Парторг 2

Глава 19

На следующий день я проснулся рано, несмотря на очень позднее возвращение домой. Сон был беспокойный, полный обрывочных воспоминаний о вчерашнем бое. Руки ещё болели после рукопашной схватки, а горло саднило там, где диверсант пытался меня задушить. Василий уже успел приготовить завтрак, и запах свежезаваренного чая наполнял наш блиндажный дом.

Андрей тоже встал рано. Вчерашние события явно не прошли для него бесследно. Когда мы сели завтракать, он был молчалив и сосредоточен.

— Георгий Васильевич, как вы думаете, это было случайно? — наконец нарушил он молчание.

— Не знаю, — коротко ответил я. — Но сейчас главное, работу не останавливать, а разбираться будут компетентные органы.

Я сначала заехал в горком, надо было доложить о случившемся своему непосредственному руководству. Комиссар Воронин, хотя и сказал мне вчера вечером, чтобы я ехал домой отдыхать, а он сам доложит об инциденте всему руководству, но я счёл своим долгом лично доложить обо всех обстоятельствах произошедшего. Это было правильно с точки зрения субординации, да и просто по-человечески.

В горкоме было непривычно тихо для утренних часов. Обычно к этому времени коридоры уже заполнялись спешащими по делам работниками, но сегодня атмосфера была какая-то напряжённая. Очевидно, весть о ночном покушении уже разнеслась по зданию.

Виктор Семёнович выглядел усталым, видимо, тоже провёл бессонную ночь. На столе лежала стопка бумаг, и я заметил среди них рапорт с грифом «Совершенно секретно».

Он молча выслушал мой подробный рассказ, не перебивая, изредка лишь кивая. Я рассказывал по порядку: как заметили взрыв впереди идущей машины, как мы покинули свой автомобиль, как я приближался к месту боя, рукопашную схватку и появление подкрепления. Виктор Семёнович внимательно слушал, иногда делая пометки на листе бумаги.

Когда я закончил, он откинулся на спинку стула и какое-то время молчал, обдумывая услышанное. А потом огорошил совершенно неожиданным вопросом.

— И что это всё значит, по твоему мнению? Кто был настоящей целью в этой операции? — вопрос был совершенно неожиданным, и я даже растерялся на мгновение.

Я не ожидал такой постановки вопроса. Мне казалось очевидным, что целью была машина НКВД с офицерами или даже понижающая подстанция.

— Скорее всего, понижающая подстанция, — предположил я после короткой паузы, пытаясь выстроить логику. — Или просто диверсия на дороге, чтобы посеять панику среди руководящих работников. Машина НКВД была явно заметна, с горящими фарами.

— Нет, Георгий Васильевич. Целью был именно ты, — Виктор Семёнович посмотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде я прочитал серьёзность момента. — Молодцы Воронина уже ночью допросили диверсантов, причём обоих независимо друг от друга, и те всё рассказали без долгих церемоний. Это была оставленная немцами при отступлении специальная диверсионная группа. И они получили прямой приказ из Берлина, представляешь, из самого Берлина, убрать именно тебя. Машина НКВД оказалась случайно, они её не ждали. Но подготовка у них была так себе, слабая, и поэтому промахнулись с основной задачей. Александр Иванович уже доложил в Москву обо всём случившемся, причём докладывал лично товарищу Берии.

Он сделал паузу, давая мне время осознать сказанное.

— И пришёл приказ, причём срочный, в обязательном порядке вооружить табельным оружием, пистолетами ТТ, всех партийных и советских работников, в том числе и женщин, и всех водителей автомобилей. По одиночке никому не ездить, только группами или с охраной. И провести полноценное обучение стрельбе и действиям в экстренных ситуациях под личную ответственность комиссара. Тебе лично выделить постоянную круглосуточную охрану из проверенных сотрудников, выписать денежную премию, и теперь ты старший лейтенант РККА.

Всё это Виктор Семёнович сказал скороговоркой, почти без остановки, словно заученный текст. И до меня даже не сразу дошёл полный смысл сказанного. Слова как будто проходили мимо сознания. А когда дошло, когда я осознал весь масштаб произошедшего, то подумал с горькой усмешкой:

«Вот дела творятся. Фронт далеко отсюда, линия боёв в сотнях километров западнее, а меня не только не списывают под чистую как инвалида, а ещё и звёздочки вешают. Так, глядишь, и в полковники выбьюсь к концу войны. А вот женщин зря вооружают, только провоцировать будет лишние конфликты».

