Охотница (СИ)

Глава 15

— …«Слишком сильно изменили мы себя, — сказали Мудрецы. — Материя тварных миров теперь неподвластна нам. Лишь здесь, где Пустота и Потоки размягчают её, мы можем творить и строить». Но выступил вперёд Первый ученик и сказал: «Пусть та материя, что в мирах, нам не подвластна, но можем мы взять малую часть её и перенести сюда. И здесь Пустота и Потоки размягчат её, и будем мы творить». «Но как это возможно? — спросили у него. — Портал не пропускает материю из мира в мир». «Нужно лишь сделать Портал сильнее и шире, — ответил Ученик. — Я уже произвёл все необходимые расчёты. И теперь лишь остаётся проверить, верны ли они, построив Портал по ним…», — Женя перевернула лист. — Ой, тут опять две страницы формул и цифр…

— Странная идея — совместить религиозный текст с научным трактатом, — заметил Макс, не отрывая взгляда от шоссе, стелющегося перед капотом машины.

— А Пётр Викторович у нас вообще большой оригинал, — отозвалась Женя, рассеянно листая книгу. — Нашёлся же типограф, согласившийся напечатать этот бред…

— Да уж, Бошняк может быть кем угодно, но он точно не литератор. И попытка использовать высокий штиль, намешав в него вполне современной терминологии, его опусу на пользу не пошла.

— Я, вообще-то, имела в виду содержание.

— Любой каприз за ваши деньги.

— Всё равно это чушь какая-то, — Женя отшвырнула книгу под ветровое стекло. — Ну, я понимаю, секта, но зачем науку-то приплетать?

— Полагаю, потому, что Бошняк — сам в первую очередь учёный. А сектант — уже потом.

— Вот и соорудил этакий микст? Но зачем пытаться подвести формулы под мистические материи — другие миры, переселение душ?

— Возможно, — медленно произнёс Макс, — потому, что для него это всё было вовсе не мистикой.

— Думаешь, он сам в это верит? И на полном серьёзе пытался вычислить возможность открытия этого самого Портала и создания нового тела?

— Полагаю, он не думал, он знал. И все вычисления, вполне возможно, были проделаны до него, он просто перевёл их на язык нашего мира.

Секунду Женя глядела на него, приоткрыв рот.

— Ты что, серьёзно? Полагаешь, он не из нашей вселенной?

— Объяснение не хуже любого другого. И он, и твой двойник.

— Если это не я — двойник…

— И думаю, что не ошибусь, если скажу, что этот самый Портал мы с тобой видели. Наши преследователи тоже ведь откуда-то взялись, верно?

Женя невольно кинула взгляд назад, туда, где за задним стеклом уже давненько скрылась из виду Москва.

— Знаешь, я есть хочу, — сказала она. — Может, остановимся где-нибудь и перекусим?

— Глянь в навигаторе, где ближайшее подходящее место.

Женя послушно потянулась за ай-фоном, оставленным в арендованной машине её двойником. Включила его — и о чём-то задумалась, хмуря брови. Макс искоса наблюдал за ней.

— Тебе Бошняк дал эту книгу? — спросил он.

— А? Да нет, сама нашла. Когда я влезла в окно в тот дом, и ждала, пока Женя… ну, Эжени, подаст сигнал, я немножко пошарила по ящикам и столам. Ну и нашла.

— И всё время вашей… э-э… операции таскала с собой?

— Ну, она же небольшая. Я её сунула во внутренний карман. Подумала — может, даже будет дополнительная защита. Ну, знаешь, — девушка смущённо улыбнулась, — как в фильмах бывает — человеку стреляют в сердце, а он хранит на груди Библию, и пуля в ней застревает.

— Боюсь, против этих ваших монстров Библия бы не спасла.

— Ты про «чижиков»? Эжени называла их «чижиками». Но вообще-то ты прав, против автоматной пули это плохая защита.

Она снова углубилась в ай-фон. На минуту в машине повисла тишина.

— Так это Эжени была организатором вашей… акции? — спросил Макс.

— Угу. Организатор и основной исполнитель. Я так, на подхвате. О, вот тут, смотри, местечко есть, рядом с заправкой. Уже скоро покажется.

