Охотница (СИ)

Глава 3

Один из следующих дней принёс не самую приятную, хотя и вполне переживаемую новость. Мне сделали новую банковскую карту, и тут выяснилось, что с моего счёта исчезла кругленькая сумма. В процессе выяснения, куда она девалась, меня огорошили известием, что деньги сняла… я сама.

— Когда?!

— Двадцатого числа.

На мгновение я застыла с открытым ртом. Я была готова услышать, что сняла деньги в те два дня, о которых ничего не помнила. Но двадцатого, на следующий день после похорон, я к банку и близко не подходила!

— Послушайте, этого не может быть! Меня не было в банке двадцатого числа. Вы что-то путаете.

— Мы выдаём такую сумму со счёта только по предъявлении удостоверения личности, — обиделась девушка в банковском окошке. — Ошибки быть не может.

— Что ж, ищи свой паспорт, — сказал папа, когда я пересказала ему разговор.

Послушавшись его, я обыскала свою комнату, потом папин кабинет, где мы хранили документы, но паспорта не нашла. Оставалось предположить, что, хотя я обычно не ношу его с собой — внешность у меня вполне славянская, так что полиция не останавливает меня на улице с требованием предъявить документики — в тот раз я зачем-то сунула его в сумку и вместе с сумкой отдала ворам.

— Ну, молодец, — сказала мама. — Теперь писать заявление сама иди.

Делать было нечего, пришлось тащиться в полицию и объяснять, что о паспорте не заявили вместе со всем остальным, потому что пропажа не сразу была обнаружена, после чего ждать, пока мне дадут временную справку.

В этот день наконец-то выпал первый снег. «Растает, — заметил папа, выглянув в окно кухни, на укутанные белоснежным покрывалом крыши. — Снег на сухую землю не ложится». Однако погода держалась зимняя, потепления до конца недели не обещали, и побелевшие газоны выглядели вполне по-декабрьски. Разве что слой был ещё слишком тонким, и сквозь него пробивались зелёные травинки. Время было не самое располагающее для занятий на свежем воздухе, и всё же я — заниматься, так заниматься — повадилась ходить на ближайший стадион, наматывая там круги в те дни, когда не посещала клуб с его беговой дорожкой. На стадионе меня и застал Макс, приехавший сказать, что он, как мы и договаривались, купил билеты на мюзикл.

— Угу, — кивнула я, когда он, пристроившись рядом, сообщил эту новость. После недели регулярных пробежек я уже не хрипела, как загнанная лошадь, пробежав два-три круга, но всё же старалась дыхание экономить. Макс понял и отстал, бросив напоследок:

— Подожду, пока ты закончишь.

Он направился к трибуне, а я продолжила свой бег, чтобы, завершив очередной круг, подойти к нему. К за это время к нему успела подсесть какая-то девица, разом поскучневшая при моём приближении. Тем более что Макс оборвал на полуслове то, что она ему говорила, и тут же встал. Да, внешними данными он обижен не был, и я невольно почувствовала что-то вроде гордости. Высокий, широкоплечий, не ослепительный красавец, но лицо тонкое, породистое. С таким не стыдно куда угодно выйти.

— Ты выбрала холодное время, чтобы заняться физкультурой, — с улыбкой сказал он. — Болезнь-то как, прошла?

— Да, только кашель всё никак не отпустит, — и я, подтверждая свои слова, закашлялась.

— Я заметил. Ты что-нибудь пьёшь?

— «АЦЦ».

— Ну, довольно сильная штука, — признал Макс.

— Ты прямо как мама, — заметила я. Мы вышли со стадиона на площадку перед воротами.

— Твоё здоровье меня очень заботит, — серьёзно уверил Макс. — Ты на машине?

— Нет, пешком. Новую пока не купили.

— Я тебя подвезу.

— Да не надо, я хочу пройтись. Тут всего ничего.

— Холодно же. А ты довольно легко одета.

— Надо же мне закаляться.

— После болезни?

— Вас с мамой послушать, так можно подумать, что я бронхитом болела, — фыркнула я. — В общем, я иду, а ты как знаешь.

