Огонь его ладоней

ГЛАВА 7

Отрыдавшись, я умылась, пришла в ужас от собственной распухшей физиономии и привычно спасла себя в работу. Разобрала личку, вгрызлась в справочник, который давным-давно обещала профессору Огневу из Номон-Центра, но работа сама по себе двигалась медленно, а уж после потери моего родного терминала вообще встала намертво.

Я отправила скан карты профессору Сатуву, со своими пометками и коротким пояснением, как эта карта ко мне попала. Начала более детально разбирать таммеотский. Учебная программа была построена на изучении легенд об Узорчатой Башне, таким образом изучающий проникался еще и древней культурой Таммееша. Ну, это было еще и интересно, динамичный очень сюжет: заговоры, правители, внебрачные дети, контакты с чужими расами. Большая часть событий — подтверждена официально из разных источников. А последняя правящая фамилия, Этонкори, правят до сих пор — губернатор планеты, губернатор локали, их помощники — можно сказать, здесь сохранилась теневая монархия: на более низких должностях могут попадаться не принадлежащие Семье личности, их могут даже занимать инопланетники, те же гентбарцы-кисмирув, но с определенной ступени пробиться выше — нереально. Хочешь строить серьезную карьеру в чиновничьем аппарате Земной Федерации — улетай с Таммееша. Здесь ты выше губернатора округа не прыгнешь.

Невозможно торчать в своем номере безвылазно. После короткого сна я решила пойти поплавать, только не в нашем бассейне, а в море, и чтобы парус и снова ветер лицо, а потом чтобы все тело болело от внеплановой нагрузки. Я надеялась, что на террасе нет никого, все собрались куда-нибудь на очередную экскурсию — сообщения от Таськи я гордо игнорировала, а в них наверняка ведь были среди прочего какие-нибудь призывы поехать туда и посмотреть то, — так вот, моя надежда сдохла в корчах: все были на месте.

Антон со своей девушкой. Крис с Татьяной. И Таська со своим красавцем. Глаза бы мои их не видели. Но пришлось отвечать на приветствия: доброе утро. Какое же оно доброе! Убила бы.

— Эля, мы собираемся в Облачный Город, — жизнерадостно защебетала Таська, как будто не было вчерашнего скандала. — Ты с нами?

Вот это она умеет, глазки невинные делать дизайна «ачотакова». Поссорились — ерунда. Ее партнер — язык не поворачивался назвать кисмирува парнем, — пытался рассорить одну пару и собрать вторую, как будто мы не живые люди, а деревянные фигурки — ерунда. Все прошли, все забыли, сегодня едем развлекаться.

— Нет, — хмуро ответила я.

— В Небесном Дворце Облачного Города есть старая звездная карта Аркатамеевтана, — выговорила вдруг Татьяна, при этом она на меня не смотрела, и я растерялась, этой-то зачем меня на поездку выманивать…

— У меня… — я хотела сказать, что у меня другие дела, но Крис заметил мимоходом:

— Если путеводитель не врет, этой карте почти пятнадцать тысяч лет. Тебе будет интересно, Эля.

— На обратной дороге Дракона проведаем, — сообщил о дальнейшем плане Антон. — Он где-то там рядом киснет, надо разбавить его тоску зарядом бодрости.

А Митирув скромненько рассматривал собственные ноготочки, но я успела уловить его коротенькую улыбочку. Вот откуда ветер дует! Вот он чего хочет, сводник, — подсунуть мне этого их Дракона, раз уж с Антоном и Крисом ничего не выходит. Чтоб его порвало пополам!

— Какого черта ты со мной любезничаешь, Крис? — резко спросила я.

Как хотите, но в эти гентбарские игры я не играю!

— Я любезничаю? — искренне изумился он.

— Ты любезничаешь? — мгновенно сделала стойку Татьяна.

— Эля, ты свинья, — сообщила мне Таська.

— Кто бы говорил, — вспыхнула я. — Знаете что, езжайте к этой карте сами, я ее в информе посмотрю.

Я ушла, долго бродила по пляжу, добралась до камней, откуда меня забрал в полицейский участок Чинкре, сидела там, смотрела на море и жалела себя. Курорт, называется. Развеялась, называется. Улететь отсюда, что ли. Что там с обратными билетами?

С обратными билетами был полный порядок, челнок на Таммееш-Орбитальную-7 уходил завтра утром. Оттуда — бросок к дальней пересадочной, а уже оттуда к Нивикии кружным путем, на перекладных, как-нибудь.

