Основы человечности для чайников (СИ)

Глава 18. Узловая точка

Людвиг и Тимур могли конфликтовать сколько угодно, но в одном они были солидарны: ребёнка надо выгнать из комнаты, а лучше и из квартиры. И они честно пытались — уговорами, угрозами, красноречивыми взглядами, нецензурными мыслями и воззваниями к гласу рассудка.

Не сработало.

Ксюха догадывалась, что потом пожалеет, но всё равно упрямо осталась сидеть рядом с Людвигом, наблюдая, как Тимур расписывает маркером его грудь и живот.

— Я могу хоть как-то помочь?

— Голову ему придержи, а то там и так на затылке шишка, а под глазом синяк, — велел Тимур. — Если вдруг превратится в волка — сразу убегай. А так… ну, следи, чтобы не отключился.

— Не дождёшься, — заверил Людвиг. Хотя на самом деле отключиться он явно был не против, возможно даже прямо сейчас: последние несколько минут он оставался в сознании разве что благодаря силе воли, взгляд всё чаще делался мутным и расфокусированным. — А превратиться я не смогу. Ты же блок поставил?

— Поставил. — Тимур на всякий случай проверил нужные символы. — Но сам же знаешь, что некоторые заклинания при наложении могут давать странные эффекты. Лучше перестраховаться.

— Хорошо.

— Ничего хорошего. Ладно, я начинаю, а ты… ну… постарайся выдержать.

— У меня выбора нет. Если я умру — Ксюха расстроится. Да и ты тоже, наверное.

— Я всё ещё тебя ненавижу, — напомнил Тимур, но скорее сам себе. А потом накрыл одной ладонью густое скопление кровавых трещин на ноге Людвига, а другой — метку на его животе. — Но я не хочу тебя убивать.

Дальнейшее запомнилось Ксюхе очень смутно.

Тимур с бледным и совершенно бесстрастным лицом творил магию, но внешне это почти никак не проявлялось. Иногда он шевелил пальцами, сверялся с лежащей на полу шпаргалкой или шептал вполголоса что-то неразличимое. По татуировкам на его руках изредка пробегали искры, символы на полу и на коже Людвига вспыхивали и гасли, кровавые трещины пульсировали.

А Людвиг выл.

Совершенно беззвучно, зажмурившись, сцепив зубы. Иногда хрипел — и это уже вслух. Дёргался всем телом, но невидимая магия ограничивала его движения, более-менее свободно он мог двигать только головой, а её держала Ксюха.

Пыталась удержать.

Пыталась удержаться.

На самом деле ей тоже хотелось выть. Отголоски чужой боли ввинчивались в мозг, и от этого дыхание перехватывало, в ушах гудело, а глаза слезились. Если Ксюхе во время подобной процедуры казалось, что в позвоночник ей вкручивают штырь, то Людвигу этот самый позвоночник дробили кувалдой. И рёбра тоже. А потом склеивали и дробили снова. И всё это без анестезии.

Телесный контакт только усиливал ощущения. Ксюха знала, что если отдёрнет руки, то станет легче, но продолжала держать. Под пальцами ощущались вздувшиеся от напряжения вены на висках и на лбу. Кожа Людвига была горячей и влажной, и у Ксюхи тоже быстро вспотели ладони от волнения, а спина, напротив, замёрзла и покрылась мурашками.

Мысленный вой вскоре перешёл во вполне реальные, только очень уж слабые стоны. Тимур на них не реагировал, так и сидел с совершенно непроницаемым лицом.

Ксюха не реагировать не могла, но старалась всхлипывать как можно тише, почти бездумно гладила Людвига по голове и осторожно промокала краешком рукава пот и слёзы. Не свои, конечно, слёзы.

Лучше бы платком, но тот остался в школьной сумке. В Доме. Почти в прошлой жизни.

— Тимур… — «Игоревич» тоже потерялся где-то в прошлой жизни. — Он больше так не выдержит. У тебя нет в запасе какого-нибудь магического обезболивающего?

— Третьей руки у меня в запасе нет, — бросил Тимур. — Он сам велел делать на две точки.