Макс слегка поморщился, но послушно зашагал рядом, пряча в карман ключи от машины. Я несколько запоздало сообразила, что теперь ему придётся за ней возвращаться. Ну и ладно. Все свои мелкие капризы я всегда рассматривала как справедливую плату за позволение со мной общаться. Ему это, в конце концов, нужнее, чем мне.

Мы в молчании дошли до площади Свободной России и остановились у памятника Столыпину, дожидаясь зелёного света на светофоре. Непостоянное солнце спряталось за тучи, и на пустом пространстве гулял резкий ветер. Эта площадь всегда казалась мне весьма неуютным местом. Она словно сползает к невидимой из-за набережных реке, а Новоарбатский мост только зрительно увеличивает её, делая и вовсе необъятной. И причудливые башни Москва-Сити, кажется, возвышаются прямо за гостиницей «Украина», придавая городу слегка фантасмагорический вид.

— Значит, едем завтра, — сказал Макс.

— Ага.

— И знаешь, думаю, твои родители не будут ничего иметь против, если после спектакля мы поедем ко мне.

Я повернулась и посмотрела на него. Ему пришлось тронуть меня за локоть, чтобы обратить внимание на загоревшийся зелёный. Мы зашагали по зебре, а я всё думала над его предложением. Что родители не будут против, я ни секунды не сомневалась — зря, что ли, они нас столько времени сводили. Но сейчас я серьёзно, словно в первый раз, обдумывала вопрос, хочу ли этого я.

— Ну так как?

— Я подумаю, Макс.

— Ладно, думай, — покладисто согласился он. Одним из несомненных достоинств Макса было то, что он крайне редко со мной спорил. Вот только будет ли он столь же уступчив, когда добьётся своего?

С Максом, Максимом Меркушевым, я познакомилась несколько лет назад, когда отец, окончательно убедившись, что единственная дочь не унаследовала ни природной деловой хватки, ни желания её развивать, решил, что раз так, то продолжателем его дела предстоит стать зятю. И орлиным взором окинул окрестности в поисках подходящей кандидатуры. Долго искать ему не пришлось — однажды он привёл в наш дом, тогда ещё не на Новом Арбате, а в районе поплоше, молодого перспективного юриста, которого ему когда-то рекомендовал тот самый старый друг, на чьё предприятие папа предлагал устроить меня. Макс работал в крупной фирме, оказывающей юридические услуги, но мечтал со временем начать собственное дело. Папа сотрудничеством с ним оказался весьма доволен, переманил его в свой «ДомКвартВопрос» на постоянную должность и, присмотревшись, решил, что Макс — это именно то, что ему нужно. Макс не стал ломаться, видимо, решив, что женитьба — не самая высокая цена за возможность не раскручиваться с нуля, а сразу стать сперва совладельцем, а там и наследником уже вполне зарекомендовавшей себя строительной фирмы. Дело было за малым — уговорить меня.

Увы, я в то время была страстно влюблена — в того самого Володьку Смирнова, которого мы недавно похоронили. Он как раз тогда закончил «Щуку», к нему пришёл первый успех, и я страшно гордилась тем, что первая разглядела его талант, ещё когда он был никому не известным студентом. Мне казалось, что я даже в какой-то мере создала его успех — своего верой в него и постоянной поддержкой. Ни о ком другом я и слышать не хотела. Я была уверена, что папа, никогда ничего мне по-настоящему не запрещавший, пойдёт у меня на поводу и на этот раз. А если и нет — что ж, гордо заявила я, я готова вообще отказаться от наследства. Володя заработает на нас обоих, будем жить не хуже, чем сейчас.