— Ну, значит, там и остановимся.

Женя кивнула и отложила ай-фон.

— Так ты думаешь, что Бошняк пришёл откуда-то из другого мира?

— Да. Смотри, всё один к одному: технологии, которые в нашей реальности невозможны, двойники, появление людей чуть ли не прямо из воздуха… Весьма враждебно настроенных людей. Кстати, ты заметила — в этой его «Книге Иного Мира» везде косные Мастера или Мудрецы и их юные ученики, которые предлагают новаторскую идею, с большим или меньшим скрипом её проталкивают — и неизменно оказываются правы. Похоже, что у Петра Викторовича с этой темой связано что-то личное. Вероятно, он сам — бунтарь от науки. Но его общество его новшеств не приняло, и, возможно, весьма агрессивно не приняло. Вплоть до того, что попыталось его уничтожить, и пытается до сих пор.

— А нас что, приняли за его сообщников?

— Может быть.

Женя устало потёрла лоб ладонью.

— Макс, а почему ты ему поверил? Ведь бред же, чушь, я и согласилась-то на ту операцию исключительно прикола ради. Кто тебя убедил? Да ещё так, что ты поначалу ничего плохого и слушать о нём не хотел?

— Кто убедил, кто убедил… Да Люба и убедила. Её муж прибегал к услугам Бошняка, и весьма наглядно продемонстрировал результат.

— А что её муж для себя попросил? Талант к науке?

— К риторике, — Макс вздохнул. — С наукой у него и так всё в порядке, а вот публичные выступления ему не давались. Он вечно переживал, сбивался, заикался… А теперь ораторствует, что твой Цицерон.

— И поэтому ты Бошняка так рьяно защищал?

Впереди показалась обещанная заправка и рядом с ней — придорожное кафе. Макс, не торопясь отвечать, свернул на стоянку, заглушил мотор и только тогда посмотрел на свою спутницу.

— Женя, ты знаешь, что это такое — когда сбывается заветная мечта, казавшаяся неосуществимой? Я получил свой Шанс — тот самый, который выпадает один раз на десятки тысяч, если не на миллион. Так легко ли согласиться после этого, что с самим Шансом что-то нечисто, что исполнения твоего заветного желания может привести к плачевным последствиям? И меньше всего мне хотелось признавать, что исполнение моего желания могло принести вред тебе.

— Ну, вообще-то, вред мне принесло исполнение моего желания…

— Но это я тебя во всё впутал. Господи, — Макс потёр лицо обеими руками, — я чувствую себя полным идиотом. Сорвался, как последний кретин, подставился, изобразил карася-идеалиста по полной программе, а в результате вам же меня и пришлось выручать. Дама в беде, блин.

— Карася-идеалиста? Это ты про то, как ты пришёл к Бошняку?

— Ну да. Требовать от него, чтобы он немедленно всё объяснил и что-то с этим сделал. Ждал, что он немедленно потупит глаза, и скажет — ой, извините, был неправ. Словно помутнение какое-то нашло, ей богу.

— Ничего, — Женя сочувственно погладила его по плечу. — Я тебя понимаю. Я сама чуть не рехнулась, когда поняла, что нас двое.

Макс поймал её руку и вдруг прижался к ней губами.

— Никогда себе не прощу, что это всё из-за меня, — произнёс он. — Женя, я давно должен был это сказать, да всё тянул, как последний трус. Выходи за меня замуж.

— Замуж? — Женя хлопнула глазами. — Ну… Сейчас не самое подходящее время…

— А когда оно будет, подходящее? Женечка, солнышко моё, я правда тебя люблю. Я уже и кольцо приготовил, да всё не решался, всё тоже время подходящее выбирал. Ну вот и довыбирался. В таких делах нельзя откладываться.

— Нет, подожди! — Женя упёрлась ладонью ему в грудь. — А что если всё-таки окажется, что это она, а не я — настоящая Женя Белоусова? Что тогда?

— Я уверен, что настоящая — ты. Но даже если и нет… Ну, придётся уйти от Андрея Ильича, подумаешь, трагедия. Чёрт с ним, с «ДомКвартВопросом», что я, работу себе не найду? И работу найду, и семью обеспечу, не сомневайся. Я люблю тебя. Тебя, а не её. Женя! Ты что?