— Ты его убиваешь!

— Я его лечу. И я предупреждал!

Толку от лечения было немного. Ксюха следила за алыми линиями в надежде, что они вот-вот начнут бледнеть или хотя бы истончаться, но ничего не происходило. Кажется, они мерцали даже сильнее, чем раньше.

Тимур с тоской смотрел на них — и выше, на маркерную отметку, похожую на змею, свернувшуюся в районе солнечного сплетения. Она единственная выглядела совершенно обычной — не сияла, не меняла цвет, не бледнела, впитываясь в кожу. Просто рисунок без капли магии, до которого невозможно дотянуться.

Мысли Людвига, и до того не слишком чёткие, превратились в совершенный хаос. Он уже не пытался строить из себя терпеливого героя. Вообще ничего строить не пытался, просто не мог: дёргался, скулил, силился вырваться из пут боли, которая прошивала тело насквозь, захватывала каждый орган, каждую клеточку.

Ксюха тонула в этой боли вместе с Людвигом. Захлёбывалась ей, задыхалась, барахталась почти вслепую, но чувствовала, что этого недостаточно. Она хотела бы забрать эту боль. Не просто ощущать её отголоски, а впитать хотя бы часть, поделить ощущения на двоих.

Она ведь уже выдерживала это — значит, сможет выдержать снова!

Да, тогда заражение было не таким обширным, Тимур вылечил его намного быстрее и легче, ну и что с того? Ксюха знала, что может вынести гораздо больше. Пусть ей будет плохо, зато Людвигу — хоть немножко легче. И, возможно, именно это «немножко» спасёт ему жизнь, поможет не свихнуться от болевого шока.

«Отдай мне. Поделись со мной», — мысленно попросила она, сжимая его голову в ладонях.

В глазах потемнело, дыхание перехватило, но вместо ожидаемой боли Ксюха ощутила нечто совсем другое. В пальцах закололо, потом руки словно одеревенели, стали на мгновенье чужими и непослушными. Вдох — и в лёгкие ворвался поток свежего воздуха — и ещё чего-то, тоже свежего, острого, пузырящегося, как газировка, — и это было одновременно жутко и прекрасно. Нестерпимо прекрасно, до восторга жутко.

Как полёт.

Как близкая молния в грозовую ночь.

Как сбывшаяся мечта.

Как магия!

— На змею надо просто нажать или ещё что-то сделать? — быстро спросила Ксюха, боясь, что наваждение вот-вот развеется.

— А? — вскинулся Тимур.

«Это не змея, а самех», — обречённо мелькнуло в мыслях.

И одновременно туда же ворвалось яростное: «Жми!»

Ксюха даже разбираться не стала, кому какая фраза принадлежит. Просто перегнулась через голову Людвига, дотянулась — и нажала.

Символ под ладонью нагрелся почти мгновенно. Тимур так же мгновенно напрягся. Руку свело. Людвиг коротко выдохнул — и обмяк.

А одна из кровавых линий, конец которой находился совсем рядом с рукой Ксюхи, вдруг побледнела и истаяла без следа.

— Есть! — воскликнул Тимур и облизнул губы. — А ну давай, скотина, ползи обратно.

Ещё одна линия начала бледнеть.

— Ты просил следить, чтобы Людвиг не отключился… — Ксюха запоздало подумала, что надо было сперва усесться поудобнее, а потом уже врываться в чужое заклинание. Потому что сейчас она едва сохраняла равновесие в не самой устойчивой позе и даже опереться ни на что не могла. А руку тем временем сводило всё сильнее. — Так вот, он, кажется, вырубился.

— Ещё бы… Сердце бьётся?

— У него? Вроде да.

— Вытянем. Главное — не отпускай.

— Я не знаю, что я делаю… Я же ничего не делаю, просто держу.

— Вот и держи.

— У меня голова кружится, — созналась Ксюха. Она бы, конечно, перетерпела, но очень не хотелось внезапно грохнуться прямо на Людвига, не доведя дело до конца.

— Держи, — не то велел, не то взмолился Тимур.

Что делать, пришлось держать.

Держать.

Держать.