В чём-то я оказалась права — спорить со мной отец действительно не стал. «Что ж, я подожду», — только и сказал он. Я ушла, чувствуя себя победительницей, но… Через полгода оказалось, что мой мудрый папа как в воду глядел. Войдя как-то не вовремя в Володину гримёрку, я убедилась, что его отношение к крутившимся вокруг него экзальтированным поклонницам, которых мы, случалось, вдвоём высмеивали, меняется как по волшебству, стоит ему остаться с кем-то из них наедине. Я в ярости дала ему пощёчину и после непродолжительного, но бурного выяснения отношений вылетела из гримёрки. Но при этом я ещё сначала думала, что это ненадолго. Что мы ещё помиримся, что он придёт просить прощения, и я, помытарив его для порядка, прощу, разумеется, при условии, что он больше ни с кем и никогда… Три ха-ха. Кажется, Володька, обретя свободу, только обрадовался. Во всяком случае, после этого он отбросил всяческий стыд и принялся менять пассий чуть ли не ежедневно. Подруги, бравшиеся с ним поговорить — сама я из гордости приближаться к нему отказывалась — докладывали, что он подвёл под свою неразборчивость целую философию: дескать, творческому человеку необходимы новые впечатления, застой губителен, и так далее.

В это время папа снова начал приглашать в наш дом Макса. Вежливого, предупредительного Макса, готового красиво ухаживать и ни словом не заикавшегося о моём фиаско в личной жизни. И когда я в конце концов окончательно убедилась, что с Володькой мне ловить больше нечего, я согласилась пойти на свидание с Максом. Главным образом для того, чтобы не чувствовать себя такой оплеванной и доказать всем, и Смирнову в первую очередь, что у меня и без него всё будет зашибись.

С той поры прошло уже несколько лет. Макс всегда был рядом, но о его матримониальных планах напрямую речь не заходила. Все ждали, когда я закончу обучение. Но вот универ остался позади, и мне, видимо, следовало в скором времени ждать предложения. Возможно, уже завтра. И я, честно говоря, уже почти приняла эту перспективу, почти уже считала Макса своей собственностью. Ну да, особой любви нет, но и без любви люди живут, среди состоятельных людей брак-договор — это норма. Мы стали друзьями, мама говорит, что это уже немало, что брак, основанный на дружбе и уважении, прочнее брака по страстной любви, а её житейскому опыту я привыкла доверять…

И всё же мысль, что Макс фактически женится на «ДомКвартВопросе», а меня возьмёт в качестве неизбежного приложения, моё самолюбие изрядно царапала.

Расстались мы у подъезда. Подходя к лифту, я встретила соседку с нижнего этажа.

— Так виделись же, — сказала она в ответ на моё приветствие, хотя я была уверена, что сегодня её ещё не встречала.

Я повернулась перед зеркалом и окинула себя пристальным взглядом. Нет, пожалуй, это платье слишком парадное, нужно что-то поскромнее. Маленькое чёрное я уже надевала неоднократно, ещё одно, чёрное с кружевами, пожалуй, слишком открытое — в нём будет просто холодно, особенно в холле. Знаю я этот Дворец Молодёжи, где ставят мюзиклы, там прямо из холла выход на улицу, и там же будет устроен и гардероб, и буфет. По той же причине я забраковала ещё несколько вариантов. Висевшие у меня в шкафу подходящие платья кончились, и я решительно направилась в родительскую спальню, к которой примыкала небольшая гардеробная. Многое из своей то и дело пополняющейся коллекции одежды и туфель я хранила там.

В конце концов выбор был сделан в пользу синего, довольно закрытого платья, к которому хорошо подошла жемчужная нитка и серьги, привезённые мной из Черногории. И чёрные лодочки из Праги. Парикмахера и маникюршу я посетила днём, так что возиться с причёской и руками нужды не было. И хорошо, потому что едва я закончила краситься, в дверь позвонили. Открыла мама, я услышала приглушённые голоса из прихожей, потом в мою комнату постучали.

— Отлично выглядишь, — оценил Макс.

— Спасибо.

— Марина Борисовна, — Макс повернулся к задержавшейся в прихожей маме, — вы не против, если я украду вашу дочь на сегодняшнюю ночь? Под мою ответственность.

— Да уж крадите, — рассмеялась мама. Я промолчала, хмыкнув про себя, как ловко Макс повернул дело, выставив его уже решённым. Впрочем, если бы я не хотела, мне ничто не мешало бы запротестовать. Однако зря я, что ли, столько времени прихорашивалась?

