Основы человечности для чайников (СИ)

Интермедия 1. Волчонок

1991 год

Людвиг Майер ничего не боялся. Он мог залезть на самое высокое дерево во дворе, дёрнуть за хвост злющую овчарку Юту с соседней улицы, целых десять минут просидеть в тёмном чулане, добежать по тонкому льду до середины озера и несколько раз топнуть там ногой, заговорить с полоумной фрау Бруннер и ещё много чего. Конечно, почти всё это приходилось делать тайком от мамы, но маму с её вечной угрозой надрать уши Людвиг тоже не больно-то боялся.

Её просто огорчать не хотелось, но это другое. Совсем другое.

А вот сама мама была жуткой трусихой: вечно волновалась, что сын поранится, обожжётся или просто свернёт себе шею. Но Людвиг был не только бесстрашный, но и везучий. И сообразительный. И обаятельный.

В общем, прекрасный был человек этот Людвиг Майер восьми с половиной лет от роду, только непоседливый очень.

Да и как усидеть на месте, когда вокруг столько всего интересного?

Например, в лесу!

Лес окружал деревню со всех сторон. Не сдавливал в тисках и не держал в осаде, как игрушечные солдатики вражеский замок, а просто расстилался вокруг пышным зелёным ковром.

Это был приличный, культурный лес. Через него проходило большое шоссе и ещё несколько дорог поменьше, а всё остальное пространство занимали пешеходные тропинки с указателями. По тропинкам день-деньской гуляли бодрые пенсионеры, мамочки с колясками, влюблённые парочки и туристы, приехавшие посмотреть на развалины старинной крепости, притаившиеся неподалёку.

От крепости осталось едва ли полторы стены, да и те высотой по плечо Людвигу Майеру, но туристов это не останавливало.

Людвига тоже, поэтому развалины он облазил вдоль и поперёк, и знал там каждый камень.

И очень удивился, обнаружив рядом с одной из стен странную белёсую дымку.

Летним солнечным днём дымка совсем не казалась страшной. Выглядела она примерно как пар над кипящей водой — мутный сгусток без определённой формы. И без запаха. И без…

Людвиг аккуратно потыкал дымку пальцем и убедился, что на ощупь она тоже никак от обычного воздуха не отличается.

Но всё же что-то в ней было такое непонятное, притягивающее внимание. Нездешнее.

Возможно, даже магическое!

Мама строго-настрого запрещала трогать без разрешения магические предметы и после ритуалов всегда прятала их в сейф, подальше от Людвига. А ещё она говорила, что в непонятной ситуации надо обязательно звать её.

Но мама была далеко, дома, в получасе ходьбы: вниз по холму и ещё немножко через лес.

А непонятная ситуация — прямо тут, под носом.

«Пока я доберусь домой, пока объясню, в чём дело, пока мама согласится пойти со мной к развалинам — эта дымка ведь и рассеяться может!» — рассудил Людвиг Майер. И решил сделать проще: притащить непонятный сгусток воздуха домой.

Не весь, конечно. Так, маленький кусочек.

Для этого Людвиг вытащил из кармана пакет из-под пирожка. Сам пирожок он съел уже давно, но мама всегда говорила, что мусор в лесу разбрасывать нельзя, поэтому пакет пришлось запихивать в карман и тащить до ближайшей урны. Вот и пригодился!

Замахнувшись пакетом, как сачком, Людвиг поймал кусочек дымки, быстренько затянул горловину… и с удивлением уставился на пустой пакет, наполненный обычным, прозрачным воздухом.

А непонятная субстанция осталась висеть возле стены, ничуть не уменьшившись в размерах. Даже, кажется, слегка раздалась вширь, как распушившийся перед дракой кот.

Вся она в пакет, пожалуй, не уместилась бы.

— Пылесос бы сюда! — пробормотал Людвиг.

Субстанция ощерилась.

То есть распушилась ещё сильнее.

Людвиг распушился в ответ. Полноценно вздыбить шерсть в человеческом облике он, конечно, не мог, но всё же тряхнул головой, слегка наклонился вперёд и вздёрнул верхнюю губу, обнажая клыки. А вот зарычать не успел, потому что окружающий мир внезапно погрузился в темноту.

Темнота ощущалась странно: только что был день, и солнце золотило развалины крепости, и вдруг наступила ночь, а вместо земли и травы под ногами…

Хм…

Людвиг нагнулся и пощупал. И довольно быстро убедился, что земля, трава и всякие прочие мелкие камешки остались на месте. И воздух пах совершенно по-прежнему. И солнце всё так же припекало макушку и правую щёку.

Но глаза видели только непроницаемую тьму. В которой вдруг начали загораться огоньки.

Парные огоньки.

Парные огоньки, подозрительно напоминающие глаза.

Темнота наполнилась шорохом и приглушённым рычанием, какое могла бы издавать стая волков, окружающая одинокую жертву.