И ещё немножко…

— Да чтоб я ещё раз… — буркнул Тимур, когда последняя трещина в коже Людвига затянулась, оставив после себя только тоненький светлый шрам. Такие шрамы теперь украшали почти всю ногу — видимо, там поражение было самым глубоким и никак не хотело исчезать бесследно. — Отпускай. Можно.

— Я упаду, если сдвинусь с места. — Ксюха аккуратно, на пробу, шевельнулась — и комната сразу же поплыла вбок. Кажется, вместе с телом. — Ой… я уже…

Сознание отключилось всего на секунду, но за это время Тимур как-то ухитрился подхватить Ксюху и уложить здесь же, на полу, рядом с Людвигом.

— Всё хорошо, Ксюш, всё хорошо. Ты молодчина. Отдыхай.

— Спасибо… Вам бы тоже, наверное, полежать. — Сведённые мышцы медленно расслаблялись, в глазах начало проясняться и сразу стало заметно, что Тимур уже не просто бледный, а такой… цвета собственных обоев. Молочная белизна с серыми разводами. Даже природная смуглость не спасала.

— Мне рано. Надо ещё этого придурка в себя привести. Выдержит он на две точки, как же, экспериментатор хренов! Эй, ты живой вообще?

Людвиг не среагировал ни на оклик, ни на тычок под рёбра. Даже не моргнул.

Даже не попытался моргнуть.

Ксюха почувствовала, как внутри снова начинает скручиваться тугая пружина беспокойства. Хотелось немедленно вскочить и тряхнуть Людвига за грудки, но получилось только с трудом приподняться и дотянуться до холодной, почти ледяной руки.

— Люд… — осторожно позвал Тимур. — Да чтоб тебя! А ну очнись немедленно! Я зачем тут вообще корячился? Чтоб ещё и тебя потом хоронить⁈

Мёртвым Людвиг не выглядел, скорее — умиротворённым, сладко спящим после тяжёлого дня. Впрочем, откуда Ксюхе вообще знать, как выглядят мёртвые? В кино-то их всё равно живые актёры играют…

Пульс на руке Людвига никак не прощупывался, но это ни о чём не говорило, у себя его Ксюха тоже никогда нащупать не могла. Попыталась добраться до шеи, но Тимур оттолкнул.

— Назад! Отойди подальше. Всё нормально, живой он, просто во вторую ипостась сбежал. Сейчас починим.

Ксюха послушно отползла в сторону (с «отойти» всё ещё были небольшие проблемы) и заворожённо смотрела, как Тимур склоняется над бывшим учителем, кладёт ладони ему на грудь и вкрадчиво шепчет:

— Давай! Давай, возвращайся! Ну же, хорошая собачка…

По татуировкам снова забегали искры — возможно, в их мерцании была какая-то закономерность, но для Ксюхи оно выглядело как дичайший хаос. Такой же хаос был в мыслях, в чувствах, в душе.

Один. Сплошной. Хаос.

— А ну дыши! — рявкнул вдруг Тимур и наотмашь ударил Людвига по второй, не побитой ещё щеке.

Голова дёрнулась. Людвиг распахнул глаза и оторопело уставился перед собой, кажется, не вполне понимая, где он находится и что видит. Если он вообще хоть что-то в этот момент видел.

— Дыши, кому сказано! А то ещё и второй глаз подобью. Или нос сломаю!

Людвиг в ответ прохрипел нечто неразборчивое. Возможно, это был смех. Или какое-нибудь немецкое ругательство. Или выдох со звуковыми спецэффектами. Но даже этого хриплого, неразборчивого и едва слышного звука хватило, чтобы разлитая в воздухе тревога прекратила назойливое мельтешение и осела на пол пушистыми снежными хлопьями.

Тимур тоже осел — рядом с Людвигом, кое-как привалившись боком к подлокотнику дивана. Но командовать не перестал:

— Не лежи так. Тебе надо шевелиться. Дышать. Двигаться. Говорить.

— Щас… — в этот раз ответ даже можно было разобрать. — Сей… час… я…

— Людвиг, — всхлипнула Ксюха, бросаясь ему на шею.

