задал совершенно неожиданный вопрос:

— Тебя не насторожил персональный состав участников нынешнего совещания и отсутствие фамилии Воронина в телефонограмме из Москвы?

Виктор Семёнович сразу же понял, что имел в виду Чуянов. Комиссар государственной безопасности 3-го ранга Александр Иванович Воронин был начальником УНКВД-УНКГБ Сталинградской области с конца декабря 1938 года. С первым секретарём Сталинградского обкома и горкома ВКП(б) у него были прекрасные рабочие и личные отношения. Но важнее было то, что он являлся членом Сталинградского городского комитета обороны. Его председателем являлся Чуянов, членами Воронин и Зименков. В момент его образования в его составе был комендант Сталинграда Кобызев, но сейчас эту должность занимает другой человек, и он не является членом городского комитета обороны.

Сталинградский городской комитет в составе оставшихся трёх его членов был до недавнего времени высшей военной и гражданской властью в городе и области. Андреев был отлично знаком с этой структурой и, конечно, был немного удивлён отсутствием фамилии Воронина в телефонограмме и его персоны на совещании.

— Честно говоря, удивлён, — признался Виктор Семёнович. — Воронин всегда был в курсе всех важных решений. Его отсутствие, это не случайность.

Чуянов кивнул, подошёл к окну, постоял, глядя на разрушенный город. Дождь закончился, и солнце пробивалось сквозь разрывы в облаках, освещая развалины каким-то жёстким, беспощадным светом.

— Не удивляйся. Я не хотел тебе говорить, но потом решил всё-таки рассказать. Маленков на аэродром позвонил не для того, чтобы сказать мне о прилёте каких-то там инженеров. Это можно было сообщить и телефонограммой, тем более что я уверен, что она будет. Георгий Максимилианович, — Андреев отметил про себя, что Чуянов за очень короткое время назвал члена ГКО по имени-отчеству, что подтверждало слухи об их особых отношениях, — сказал мне, чтобы я забыл о существовании городского комитета обороны. Он будет продолжать существовать на бумаге, но весь спрос будет лично с меня и тебя, и по головке нас гладить никто не будет. Так что делай выводы, Виктор Семёнович, как нам надо работать, чтобы не потерять свои головы.

Сказанное Чуяновым Виктора Семёновича не удивило, было бы странно, если положение дел обстояло бы по-другому. Лишнее напоминание об этом, конечно, было неприятно, но зарывание головы в песок ещё хуже.

— Понял, Алексей Семёнович, — медленно произнёс Виктор Семёнович. — Значит, вся ответственность на нас двоих. И Воронин в стороне.

— Не в стороне, а вне игры, — поправил Чуянов. — Городской комитет обороны формально существует, но реальной власти у него больше нет. Москва решила, что восстановлением будем заниматься мы с тобой. И спрос с нас. Персональный.

Голос Чуянова звучал спокойно, но я слышал в нём стальные нотки. Он говорил о том, что им всем грозит расстрел, так же буднично, как другие говорят о планах на завтра. Такова была реальность тех лет. Не выполнишь, ответишь головой. И никаких оправданий, никаких смягчающих обстоятельств.

Он повернулся к нам, отошел от окна и посмотрел сначала на Виктора Семёновича, потом на меня:

— И ты, Георгий Васильевич, должен это понимать. Ты теперь не просто инструктор горкома. Ты отвечаешь за восстановление жилья. От тебя зависит, будут ли люди жить в домах или продолжат мёрзнуть в блиндажах. От тебя зависит, выполним мы задачу к седьмому ноября или нет. А от этого зависит, останемся ли мы на своих местах или… — он не договорил, но и так было ясно, что он имеет в виду.

Я сглотнул. Вот оно что. Не просто назначение на ответственную должность, а прямое указание: либо выполнишь, либо ответишь. Девятнадцать лет, один протез вместо стопы, семь классов образования, и на мне теперь висит судьба восстановления Сталинграда. И моя собственная судьба тоже.

— Я понял, товарищ Чуянов, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Сделаю всё, что могу.

— Вот и отлично, — Чуянов снова подошёл к столу, взял папиросу из пачки, лежащей на столе. — Тогда начинайте работать. Времени у нас в обрез. К седьмому ноября должны быть результаты. Реальные, видимые результаты. Чтобы Москва увидела: Сталинград восстаёт из руин.

Мы вышли из кабинета вместе с Виктором Семёновичем. В коридоре было тихо, наши шаги гулко отдавались от стен. Виктор Семёнович шёл молча, погружённый в свои мысли. Я тоже молчал, переваривая услышанное.

У лестницы он остановился, посмотрел на меня:

— Георгий, ты понял, что нам сказали?

— Понял, Виктор Семёнович. Либо выполним, либо нас расстреляют.

— Не только нас. Чуянова в первую очередь. Он ведь главный ответственный. Но и мы с тобой рядом окажемся, — он помолчал, затем добавил тише: — Так что давай работать так, чтобы не подвести его. И самих себя заодно.

— Будет исполнено, — ответил я.

Виктор Семёнович кивнул и направился вниз по лестнице. Я постоял ещё минуту, глядя в окно на разрушенный город. Солнце уже ярко светило, высушивая лужи после дождя. Где-то вдали стучали молотки, скрежетали пилы. Город просыпался, город начинал жить.

И мне предстояло сделать так, чтобы эта жизнь вернулась в разрушенные стены, чтобы люди снова обрели дома. Задача казалась невыполнимой, но другого выхода не было. Надо было делать. Надо было работать. Надо было выжить.

Я развернулся и пошёл вниз по лестнице. Андрей ждал меня внизу, терпеливо стоя у входа. Увидев меня, он выпрямился:

— Георгий Васильевич, куда теперь?

— К Марфе Петровне, — сказал я. — Она обещала организовать посылки твоим родным. А потом на «Красный Октябрь». Надо посмотреть, где будем площадку организовывать.

Работа началась. И остановиться было уже нельзя.