— Подтвердить бронь? — ласковым голосом осведомилась система.

Я замерла в нерешительности. Все-таки, поступок не из простых. Таська очень сильно обидится, я на ее месте обиделась бы совершенно точно. А может, Митирув и хотел, чтобы мы поссорились. Чтобы никто ему не мешал быть с Таськой, а я же мешаю, это очевидно. Много хочет, мало получит!

— Отменить, — отдала я команду системе бронирования и выкатила на экран сведения по старой карте Облачного Города.

Побывать на Таммееше и не посмотреть на знаменитую карту, которой почти пятнадцать тысяч лет — верх глупости. Не будем совершать глупости, решила я, и записалась на ближайший транспорт к Облачному Городу.

При переводе с одного языка на другой всегда происходят потери и искажения. Именно поэтому мы, археологи, учим языки тех рас, с чьими артефактами работаем. Легко ошибиться. Внести путаницу, которую потом не разгребут и за века. Дамеевтан переводят как Nuba Urbo, Облачный Город, отчасти и потому, что он полукольцом обнимает вершину горы — три тысячи километров над уровнем моря, но перевод, как водится, неточный. Город-в-облаках, Город Поднебесья, Небесный Город — тоже не до конца верно.

Столица огромной галактической державы Аркатамеевтана, включавшей в себя несколько сотен освоенных планетарных систем, не могла носить такое название. Слишком просто. Слишком приземленно. И в названии, если вслушаться, действительно собраны и Небо, как нечто высшее, довлеющее над всей Вселенной, и Благодатное Облако, как средоточие жизни, и Гора, как символ безграничной власти.

Знаменитая Узорчатая Башня — дворец правителей и по совместительству административный центр — комплекс построек на собственно вершине. Издалека — громадный черный шпиль, пронзающий небеса. Судя по снимкам интерьеров, узорчатый он только внутри — знаменитая таммеотская стеклянная мозаика покрывает каждый сантиментр поверхности. Но снаружи — всего один цвет, черный. Очень эффектно смотрится на фоне цветного неба, полыхающего звездным великолепием даже в дневное время…

Пятнадцать тысяч лет тому назад. На Старой Терре носители разума все еще бегают в шкурах с дубинками. А здесь, на Таммееше, уже стоит Узорчатая Башня, и космические корабли бороздят Простор. Но это уже вторая волна процветания. Первая пришлась на докосмическую эпоху, то есть, еще пятью тысячами лет раньше. Тогда была создана система Врат, интересная очень структура, объединяющая несколько миров — сначала двенадцать, потом семнадцать, в их числе оказалась и материнская планета оллирейнской расы. Да, и Каменное море возникло тогда же.

Многое утрачено безвозвратно. От Аркатамеевтана, кроме артефактов и обширного пласта героических легенд, осталось всего четыре планетарных системы, причем последние три — новодел, их колонизация переселенцами с Таммееша началась лишь после вхождения в Земную Федерацию. Технология создания Врат — утрачена, да и была ли вообще, споры не утихают до сих пор.

Пробросить гиперканал с планеты на планету — любой инженер скажет вам, что это невозможно. Большие пересадочные потому и строят за пределами планетарных систем, что для точной настройки пары отправитель-получатель любая естественная гравитация выше двух же — смерть. А древние, если верить легендам, ходили как через раскрытые двери — одна нога в одном мире, вторая в другом, мгновенно.

Что-то, конечно, было, никто не спорит. Так давно, что сама память превратилась в смутные обрывки.

Но Узорчатая Башня — стоит, и стоит Город-в-Облаках, Сердце Вселенной, и живут потомки тех, кто их строил когда-то.

Разглядывая древние стены, выточенные из черного гранита, я снова чувствовала знакомый холодок в затылке, как тогда, на Нивикии. Дыхание Вечности, перед которым все мы — ничего не значащие песчинки. Ведь когда-нибудь и от Земной Федерации останется легенда да пара пыльных планет с артефактами…

С Таськой я встретилась в отеле. Пересеклись в центральном холле. Мир тесен: что мне стоило выбрать другое место? Что стоило выбрать другое место ей и всей ее компании? А вот. Свет клином сошелся именно здесь.

Таська была одна на удивление. Я не выдержала ее взгляда, подошла, села рядом. Какое-то время мы молчали, смотрели каждая в свою сторону и молчали. Какие-то ссоры у нас в последнее время пошли нехорошие, тяжелые. Совсем не такие, как раньше. Если продолжим в том же духе, то в самом скором времени от нашей дружбы останутся радиоактивные руины.