На лифте мы спустились на подземную парковку. Макс припарковал свой «БМВ» там, где я раньше ставила свой «фольксваген». Парковка была пуста, только вдали маячила одинокая фигура, быстро, впрочем, скрывшаяся за рядами машин. Макс галантно распахнул дверцу, и я попыталась нырнуть внутрь с подсмотренной в зарубежных фильмах элегантностью — сначала сесть на сиденье и лишь потом забросить ноги в салон. Получилось, честно говоря, не очень.

Машина тронулась и поползла к выезду на улицу. Свет фар зашарил по подземному помещению и на какой-то миг в него снова попал человек — скорее всего, тот же самый. Вернее, та же самая, потому что, хотя она резво отпрыгнула в сторону, я всё же разглядела, что это была женщина. В брюках и коричневой кожаной куртке.

— Тьфу ты, чёрт! — ругнулся рядом Макс.

— Что такое?

— Просто мне показалось… А, ладно.

— Что тебе показалось?

— Что это была ты.

— Интересно. А кто же тогда сидит рядом с тобой?

— Да не обращай внимания, — Макс смущённо усмехнулся. — Такое бывает, мерещатся знакомые люди там, где их нет и быть не может. Я, когда отец умер, потом ещё несколько месяцев его на улице узнавал. Вот он идёт! А присмотришься — чужой человек, и не похож даже.

Я сочувственно покивала. Отец моего уже почти жениха умер от инсульта в шестьдесят с небольшим, оставив вдову и сына старшеклассника — Макс был поздним ребёнком. Когда он уехал учиться в Москву, его мать осталась в провинции и в столицу носа не казала — чему я, откровенно говоря, только радовалась. Макс время от времени её навещал, но не слишком часто. Ещё у него была сводная сестра по отцу, но она уже давно уехала в Америку и теперь с мужем и двумя дочерьми жила в Сан-Франциско.

Когда мы подъехали к Дворцу Молодёжи, оказалось, что для входа надо отстоять довольно длинную очередь, протянувшуюся по террасе Дворца почти до самого угла, за которым был вход в метро. Похоже, спектакль шёл с аншлагами, что, впрочем, было неудивительно, учитывая, что с премьеры прошло меньше месяца. Помнится, Макс упоминал, что билеты пришлось заказывать через интернет, и были только самые дорогие места, а в кассе уже и тех не найдёшь. Наконец мы прошли контроль на входе и оказались в холле, битком набитом народом. По лестницам к гардеробным, устроенным тут же, высоко вдоль стен, змеились новые очереди. Макс встал в одну из них, прихватив и моё пальто, а я пошла покупать программку и занимать место в буфете. Перед началом мы ещё успели выпить по бокалу шампанского.

Места были у самой сцены, что, как по мне, было даже слишком близко — во всяком случае, я ясно видела, что происходит во время затемнений, чего, по идее, быть не должно. Сам спектакль меня не особо увлёк, но в целом понравился — романтичная история о любви, спетая неплохими голосами. Мюзикл больше напоминал оперу, и постановка была качественной. Я почитала о ней в интернете, и там писали, что её скопировали с зарубежной без каких-либо изменений. Особенно выделялся высоченный актёр, исполнявший заглавную роль.

— Иван Озеров, — уверенно сказал Макс в антракте, хотя в программке исполнители сегодняшнего спектакля отмечены не были. — Я уже видел его, когда ездил в Петербург. Отлично играет, и голос неплохой.

— Всё-таки это дурацкое обыкновение — не писать, кто сегодня участвует.

— Где-то в фойе должна быть доска, там указаны все участники спектакля.

— И мы должны обыскивать всё фойе, чтобы это узнать?

Макс пожал плечами.

После окончания занавес поднимался дважды, прежде чем зрители начали расходиться. Говорят, в былые времена это случалось до десятка раз и больше, но я такого никогда не видела. Возможно, на премьерах, где собираются самые-самые ценители и знатоки? К гардеробным опять выстроились очереди, но Макс получил нашу одежду мгновенно — он специально для этого взял бинокль, не пригодившийся нам на спектакле.

