Парторг 2

Глава 21

В постоянных заботах и хлопотах прошло почти три недели с того памятного дня, как мы забили первый колышек на площадке экспериментального завода. Каждый день был расписан по минутам, каждая минута на счету. Бесконечные совещания, объезды объектов, решение нескончаемых проблем с материалами, техникой, людьми.

В итоге только сегодня удалось вырваться для другого дела. И сейчас вечером девятого мая мы возвращались в Сталинград из нашей подшефной Сталинградской областной опытной сельскохозяйственной станции.

День выдался долгим, напряжённым, но радостным. Торжественная церемония передачи техники станции прошла с участием областного руководства. Мы передали целых десять восстановленных немецких тракторов и лёгких танковых шасси. Техника выстроилась ровной линией на главной площади станции, свежевыкрашенная в защитный цвет, с тщательно удалёнными немецкими крестами и свастиками.

Сапёры бывшего Донского фронта перед убытием на передовую ещё раз тщательно, буквально метр за метром, проверили всю территорию станции на наличие мин и неразорвавшихся снарядов. Работали они профессионально, методично, со знанием дела. А потом военные, используя свою технику, своими силами вспахали все поля станции, подготовив землю к севу. Трактора грохотали с рассвета до заката, оставляя за собой ровные, красивые борозды.

Крохотныеостатки довоенного коллектива станции, всего человек пятьдесят работников, сумели совершить настоящий трудовой подвиг, который был прямым продолжением подвига осени сорок второго года. Тогда часть работников станциисумела не только эвакуироваться под огнём наступающих немцев, но и вывезти с собой часть ценнейшей семенной коллекции, собиравшейся десятилетиями. Везли на телегах, несли в мешках на собственных плечах. Сорта в итоге были сохранены все без единого исключения, некоторые из них удалось спасти в буквальном смысле по жменьке, по горсти драгоценного зерна. И вот сейчас абсолютно всё до последнего зерна, семени и клубня уже посажено в землю, не пропало ни грамма бесценного материала.

Областные власти приняли жёсткое решение обеспечить в приоритетном порядке семенами, удобрениями и всем прочим необходимым на освобождённых территориях и в бывшей прифронтовой полосе только те хозяйства, где удалось провести полноценные весенние полевые работы в установленный срок. Решение суровое, но справедливое и правильное. В их числе были и наши подшефные: опытная станция и хозяйства Красноармейского района, которым мы тоже уже передали несколько единиц восстановленной техники.

Директором станции был назначен Владимир Андреевич Антонов, один из ближайших сотрудников академика Вавилова, осуждённых вместе с ним по тому же делу. Но ему по сравнению с другими, кого расстреляли сразу, в какой-то степени повезло, если вообще можно говорить о везении в такой ситуации. Его не расстреляли, как многих других товарищей, а неожиданно уже в сорок втором заменили смертную казнь двадцатью годами лагерей строгого режима. А две недели назад еще более неожиданно освободили досрочно и буквально через день назначили директором восстанавливаемой станции.

Освободили, конечно, условно. Ему, например, категорически запрещено отлучаться куда-либо с территории станции без специального разрешения и вообще находиться где-либо без постоянно приставленного соглядатая из органов НКВД. Обещанной морковкой для него служит туманное обещание освобождения арестованной жены и разрешение забрать из специального интерната троих малолетних детей, которых он не виделс лета сорокового.

Когда мы сегодня осматривали переданную технику, Антонов подошёл к одному из тракторов и медленно провёл рукой по тёплому капоту.

— Немецкая работа, — произнёс он тихо, почти шёпотом. — Хорошие машины, надёжные. Жаль только, что на войну пошли, на убийство.

— Теперь на мирные цели пойдут, — ответил я, стоя рядом. — Землю пахать будут, а не снаряды возить.

Он медленно поднял на меня глаза, и я увидел в них что-то такое, что заставило меня невольно отступить на полшага назад.