— Ничего, — Женя хлюпнула носом, — ничего. Это я так… Не обращай внимания.

— …Словом, было решено, что ты останешься здесь, — подытожил Рахеф.

— Но почему?! — я едва удержала форму. Это не очень приятно — когда собеседник перед тобой превращается в шар или начинает расплываться, как пятно краски в воде, и потому считается дурным тоном. Но порой очень трудно сдержаться.

— По вполне очевидным причинам, Хэо. Ты же не новичок, неужели тебе надо объяснять? Ты слишком долго носила Личину. Тебе надо отдохнуть. Расслабься, погуляй, пообщайся с семьей и друзьями. Жаль, что ты так и не завела себе партнёров, встретиться с ними было бы очень полезно.

— Вы же сами говорили, что Звёздный Остров отнесло слишком далеко, и Коридор к нему лопнул, — напомнила я. — Сколько времени понадобится, чтобы его восстановили?

— Ты права, много. Но у тебя и на Радужном есть знакомые, верно? Побывай у них, пригласи их к себе. Кстати, в Музыкальном дворце теперь накачивают газ в несколько залов, там можно послушать звуковую музыку. Им было бы интересно мнение знающего человека, какая смесь и плотность газов лучше всего передают звуковые колебания.

— На это есть специалисты, — буркнула я.

— Они будут рады учесть мнение любого, — терпеливо возразил Наставник. — Хэо, да что с тобой? Раньше ты никогда не была столь упрямой.

Я виновато приглушила свечение своего тела — наш аналог вздоха раскаяния. Да, конечно, в словах Рахефа был резон. Я действительно слишком долго носила Личину. Когда мы, Охотники и Материалисты (я невольно улыбнулась, вспомнив, что в мире, который я только что покинула, в последнее слово вкладывается совсем иной смысл), вселяемся в скопированные с жителей материальных миров тела, мы также получаем их память. Создание Личин когда-то было огромным шагом вперёд — раньше для выхода в другие миры из Пустоты нам требовались тела жителей этих самых миров. Причём тела не пустующие — лежащие в коме, например, не годились, и сумасшедшие тоже, ведь дефекты работы мозга сказывались и на новом жильце. Обладатель тела и «подселенец» неизбежно сталкивались и хорошо, если они могли договориться между собой и какое-то время мирно просуществовать вместе. Но нередко начинались конфликты, и ничем хорошим это не заканчивалось.

С изобретением Личин проблема была решена. Мы получили возможность выходить в материальный мир и при этом чувствовать себя там как дома — память, вместе с телом скопированная с местного жителя, прекрасно информировала нас о состоянии дел. И пока Портал был открыт, пока мы получали постоянную подпитку из Пустоты, две памяти, своя и чужая, существовали в нас параллельно, позволяя при необходимости обращаться к любой из них. А вот если Портал захлопывался, настоящие воспоминания гасли. Я так толком и не поняла, почему — наши учёные это объясняли, но я никогда не была сильна в науках. Но факт оставался фактом: если пришелец из Пустоты оставался в материальном мире без связи со своей родиной, с его разумом начинали происходить изменения. Если он был в теле местного жителя, то сознание «подселенца» начинало угасать, вытесняться «хозяином», и постепенно гибло совсем. Раньше то же самое происходило и с теми, кто был в Личинах, но недавно удалось их доработать, снабдив дополнительным источником энергии, и теперь обитателю искусственно созданного тела грозила только потеря настоящих воспоминаний. Именно это со мной и произошло.

Однако, хотя Личины спасли нас от войны с чужими личностями, кое-какая опасность всё же оставалась. Два набора воспоминаний, каждый из которых воспринимается как подлинный — для психики это, мягко говоря, нездорово. А уж если с каждой новой Личиной ты получаешь новую память, которая воспринимается как своя — то тут и свихнуться недолго. Лично я относила уже с десяток разных Личин и могла подтвердить — пробыв в них достаточно долго, даже без разрыва связи через некоторое время начинаешь сомневаться в том, кто же ты на самом деле. А потому каждому вернувшемуся из другого мира домой полагался длительный отдых. Нужно восстановить старые связи и привязанности, вновь проникнуться духом и прелестью нашего мира — мира Пустоты и парящих в ней городов-Островов — вспомнить всё, что меня здесь радует и огорчает… Вспомнить и осознать, что я не Женя Белоусова, я — Альсуль Хэо Иэни. Чтобы потом быть готовой принять новую порцию чужой памяти — и суметь от неё дистанцироваться.