Он неловко уткнулся ей в макушку, снова выдохнул что-то хриплое.

— Вставай! — велел Тимур. — Ну, давай, поднимайся, а то разлёгся тут как на пляже. Сам же знаешь, надо как можно раньше…

— Знаю. Ох… Я хвост отлежал. И руки онемели совсем. Развяжи, теперь-то можно.

— Обойдёшься! Мы всё ещё не договорили, и я всё ещё не намерен тебя отпускать.

— И как ты планируешь меня задержать, если я решу смыться? — Людвиг говорил всё лучше и честно пытался подняться, но пока что напоминал пресловутого жука, который упал и встать не может. Ксюха помогла ему хотя бы сесть, подпёрла со спины и осуждающе посмотрела на Тимура.

Тимур, в свою очередь, покосился на верёвку:

— Ну, ты же связан. И дверь заперта. Куда ты денешься-то?

— А… сейчас покажу. Ребёнок, сгоняй, пожалуйста, за соком. И печеньки захвати.

— Пять сек! — Ксюха убедилась, что прямо сейчас Людвиг не собирается падать без её поддержки, и метнулась в Дом.

Тот словно ждал её возвращения — принял нежно, уронил не на пол, а в кресло и воззрился вкрадчивой темнотой из всех углов разом. В воздухе явственно чувствовалось напряжение, даже дрова в камине трещали вопросительно и нервно.

— Всё нормально, не волнуйся. — Ксюха нежно погладила кресло по подлокотнику и побежала на кухню. — Он жив и, кажется, будет в порядке. Я попозже расскажу подробности, или сам подсмотришь. Но сейчас мне нужно вернуться.

Возвращение тоже оказалось комфортным и быстрым. Да и вообще весь путь туда и обратно занял не больше минуты: Тимур даже позу не сменил и, кажется, ни разу не моргнул — только ошалело пялился на то место, где только что сидела Ксюха.

А потом не сидела.

А теперь опять сидела.

— И ты всегда так могла? — выдавил он.

— Нет конечно. Только с тех пор как Людвиг ключ дал.

— Нет, я имею в виду сегодня. Час назад. Могла?

— Да, конечно.

— Тогда какого чёрта ты тут швырялась в волка орехами, если могла просто сбежать⁈

— Вы за кого меня принимаете, Тимур Игоревич⁈ Как я могла сбежать и оставить его без присмотра? А если бы он решил выскочить в окно — и покалечился? Или опять сознание потерял?

— Ладно. — Тимур вздохнул и повернулся к Людвигу. — А ты на кой чёрт разносил мою квартиру вместо того, чтобы переместиться отсюда магически?

— Не знаю. Не помню. Наверное, Дом не пускал.

— Какой ещё Дом?

— Умный. Видимо, решил, что если он может открыть проход по моей просьбе, это не значит, что он обязан подчиняться какой-то левой пакости, засевшей внутри меня и отдающей приказы. И, если уж на то пошло, он действительно не обязан.

— Ничего не понимаю, — сознался Тимур.

— Ну хоть какая-то в жизни стабильность — ты всё ещё тупишь, когда дело касается магии.

— Я тебе точно нос сломаю. — Тимур говорил вроде бы беззлобно, но Ксюха явственно почувствовала холодок.

И Людвиг, кажется, тоже, потому что поспешно пробормотал:

— Извини. Я по привычке. И… я, наверное, всегда был слишком резок с тобой, да?

— Не всегда. Но иногда бывало обидно. А сейчас — просто не смешно.

— Извини, — повторил Людвиг. — Ты меня одёргивай, если что. И… помоги встать, пожалуйста. Мне действительно надо немного подвигаться, чтобы не остаться на всю жизнь хромым и бесчувственным.

— А сейчас ты, можно подумать, чувствительный… — пробурчал Тимур, вздёргивая друга на ноги. — Стой смирно, я верёвку развяжу. Ксюш, руки ему освободи тоже.

— Ножик дашь? А то ты там такие узлы накрутил, что распутывать бесполезно. — Ксюха уже столько раз перескочила с «ты» на «вы» и обратно, что окончательно сбилась со счёта, но так и не поняла, какой из вариантов обращения правильный.

