Осколки памяти

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Нельзя сказать, что после приема в Ратуше в наших с Логаном отношениях сразу стало все просто и понятно. Выяснилось одно: вместе нам точно лучше, чем врозь. Думать о том, как переживу его отъезд в столицу и неизбежное расставание, я не хотела. Да и времени на грустные размышления не хватало. Улизнуть с праздничного бала до речи мистера Паркера мы и не подумали: такой скандал обсуждался бы годами, а то и десятилетиями. Поэтому мы вернулись в зал, где в меня вновь вцепилась жаждущая свежей порции сплетен Нелли. Увы, Генри поблизости не наблюдалось, так что мне пришлось терпеливо отвечать (в основном односложно) на ее вопросы. К счастью, танцы все еще продолжались, и меня вскоре спас Чарли, пригласив на тур новомодного корданса.

— Я рад за тебя, — абсолютно серьезно сказал он и положил руку мне на талию. — Знаешь, его светлости повезло. Надеюсь, он понимает, какое сокровище ему досталось.

В этом весь Чарльз. Не припомню, чтобы я радовалась за него, когда он находил себе новую даму.

— Мне тебя будет не хватать, — продолжал он.

— О чем ты? — не поняла я.

— Ты ведь уедешь в столицу, правильно? Сомневаюсь, что его светлость захочет навсегда переселиться в нашу глушь.

Я сбилась с такта.

— Чарли, ты можешь говорить понятнее? Причем здесь его светлость?

Он грустно улыбнулся.

— Я ведь все вижу, Николь. Как ты смотришь на него, как горят твои глаза. Никогда ты не чувствовала ко мне ничего подобного, верно? Мне так жаль терять тебя, дорогая, но я рад, что ты наконец-то нашла свое счастье.

Ох, Чарли, Чарли. Да, я никогда и ни к кому не испытывала подобных чувств, вот только в том, что они взаимны, отнюдь не уверена. Но бывший возлюбленный — не наперсница, чтобы делиться с ним своим сомнениями и переживаниями, так что я ответила просто:

— Спасибо, Чарли.

Натали обещала вернуть серьги следующим же утром, но слова не сдержала. Сердиться на нее я и не подумала: скорее всего, подруга отсыпалась после приема. Я и сама проснулась ближе к полудню. Логан, вновь переселившийся в мою комнату, уже встал: из ванной комнаты доносился шум льющейся воды. Я лениво потянулась, перевернулась на живот и снова закрыла глаза. Как же хорошо валяться в постели и знать, что впереди целый день безделья. Можно неспешно позавтракать, а потом пойти гулять на площадь. Или в парк. Или…

Никуда мы, разумеется, не пошли. Стоило Логану эффектно появиться в спальне почти обнаженным, не считая обмотанного вокруг бедер небольшого полотенца, как я поняла, что весь день мы проведем дома, более того — в этой самой комнате. А если еще точнее — то в той самой кровати, на которой я и лежала. Так оно и получилось.

Подруга не объявилась и к вечеру, но я вспомнила о ее словах только на следующий день. Вспомнила и почувствовала легкую досаду, ведь Натали клятвенно заверяла, что обратно я свои изумруды получу сразу же после бала. Нет, я не переживала за сохранность ценностей, но зачем раздавать обещания, которые не собираешься выполнять? Поэтому и направилась, приехав а Управление, не в свой кабинет, а в архив. Тот оказался заперт. Я посмотрела на часы, убедилась, что рабочий день уже начался, непонятно зачем подергала еще раз ручку и устроилась, как и пару недель назад, на подоконнике. Время шло, Натали не появлялась. Полчаса, час. Меня начало снедать беспокойство: что, если подруга заболела? Надо бы разузнать, не телефонировала ли она начальству.

Я как раз направлялась к Лоренсу, когда столкнулась в коридоре с хмурым Найтоном.

— Привет, Донн, — обрадовался он. — Не хочешь кофе? Сегодня все ползают по Управлению сонными мухами, и я не исключение. Голова побаливает. Все отдал бы за то, чтобы вернуться домой и завалиться спать. Праздники вредны для здоровья — вот что я тебе скажу.

Проигнорировав его вопрос, я задала свой:

— Ты не знаешь, почему Натали не пришла на службу?

— Знаю. У нее умерла тетка, и Нат срочно отправилась хоронить бедолагу.

— Тетка? — удивилась я. — Какая еще тетка?

Найтон махнул рукой.