Эта последняя мысль меня почему-то развеселила, и я невольно заулыбался, представив себе наших секретарш с пистолетами. Но, наверное, улыбка вышла достаточно глупой и неуместной в данной ситуации.

— Что так удивлённо улыбаешься? — Виктор Семёнович внимательно посмотрел на меня. — Считаешь, что не заслужил повышения?

Он встал из-за стола и прошёлся по кабинету, заложив руки за спину.

— А я бы, будь моя воля, наградил тебя орденом за вчерашнее. Не каждый день партийный работник в одиночку вступает в бой с диверсантами и побеждает. Кстати, у тебя есть медаль «За оборону Сталинграда»?

— Нет, когда же я мог. Её же только учредили, — ответил я.

— Тогда мы тебя к ней обязательно представим. Это вопрос решённый, я прослежу лично. Ты заслужил эту награду кровью.

— Я, Виктор Семёнович, заулыбался из-за мысли о вооружении женщин, — признался я. — Зря это, на мой взгляд. Только провоцировать будет лишние конфликты и недоразумения.

— Приказы не обсуждаются, а выполняются, — несколько резко и недовольно на мои слова отреагировал мой собеседник. — Это должен понимать каждый, тем более партийный работник.

— Да это я так, к слову, — поспешил я сгладить ситуацию.

— К слову, — недовольно буркнул Виктор Семёнович, останавливаясь у окна. — Кто вот врагу информацию поставляет о твоих передвижениях, о твоём распорядке дня, вот главный вопрос. Вот теперь над чем думать придётся и днём, и ночью. Как они знали, где и когда ты поедешь? Это же означает, что у них есть источник информации здесь, в Сталинграде. Возможно, даже в наших структурах.

Эта мысль висела в воздухе тяжёлым грузом.

— А это пусть НКВД и «Смерш» думает, это их прямая работа и обязанность, — ответил я твёрдо. — Бдительность терять, конечно, не надо, это было бы преступной глупостью. Но я лично работать буду, а не оглядываться, как заяц, на каждый куст и каждую тень. Иначе просто с ума сойти можно от параноидального страха. Работа должна продолжаться, завод строиться, дома восстанавливаться.

Страха у меня от такой новости, что приказ на мою ликвидацию пришёл из самого Берлина, не было. Скорее, какое-то странное удивление и даже, как ни парадоксально, некоторая гордость. Значит, наша работа настолько важна, что сам фюрер обратил на неё внимание. Но, конечно, мало приятного в этом. Они ведь, гады, наверняка попробуют ещё и не раз. Ресурсов у них для этого хватит. Ну что же, будем иметь в виду и быть постоянно начеку.

Грозные приказы из Москвы, тем более подписанные самим Берией, выполнять надо немедленно, без промедления. И пока я беседовал со вторым секретарём горкома партии, обсуждая детали произошедшего, мне уже выделили новую персональную машину с водителем. Им оказался опять Михаил, которого я уже знал. Он вместе с Андреем был отправлен получать табельное оружие и проходить ускоренный инструктаж по его применению.

Эту новость мне сообщил начальник охраны партийного дома, поднявшийся в кабинет второго секретаря. Он вежливо, но настойчиво посоветовал мне из-за этого задержаться в горкоме до четырнадцати часов.

— Товарищ Хабаров, пока ваши водители проходят инструктаж и получают оружие, лучше вам остаться здесь, — объяснил он. — В здании безопасно, охрана усилена. А к двум часам дня всё будет готово.

Я решил последовать умному совету и отправился в свой отдел на втором этаже. Но никого там, естественно, не застал в это утреннее время. На место Гольдмана, ушедшего директором завода, никого ещё не назначили, и все его многочисленные поручения и обязанности переложили на оставшихся инструкторов горкома. И никого особо не волнует, что их осталось всего двое на весь огромный объём работы. Поэтому их участь теперь, крутиться как белки в колесе, пытаясь объять необъятное и успеть везде.