Нерадостная перспектива, что ни говори.

— Прости, — сказала я, с трудом заставляя себя смотреть подруге в глаза.

— Прости, — одновременно со мной выдохнула она.

Мы обнялись и разревелись, и словно камень с души свалился, потом пошли на кружку мира — кофе с местным бальзамом, совсем хорошо стало.

Несколько дней пролетело как один миг, а потом мы все вместе решили подняться на Зубчатый вал.

Зубчатый вал проходит высоко над городом, в очень древние времена он выполнял оборонительную функцию: сдерживал всех желающих влезть на вершину горы с тем, чтобы захватить Башню. Во времена просто древние — служил скорее символом, чем реальным заслоном от супостата. Ну, а сейчас, конечно, главное его назначение — развлекать туристов-экстремалов. Древние таммеотские воины бегали по этим крутым ступенькам с легкостью горных копытных, современные туристы ползают как придавленные мухи, — со стонами и матюгами. Три тысячи метров над уровнем моря, получите и распишитесь.

А внизу расстилается бескрайнее облачное море. Таммееш — мир "дикого" климата, от полного контроля над погодой местные жители решительно отказались. Не то, чтобы система климат-контроля была для планеты неподъемной по стоимости, хотя, конечно, затраты на возведение и настройку погодных модулей проели бы изрядную плешь в бюджете. Просто приведение климата к единому стандарту убило бы все туристические кластеры на корню.

"Дикий" климат предоставляет прекрасную возможность организовать развлечения на любой вкус и размер в пределах одной планеты, кроме вакуума разве что, за вакуумом в космос, пожалуйста. С контролируемым такого фокуса уже не получится.

Тур на Зубчатый Вал можно было купить общий, и, между нами, не очень интересный: гид проведет по вылизанным для туристов местам, расскажет легенду, покажет то, что показывают всем, все это можно и в информе в виртуалке увидеть, вся и разница, что своими глазами посмотришь, а не через голографический экран. А вот индивидуальные путевки уже интереснее. Ты просто покупаешь время и один из маршрутов, можно, кстати, выбрать категорию сложности. На себя или на небольшую компанию. Все. Дальше можно делать, что угодно. Хочешь, отойди от входа за ближайший поворот, ставь палатку на террасе и любуйся закатами, а хочешь — заглядывай во все щели. Самые интересные артефакты давно уже собрали и вынесли до тебя, но если что-то вдруг найдешь — предъявишь на выходе, найденное оценят, если оно не представляет из себя чего-то значительного, то разрешат забрать с собой на память, обычно разрешают. Подозреваю, что администрация потихоньку подбрасывает артефакты-новоделы, чтобы туристы не слишком уж скучали и активно поддерживали байки типа "а вот знакомый знакомого племянника бабушки моей двоюродной сестры нашел клочок листка из окаменевшей записной книжки, где от руки написан рецепт счастья". Но это уже, как говорится, издержки тур-индустрии.

Мы-то шли не за артефактами, а за впечатлениями.

Узкая лестница в небо, из облаков в облака, внизу облака — плотные, подвижные, живые. На подножие Города сыплется сейчас затяжной дождик, холодный и мелкий. А в вышине — перистые облака, состоящие из кристалликов льда. Солнце поджигает их золотым огнем, зрелище невероятной, дух захватывающей красоты — огненный облачный узор на фоне пылающего звездами дневного неба. Звонкий говор ручейков, бегущих из-под лестниц вниз, в рукотворные чаши озер, холодный терпкий вкус прозрачного горного воздуха, горьковатый запах цветущих трав, и, внезапно, терранская "горячая" ель, неведомо каким путем занесенная аж сюда. Семечко закатилось в трещину, где и проросло. Теперь по скале тянулось вверх тоненькое деревце, с седыми иголками вместо листьев и алыми шишками, для него, видно, настала весна, пора цветения. Шишки елей, разумеется, не цветы, этим растениям не нужны насекомые-опылители, но на стадии генерации пыльцы они смотрятся великолепно.

Может быть, поэтому елку еще не выдернули, чтобы не засоряла местный генофонд, ведь "горячие" ели очень живучи и способны жить там, где ни одно дерево не выдержит. А может быть, до нее пока еще не дошли руки у городской эко-службы… И вернее всего второе.