Вот только Людвиг совершенно точно знал, что в окрестностях нет чужих агрессивных волков. Да и не пахла темнота волками.

А цоканье тем временем приближалось, рычание усиливалось, и огоньки-глаза горели всё ярче.

— Интересненько! — сказал Людвиг. И двинулся навстречу.

Страшно ему не было. Скорее уж — страшно любопытно!

Темнота испустила разочарованный вздох, шорохи стихли, глаза поблекли.

— Эй, ну вы куда? — окликнул Людвиг. — Давайте поговорим! Кто вы такие? Что вы такое?

Ответа не последовало, но по щеке словно пёрышком провели — не противно, скорее щекотно. Возможно, это была попытка общения. Или нет.

— Ты хочешь меня напугать? — напрямую спросил Людвиг. — А зачем? Не понравилось, что я кусок тебя поймать пытался? Прости, если это тебя обидело, я больше не буду.

Темнота снова вздохнула, но в этот раз скорее устало. «Как же я задолбалась висеть здесь, поджидая жертв! А когда наконец-то нашла хоть одного подходящего ребёнка, он замахнулся на меня пакетом, а потом отказался бояться волков», — сквозило в этом вздохе.

Воздух посветлел, развалины, земля и лес вернулись на свои места. Сгусток тумана тоже вернулся, но теперь он выглядел совсем бледным и потрёпанным, словно попытка воздействовать на Людвига выпила из него все силы.

Его было жалко, как выброшенную игрушку или попавшую под дождь бесприютную собаку. Его хотелось пожалеть, но как пожалеть клочок воздуха?

Людвиг погладил дымку рукой. Снова ничего не почувствовал, но почему-то решил, что всё делает правильно. Мама учила помогать людям. И нелюдям. А непонятной сущности совершенно точно требовалась помощь.

— Как тебе помочь? Объясни. Расскажи, что случилось? Ты не можешь говорить, но умеешь насылать иллюзии. Расскажи через них, и мы вместе придумаем, что делать дальше.

На некоторое время бледное облачко неподвижно зависло в воздухе, словно не веря услышанному, а потом встрепенулось и как будто слегка потемнело. Глаз у него не было, но Людвиг явственно ощущал вопросительный взгляд.

— Я не вру. Я правда хочу знать, что ты такое и как тебе помочь, — сказал он.

Облачко медленно, но верно наливалось свинцовой темнотой, становясь всё больше похожим на грозовую тучку. Маленькую, совершенно мультяшную и совсем не страшную тучку.

А потом в ушах Людвига загрохотал совсем не мультяшный гром, а перед глазами возникло нечто странное.

Это была не полноценная иллюзия и не статичная картинка, а скорее поток образов и ощущений. Как отдельные кадры, выхваченные из киноленты, только не на экране, а прямо вокруг Людвига, будто он сам находился в центре истории и был её главным героем.

Мрачные закоулки старинной крепости. Холодные каменные полы, сквозняки, завывание ветра в каминных трубах. Полумрак и неясные тени на стенах.

Девушка в длинном тяжёлом платье торопливо идёт по коридору, почти бежит. Боится того, что скрывается во мраке, и не знает, что тем самым привлекает беду.

Её ножка в изящной парчовой туфельке наступает на клочок темноты, расстелившийся по полу.

Мгновение — и тьма накрывает девушку с головой.

Ещё мгновение — и выплёвывает обратно: насмерть перепуганную, дрожащую, с седыми прядями в волосах.

Тьма сыто урчит и отправляется на поиски новой жертвы.

Влюблённые, ищущие укромное место для встречи. Дуэлянты и забияки. Слуги. Строители. Воры. Заблудившиеся в коридорах дети.

Особенно дети. Такие любопытные, такие пугливые, такие вкусные. А главное — совершенно безобидные, ведь взрослые никогда не относятся всерьёз к детским страхам.

Впрочем, взрослыми тоже можно подкрепиться.

Тьма не щадит никого.

Тьма сыта и счастлива.

Тьма не убивает. Убьёшь — наешься один раз до отвала, а потом будешь голодать. Не лучше ли пить страх понемногу, пробовать разные его вкусы, подбирать меню под настроение? Не лучше ли заботиться о своих людях, как сами люди заботятся о коровах и курах?

Тьма умеет просчитывать наперёд.

Тьма бережёт своих людей.

Приходит он. Колдун. Смеётся мерзко, говорит, что кто-то слишком обнаглел и обитатели крепости решили, что дешевле нанять мастера, чем и дальше шарахаться от каждой тени.

Колдун чертит магические символы, произносит нужные слова, и всё вокруг заливает жгучим светом.

Тьма отступает, сжимается, забивается в щели меж каменных плит.

Тьма почти растворяется.

Тьма погружается в сон.

Однажды тьма просыпается и понимает, что прошли годы. Столетия.

Крепость пуста, исчезли со стен богатые гобелены, пропали золочёные подсвечники и ковровые дорожки, сквозь проломившуюся крышу падает свет.