Всё это так… Но ведь теперешний случай — исключительный. К тому же я хотела использовать ту же самую Личину — то есть никакого резкого перехода от одних воспоминаний к другим не будет. Но если я даже своего Наставника не смогла убедить отпустить меня обратно — что уж говорить о Наставническом Совете.

— Вы же знаете, Рахеф, что для меня это личное, — сделала я последнюю безнадёжную попытку. — Там осталась моя подруга. Я должна ей помочь… и потом я подобралась к преступнику ближе всех. Как бы там ни было.

— Но он сбежал, и теперь, боюсь, придётся начинать всё сначала. Ты будешь в равном положении с остальными Охотниками. Если, конечно, — Наставник внимательно посмотрел на меня, — ты сказала нам всё.

— Всё, — твёрдо повторила я.

— И не думай, будто у меня за Диссос душа не болит. Не ты одна поддерживала с ней близкие отношения, так что, поверь, её нынешнюю носительницу будут искать со всем усердием.

Если бы я в этот момент дышала, то обязательно бы вздохнула. Спорить с Рахефом было очень сложно.

Мы перемещались вдоль одной из улиц Радужного Острова. Здесь находилась штаб-квартира Охотников, так что все мы, входившие в Братство, жили на этом острове. Я машинально отметила, что за время моего отсутствия улицу перестроили. Вернее, поправила я себя, переформировали. Обычное дело для Островов, но когда возвращаешься из другого мира, первое время удивляешься, насколько же всё у нас изменчиво.

— Твой дом не трогали, — Наставник безошибочно угадал мои мысли. — Я специально попросил Формировщиков спланировать так, чтобы он вписался в новый ансамбль.

— Спасибо, Наставник.

— Не за что, Хэо. И если тебе захочется обсудить то, что с тобой произошло — не просто доложить, а обсудить с другом — ты знаешь, где меня найти.

— Конечно. Я признательна.

Около моего дома мы расстались. Раньше он был одним из самых заметных в квартале, но сейчас оказался задвинут в глубину, оттеняя своим куполом более низкие строения впереди. Сама не знаю, зачем я соорудила этот купол. Надо будет сделать его поменьше.

Вход закрывала частая сетка — достаточная защита от попадания мусора, но наши тела, больше состоящие из энергии, чем из материи, сквозь такую проходят свободно. Запирать двери у нас не принято — Острова сравнительно невелики, соседи друг друга отлично знают, ну а кражи у нас и вовсе не в ходу. Зачем красть вещь, если можно в любой момент пригласить Формировщика и сотворить себе точно такую же и даже ещё краше? Воплощённый коммунистический рай — от каждого по способностям, каждому по потребностям. Когда-то, когда материя была в дефиците, и её потребление строго отслеживалось, завести у себя лишний предмет было не легче, чем в современной Америке обналичить «левый» доход. Позже, когда добытчики материи — Материалисты — повадились регулярно наведываться в другие миры и притаскивать оттуда столько сырья, сколько нужно, на всех пролилась река изобилия, и порой предложение превышало спрос. Нет, конечно, случались и трудные времена, когда по какой-то причине походы прекращались, и приходилось затягивать пояса. Но технология была отработана, и тогда опять наступали периоды более-менее жёсткого контроля.

Что же до чисто физических потребностей, то они и вовсе обеспечивались простым поглощением энергии, которой в Пустоте, в отличие от материи, недостатка не было почти никогда. Вот скоро опять пройдёт новый Поток, и проблемой станет не добыть энергию, а избавиться от излишков. А потому ни хлеб насущный, ни предметы роскоши у нас никогда не были особыми источниками соблазна. В цене было нечто иное…

И вот именно на это иное и замахнулся Бошняк, будь он проклят. Вернее, не Бошняк, конечно, а Гильфьяль Альфет Эпхил. Впрочем, преступников у нас по именам называть не принято. Всё равно род Фьяль давно отрёкся от ренегата, и никто из тех, чей род занятий даёт право на ношение имени Эпхил, не признает его за своего. Ему остаётся разве что среднее имя, то, которое мы по достижении определённого возраста выбираем для себя сами, однако и его мало кто согласиться произнести вслух. Много чести.