Жил Макс в обычной двухкомнатной квартире в отнюдь не престижном районе и пока не торопился её продавать, хотя, зная папу, я не сомневалась, что он наверняка потребует, чтобы молодую жену Макс привёл во что-нибудь получше. Мне уже доводилось бывать здесь, а потому большое количество альбомов по искусству меня не удивило. А вот мольберта в углу большой комнаты я до сих пор не видела.

— Да, вот, рисую помаленьку, — довольно сказал Макс, проследив за моим взглядом.

— Покажешь?

Готовых работ было немного, да много за столь краткий срок нарисовать бы никто и не успел. Пара пейзажей в японском стиле, нарисованные тушью и раскрашенные бледным красками, только вместо скал там были утопающие в зелени городские дома. Чей-то карандашный портрет, оказалось — отцовский. Я оценивающе перевела взгляд с рисунка на Макса, но сын на отца внешне походил мало. И по всем правилам написанный масляными красками на холсте натюрморт: тарелка с яблоками, одно из которых скатилось за край, кофейник, кофейная чашка, маслёнка, хлебница с кусками хлеба, а на заднем плане — керамический кувшин с несколькими стеблями крапивы.

— Крапива? — я рассмеялась.

— А что? Очень красивое растение. Вот настанут весна и лето, можно будет выехать на пленэр, а пока приходится по памяти рисовать.

Я снова посмотрела на картину. Яблоки блестели румяными боками, и мне захотелось надкусить то из них, что лежало на столе. О чём я Максу и сказала.

— Так зачем же дело стало? — он широко улыбнулся.

Яблоки ждали своего часа в холодильнике. Вместе с остальным угощением и бутылкой вина, да не простого, а из шелковицы.

— Знакомый из Турции прислал, — объяснил Макс. — Ты, кажется, не была в Турции?

— Ни в Турции, ни в Египте. Я как-то всё больше по Европам.

— Вот и опробуем. Держи, оп-па! — и Макс кинул мне жёлтое яблоко. — Кстати, это вино и у нас делали и делают, на Украине и на югах. И не «пьянства окаянного ради», а в лечебных целях!

— Вот и полечимся.

Вино было тёмным и куда менее сладким, чем я ожидала. Макс оживлённо рассказывал о своей встрече с художником Гривичевым, тем самым, что написал пейзаж в квартире Смирновых. Оказывается, Макс успел показать ему свои работы и удостоился от мастера снисходительного похлопывания по плечу — способности есть, молодой человек, совершенствуйтесь… Потом разговор как-то увял, и мой почти жених просто сидел напротив меня, с улыбкой меня разглядывая, и я почему-то смутилась, хотя к его вниманию давно привыкла.

— Ты чего?

— Ты очень красивая, — сказал он, я и фыркнула, потому что никогда не верила таким комплиментам. — Знаешь, мне очень хочется тебя нарисовать. Ты не откажешься мне попозировать?

— Когда?

— Да хоть прямо сейчас.

— Так ты заманил меня к себе, чтобы я тебе позировала?

— Я извращенец, правда?

— Почему?

— Потому что мне нужно от хорошенькой девушке не то, что нормальному мужчине. Нет, правда, Женя. Пара набросков, не больше.

Отказываться я и не подумала, мне уже стало любопытно. Макс поднялся и походил вокруг меня, потом попросил сесть вполоборота, положив локоть на спинку стула. Чуть поправил мне голову, удовлетворённо кивнул, попросил не двигаться и достал альбом.

Позирование оказалось занятием довольно скучным. Макс что-то увлечённо черкал, бросая на меня короткие взгляды и время от времени командуя «подбородок выше!» Когда он закончил, у меня уже стала затекать рука. Разумеется, я немедленно сунула нос в альбом, полюбовалась на собственную физиономию, а Макс проворчал, что он ещё подумает над позой и нарядом. Я закатила глаза и сказала, что он действительно извращенец и что ему пора вспомнить, чем с хорошенькими девушками занимаются нормальные мужчины.

Утром Макс разбудил меня рано, мы позавтракали на скорую руку, и он усадил меня в машину. В пути я снова заснула, ему пришлось опять будить меня, я, зевая, попрощалась с ним поцелуем и отправилась домой досыпать.