— Какая-то дальняя родственница. Одинокая, как я понял, ни мужа, ни детей, так что у Нат есть шанс разжиться наследством. Приедет через пару дней — сама расскажет.

Отчего-то мне стало не по себе.

— Она сама тебе рассказала, куда уезжает?

— Да я ее и не видел после бала в Ратуше. Записку вот прислала, мол, так и так, вынуждена уехать по семейным обстоятельствам. Так идешь со мной пить кофе?

От похода в столовую я отвертелась и направилась к себе. Слова Найтона не успокоили меня, хотя понять, что именно тревожит и кажется неправильным, я не могла. Если Натали общалась с родственницей редко, то могла и не рассказывать о ней. Это объясняло, почему я ни о какой тетке понятия не имела. Все казалось логичным, вот только беспокойство не унималось, грызло все сильнее.

Никаких заданий у меня так и не появилось. В праздники у всех сотрудников прибавлялось работы — у всех, кроме меня. Пьяные стычки, драки, даже убийства — помощь менталиста в раскрытии этих дел не требовалась, так что я опять занялась нудной бумажной работой. Просидела за ней пару часов и решила спуститься-таки в столовую, размяться и выпить заодно кофе, пусть и скверного на вкус, зато горячего. А пообедать можно с Логаном у матушки Нильс.

Я уже взялась за дверную ручку, когда услышала грохот. Повернулась и не сразу поняла, что произошло. Оказывается, в окно, приоткрытое, чтобы за время моего отсутствия кабинет проветрился, влетел обмотанный бумагой камень и упал на стол, чудом не опрокинув чернильницу.

Несколько секунд я не отрываясь смотрела на лежавшее посреди стола послание, не решаясь даже подойти к нему, не то что взять в руки. В том, что это именно письмо, сомнений не возникло, как и в том, что оно не сулит мне ничего хорошего. Руки похолодели, сердце колотилось, во рту пересохло. Наконец, я все-таки заставила себя приблизиться к столу. Разум твердил, что прямо сейчас мне ничто не угрожает: кто бы ни отправил записку столь оригинальным образом, он явно хотел, что-то донести до моего сведения, а никак не убить. Но инстинкты орали: "Беги. Прячься. Спасайся" Осторожно я взяла в руки камень, словно он был живым и мог меня укусить. Развернула бумагу, и тут на стол со звоном выпала серьга с крупным изумрудом. Моя серьга, одна из тех, что вчера красовались в ушах Натали.

Зубы отчетливо клацнули, бумажка в руке задрожала. Я уставилась на криво выведенные печатными буквами строки, прочитала и почувствовала, как отпускает напряжение. Колени подогнулись, и я опустилась на пол. По щекам побежали слезы. От меня требовали денег. Всего-то. Довольно внушительную сумму в обмен на жизнь Натали. В записке содержался адрес, куда необходимо было принести наличные мелкими купюрами, а также запрет рассказывать что-либо Гудвину, Лоренсу или Логану. Именовались они моими "дружком", "начальничком" и "хахалем" соответственно, да и в целом слог письма оставлял впечатление о его составителе как о выходце из социальных низов.

Картинка мигом сложилась у меня в голове. Вряд ли подруга познакомилась с похитителем во время приема. Нет, скорее всего, на нее напали по дороге домой. Мерзавцев привлекли серьги, которые Нат беспечно не вынула из ушей, покидая Ратушу. Обнаружив, что у дамочки поживиться больше нечем, грабители принялись расспрашивать ее, возможно, даже пытать, и бедняжка призналась, что драгоценности одолжила ей подруга. Вот преступники и решили потребовать деньги с меня.

Собственная версия показалась мне правдоподобной. Возможно, будь у меня больше времени на размышления, я и усомнилась бы в ней, начала бы искать несостыковки, вот только времени как раз и не было. Требовалось действовать — и действовать быстро. Угрозы похитителей я приняла всерьез, оттого и не подумала обратиться за помощью. Потом, когда глупышка Натали будет в безопасности, шеф поймает негодяев, а я лично прослежу за тем, чтобы они получили самое суровое наказание. Пока же нужно спасать подругу.

Первым делом я направилась в банк. Ни шефа, ни Логана в известность не поставила, понадеялась, что мое отсутствие продлится недолго. Мистер Саммерби, управляющий, выслушал мою просьбу с непроницаемым лицом.

— Разумеется, леди Донн, все будет сделано, но потребуется некоторое время, чтобы собрать необходимую сумму. Могу я предложить вам кофе и пирожные?