— Земля всё помнит, товарищ Хабаров, — прошептал он с какой-то особой интонацией. — И всё простит, если правильно с ней работать. Земля справедливая.

— Вы сможете здесь работать? — спросил я. — Всё необходимое будет.

— Смогу, — коротко ответил он. — Должен. Ради детей должен.

Антонов, наверное, был достаточно высокого роста когда-то, судя по длинным рукам и ногам. Но сейчас это согбенныйи изможденный старик, стриженный наголо по лагерной привычке. Ему, по словам Виктора Семёновича, всего сорок лет, но выглядит на все семьдесят. Говорит он тихо, едва слышно, почти не разжимая губ. Видно, что ему это физически тяжело делать. У него выбита часть зубов, и, вероятно, была серьёзно повреждена нижняя челюсть во время многочисленных допросов с пристрастием. Как он ест твёрдую пищу, мне, например, совершенно не понятно. Но на удивление, ходит достаточно бодро, правда, почти никогда не поднимая головы, словно боится встретиться с кем-то взглядом.

Но сегодня, осматривая переданные трактора, он неожиданно поднял на меня свои запавшие глаза. И я был буквально потрясён их выражением: они просто горели каким-то нездоровым лихорадочным внутренним огнём, жаждой жизни, жаждой работы, жаждой доказать всем и каждому, что он не враг.

Специалист своего дела он, наверное, первоклассный. Старые работники станции его похоже знают и все его распоряжения, очень короткие и отдаваемые почти шёпотом, тут же выполняют без лишних вопросов и пререканий. Видно невооружённым глазом, что люди его искренне уважают за знания.

Приставленный соглядатай, молодой сержант НКВД с непроницаемым лицом, не просто ходит следом за Антоновым, а тоже работает на станции, помогает где может физически, но всегда остаётся рядом с директором, не отходя ни на шаг. Наручников, конечно, нет, но невидимая крепкая цепь чувствуется постоянно.

Кто такой назначенный директор станции и что конкретно с ним произошло в последние три года, мне подробно рассказал Виктор Семёнович ещё неделю назад, когда только готовилось это назначение. Он, кстати, лично был не очень этим назначением доволен, я это по его поведению видел сразу.

— Понимаешь, Георгий Васильевич, — говорил он мне тогда в кабинете, — он человек, безусловно, способный, это факт. Специалист высочайшего класса. Но судимый по политической статье. А вдруг?

Что вдруг товарищ Андреев не договорил, но это и так понятно.

— А вдруг ничего, — ответил я тогда спокойно. — Специалист такого уровня нужен позарез. А времени на раскачку нет совсем.

— Ну, посмотрим, — вздохнул Виктор Семёнович. — Надеюсь, ты прав.

Как я заметил за время нашей совместной работы, товарищ второй секретарь по возможности старался тщательно избегать совместной работы и тем более личного тесного общения с теми, кто в тридцатые годы привлекался по любым политическим делам. По-видимому, искренне считал, что береженого бог бережёт от неприятностей. Я, конечно, ему в этом сугубо личном деле не судья, у каждого свои страхи и свои демоны.

Поля станции, это просто образцовая картинка, идеальный порядок, всё словно по линейке расчерчено. Как такой немногочисленный измученный коллектив сумел так качественно сработать за столь короткое время, совершенно непонятно. Я в сельском хозяйстве, конечно, разбираюсь примерно так же, как в классическом балете, то есть практически никак. Но видимый результат невооружённым глазом даже неспециалисту. Чуянов, кстати, торжественно пообещал сегодня походатайствовать перед Москвой о возвращении племенного поголовья скота, которое успели отогнать куда-то в глубь Казахстана осенью сорок второго года, если, конечно, оно там уцелело.