Мы остановились передохнуть на круглой площадке, нависающей над обрывом. Крис с Татьяной отошли в сторону, судя по напряженным позам, опять ссорились. Потом поднялись на лестницу выше, видно, не хотели, чтобы их беспокоили. Антон со своей подругой азартно целовались, не замечая ничего вокруг, потом вовсе скрылись в какой-то нише. Вряд ли ниша изначально создавалась именно для любви, но это ничуть не смутило ни парочку, ни саму нишу. Таська же увлеченно слушала Митирува, который что-то ей рассказывал, он здесь уже бывал. А я присела на каменный, поросший древним сизым мхом парапет и открыла обе карты, скан старой карты Аркатамеевтана и скан утащенной мною из полицейского участка копии. Мне не давала покоя мысль, что эти карты чем-то друг с другом связаны, и где-то на таммеотской карте есть фрагмент, полностью соответствующий моему огрызку. Нивикийцы вымерли примерно девять тысяч лет тому назад, судя по останкам, внезапно и сразу все, на всех мирах… Аркатамеевтан тогда уже существовал. Да, очень далеко от Нивикии и в начальной точке своей сборки, пока еще в пределах одной планеты, но…

Эта их система Врат.

Каменное море.

Артефакт, давший продышаться патрульному крейсеру Федерации в пространстве Улитка.

И чертов гентбарский малари, содержащий все тот же межъязыковой омоним, но без неприличного, как в чинтсахе, значения. И с удвоением гласных в срединном слоге, характерных для таммеотского, но в целом редко встречающимся и в чинтсахе и в малари и в нивикийском.

— Митирув, — окликнула я неожиданно даже для самой себя, — а вы малари знаете?

— Допустим, — отозвался он и настороженно спросил: — А что?

— Улиитка. Что означает?

— Вы опять за свое? — он стиснул кулаки так, что в суставах хрустнуло. — Ну, знаете ли, доктор Разина!

Ему вспомнилось, как я Таську подучила говорить "доброе утро" на чинтсахе. Мне тоже это вспомнилось, задним числом даже стало стыдно, но сейчас речь шла не о том. Я подняла палец, перебив его:

— В нивикийском "улииткара" — это "честь и гордость", формула вызова на личный поединок. В чинтсахе — неприличное ругательство. А в малари, Митирув?

— Улииткаис разве что, — сказал он неохотно. — Но это больше к свитимь и чабис… свод правил воина… как-то так. Устаревшее, сейчас так не говорят, только в детских сказках. А что?

— Спасибо, — поблагодарила я и снова уткнулась в терминал.

Похоже, омоним — это только с русским языком, потому что слизень-с-ракушкой-на-спине очень уж сильно выбивается из ряда: неприличное название мужского органа, свод правил, вызов на смертельный поединок.

Это у гентбарцев крылатые мужчины — не бойцы, а только производители. Для войн существует целых три узкоспециализированных гендера: свитимь, тальпе и чабис. А у всех без исключения млекопитающих рас Воин, Отец, Защитник, Мужчина — синонимы. Нивикийцы — млекопитающие. Вложившие свой язык в один из гентабрских народов. А трансформация слова одного языка в ругательство на другом языке — обычное дело, когда носители этих языков не желают жить друг с другом мирно. Малари — компактно проживающая общность, с чудесной славой забияк и головорезов.

— Тася, — сказала я, чувствуя знакомый азарт, — ты таммеотский лучше меня знаешь, можешь привести какое-нибудь слово из линейки "честь", "гордость", "война", "кодекс чести", "свод правил". Может, какие-нибудь устаревшие слова из списка.

— Я поняла, — Кудрявцева почесала в затылке. — Но, Эля, не слишком ли смело?

Я от избытка чувств начала прохаживаться вдоль каменного парапета. Во-первых, лучше думается, когда двигаешься. Во-вторых, предположение и впрямь было слишком смелым, а главное, не подтвержденным ничем. Просто догадка. Которая может оказаться — и, скорее всего, окажется, — обычным рабочим шлаком.

В археологии так сплошь и рядом. Тебе показалось, что наткнулась на сенсацию, и ты тут же подхватываешься бегать кругами и кричать, а потом выясняется, что никакой там сенсации, обычный профессиональный самообман, подгонка фактов под вспыхнувшую в мозговой яме теорию, нежелание расставаться с удобной версией…

— Вы о чем? — потребовал объяснений Митирув.

— Возможно, нивикийцы контактировали с таммеотами, — озвучила я свою гениальную мысль. — Но эта версия требует подтверждения… и если мы… ой! Блин!