В доме царил полумрак. Красочные фрески с абстрактным рисунком — моя гордость — тонули в тени. Художественного таланта мне не досталось, но у нас каждого старались научить хоть чему-нибудь творческому, а если обнаруживалась искра божия, то её раздували и поддерживали со всем тщанием. А уж устройство своего дома — узаконенный простор для самовыражения. Вернись я с обычного задания, первым делом принялась бы что-нибудь менять. Просто чтобы избежать однообразия. Отсутствие новых впечатлений — страшный бич живущих в Пустоте, едва ли до конца понятный жителям иных миров.

Я проплыла по дому, зажигая светильники. Дом стал выглядеть повеселее, но всё равно казался мне пустым и холодным. Вернись я сюда с обычного задания… Но в том-то и дело, что обычным оно не было.

Теперь я понимаю, почему тех Охотников, что поопытнее, так пугает закрытие Портала и обрыв связи с родным миром. Мне этот страх всегда казался преувеличенным. Ну подумаешь, некоторое время будешь считать себя тем, кем не являешься, потом-то всё равно вспомнишь. Свои тебя не бросят, гарантированно, рано или поздно помощь придёт. Теперь я понимала, в чём дело. Да, двойные воспоминания выносить было тяжко, но тем большим облегчением всегда было от них избавиться и вновь стать самой собой. А сейчас… Нет, я отлично сознавала, что Женя Белоусова — это не я, и вовсе не рвалась стать ею снова. Но материальный мир, где я прожила последние месяцы, упорно не отпускал меня. Я не могла забыть тех, кого там оставила. Я не могла просто умыть руки и предоставить их собственной судьбе и милости моих коллег. И, что самое страшное, я даже не могла ужаснуться происшедшим во мне переменам.

Невольно вспомнилось моё бдение над пистолетом в вечер первого после потери себя убийства. Тогда я точно так же сознавала, что что-то со мной не так, но никак не могла наскрести в себе соответствующих случаю чувств. Ведь жители материальных миров — это не мы. Дело не в том, ровня они нам, или не ровня, просто они другие. Думать о них, как о близких или как о тех, кто не оставляет тебя равнодушным — всё равно, что попытаться завести дружбу с кустом. Он живёт какой-то своей жизнью, ты — своей, с него можно собрать ягоды, или оборвать его листья, а то и вовсе срубить под корень и пустить на растопку. Но нельзя сравнивать его со своими, нельзя ставить его интересы впереди или даже вровень с нашими. Так мне до сих пор казалось. И так думают все мои соплеменники.

Но что делать, если я не могу воспринимать Женю просто как орудие для достижения цели? Орудие и помеху. А уж при мысли о том, что может пострадать Макс, и вовсе хочется нырнуть в Поток и больше не мучиться. Да, в первую очередь я должна думать о тех, кто пострадал из-за них, но… они же ничего не знали, верно? Так можно ли их винить?

А ведь никому другому такие мысли даже в голову не приходят. Но разве справедливо, что мы не даём никому из тех, за кем охотимся, ни единого шанса?

Хотя для того же Бошняка даже один шанс — слишком жирно.

Свет мигнул, и по дому прошла последовательность световых и энергетических волн, заменявших у нас звуковые сигналы. Ну да, в одиночестве меня после возвращения точно не оставят. Друзья на то и друзья, чтобы поддержать в нужную минуту, а им ещё, наверное, и Рахеф просигнализировал, что надо бы зайти навестить. Я послала ответную волну, разрешая войти.

— Хэо, как я рада тебя видеть! Мы уже начали тревожится, что-то твоя миссия подзатянулась.

— А мы всех опередили, да? К тебе все наши собирались.