Его чопорность, сухость и неторопливость раздражали меня, хотелось заорать: "К демонам кофе и пирожные. Быстрее пошевеливайтесь" Вот только я прекрасно понимала, что работники банка не ускорятся от моих воплей, зато по городу поползут слухи о моей невменяемости. Поэтому нацепила на лицо вежливую улыбку и терпеливо сидела, ожидая, пока мой заказ выполнят. Ни к кофе, ни к крохотным пирожкам, ни к пирожным не притронулась. Внутри все дрожало, и я то и дело поглядывала на часы. Мистер Саммерби неодобрительно поджимал губы: денежные дела, как он частенько говорил, спешки не любили.

Наконец, все было готово. Я взяла неприметную сумку и пешком, как предписывали указания, направилась вниз, к Митере.

Домишко выглядел нежилым. Давно не стриженая живая изгородь, разросшийся как попало сад, нечищеные дорожки, покосившиеся ставни, прогнившие доски крыльца, облупившаяся краска на входной двери. Я осторожно поднялась, постучала — молчание. Постучала еще раз, сильнее, пнула в досаде дверь — и она беззвучно приоткрылась. На меня пахнуло затхлостью и сыростью.

— Есть здесь кто-нибудь? Я принесла условленное.

Тишина.

— Натали. Нат, ты меня слышишь?

Нет ответа. Мне стало страшно. Немного потоптавшись у входа, я уже потянула створку, чтобы закрыть ее, развернуться и уйти, как вдруг услышала слабый стон.

— Натали?

Опять стон. Не раздумывая, я быстро шагнула в темный провал двери, поморгала, привыкая к тусклому освещению. Куда теперь? Кажется, звук шел откуда-то справа. Я прошла по узенькому коридору, толкнула очередную дверь и зажмурилась от яркого света. Когда открыла глаза, то первое, что заметила — застеленная алыми шелковыми простынями, неуместными в этой халупе, кровать.

— Натали, — опять позвала я и вошла в комнату.

И тут мир вокруг меня взорвался. В глазах заплясали яркие искры, а потом все вокруг погрузилось во тьму.

Я не сразу вспомнила, что произошло и где нахожусь. Очень болела голова, перед глазами плыли радужные пятна. Когда зрение восстановилось, то я обнаружила, что вижу незнакомый беленый потолок в темных трещинах. Побелка местами пожелтела, а местами и вовсе отвалилась. Ни в госпитале, ни тем более дома такого безобразия я увидеть бы не смогла. Тут воспоминания вернулись ко мне. Похищение Натали, заброшенный дом… Где сумка с деньгами? Я хотела в панике вскочить, дернулась и обнаружила, что не могу толком пошевелиться. Пока я валялась без сознания, меня успели привязать к… а к чему, кстати? Я скосила глаза и чуть не заорала от ужаса, осознав, что лежу на том самом алом шелке, который так странно смотрелся на кровати в нежилой хибаре. Более того — лежу совершенно обнаженная.

Повернула голову и поморщилась от новой вспышки боли. Каждое движение давалось с трудом, но я все же попробовала кое-как осмотреться. В крохотной спальне никого, кроме меня, не было, но это не слишком обнадеживало. Кто бы ни привязал меня к постели, вряд ли он ушел надолго. Скоро неизвестный вернется, и о том, что тогда произойдет, думать не хотелось.

В на удивление чистое незашторенное окно лился яркий солнечный свет, и это придавало ситуации некую неправдоподобность, абсурдность. Трудно поверить, что всего лишь в нескольких шагах кипит жизнь, суетятся люди, лепят из снега фигурки ребятишки, лениво переругиваются их родительницы — и никто не только не придет мне на помощь, но даже и не узнает, что меня удерживают в этом жутком месте. Тут мой взгляд упал на прикроватную тумбочку, и я заорала бы от ужаса, если бы только смогла. Но вместо крика из горла вырвался невнятный сип, а сердце замерло, стиснутое ледяными когтями. Потому что на тумбочке лежала небрежно скрученная из атласной ленты алая роза. А я слишком хорошо помнила, где именно находили такие же цветы.

Из коридора послышались шаги, и я забилась, задергалась в своих путах, не обращая внимания на боль. Тот, кто шел к спальне, и не думал ступать осторожно, не намеревался подкрасться неслышно, следовательно, ничего не боялся. Можно закричать, конечно, вот только никто меня не услышит. Дверь отворилась, на пороге возникла темная фигура — и вместо вопля я издала всхлип облегчения, потому что узнала вошедшего.