Тьма мечется по коридорам — по тому, что осталось от коридоров — но находит только трещины в каменной кладке да пробивающуюся сквозь них траву.

Здесь больше нет людей.

Здесь больше нет еды.

Здесь вообще ничего нет!

Тьмы тоже нет, ей негде спрятаться, нечем питаться, от неё почти ничего не осталось. Она тянет жалкие крохи страха из счастливых туристов, увлечённых историков, вездесущих корреспондентов. Иногда ей удаётся перекусить ребёнком, отставшим от родителей.

Одинокие дети — лёгкая и питательная добыча.

Тьма уверена в этом.

А потом она встречает Людвига Майера восьми с половиной лет от роду, который пытается запихать её в пакет.

— У меня идея! — провозгласил Людвиг Майер, как только чужие воспоминания схлынули, а в ушах перестало звенеть. — Знаешь, у меня есть мама, и она вечно всего боится. Ну, в основном за меня боится, конечно. Тебе даже не придётся её пугать, можно просто находиться рядом и иногда подпитываться её страхами. С голоду не умрёшь, а потом… ну, потом что-нибудь придумаем. Как тебе такой план?

Боггарт (а белёсый клочок тумана был, несомненно, старым, но не слишком удачливым боггартом) заинтересованно затрепетал, но почти сразу же обмяк, повис безвольной тряпочкой. Кажется, сама идея пришлась ему по вкусу, только вот реализации что-то мешало.

— Ты не можешь покинуть пределы замка, — уверенно произнёс Людвиг. Пожалуй, он и сам не мог точно сказать, откуда взялась эта уверенность: из обрывков чужой памяти, из детских книжек про призраков, или вообще помогло случайное озарение.

Боггарт немедленно просветлел всем собой и заметался вдоль стены, показывая, где искать привязку.

Искали долго.

Точнее, с местом определились почти сразу, но потом выяснилось, что нужный предмет скрыт где-то в толще земли. Пришлось копать.

Сперва Людвиг пытался рыть яму руками, затем плюнул на предосторожность (да всё равно же никто не увидит!) и обернулся волком. С лапами и когтями дело пошло бодрее, да и запахи помогали ориентироваться. Он быстро выделил нужный и теперь точно знал, что именно ищет и где оно зарыто. Не очень глубоко, к счастью.

Спустя полчаса работы Людвиг уже держал в руках небольшую косточку (кажется, от указательного пальца) и радовался, что боггарт не потребовал вытащить на поверхность весь скелет целиком.

Косточка отправилась в пакет, сгусток тумана, совсем разлохматившийся от волнения, нырнул туда же. И даже поместился!

Правда, пакет, совершенно невесомый, но довольно объёмный, пришлось нести в руке сперва по лесным тропинкам, а потом через всю деревню, но никому не было до него ни малейшего дела. Кажется, если бы Людвиг тащил с собой детскую лошадку на колёсиках или кастрюлю с горячим супом — тоже никто не удивился бы, только вздохнули бы обречённо: «Опять этот непутёвый мальчишка что-то затеял!»

Отсутствием чрезмерного внимания и глупых вопросов Людвиг наслаждался почти до самого дома, и даже успел помечтать о том, чтобы мама тоже ничего не заметила (а лучше — вообще ушла куда-нибудь по делам), но, свернув на родную улицу, понял, что украдкой пробраться в свою комнату не получится.

Потому что у дома стояла полицейская машина.

И скорая.

И даже пожарная, и это было совсем уж странно, потому что вокруг совершенно точно ничего не горело.

В другое время Людвиг был бы рад такому обилию спецтехники и непременно выпросил бы у пожарников разрешение залезть в кабину (в крайнем случае, можно и без разрешения), но сейчас это всё… Нет, не пугало. Но настораживало.

— Здравствуйте, герр Штайн, — вежливо поздоровался Людвиг с пожилым полицейским, который жил на соседней улице, а сейчас курил, прислонившись к машине.

— Людвиг Майер, — произнёс герр Штайн. И замолчал.

И все вокруг замолчали, прекратили разговоры и разом повернулись к ним. И уставились на Людвига, словно ожидая чего-то.

— Людвиг Майер, — повторил герр Штайн.

И не сказал больше ничего. Ни «Где тебя носило, мать уже всю округу на уши поставила⁈», ни «Сколько раз тебе говорили не баловаться со спичками!», ни «Ханс Раух видел, что это ты измазал краской забор фрау Бруннер!»

Вместо всего этого полицейский вздохнул и обвёл взглядом всех вокруг, словно умоляя, чтобы кто-нибудь пришёл ему на помощь. Но помогать никто не стал, все только отворачивались. Даже пожарники.

И только тогда Людвигу стало страшно.

Действительно страшно.

Когда герр Штайн наконец-то начал говорить, Людвиг уже не слышал его слов. Только чувствовал, как лихорадочно колотится сердце, как текут по лицу слёзы и как ворочается и довольно урчит сгусток тьмы в пакете.