Сперва я несколько опешила от такого заявления подруг, но потом решила, что оно и к лучшему. Мне действительно не помешает отвлечься, а большая компания, которая отлично умеет занимать себя сама, ведь каждый может найти себе собеседника по вкусу, куда предпочтительнее, чем вымученная откровенность или откровенное враньё в беседе с глазу на глаз. И можно будет поиграть во что-нибудь. Или потанцевать.

Интересно, чтобы сказали жители материальных миров о наших танцах? Клочья тумана, то и дело меняющие форму, кружатся в абсолютной тишине и мигающем разноцветном свете, то сливаясь, то вновь разлетаясь в стороны. Скорее, это приняли бы за какой-то фейерверк, цветовое шоу, только без музыки. Чтобы услышать или оценить музыку без звука, нужно быть нами. Переходы света, пульсация энергии…

Гости собрались быстро. Дом наполнился их присутствием, ритмом, замигал огнями.

— Как ты? — Орстольф, мой бессменный Формировщик, к которому я обращалась за теми изменениями и вещами, с которыми не могла справиться сама, едва ощутимо коснулся моего тела. — Ты сегодня молчалива.

— Дай ей прийти в себя, — посоветовала Трисар, одна из лучших танцовщиц Радужного Острова. — Возвращаться из другого мира всегда тяжело. Я знаю, мой Лахиль тоже Охотник.

— Ох, я не представляю, как можно жить в материальном мире! — подхватила Сатос, Проектировщица, та, что составляет шаблоны, по которым потом, если есть желание, работают Формировщики. — Как посмотрю на эти глыбы материи, что нам притаскивают Материалисты… Нет, работать с ними очень интересно, но залезть внутрь такой? Там ведь, даже просто чтобы жить, приходится пускать в себя газ! Прямо внутрь, представляете?

— Ну уж Хэо-то представляет куда лучше тебя, — заметила Трисар. — Она всё это знает не понаслышке.

— Ой, да, извини, пожалуйста. Но я восхищаюсь вашей храбростью. Что Охотники, что Материалисты… Ведь материя давит, как можно существовать, когда ты окружён ею со всех сторон?

— Так же, как жили наши предки, — напомнила я. — И не знали ничего иного.

— Знаешь, а я рада, что мы переселились в Пустоту. Теперь я тоже не знаю иного, и знать не хочу.

«Вот и помолчала бы, раз не знаешь», — в приступе неожиданно острого раздражения подумала я. Нет, конечно, с непривычки это и в самом деле тяжко — полностью зависеть от материи, но привычка приходит весьма быстро. Да, обладатели твёрдых тел лишены многого из того, что есть у нас — но и мы лишены многого из того, что есть у них. Вспомнились ароматы цветов, которые окутывают землю поздней весной и ранним летом, и запах скошенной травы. Вкус шоколадных конфет и бутербродов с икрой — такой разный, но всё равно вкусно. Приятная усталость после хорошего занятия в спортзале или на дорожке, глубокий вдох так ужасающего Сатос чистого воздуха, мягкая ткань или мех, скользящие в ладонях, или даже впивающиеся в подошвы булыжники после целого дня прогулок по историческим центрам старых городов…

Любой мир прекрасен и разнообразен, и жители разных миров на удивление похожи, как бы они не выглядели, за счёт бы чего ни жили. И хорошим, и плохим. Вполне могу представить, как кто-нибудь из девиц, знакомых Жени, точно так же закатывал бы глаза: «Не представляю, как можно жить в этой Пустоте? Там же ни одной яркой краски! Никаких удовольствий — не выпить, ни приодеться, ни сексом заняться. Словно посреди космоса болтаешься, только и жди, что распадёшься в пространстве на атомы или с ума сойдёшь».

— Эй, Хэо! — меня затормошили уже куда настойчивей. — Возвращайся! Ты сейчас дома, хватит думать о делах!

К счастью, в этот момент в толпе гостей мелькнул ещё один знакомый облик, и я, быстро извинившись, смылась от этих любящих и заботливых, но таких назойливых в этот момент друзей.

— Исель! Рада тебя видеть!

— А уж как я тебя рад! — собрат-Охотник чуть сменил цвет, демонстрируя эту самую радость. — А уж когда к нам ещё и Диссос присоединится, счастье будет полным.