— Это ты? Как ты меня нашел? Да не стой же столбом, развяжи меня скорее, этот псих может вернуться в любой момент.

— Псих? — медленно, протяжно повторил Джон Гудвин и улыбнулся нехорошей улыбкой. — Считай, что тебе не повезло, Донн. Он уже здесь.

Именно эта кривая ухмылка да еще лихорадочный блеск в глазах не давали принять услышанное за дурную шутку, но и поверить его словам я никак не могла. Открывала и закрывала рот, судорожно хватая воздух, и часто-часто моргала, пытаясь осознать внезапно открывшуюся страшную правду. Нет, не может быть, этого просто не может быть. Я сплю и вижу дурной сон, сейчас проснусь и…

— Какая же ты дура, Донн, — презрительно выплюнул Гудвин. — Не лучше тех грязных шлюх, которые так радовались, что подцепили полицейского, да еще с денежками. Думали, обзавелись покровителем. Ха.

— За что? — выговорила я одними губами.

Он размахнулся и отвесил мне пощечину. Боль опять взорвалась в затылке, по щекам потекли слезы.

— За ложь, — прошипел Джон.

— Я — никогда — не — лгала — тебе, — как можно четче произнесла я, и тут же получила еще одну пощечину.

— Заткнись.

Он обхватил голову руками и начал раскачиваться из стороны в сторону, что-то невнятно бормоча. Я вслушивалась в обрывки фраз и холодела. Оказывается, Джон безумен, безумен уже давно, но никто, никто не обратил внимания, не заметил его сумасшествия. А Гудвин распалялся все сильнее.

— Я думал, ты другая, — брызгая слюной, выкрикивал он. — А ты самая обыкновенная подстилка. Не оценила меня, зато забралась в постель сначала к графу, потом к герцогу. Ходила по Управлению с важным видом, корчила из себя специалиста, а на самом деле ничего из себя не представляешь.

Я никак не могла поверить, что слышу эти жестокие слова от Джона, которому доверяла, которого называла своим другом, который, в конце концов, из-за меня избил сослуживца.

— Ты подрался с Деннисом, когда тот попытался облапить меня, — напомнила, пытаясь вернуть хоть на мгновение привычного Джона.

Гудвин поморщился.

— Гарольд? Да, он быстрее, чем я, понял, кто ты такая. До меня тогда еще не дошло, что ты всего лишь искусная лгунья. Ничего, Николь, сейчас ты за все заплатишь.

Он успокоился, и это спокойствие выглядело даже более устрашающим, чем только что владевшая им ярость.

— А где Натали? — спросила я скорее в безнадежной попытке потянуть время, потому как в судьбе подруги не сомневалась. — Что ты с ней сделал?

Он пожал плечами.

— Валяется в подполе. Может, уже сдохла. Я не придушил ее сразу только потому, что не знал, понадобится ли она еще. Не понадобится. Но она мне неинтересна. Думаю, долго не протянет. А теперь настало время позабавиться, Ники. Уверен, тебе понравится.

И он вытащил из ящика прикроватной тумбочки длинный узкий нож.

— Не надо, Джон, прошу тебя.

Неужели это мой голос — тонкий, слабый, срывающийся? Гудвин обвел пальцем контур моих губ.

— О да, проси, умоляй. Мне это нравится.

Я прикусила губу. Буду держаться, сколько смогу. Раз это чудовище, в которое внезапно превратился мой друг, возбуждают мольбы, то я постараюсь не доставить ему такого удовольствия.

Он приподнял длинную прядь волос — а я и не обратила внимания, что тугой узел на затылке распущен. Больно потянул, так, что в глазах заплясали радужные круги.

— Страшно, Николь? Тебе страшно?

Я молчала. Солнечный луч блеснул на узком лезвии, и боль отпустила. В руке у Гудвина остался светлый локон.

— Вот так.

Он небрежно бросил срезанные волосы на пол и взялся за следующую прядь. Этот странный ритуал, похоже, приносил ему наслаждение: он хрипло дышал, раздувая ноздри, и иногда облизывал пересохшие губы. Меня мутило, но стоило мне зажмуриться, чтобы не видеть мерзкого зрелища, как Джон отвесил очередную пощечину:

— Смотри на меня, сучка.