— Тебе — только ножницы, да и то с тупыми концами. Вон в том ящике возьми. — Тимур махнул рукой в сторону шкафа.

Ножницы, вопреки угрозе, оказались обычные, портновские, и отлично заточенные, так что вскоре Людвиг уже растирал запястья и вертел головой, разминая шею. Даже пройтись попробовал, но на первом же шаге грохнулся в объятья Тимура.

— Всё нормально, держу, — заверил тот, хотя и сам стоял не слишком твёрдо — выдохся после сеанса экстренного магического излечения. — Ну-ка давай, хотя бы до двери и обратно. Ты ногу вообще чувствуешь?

— Ну, она шевелится — уже неплохо. Ох… — Нога, конечно, шевелилась, но не очень активно, и постоянно норовила подогнуться, поэтому Людвиг больше висел на Тимуре, чем шёл. — Спасибо. Давай к дивану, а? Не могу больше.

До дивана он добрался совершенно без сил. Запрокинул голову, прикрыл глаза и удовлетворённо произнёс:

— Ничего, жить буду.

— Сок! — сообщила Ксюха, протягивая стакан.

— Спасибо. Эй, а с рукой что? Я же… — Едва проявившийся на лице Людвига румянец снова схлынул. — Это я тебя укусил?

— Нет, я сама…

— Как сама?

— Нервничала. Неважно. — Ксюха поспешно спрятала руку за спину. След от зубов действительно получился яркий и чёткий. Хорошо хоть, крови не было, но бабушка всё равно наверняка заметит и придётся как-то объясняться. А всё эти проклятые невидимые гномики! Одни проблемы от них! — Печенье будешь? Или шоколадку?

— Печенье буду, шоколадку буду. Всё буду. Тимур, у тебя мяса случайно нет?

— Только пельмени в морозилке. Хочешь погрызть?

— Тащи! Я, правда, сырые и замороженные никогда не пробовал, но одна моя знакомая уверяла, что любит грызть их именно так. Да ты её видел: Настюха, однокурсница моя. С которой мы как-то голыми в лесу… Эй, не смотри так, ты точно помнишь эту историю, я рассказывал!

— Не при Ксюше же, — обречённо простонал Тимур, пряча покрасневшее лицо в ладонях.

— Да ладно, ты был не сильно старше её — и ржал на весь дом, а теперь стесняешься.

— Господи, за что мне это всё?

— Тимур Игоревич, а вы православный, мусульманин или буддист? — не сдержалась Ксюха.

— Атеист. Но прямо сейчас я готов стать кем угодно, лишь бы этот дурдом наконец-то закончился.

— Но ведь он закончился. Разве нет?

— На моём диване сидит беглый преступник и требует пельменей. Моя ученица, у которой нет ни капли магической силы, замыкает на себя третий узел заклинания, а потом телепортируется куда-то за соком и шоколадом. В туалете выбита дверь. Весь пол в орехах и, кажется, я порезался скорлупой. Что из этого ты считаешь нормальным?

— Мы живы! — не задумываясь ответила Ксюха, плюхаясь на диван рядом с Людвигом. И сразу же почувствовала разницу: оборотень был тёплый. Не болезненно-горячий, как в последние дни, не мертвенно-ледяной, а совершенно нормальный, тёплый и уютный.

Только очень усталый.

— Мы живы, — эхом откликнулся усталый и тёплый Людвиг, а потом приобнял Ксюху за плечо и притянул к себе. Сразу стало ещё уютнее. — Ну а ты чего застыл, как неродной? Иди сюда.

Тимур немного помялся, но сдался — присел с другой стороны от Людвига (не вплотную, чуть поодаль) и потянулся за печеньем.

— А теперь кто-нибудь объяснит мне, как она это сделала?

— Что сделала?

— Вмешалась в ход заклинания и спасла твою шкуру.

— О, так она реально смогла? Я думал, мне привиделось.

— Я не знаю, что сделала. — Ксюха отломила кусок шоколадки. — И не знаю, как. Оно само.