— А кстати, — я оглянулась и оттащила его подальше. — О ней ничего не слышно?

— Если б её освободили, ты бы узнала первой.

— Я понимаю. Я имею в виду именно новости.

— Знаешь, Рахеф…

— Исель. Ну, пожа-алуйста…

Он поколебался и тоже оглянулся. Всё-таки Охотнику другого Охотника понять легче. Пусть мы обычно и не привязываемся к оставленным мирам, но всё же они на нас влияют. И потому, если проводишь в одном и том же мире достаточно времени, интерес к нему может быть весьма силён, так что я могла рассчитывать на снисходительность друга.

— Там все от нас ушли, — поделился Исель. — И двое носителей, и ЭТОТ. К сожалению, преследовать их оказалось затруднительно. Мало того, что путь отхода был явно продуман заранее и у них оказались защитники, так ещё и к дому, куда открыли Портал, подкатили местные силы охраны порядка. Поэтому решено было не рисковать, и Портал почти сразу же закрыли, как только все наши в него вернулись.

— Вот оно как! А новый ещё не открыли?

— С новым проблема. Понимаешь, Поток пройдёт куда ближе, чем мы рассчитывали. Остров придётся отвести в сторону, а Портал решено открыть прямо на нём, чтобы не терять зря времени.

— Значит, коридор к Звёздному восстановят не скоро?

— Нет. Сочувствую.

Я всем своим видом выразила подобающее случаю огорчение и вернулась к действительно интересующей меня теме.

— И где же намереваются открывать новый Портал? Я что-то не припомню на Радужном подходящего места.

— А старые склады? Огородят, чтобы никто случайно не пролез, и всего делов. Да и всё равно во время Потока никто наружу лишний раз не высунется.

— Они ещё целы? Там же вроде собирались Арену строить.

— Собирались, и сейчас собираются, но пока ещё руки не дошли. Так что самое подходящее место.

— Спасибо, Исель. Ну а сейчас давай поболтаем. Скажи, ты уже был в Музыкальном дворце? Что там исполняют?

План действий уже почти сложился в моей голове, дело оставалось за малым — объяснить специально занимающимся этим Формировщикам, зачем мне нужна уже использованная Личина, когда выпускать меня в тот мир никто не собирается. И я понадеялась на то, что утро вечера мудренее. Но только когда гости разошлись, и у меня наконец появилось свободное время, я ужаснулась тому, что задумала. Обмануть всех, пойти против прямого приказа, подвести Наставника… и всё ради чего? Чтобы, оказавшись в том мире, совершить преступление ещё худшее? Настоящее предательство, если подумать.

Хотя… почему попытка освободить наших, не убивая носителей, обязательно должна считаться предательством? Плохо другое — я не представляю, как это сделать. Наверняка представляет Бошняк, благо всё придумано не им, его заслуга только в том, что он научился делать это силой. Но как-то заставить его, пойти с ним на какое-то взаимодействие, вместо того, чтобы уничтожить его безо всяких раздумий — вот это и будет самым настоящим предательством.

Но что делать, если я не могу иначе? Веками женщины предпочитали конкретных мужчин всяким абстрактным идеям верности и чести. Вспомнился Макс — его улыбка, когда он бросал на меня быстрые взгляды, рисуя мой портрет, сильные руки с широкими ладонями, запах его любимого одеколона… Даже от мысли о нём становилось теплее. Ради одной Жени, как бы я ей ни симпатизировала, я бы против своих не пошла. Но Макс… Макса я бросить не могла.

Как они там сейчас? Вспоминают ли обо мне? И что обо всём происходящем думает Макс? Они с Женей спаслись, слава всем вышним силам, если таковые есть. Но без помощи едва ли протянут долго. У Охотников большой опыт поиска и полное отсутствие сантиментов. Но мысль о том, что Макс может умереть, вызывала такую боль, что и впрямь лучше уж нырнуть в Поток.

Завтра, твёрдо сказала я себе. Завтра я что-нибудь обязательно придумаю. Нет таких проблем, с которыми нельзя было бы справиться, если приложить достаточно сил и фантазии. Никто не ждёт от меня подвоха, это мне на руку, я могу лгать напропалую и мне, скорее всего, поверят. А там — как решит судьба.