Я споткнулась о камень, сунулась головой вперед, судорожно вцепилась в парапет пальцами и не улетела вниз только чудом. А вот мой терминал полетел! И улегся на край камня нижнего ряда. На самый край! Еще чуть-чуть, и сорвался бы вниз, а там его ищи свищи, заказывай поиск стоимостью в три солнца. Голографический экран издевательски развернулся, показывая карту Аркатамеевтана во всей ее первозданной красе.

— Твою мать! — расстроилась Таська. — Элька, ну, тебе везет!

— Сама вижу, — уныло сказала я.

Я унижалась, объяснялась, просила не держать на меня зла и не включать штрафы за сорванные сроки переводов, недоделанную статью, незавершенную классификацию. Скорбно клянчила копии последних, разосланных по адресатам не из локали Таммееша, документов и сканов. Качала из облака нужные приложения, настраивала их под свои параметры. Сегодня утром получила последнее письмо со вложениями. И вот. Опять! А самое главное, зло сорвать не на ком, сама виновата!

— Я его достану, — решительно заявила я.

— Не глупите, доктор Разина, — попытался было остановить меня Митирув, но где там!

Элька загорелась вернуть себе свою драгоценную машинку. Элька полезла ее доставать.

Для начала я перегнулась через парапет, насколько хватило роста. И не достала! Обидно.

— Не дури, — сказала Таська. — Пошли, позовем Антона или Криса, им роста хватит.

— Да чего людей отвлекать, — сказала я, заодно припомнив Танину ревность — достанет Крис мне терминал, а потом достанется — и Крису, и мне.

Ну, а у Антона совершенно точно есть сейчас занятие куда интереснее чужих терминалов за бортом!

Каменная стена Зубчатого Вала уходила вниз не строго вертикально, а под довольно пологим углом. За тьму веков в трещинах и межстыковых швах проросли семена низких, но крепких на вид кустарников, и даже деревьев. Если осторожненько, если аккуратненько…

Я перелезла через парапет, легла на живот и потянулась к терминалу. Еще чуть-чуть. Еще!

— Элька, не дури, — сердито выговорила Таська, придерживая меня за ноги. — Вылезай!

— Мне чуть-чуть! — крикнула я, и потянулась дальше.

Палец коснулся корпуса, еще немного, и я бы схватила злополучный прибор, но он проскользнул мимо ладони и полетел вниз, сверкая экраном. Я на рефлексах дернулась следом, и в ужасе почувствовала, что камни подо мной едут, ускоряясь с каждым мигом.

С диким криком, цепляясь за все, что попадало под руки, я полетела вниз, где и приложилась башкой о что-то твердое. Мир померк, и только в ушах стоял дикий Таськин крик:

— Элька-а-а!

Я очнулась с дикой болью в затылке и бешеным изумлением от того факта, что жива. Повезло. Я со стоном села, обхватила пострадавший затылок ладонями, поскулила от жалости к себе. Подняла голову. Старая, обомшелая, поросшая кустарником стена возвышалась надо мной неприступной махиной. Жуть брала при одной мысли, что я сверзилась с такой высоты. И даже ничего себе не сломала. Голова вот только… ууууууу, как бооольно… О вон тот пенек, наверное. Спасибо, что не о камень.

Склон ощутимо уходил вниз, и где-то там внизу звонко бормотал ручей. А в залежах опавшей листвы следа не было от моего терминала. Я поняла, что буду искать его тут до самой смерти, и впала в жесточайшую тоску.

— Чиуик, чирик, — сказала надо мной тоненькая серенькая, с алым просверком на крыльях, птичка.

А мне послышалось "чисвирикипи". Дословно: "глупая женщина, пролюбившая все свои достоинства". Я мрачно кивнула сама себе. Против фактов не поспоришь. Меня царапало что-то еще, но что…

Потом вломилось в ошалевшее от боли сознание: Таська и Митирув должны были орать со стены в оба голоса, пытаясь понять, жива я еще или уже нет.

Никто не орал.

Вообще.

Сразу вспомнились таммеотские детские ужастики о блуждающих Вратах — упала, провалилась, выкатилась в другом мире. В мире, где вообще, может быть, цивилизацией и разумом даже не пахло. Мама!

— Тася, — неуверенно позвала я. — Таська!

Следующие полчаса я металась под стеной и звала подругу. Никто не откликнулся. Потом я стала звать Криса, Антона, Татьяну, кого-нибудь вообще, — никакого отклика. Голос глох, теряясь среди жидкого туманчика, обнимавшего деревья.

