Орёлъ i соколъ

5.

Олег предложил Будённому сыграть во взятие Варшавы.

Как родилась эта идея?

А просто Олегу стало вдруг жалко усатого маршала, когда Сталин при всех неожиданно взял, да и обидел его. Обидел в привычной для вождя манере. Грубо ткнуть метким ядовитым словечком, зная наверняка, что словечко это попадет в самое больное место души. И разумеется – будет проглочено. Молча проглочено. А для военного, да тем более – для крупного военачальника с больным самолюбием – такие безответные обиды ох как болезненны!

Это случилось как раз во время совещания высшего военного комсостава, на котором Олег докладывал маршалам и генералам армий о перспективах изменения тактики и стратегии в будущих войнах. Застывшим в изумлении генералам Олег показывал фильм о ракетных войсках стратегического назначения, о ядерных зарядах, об испытаниях атомных бомб, о массовых высадках десанта с выброской тяжелой броневой техники с огромных транспортных самолетов, о реактивной сверхзвуковой авиации, об атомных подлодках, об авианесущих крейсерах…

И Буденный тогда не удержался, воскликнул, потеряв контроль, – эх, нам бы в двадцатом под Варшавой таких танков да самолетов!

А Сталин ему на это и бросил обидное, де, – тебе плясуну что ни дай, ты бы и с атомной бомбой полякам бы войну профукал… Плясун!

Злой был Сталин на Буденного за какую то там историю.

Вот и стало Олегу жалко маршала.

Сперва пригласил его после совещания поиграть на бильярде, а потом и предложил, а чё нам бильярд к черту! Пойдем что ли Варшаву возьмем!

С пригорка, возле хутора Чарновий Край, уже были видны предместья столицы.

Слева из-за леска выглядывала островерхая колокольня костела Святой Катрженки Чарновицкой. Справа, возле реки – белели каменные сараи с мельницей.

А впереди, под пригорком – открывалось широченное поле, засеянное желтым рапсом.

– Подходяще? – спросил Олег Семена Михайловича.

– Подходяще, кивнул Буденный.

И два маршала уселись на в миг поднесенных адъютантами складных брезентовых стульчиках.

На таком же складном столе для порядка расстелили карту-трехверстку.

Именно такая в далеком двадцатом имелась у командарма Первой конной.

Поверх карты, чтоб не загибалась на ветру, поставили две пары пива, поллитровку "столичной", тарелку с отварными креветками и пару больших вяленых лещей.

– Ну что, Семен Михайлович, начнем, что ли? – спросил Олег.

– Начнем, пожалуй, – ответил Буденный, беря поллитровку и ловко отдирая алюминиевую бескозырку.

– Вон там, – Буденный показал пальцем в сторону мельницы, – вон там, мы батарею трехдюймовок поставим, а вон там, – он махнул рукавом с большой на нем красною маршальской звездой в сторону костела, – вон там за лесочком мы дивизию калмыцкую сконцентрируем.

Олег раскрыл свой ноут-бук и быстро пощелкав клавишами, материализовал и батарею трехдюймовок, и дивизию калмыцких конников.

– А авиация то была? – спросил Олег.

– Авиация? – призадумался было командарм Первой конной, запивая водку пивом, – авиация вроде как была.

– Ну, тогда мы теперь как бы и эскадрилью соколов в небо запустим, – сказал Олег, выпил водки, и снова постучал по клавишам ноут-бука.

Тут же позади в небе послышался характерный гул.

С востока на Варшаву летело около полусотни трофейных "фоккеров" с красными звездами на парусиновых крыльях.

Под фанерными фюзеляжами бипланов были хорошо видны черные стофунтовые бомбы.

И летчики в куртках с овчинными воротниками и в очках-консервах, приветливо махали маршалам… …

Марыля Брыльска в этот вечер отмечала свое восемнадцатилетние в доме отца – известного в Варшаве адвоката по уголовным делам.

Марыля танцевала Фокс-строт с поручиком Тадеушем Краевским, когда несколько бомб упало в соседнем квартале.

– Что это? – испуганно спросила Марыля, когда внезапно погасло электричество.

– Это ваш папаша устроил салют с фейерверком в вашу честь, – ответил находчивый поручик, целуя девушку в губы.

Но тут две бомбы упали в сад под окнами дома адвоката Брыльского, и волной сразу выбило все окна вместе с рамами…

– Что это? – воскликнула Марыля, уже лежа на полу, под тяжелым телом поручика.

Но поручик не отвечал, он покрывал лобзаниями грудь и шею восемнадцатилетней красавицы…

– Ах, – Марыля отдернула руку от кудрявого затылка своего кавалера, – да вы ранены, у вас кровь!

Поручик с трудом оторвался от прелестей Марыли и поглядел в окно.

На занавесках отчетливо плясали отблески близких пожаров.

– А это, пожалуй, не фейерверк, – сказал Краевский, отирая кровь с пораненного стеклом затылка.

Из залы послышалось:

– Господ офицеров просят немедленно отправиться в свои части.

Кто то внес свечи.

– Тадеуш! – крикнула Марыля, протягивая руки к поручику.

– Я скоро вернусь, – весело откликнулся поручик, – это какая то маленькая несерьезная война, мы всыплем этим русским и через пару дней я снова буду у вас. …

Ольгис Гимпель…

– Оверлорд? Мы назовем ее Оверлорд? – но почему по-английски? – Спросил Роммель.

Генерала-полковника Эрвина Роммеля только что отозвали из Африки.

Странно!

Разве он плохо справлялся под Эль-Аламейном?

А на его место назначили этого – неповоротливого тугодума Паулюса – совершеннейшим чудом вместе с его шестой армией вышедшего из под Сталинградского котла… Теперь этими в буквальном смысле слова – отморозками как бы укрепили Африканский корпус, дескать после тридцатиградусных морозов Сталинграда, сорок градусов жары песчаной пустыни – будут этаким курортом для Паулюса и его гренадеров…

Но почему Оверлорд?

Ольгис Гимпель – этот плохо говорящий по-немецки странный эсэсовский генерал – был теперь очень большой шишкой.

С ним считались и сам фюрер, и все высшие бонзы…

Этот Ольгис Гимпель занимался в Вевельсбурге какими то секретными оккультными разработками под кодовым названием Ананербе…

Но почему Оверлорд?

Почему по английски?

Почему операция высадки германских войск в Южной Англии должна называться Оверлорд? …Пятьсот первый батальон десантников будет выброшен с парашютами на западной окраине Саутгэмптона…

– Да, да, – рассеянно отозвался Роммель, да-да… …

Девушка с сайта знакомств.