Пришлось открыть глаза. Пряди падали на пол одна за другой, и у меня мелькнула дикая мысль: "Буду лежать в гробу уродиной". О том, что еще уготовил мне спятивший напарник, думать боялась. Раз не прикончил сразу, как остальных, стало быть, мучиться предстоит долго. Как я корила себя за то, что поверила записке, испугалась и понеслась на выручку Натали, не сказала ни слова Логану. И подругу не спасла, и сама так глупо попалась в ловушку.

— Ну вот, — довольно заявил Гудвин, когда упал последний локон. — Так гораздо лучше. А теперь перейдем к самому интересному.

Он поднялся, и я заметила внушительную выпуклость у него в паху. Этого мерзавца возбудило его жуткое занятие.

— Расскажи мне, Николь, что именно проделывал с тобой Логан? Как он брал тебя? Сзади, на боку, стоящую на коленях? Использовал твой рот? Или зад?

— Больной ублюдок, — выплюнула я.

Он покачал головой и осторожно провел лезвием по моей груди.

— Ты не права, дорогая. Нет никаких сомнений в законности моего рождения. Говори, тварь.

Переход от абсолютно спокойного тона к крику оказался столь внезапен, что я дернулась, и тут же ощутила боль. Под ключицей кольнуло, по коже потекла тонкая теплая струйка — кровь.

— Рассказывай.

Он провел свободной рукой по выпуклости на брюках, прикрыл глаза и глухо застонал.

— Ты омерзителен.

Нож кольнул снова, на сей раз сильнее. Может, если продолжать сыпать оскорблениями, то Джон выйдет из себя и убьет меня? План не сработал.

— Не надейся, что я прикончу тебя быстро, — предупредил Гудвин. — У меня многое припасено.

Он положил левую руку мне на живот, по-прежнему сжимая в правой нож. Больно ущипнул, скользнул вниз, к бедру.

— Давай, рассказывай, как это делал с тобой твой герцог. Если мне понравится — я повторю.

Я зажмурилась, несмотря на запрет. Пусть лучше бьет. Не могу смотреть на монстра, которого считала другом.

— Открой глаза, — прорычал он.

И тут раздался грохот. Я распахнула глаза и увидела, как слетает с петель дверь, а в комнату врывается Логан с оружием в руках.

— Отошел от нее, — бешено завопил он. — Пристрелю.

Джон выпрямился.

— Брось нож, — проорал Логан и навел на Гудвина пистолет.

— Как скажешь, дружище, — спокойно ответил Джон.

И медленно поднял руку. А потом резко повернулся ко мне. Сверкнуло лезвие, и одновременно грянул выстрел. Словно во сне я смотрела, как напарник покачивается, как нож вылетает из его руки, как на рубахе Гудвина расползается алое пятно.

Мой несостоявшийся убийца рухнул на пол. Реймонд бросился к кровати.

— Ники, как ты? Цела?

— Ц-ц-цела, — с трудом выговорила я. Зубы стучали, губы отказывались повиноваться. — Р-р-развяжи м-меня.

Логан распутал веревки, обнял меня и крепко прижал к себе.

— Вот и все, Ники. Все закончилось. Все хорошо.

По моему лицу текли слезы. Все действительно закончилось, но закончилось как-то глупо, словно в бездарной пьесе.

Где же он совершил ошибку? Ведь ему казалось, что он все предусмотрел. Дура из архива обрадовалась, когда он пригласил ее к себе домой. Сломить ее оказалось делом несложным. Всего лишь несколько точных ударов — и она, скуля и всхлипывая, покорно написала письмо бывшему любовнику. Тот никогда не отличался особым умом. Джон не сомневался, что Найтон охотно поверит в кончину никогда не существовавшей тетки, да еще и убедит в этом все Управление. Запугать Донн тоже труда не составило: все-таки он неплохо ее изучил за годы совместной работы. Глупая курица очертя голову бросилась спасать подружку, от которой по-хорошему следовало бы держаться подальше. Только такая идиотка, как Донн, могла не замечать, что архивная крыса завидует ей и мечтает оказаться на ее месте.

Все шло по плану, пока не вмешался несносный Логан. Не зря Джон опасался связанных с приездом назначенца неприятностей. В результате не вышло даже убить мерзкую тварь. Ах, знать бы раньше. Тогда он не стал бы растягивать наслаждение, исполосовал бы дрянь, разрезал на кусочки и скрылся. Времени бы хватило. Знать бы раньше…