А ведь рано или поздно день закончится, станет темнее. И холоднее. Холод я чувствовала уже сейчас. Здесь, у Зубчатого Вала, природа дышала глубокой осенью, даже запахи были осенними — сырыми, прелыми, грибными.

Внезапно я увидела что-то белое. Подошла ближе — Таськин летний сапожок! Точно ее, она обожает белую обувь.

— Тася! — закричала я в панике. — Та-ся!

Если сорвалась и она тоже… Но Кудрявцеву я нигде не видела. Пошла кругами от места своего приземления, наткнулась на Митирува.

— Сломал, — угрюмо сообщил он мне, рассматривая выгнутую под неестественным углом ногу.

Я выругалась.

— Дайте гляну. Я умею.

Он вдруг вцепился в меня с такой силой, что я вскрикнула: боль от его пальцев отдалась в голову. Здорово меня приложило, все-таки.

— Потом, — быстро сказал Митирув. — Потом посмотрите. Найдите Тасю!

— Вы вместе упали, вы видели, куда?

— Не знаю, — он приложил узкую ладошку к затылку и вдруг расплакался, лицо у него от слез стало совсем детским, кукольным:- Найдите Тасю, Элина! Найдите ее!

— Сейчас, — торопливо сказала я, — сейчас!

Слезы для гентбарца-кисмирув в таком молодом возрасте — это нормально. Он не мужчина, ему не нужно держать покерфэйс, кроме того, слезы у них являются реакцией практически на любое сильное душевное потрясение; старшие — имею в виду, совсем уже в возрасте, — еще могут держать себя в руках, а Митирув… господи, сколько ему, двадцать один, ни о чем.

Я озиралась, пытаясь найти Таську, и вдруг увидела ее. Она лежала в кустах без движения, я с воплем кинулась к ней, увидела закрытые глаза, кровь в уголке рта и был миг, когда я не жила: показалось, будто подруга умерла.

Но нет, она дышала, тяжело, с присвистом, но дышала, и вроде как шея, позвоночник были в порядке, потому что будь они не в порядке, я бы увидела. Но без сознания. И кожа мертвенная, и никакой реакции на голос, и лежит нехорошо.

— Что с ней? — крикнул Митирув, и я отозвалась:

— Жива.

Музыка разорвала тишину леса внезапно — мрачные, тяжелые аккорды, "Перевал семи ветров", чтоб его. С тех пор ненавижу эту музыку, вздрагиваю каждый раз, когда слышу, да, классика, да, золотое наследие Федерации, но в гробу только слышать, в синих тапочках и белой повязке на мертвых глазах!

Мой терминал нашелся в ворохе прошлогодней палой листвы, целый и невредимый.

— Эля, вы где? — спрашивал Антон. — Куда пропали? На площадке вас нет!

Я потрясенно поняла, что с момента нашего сумасшедшего полета на троих прошло очень мало времени. Минут пять-семь. Не больше.

— Мы свалились, — угрюмо сообщила я.

— Как свалились? Где? Я вас не вижу! Все целы?

— Все целы. Почти… Извини, вызываю спасателей. Потом расскажу.

Служба спасения сообщила, дистанционный скан средствами личного терминала не показал угрожающих жизни повреждений, соответственно, приоритет не экстренный, расчетное время прибытия медицинского болида — двадцать-двадцать пять минут, рекомендации по оказанию первой помощи — такие и такие, а так же к вам направлен волонтер-спасатель, расчетное время прибытия — семь минут, ожидайте.

Я вздохнула, пряча терминал в кармашек. Дурища. Полезла за этой ерундой… А если б Таська погибла?!

— Если она умрет, то и я жить не буду, — сообщил Митирув, не оборачиваясь на мои шаги.

Он сидел рядом, держал Таську за руку, и лицо у него было такое… Я вдруг очень остро осознала, что это — любовь. Самая настоящая. Такая, когда без второго невозможно дышать. Митирув влюбился, может быть, впервые в жизни. Не его вина, что в человеческую девчонку влюбился. Если подумать, у него просто не было шансов. Он же вырос в человеческой семье. Там, в локали Новой России, на планете под сказочным названием Новый Китеж…

— Она не умрет, — мягко сказала я, присаживаясь рядом. — Врачи прибудут через двадцать минут, и еще волонтера направили, этот рядом совсем.