— Не само, — усмехнулся Людвиг. — Такое само не делается. Но ты молодец, упрямая. Добилась-таки чего хотела.

— А? Чего я хотела?

— Мою силу. Ты давно на неё облизывалась.

— Я не хотела… То есть… Да, я хотела, но абстрактно, когда-нибудь, немножечко, на пробу. Точно не в тот момент, и не так.

— Понятное дело, что не так. Но, кстати, хорошо, что я сейчас не в лучшей форме. Даже не пытайся повторить такое сама и в других условиях, тебя просто разорвёт от переизбытка энергии. Твой организм не готов принимать её в таких количествах.

— А в каких готов?

— В небольших, думаю, можно. Ну так, знаешь, чай остудить или одноклассника легонько током ударить. Хотя это и без магии можно устроить.

— То есть я могу колдовать? В смысле… я что, правда могу колдовать? — Шоколад таял в кулаке, но Ксюху сейчас волновали более важные вещи.

— Немножко. С моей помощью. И с моей силой. Своя у тебя не появится, даже не надейся, это не так работает. — Голос Людвига звучал недовольно, но непонятно было, что именно ему не нравится: что случайная девчонка покусилась на его магию или что ей собственной не досталось. Или ещё что-то третье, четвёртое, пятое… Или шестое: то, чего Ксюха никак не могла не сказать:

— Научи меня! Хотя бы немножко, основам. Я не буду клянчить у тебя силу, и я знаю, что уже слишком взрослая, и вообще троечница, а надо учиться с детства, да, я помню. Но попытаться-то можно! И не закатывай глаза, я не отстану. Пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста!

Шоколадка растаяла окончательно, густая сладкая масса размазалась по руке, на коленку шмякнулся кусок дроблёного фундука.

— Тебя прямо сейчас учить? — усмехнулся Людвиг. — Или можно всё-таки передохнуть немножко, поесть, поспать?

— Спи, — великодушно разрешила Ксюха.

— Нет, — неожиданно жёстко обрубил Тимур и напрягся, как будто невидимый будильник в его голове возвестил, что перерыв окончен. — Сначала ты ответишь на все мои вопросы. Хватит тянуть время и делать вид, что всё нормально. Нам действительно надо поговорить. И не так, как тогда, а нормально поговорить.

— А иначе что? Ну не убьёшь же ты меня, в самом деле? И даже Динке не сдашь, это мы уже выяснили.

В воздухе снова разлилось плохо сдерживаемое напряжение. Ксюха чувствовала себя откровенно лишней, но продолжала упрямо сидеть и слизывать шоколад с пальцев. Хотят выгнать — пусть говорят словами, а мысли читать она не обязана.

Хотя иногда и может.

— Не убью, — кивнул Тимур с таким видом, словно только сейчас окончательно принял решение. — Я не убью тебя, что бы ты ни сказал. Но я должен знать, зачем ты это сделал. Почему? Почему всё так…

«Так» получилось какое-то очень многозначительное, и вместе с тем — одинокое, повисшее в тишине ударом погребального колокола. Ксюхе очень не понравилось это «так».

— Тим… — Людвиг отставил стакан с остатками сока на столик и всем телом развернулся к ученику. — Посмотри мне в глаза и ответь на один-единственный вопрос. Только честно ответь. И тогда я скажу всё, что ты хочешь узнать. Согласен?

— Ладно.

— Не «ладно». Согласен или нет?

— Зависит от вопроса. — Тимур смотрел на Людвига настороженно. Но всё же — прямо в глаза. — Задавай.

— Ты меня простил?

Тимур вздрогнул. Нахмурился. И спросил неожиданно тихо, почти шёпотом:

— Думаешь, такое вообще можно простить?

— Вот и скажи, можно ли?

— Ксюшенька, — медленно проговорил Тимур, — сделай маленькое одолжение — свари пельмени. Они в морозилке, в верхнем ящике. Кастрюлю можешь любую взять. С плитой справишься?

— Какой изящный перевод темы, — фыркнула Ксюха. — Вы бы меня ещё мусор вынести отправили!