А я отправился в секретную часть горкома. Раз уж появилась такая редкая возможность и свободное время, то надо ею воспользоваться и поподробнее ознакомиться со всеми свежими Постановлениями ГКО, приказами наркоматов и прочими руководящими указаниями, касающимися восстановления города и области.

Ничего особо интересного я для себя поначалу не нашел. Всё это, хотя бы в общих чертах, мне уже известно из устных докладов и совещаний. Но последним в папке оказался приказ наркомата строительства. Он совсем свеженький, пришёл из Москвы буквально вчера поздно вечером и назывался «О строительстве в н. п. Михайловка Сталинградской области цементного завода».

Я начал читать внимательно, и с каждой строкой понимание масштаба проекта росло.

Этот приказ ситуацию вокруг строительства этого завода менял совершеннейшим, кардинальным образом. С сегодняшнего дня это не стройка областного или даже республиканского значения, а всесоюзная стройка, которая полностью будет вестись силами и средствами наркомата строительства СССР. И товарищ нарком Гинзбург за это дело отвечает персонально перед Государственным Комитетом Обороны.

Для непосредственной работы на стройке решено привлечь всех сотрудников простаивающего сейчас Сенгилеевского цементного завода, и всех цементных дел мастеров, успевших эвакуироваться из всех городов Союза, где была такая промышленность до войны.

На новый строящийся завод приказано срочно направлять всё соответствующее специализированное оборудование, которое успели эвакуировать в тыл в сорок первом и сорок втором годах с временно оккупированных территорий. Часть оборудования возможно даже будет снята с других цементных заводов страны, если специальные комиссии решат о их недостаточной загрузки. Сроки строительства установлены даже ещё более жёсткие, чем планировалось изначально. Через полгода это должно быть уже полноценно работающее предприятие с полным циклом производства. А первую продукцию, пусть и в ограниченном количестве, завод должен дать уже к первому июля этого года. И одним из приоритетных, первоочередных потребителей продукции нового завода назван город Сталинград и вся область.

Наш персонал на стройке будет существенно разбавлен военнопленными, причём не только немецкими, но и румынскими, итальянскими, венгерскими. И это будут не только простые чернорабочие, но и взятые в плен инженеры, техники и просто те, кто имеет образование выше среднего и может быть полезен.

На последней странице приказа ещё раз особо подчёркнуто и сказано о том, что продукция нового завода в первую очередь пойдёт на восстановление Сталинграда и области, а уже потом на другие стройки страны.

Я перечитал приказ дважды, осознавая его значимость для нашей работы. Это означало, что проблемы с цементом будут решены кардинально.

Начальник охраны ещё утром сказал, что раньше четырнадцати часов сегодня мне не судьба покинуть партийный дом из соображений безопасности. И раз уж так всё сложилось, то отказываться от возможности спокойно пообедать в нормальных условиях, за столом, а не на бегу, большая глупость. И из секретной части я направился в нашу столовую.

Мне, конечно, сложно объективно сказать, как в целом обстоят дела со снабжением продовольствием в городе, но в нашей партийной столовой кормят всё лучше и лучше чуть ли не с каждым днем. И скорее всего дело даже не столько в улучшении снабжения, сколько в грамотном налаживании самой работы кухни и организации процесса. Я, например, вижу, что намного повысилась дисциплина среди персонала: повара и весь персонал начали намного лучше выглядеть, банально в столовой стало больше порядка и чистоты. И видно, что люди на рабочих местах просто больше шевелятся, работают с желанием.

Это, кстати, сразу же самым непосредственным образом сказывается на качестве приготовления и ассортименте блюд. Сейчас, во время войны, конечно, смешно, да, наверное, и кощунственно говорить об этом вслух. Но готовить просто на отвали, по принципу «и так сойдёт», «всё равно съедят», когда есть возможность людям организовать хоть какую-то маленькую радость в их тяжёлой жизни, на мой взгляд, преступно и недопустимо.

И, похоже, наши повара это хорошо понимают и начинают готовить так, что действительно пальчики оближешь. По крайней мере, все из столовой выходят с какими-то умиротворёнными, довольными лицами, а не с обычным военным выражением постоянной озабоченности.