Голова нещадно болела, говорить не хотелось, больше всего хотелось убиться о камни — насмерть. Я нещадно ела себя поедом: Таська свалилась из-за меня, Митирув ногу сломал — из-за меня. Если бы не я…

— Вы так ее любите…

Митирув кивнул с несчастным видом. Потом упрямо вскинул голову: ругай, я же вижу. Ну! Давай.

— Я дура, — сообщила я со вздохом. — И что я полезла… Ну, восстановила бы. Не в первый раз… Я виновата.

— Что я слышу, — иронично сказал гентбарец. — Элина Разина кается перед каким-то кисмирувом.

— Ну… — сказала я неловко, отводя взгляд. — Ну да… я это… была с вами невежлива.

— Невыносима! — подсказал он сварливо.

— Невыносима, — смиренно признала я, и с языка сорвалось совсем уже детское:- Я больше не буду!

Митирув только головой покачал.

Из-за кустов раздался хруст — кто-то шел снизу вверх, наверное, обещанный волонтер.

— Эй, — окликнули нас. — Где вы там?

— Мы здесь! — крикнул Митирув.

Если вы владеете навыками оказания первой помощи, диплом спасателя начиная от четвертой степени, то, по желанию, можете регистрироваться в системе планетарной службы спасения. Они включат вас в список тех, к кому можно обращаться за помощью, если что-то случилось в радиусе ста километров от вашего местонахождения. Многие так поступают, даже на курортах, это серьезный плюс в социальный рейтинг; чаще всего их услуги остаются невостребованными, но бывает всякое, вот как с нами. Мы свалились со стены в не очень удачной зоне, от любой станции скорой помощи машине лететь не меньше двадцати минут, а за двадцать минут все, что угодно случиться может. Здесь, рядом, ниже по склону, располагались лесные домики для любителей уединения, домик мог снять любой турист, по желанию. Наш спаситель поступил именно так, полностью оградив себя от цивилизации в любых ее проявлениях. Но в службе спасения все же зарегистрировался, и терминал держал при себе, на всякий случай.

Пригодилось.

Профессионал, судя по тому, как осматривал Таську, составляя протокол первичного наблюдения. И ногу Митируву посмотрел, обругал мою перевязку, перетянул по-своему. А я слушала его голос, и понять не могла, отчего мне он кажется знакомым. Я не могла сказать, где встречалась с этим мужчиной, скорее всего, нигде, и тем не менее, у меня было, было это странное узнавание.

Волосы. Короткая бородка. Взгляд…

— Январь? — выдохнула я в полнейшем изумлении.

Да, это был он! Тот самый пирокинетик, с которым я пересеклась на Нивикии-Орбитальной. Который не дал торговцу поддельными артефактами меня поджарить из бластера. Он! И он тоже узнал меня, я поняла по взгляду. Узнал!

Таська застонала, приходя в себя. Распахнула глаза, огромные, слепые от пережитого ужаса. И сердце мое упало, разбившись на множество мелких осколков. Конечно же, Таська в моего Января влюбится. Еще бы не влюбиться! Сценарий типичнейший: дева в беде, деву спасает сильный красивый молодой мужчина, искры, чувства, любовь.

Уймись, Эля.

Тебе здесь ничего не светит.

Я опустила взгляд.

И всю дорогу до госпиталя молчала, смотрела себе под ноги, боялась голову поднять. Чувствовала взгляд, горячей волной по коже, но, наверное, сама себя обманывала. Он, конечно же, влюбился в Таську. Что не влюбиться? Красивая, несчастная, спасал ее, первую помощь оказывал…

Эля, уймись…

Сильнее всех пострадала Таська. Ушиб головного мозга, постельный режим под присмотром добрых докторов дней на семь. Ногу Митируву обещали зарастить быстро, мне вообще разрешили покинуть больницу уже завтра. Рекомендовали воздержаться от активного времяпрепровождения. Канцелярский язык документов забавен в своей серьезности.

Таську я бросать не собиралась, а потому сразу же просмотрела варианты насчет пожить с больницей рядом. Пока смотрела, пришло сообщение от Митирува. Он все организовал уже, когда только успел. Впрочем, сломанная нога — не ушибленный мозг, особенно после того, как обезболили.

Уведомил отель, где мы, когда вернемся, и чтобы наши номера не считали свободными, воспользовался опцией «в отъезде по форс-мажорным обстоятельствам». Разобрался со страховыми выплатами, там попытались было вменить нам в вину собственную халатность, но не с тем связались. Так что вместо того, чтобы потерять сумму, сумму мы приобрели, причем по максимуму. Все это Митирув подробнейшим образом расписал мне на три экрана длиной. Вовсе не для того, чтобы похвастаться или произвести впечатление, кисмирув все такие — педантичные зануды во всем, касающемся дела.