Вообще общая картина, открывающаяся за окном машины по мере нашего приближения к городу, не может не радовать глаз и душу. Большая часть дороги до станции мы едем по трассе, которая ведёт сначала в Михайловку, а затем дальше на северо-запад в Борисоглебск. С учётом уже начавшегося полным ходом масштабного строительства цементного завода в Михайловке её успели прилично подлатать. Засыпаны все ямы и воронки, расчищены обочины и прилегающие поля от многочисленных обломков разбитой техники и оружия. Разбитую технику уже вывезли в основном на наш ремонтно-восстановительный завод. Местами кое-где вдоль дорожного полотна уже зеленеют свежепосаженные лесополосы, пока тоненькие прутики, но через несколько лет они станут мощными раскидистыми деревьями.

Обработанных засеянных полей вдоль дороги ещё практически нет, слишком мало техники и рабочих рук в деревнях. Но везде видно мощное весеннее буйство природы, её неудержимую животворную силу. Поднимающиеся молодые травы уже кое-где даже полностью скрыли страшные зияющие шрамы войны, глубокие воронки от снарядов и авиабомб. И иногда даже как-то не верится, что прошлой осенью, здесь шли страшнейшие кровопролитные бои, гибли десятки тысяч людей с обеих сторон.

«Эмку» мне выделили почти новенькую, на её спидометре было всего около десяти тысяч километров пробега. За рулём Андрей, Михаил заболел какой-то простудой и уже целую неделю не работает, лежит дома с высокой температурой. Я еду на заднем сиденье, на переднем пассажирском мне категорически запрещено садиться инструкциями, это место строго для моих постоянных сопровождающих из органов. Сегодня дежурит старший лейтенант Кошевой.

Для меня он до сих пор человек-загадка, абсолютно закрытая книга за семью печатями. Я знаю о нём только самое минимальное: что его зовут Сергеем Николаевичем и ему двадцать пять лет от роду. Больше буквально ничего. Никаких лишних разговоров ни о чём, тем более на какие-то личные темы. Только служба и ничего кроме службы. С напарником Блиновым он методично меняется каждое утро по заранее известной только им ситуации, иногда прямо на улице возле машины.

Лейтенант Блинов тоже Сергей, но по отчеству Иванович, он на целый год моложе своего напарника по службе. Такой же закоренелый молчун и такой же преданный служака, словно под копирку сделаны.

Я от таких подчёркнуто молчаливых сопровождающих первое время просто тихо выпадал в осадок, совершенно не знал, как себя с ними вести и о чём говорить. Но Виктор Семёнович меня достаточно быстро просветил в этом вопросе и подробно объяснил, в чём именно дело.

— Не обижайся на них, Георгий Васильевич, — сказал он как-то после очередного совещания. — У них такая специфическая работа. Они обязаны молчать. И потом, ты теперь действительно важная фигура для области и страны.

Ларчик, оказывается, открывается на удивление просто. Моя скромная персона теперь почему-то является какой-то стратегически важной для страны фигурой, и сам Берия чуть ли не лично пообещал собственноручно пристрелить этих ребят, если с моей головы упадёт даже один волосок. Почему, мне конечно никто объяснять не собирается, наберусь терпения, время покажет.

Засланного вражеского казачка наши доблестные бдительные органы вычислили достаточно быстро, буквально за неделю интенсивной работы. Вернее, это оказалась засланная казачка, обычная с виду работница партийного дома, что-то вроде технички-уборщицы. Я даже толком не представлял, как она конкретно выглядит, хотя мы наверняка многократно пересекались в коридорах здания. Но со слов хорошо информированного Виктора Семёновича дама оказалась матёрым профессиональнымагентом абвера.

Без единого сучка и задоринки взять её не сумели, она оказалась готова к возможному аресту. Брали её поздно ночью дома, и она сразу же начала яростно отстреливаться из припрятанного дома оружия. В итоге упорно сопротивлявшуюся даму застрелили при штурме её квартиры, а вот её сообщника, проходившего формально как муж, взяли живым и невредимым. И он достаточно быстро всё подробно рассказал под обещание обязательного сохранения жизни. Благодаря полученной от него информации чекисты сумели успешно предотвратить ещё несколько серьёзных готовящихся диверсий в городе, в том числе и ещё одного тщательно спланированного покушения конкретно на мою персону, которое предполагалосьпровести прямо на заводе панелей.