Лично мне любой поход в нашу столовую заметно повышает настроение. Во время еды всегда появляются почему-то светлые мысли о мирной жизни, о том времени, когда кончится эта проклятая война. Когда миллионы наших бойцов вернутся домой с фронтов, всё разрушенное будет восстановлено и отстроено заново. А я лично женюсь на какой-нибудь хорошей девушке и буду спокойно приезжать или приходить домой на обед. Лепота, одним словом, сказочная.

Мои мечтания о послевоенных мирных обедах за семейным столом были самым жестоким образом прерваны начальством, когда я над собой услышал знакомый голос Виктора Семёновича:

— Георгий Васильевич, не будешь против, если я тебе составлю компанию?

Я за столиком сидел один, и почему-то ко мне сегодня никто не подсаживался, словно все знали о вчерашнем и боялись.

Последние дни на третье в столовой стали предлагать выбор: чай или компот из сухофруктов. И я всегда предпочитал компот, который пил медленно, смакуя каждый глоток, часто при этом даже закрывая глаза, чтобы лучше почувствовать вкус.

Виктор Семёнович терпеливо дождался, пока я закончу своё компотное священнодействие, и только потом спросил деловито:

— Ознакомился с приказом наркомстроя по Михайловке?

— Ознакомился внимательно, — кивнул я. — Хороший приказ, правильный. Главное, чтобы всё было выполнено в срок, без обычных проволочек.

— Выполнят, не сомневайся, — уверенно сказал Виктор Семёнович.

В отличие от меня, он предпочёл чай и, сделав пару неторопливых глотков, продолжил:

— Среди немецких специалистов, которых направят на строительство, есть строители с хорошим опытом. Возможно, кто-то из них будет тебе интересен для твоих проектов. Тебе надо как-то к ним присмотреться, оценить их квалификацию. Хорошо бы твоего гауптмана Весселя привлечь к этому делу, он должен кое-кого там знать лично. Немцы же, земляки.

Легко сказать, привлечь гауптмана. Только вот как это практически сделать, не нарушив режимных требований, да и вообще.

Гауптман Курт Вессель окончил какую-то техническую школу в Штутгарте, служил в ремонтных частях вермахта с конца августа тридцать девятого года. Он действительно оказался для нас палочкой-выручалочкой со своим опытом и знаниями всего технического зверинца, оказавшегося в распоряжении нацистов. К нам уже с полей области потащили технику всей Европы: собственно немецкую, чешскую, французскую и всех остальных европейских производителей.

Неожиданно много оказалось американской техники, особенно той, что выпускалась и продолжает выпускаться по лицензиям того же Форда на территории рейха. Например, большая часть пятитонников имеет заокеанские корни. И Курт знает эту технику на отлично.

С ним постоянно работают двое: немец Курт Тельман, однофамилец знаменитого немецкого коммуниста, и наш мастер Иван Васильевич Прохоров, сорокалетний мастеровой с Урала. Он приехавший к нам добровольцем, списанный под чистую по ранению.

Курт Тельман тоже коммунист, осенью сорок первого он добровольно сдался в плен и сразу же предложил свои услуги для работы против нацистов. Его к нам направили органы. Курт, наверное, даже военнопленным сейчас не считается. По крайней мере, нет никаких ограничений свободы передвижения.

Курт Вессель молчун, никаких посторонних разговоров, только по делу, да и то чаще всего односложно: «да», «нет». Поэтому как с его помощью выполнить пожелание товарища второго секретаря, я откровенно не знаю.

Кроме этих немцев у нас работает ещё десяток других, и во многом благодаря этому с восстановлением вражеской разбитой техники у нас всё очень неплохо.

Дмитрий Петрович Кошелёв уверен, что к майским праздникам все потребности треста в различной технике будут закрыты, и мы сможем даже какую-то часть восстановленного предложить другим городским организациям. Мы практически уже готовы передать нашим подшефным колхозам и совхозам десять тракторов и восстановленных шасси танков Т-2, которые вполне можно использовать в мирных целях.

Кошелёв собрал небольшую инженерную группу, и они кумекают, как этих зверей, причинивших столько горя в нашей стране, использовать для восстановления разрушенного. И скоро у нас, наверняка, появятся катки для укатывания дорожного полотна и, возможно, даже что-то типа асфальтоукладчиков. Это не говоря о бульдозерах, погрузчиках и прочем необходимом оборудовании.