Он мне еще подобрал варианты, где остановиться на все те семь дней, пока будут лечить Таську!

Что я могла ответить на это?

Благодарила.

А в коридоре увидела Января. Разговаривал о чем-то с дежурным врачом. Про Таську, наверное, спрашивал. Я поспешила сбежать в сторону и по спуску вниз, в небольшой круглый холл с панорамным окном во всю стену.

На мир неумолимо накатывался вечер, и цветное небо заволокло оранжево-алой заревой пеленой. Больничный комплекс располагался на крутом склоне, представляя собой множество взаимосвязанных террас. Если посмотреть панораму вид сверху, то получалась прихотливые звездчатая структура, идеально вписанная в рельеф. Из окна же видна была лишь западная часть, уходившая вниз, в море саангмаковых деревьев, ближе к горизонту переходившее в настоящее море. Стрелы узких рек, рассекавших зеленые волны, сияли закатным огнем. По одной из них тянулась череда темных лодок. То ли соревнования, то ли просто компания решила прогуляться…

Я села прямо на пол, обхватила коленки руками. Совесть казнила памятью: вот я выпускаю из рук свой терминал, вот он лежит на краю, вот я, дурища, за ним лезу… Короткий жуткий полет вниз, страшные мгновения, когда мне показалось, будто Тася умерла. Как я испугалась за нее!

Слезы Митирува. Он тоже испугался, что Таська умерла, я же видела. Что я взъелась на него, спрашивается. Нормальный он, хоть и гентбарец. Как-то у них теперь все утрясется. Теперь, когда есть Январь.

Тут меня пробрало злыми слезами, но от рыданий я все же воздержалась. Серьезным усилием воли воздержалась, зареветь так и тянуло. Какое-то постоянное, дремучее, махровое невезение, даже слов не подберу, чтобы его охарактеризовать точнее. Стылое одиночество в дальних экспедициях, вот твое ближайшее и дальнее будущее, Эля. Смирись.

Я отправила вопрос лечащему врачу: можно мне уйти прямо сейчас, не дожидаясь утра? На удивление, разрешили. Но с обязательным появлением на утреннем обходе. Да пожалуйста!

С собой у меня ничего не было, так что я даже в палату заглядывать не стала. Митируву отправила сообщение, о Таське справилась у больничной нейросети, к подруге все равно сейчас не пустят, а спать она будет почти все время, пока не поправится. Больше ничего меня здесь не держало.

— Элина! — окликнул меня знакомый до дрожи голос.

Не успела. Не бежать же теперь. Я остановилась, обернулась:

— Да?

Январь не успел переодеться, был все в той же полевой форме, универсальной для пеших походов по лесам. И пахло от него лесом, корой саангмака, лесными травами, и немного озоном унявшейся грозы. Темные кудри, взгляд, в котором можно сгореть без остатка…

— Уже уходишь?

А, тоже больничную нейросеть спрашивал? Зачем бы… Или ему автоматически пришли сообщения, такое тоже могло быть.

— Да, — кивнула я, забыв про все остальные слова.

Мир отдалился, вращаясь где-то там, в миллиардах световых лет от меня. Вот он передо мной, мужчина, от которого безумие разливается по жилам жидкой лавой, и надо что-то говорить, что-то делать, но я не могу, стою столбом, и не могу ничего, ни сказать, ни сделать, и сейчас получится, как с Антоном, — миг возможностей окажется безвозвратно упущен. Я уйду, а он останется здесь. Я потом — в экспедицию, он — к себе на Альфа-Геспин. И всю свою жизнь я буду знать, что есть во Вселенной такой Январь Горячев, и что я сама была дура, упустила, как тогда, на Нивикии-Орбитальной, второй раз упустила, и…

И он вдруг шагнул ко мне, положил ладони на плечи — от прикосновения тряхнуло огнем, коленки подогнулись, — коснулся губами, я ответила… и весь мир ухнул за горизонт событий безвозвратно. Поцелуй в вакууме, черная дыра наоборот, снаружи все застыло как в сиропе, а между нами полетело с сумасшедшей скоростью время, и физически стало больно, когда все завершилось, и мы, оторвавшись, жадно смотрели друг на друга, вбирая в себя взгляд, отдавая взгляд и не умея остановиться.