Я, кстати, заметил, что многие работники обкома и горкома после всего произошедшего стали на меня как-то заметно по-другому смотреть. Похоже, я в их глазах всем этим как-то заметно возвысился, стал значительнее и важнее.

Когда мы уже подъезжали к городской черте, успешно миновав очередной контрольный пост, Кошевой совершенно неожиданно обернулся назад ко мне и дрогнувшим, непривычным голосом спросил:

— А вы, Георгий Васильевич, в Сталинграде конкретно где воевали? В каком районе?

— В самом центре города, в составе тринадцатой гвардейской, — ответил я, удивившись его внезапной разговорчивостью. — Практически с самых первых минут и почти до самого конца всей битвы.

— А мне здесь пришлось повоевать, — Кошевой показал рукой на печальные развалины посёлка Городище, мимо которых мы как раз проезжали. — Причём дважды. И в обороне, и в наступлении. Тут у проклятого Паулюса одно время был его штаб. Вон в том разрушенном храме подлюка отсиживался.

Он замолчал на несколько секунд, напряжённо глядя на полуразрушенное, изуродованное здание церкви.

— Храм Всех Скорбящих Радости, — продолжил он с плохо скрываемой горечью в голосе. — Другого, видите ли, места, сука, не мог себе найти. Мы отчаянно пытались достать еготам. Только зря народ положили.

Старший лейтенант тяжело и горестно вздохнул полной грудью и закончил заметно дрогнувшим голосом:

— А потом уже, когда наступали зимой… Мне тогда удалось своих троих ребят найти в снегу. Всех троих нашёл. Теперь они не без вести, а похоронены как положено.

Дальше мы опять ехали в полном молчании. Я лично думал о том, сколько сотен тысяч наших бойцов уже полегло на этой войне, но юридически они до сих пор считаются без вести пропавшими. И какая это страшная, непереносимая трагедия для каждой семьи. Мало того, что отца, брата, сына безвозвратно потеряли, так ещё официально на нём висит подозрение. А вдруг он враг народа? Вдруг сознательно перешёл на сторону проклятых немцев, предал Родину? Косые недоверчивые взгляды окружающих соседей и нехороший прищур настороженных глаз людей с краповыми петлицами на воротниках.

Дома, в нашем Блиндажном посёлке, за всё это напряжённое время удалось переночевать в своей постели всего дважды. А так приходится ночевать, где придётся по обстоятельствам: в основном в партийном доме в комнате отдыха и в собственном кабинете треста на раскладушке. Водитель и сопровождающий из органов, по строгой очереди, конечно, всегда неотлучно остаются вместе со мной для обеспечения безопасности.

Вот и сегодня будем опять вынужденно ночевать в помещении треста. Завтра рано утром, нашесть ноль-ноль, назначено важное большое совещание с участием Чуянова, будем подводить первые настоящие промежуточные итоги нашей месячной работы.

Алексей Семёнович Чуянов сегодня утром на станции с удовлетворением сказал мне, что в Кировском районе трест, по его мнению, свои основные задачи полностью выполнил. И мы сразу же решили, что здесь остаётся для завершения работ всего один небольшой строительный участок, а все остальные в полном составе оперативно перебрасываются в сильно разрушенные районы города, где работы непочатый край.

В первых числах мая окончательно оформилась и чётко кристаллизовалась схема моей ежедневной работы. Как штатный инструктор горкома партии я отвечаю персонально и единолично за бесперебойную работу трёх крупных организаций: горстройтреста, ремонтно-восстановительного завода, который мы организационно вывели из состава треста в самостоятельную единицу, и строящегося завода экспериментального панельного домостроения. Всё остальное многочисленное идёт по принципу постольку-поскольку. По факту реально последнее и окончательно решающее слово на подведомственных заводах и в тресте остаётся за мной.