На нашу площадку начало поступать большое количество просто разбитого немецкого железа, которое когда-то было передвижными электрогенераторами, и различное сварочное оборудование, которое, хотя и уступало советскому, но вполне ещё могло использоваться в мирных целях.

Между управлением треста с заездом в партийный дом и СТЗ начал курсировать восстановленный немецкий штабной автобус. Он, конечно, служебный, но когда есть возможность, то мы берём и попутчиков. И в ближайшее время Кошелёв обещает восстановить ещё несколько немецких штабных автобусов для городских нужд.

Восстановление легковых машин мы решили проводить в последнюю очередь, так как в этом не было острой необходимости.

Все результаты нашей восстановительной деятельности ежедневно докладывались в Москву, и я надеялся, что они будут оценены по достоинству. Так как, на мой взгляд, за счёт этого Сталинград удастся быстро обеспечить необходимой автотракторной техникой.

Но по мнению Дмитрия Петровича, пока это всё цветочки. Сейчас мы снимаем сливки, восстанавливая незначительно разбитую технику. А вот если ему удастся наладить глубокое восстановление разобранных узлов и механизмов, то наш приз будет исчисляться не десятками и сотнями, а тысячами возрождённых экземпляров техники врага, которая будет заниматься мирным трудом.

Я о подобных планах знаю, но никак их не комментирую, просто опасаясь, что с этого может ничего не получиться. Но если получится… Дух захватывает от перспектив.

Последние дни на нашей площадке стала появляться советская автотракторная техника, уничтоженная вроде бы под ноль. Наши умельцы хотят попробовать делать какие-то гибриды, используя для восстановления наших машин немецкие и европейские агрегаты и узлы.

Короче говоря, аппетит приходит во время еды.

После ухода Виктора Семёновича я ещё какое-то время сидел в столовой, размышляя над его словами. Из раздумий меня вывел голос Андрея:

— Георгий Васильевич, мы готовы.

На выходе из партийного дома меня опять остановил начальник охраны.

— Товарищ Хабаров, товарищи вас ожидают, — он показал на двух сотрудников НКВД, подошедших к нему при моём появлении.

— Старший лейтенант Кошевой, лейтенант Блинов, — представились офицеры, и старший лейтенант протянул мне бумагу с каким-то текстом.

Двое сотрудников Сталинградского областного управления НКВД прикомандировываются к моей персоне для постоянного круглосуточного сопровождения. Службу им велено нести по очереди до особого распоряжения. Товарищам для защиты моей персоны разрешено применять табельное оружие, открывая сразу же огонь на поражение. Основанием служит приказ наркома внутренних дел Берии. А предъявленное мне распоряжение подписано комиссаром Ворониным.

— Надо полагать, что это вы будете делать посуточно? — спросил я, отдавая назад приказ комиссара.

— Так точно, — ответил, естественно, старший лейтенант.

— Тогда быстро решайте, кто первый на смену, и поехали. И так полдня, считай, впустую потеряно.

Очередной доклад из Сталинграда на стол Маленкова лёг, как обычно, вместе с другими сводками и докладами со всей страны. И он с определённым удовлетворением прочитал, что наконец-то начались практические работы непосредственно по строительству завода панельного домостроения. Пока сталинградских товарищей никто специально не подгонял с этим проектом, но, по личному мнению Георгия Максимилиановича, они что-то немного затягивают с работами непосредственно на заводе, хотя причины задержки понятны и объективны.

Хотя со всем остальным направлением работы всё выглядит вполне неплохо. Можно даже сказать, есть существенные и заметные успехи, которые выглядят достаточно неожиданными для такого относительно короткого срока работы.

Маленков взял карандаш и сделал несколько пометок на полях доклада, отмечая важные моменты для дальнейшего возможного обсуждения, которое может состояться в любой момент.

Размышления Маленкова были внезапно прерваны срочным звонком Берии.

— Георгий Максимилианович, нас: Молотова, вас и меня срочно вызывает товарищ Сталин, — голос Берии звучал напряжённо. — В Сталинграде чрезвычайное происшествие, серьёзное. На товарища Хабарова было совершено покушение. Убит сержант, сотрудник НКВД. Ранен полковник Сазонов, заместитель начальника областного управления. Один диверсант убит на месте, второй ранен и захвачен. Двое захвачены живыми и уже допрошены моими людьми. Оба дали признательные показания.