— Прости. — Тимур смущённо почесал нос. — Не убью я его, не бойся, просто поговорим наедине. Дашь нам несколько минут?

— Куда же я денусь! Но, чисто для справки, начинать просьбу с «Ксюшеньки» — не самый лучший способ со мной поладить. Я уже говорила, что мне не нравится это имя. И «Ксюша» тоже.

— А мне не нравится «Ксюха», — сознался Тимур. — Тебе не подходит.

— Почему? — удивился Людвиг раньше, чем Ксюха успела среагировать. — Задорно звучит, и ярко.

— Грубо и пренебрежительно. Она достойна лучшего. Хотя бы Ксения.

— Банально. — В этот раз они с Людвигом ответили хором.

— Аксинья?

— Фу! — поморщилась Ксюха.

— Зена?

— Которая королева воинов? Согласна, забираю.

— А теперь, ваше величество, не соблаговолите ли пройти на кухню и оставить своих подданных для приватного разговора?

— Нет. — Ксюха понаблюдала немного за несчастным лицом Тимура — и сжалилась. — Ладно, ладно, уже ухожу. Но только на несколько минут, а то знаю я вас. Кстати, Тимур Игоревич, а у вас лаврушка есть? Самые вкусные пельмени получаются, если в них немножко перца и лаврушки добавить.

Стены в квартире были тонкими. Тимур прекрасно об этом знал, но, видимо, так задолбался, что не подумал, насколько хорошо с кухни слышно всё, что происходит в гостиной. Особенно в районе розетки, за которой, кажется, вообще притаилась дырка.

Правда, прямо сейчас из дырки не доносилось ни звука.

Ксюха успела найти перец, лаврушку и соль (последнее неожиданно оказалось самым сложным — кто же знал, что она прячется в баночке из-под витаминов), поставить воду, достать пельмени — а за стеной всё ещё напряжённо молчали.

— Итак? — поторопил Людвиг.

— Что ты хочешь услышать?

— То же, что и ты, — правду. Правда в обмен на правду.

— Правда и ничего кроме правды? — Если бы кому-то пришло в голову выдавать премию за самый нервный смех, то Тимур сейчас вошёл бы в тройку лидеров. — Я бы убил тебя, если бы мог. Тогда, сразу. Да и потом много раз хотелось. А со временем понял, что это ничего не изменит, и… Ничего не будет как раньше, да? Столько лет прошло. Я должен был тебя ненавидеть, а вместо этого волновался и постоянно гадал, жив ли ты вообще. Вроде и злился, но то и дело ловил себя на мысли, что оправдываю тебя. Что были какие-то причины, которых я не знаю. Что это была случайность. Или что ты не мог поступить иначе…

— А если мог? — тихо спросил Людвиг.

— Я не верю. И… я не знаю, что тебе ещё сказать. Вот мы сидим рядом — и я даже ничего плохого к тебе не чувствую. Просто больно. Ты хоть представляешь, как мне было больно? И как до сих пор больно?

— Очень даже представляю.

— Тогда к чему все эти дурацкие вопросы?

— Потому что мне важно знать ответ. Ну же, признайся самому себе: простил?

— Да простил, простил, отвали.

Наступила пауза. Какая-то неожиданно уютная пауза. До этого молчание между Людвигом и Тимуром звенело напряжением и пахло грозой, а сейчас в него можно было завернуться, как в плед.

Ксюха засыпала пельмени в кипящую воду, убавила газ и вернулась к наблюдательному (вернее, слуховому) пункту.

— Как думаешь, она подслушивает? — неожиданно спросил Людвиг.

— Наверняка. — Голос Тимура звучал глухо и сдавленно, как будто он говорил куда-то в подушку. Или в плечо Людвига.

— Можно я буду говорить при ней? Я обещал ей рассказать, но вряд ли смогу решиться на это второй раз. Послушаете вместе, хорошо?

— Ладно.

— Ты только держи в голове всё время, что ты меня за это уже простил. Это важно. Правда, важно.

— Хорошо.

— А давайте после пельменей? — подала голос Ксюха. — А то, судя по всему, после этой истории у вас обоих намертво аппетит отобьёт. И у меня тоже.