Огненное дыхание Земли

Глава 6. И снова двойственность

Доктор Кальвин окончательно запутала меня. Она долго вглядывалась в составленную карту, читала её, беззвучно шевеля губами, снимала очки, порывалась что-то сказать, но, сомневаясь, вновь надевала их и возвращалась к чтению.

Я сразу понял, что ей не понравилась карта и ничего хорошего от неё не услышу. Оставалось только терпеливо ждать, надеяться на лучшее.

Ситуация напоминала сцену из фильма: визит безнадёжно больного к врачу, когда доктор долго изучает анализы пациента, результаты медицинских обследований, тянет время, не решаясь произнести вслух страшный диагноз, и таким образом как бы подготавливает его к принятию нелёгкой участи.

Наконец доктор Кальвин в очередной раз сняла очки, положила бумаги на стол, собралась с мыслями и начала:

— Сказать честно, давненько такого не видела. Странная карта. Вначале я решила, что неправильно её рассчитала, но теперь уже так не думаю. Скорее всего, вас ждут непростые испытания, сопряжённые с глубокими переживаниями.

— Хм, — произнёс я, — но ведь в этом нет ничего сверхъестественного. Насколько понимаю, переживания и испытания — это не редкость. Вы же чем-то озадачены. Что не так?

Доктор отвела взгляд в сторону, посмотрела на стену за моей спиной, прищурилась и тяжело вздохнула.

— Как бы это объяснить… — задумалась она. — Неточная она какая-то… В карте я вижу множество двусмысленностей, факторов, двояких по своему значению. Их можно трактовать по-разному… Знаете, бывает так, что смотришь в воду, ну, скажем, в речку. И вода настолько чистая и прозрачная, что видишь дно, хотя оно расположено на глубине метра или двух. А тут — совсем другое: мутно и непонятно. Не то, что дно — руку свою не увидишь, если опустишь в такую воду.

— Понятно, — протянул я.

На самом деле мне, конечно же, совсем ничего не понятно. Хотелось получить более расширенный ответ. Доктор Кальвин это тоже понимала, она снова надела очки, взяла в руки карту и принялась искать что-то в тексте.

— Вот тут, — проговорила она. — Тут есть данные о некоем предательстве… Но нет указаний на то, по отношению к кому будет совершено это предательство. То ли вы кого-то предадите, то ли вас кто-то предаст — непонятно. Кроме того, в карте сказано, что в ближайшее время вы поменяетесь. Скоро, очень скоро, буквально через несколько дней. Резко поменяетесь. Вас ждёт некое потрясение, осознание чего-то важного, что повлияет на вашу жизнь. Но, что самое интересное… — Она запнулась, как мне показалось, несколько смутившись, словно признавая своё бессилие. — Правильнее сказать — самое неприятное, — поправила она себя. — В карте нет даже малейшего намёка на то, хорошие это будут изменения или плохие.

Доктор Кальвин замолчала, ожидая моей реакции. А я не знал, что сказать. Действительно, сказать было нечего. Не ругать же её за то, что карта вышла такая бестолковая.

— М-да, — процедил я, — действительно непонятно.

— Да уж, — с сожалением согласилась доктор Кальвин.

Я вспомнил о шефе и его просьбе, которая привела меня сюда. Перед внутренним взором предстало унылое лицо. Необычайно чётко увидел, как оно становится ещё более кислым, когда я рассказываю о визите к доктору Кальвин. Каждое слово — все эти «двусмысленности» и «неточности» — ещё сильнее расстраивают шефа, заставляя искать замену на предстоящую командировку. Стало жаль его, и я спросил:

— Скажите, а не значит ли это, что мне не стоит предпринимать поездку? Я говорил вам, что собираюсь в командировку…

Доктор Кальвин приободрилась:

— Знаете, мой опыт подсказывает, что чему быть — того не миновать. Насколько поняла, ваша поездка носит сугубо деловой характер, а ваше отношение к работе не ускользнуло от моего взгляда. Я уже давно заметила, что нынешняя профессия для вас не имеет особого значения, не ваше это. Поэтому если вы не вкладываете в поездку каких-то личных интересов, то можно смело её совершать.

— Как знать…

Шеф тут же пропал со сцены. Вместо него воображение захватил другой образ — образ Зои Тельман, образ очень размытый, нечёткий. Но в то же время важный, играющий большую роль. Командировка и неминуемая встреча с Зоей предстали вдруг в несколько ином ракурсе.

Есть ли у этой встречи личностная подоплёка? Не это ли потрясение увидела в карте доктор Кальвин? Хотя — почему потрясение? Почему я решил, что эта встреча будет иметь какое-то значение для меня?

— В любом случае, — она вновь вернулась к бумагам, — я вижу в вашей карте некое путешествие, подозреваю, это и есть командировка. Это наводит меня на мысль, что вы всё равно поедете, даже если этому сопротивляетесь. Поэтому предлагаю оставить сомнения и со спокойной душой собирать чемоданы.

— Понятно. — Я облегчённо вздохнул, словно гора с плеч свалилась.

Поймал себя на мысли, что уже скорее хочу ехать в горы, а вовсе не избегаю поездки, как это было ранее. И чёрт его знает, с чем это связать — то ли я просто не хотел подвести шефа, то ли действительно желал увидеть Зою.

— Что меня действительно смущает, — доктор перелистнула страницу, — так это ваша двойственность…

Я замер.

Теперь уже Зоя исчезла. Точнее, не исчезла, а её образ, который и до этого был весьма размыт, стал ещё более неточным. Как будто бы картина, написанная акварелью, попала под дождь, и тот сначала смазал контуры, а потом и совсем смыл их. Краски разноцветными струйками стекли на асфальт, на полотне уже еле угадывался силуэт человека, который недавно там был изображён.

Место Зои заняла Дейдра. В нашу последнюю встречу она тоже говорила что-то подобное, о двойственности.

Но воспоминания о Дейдре острой болью пронзили сердце, поэтому я лихорадочно искал другую тему для размышлений.

Я тут же подумал ещё об одном обстоятельстве, о деле, которое было очень важным для меня, но о котором никогда и никому не говорил. Это была тайна. Даже малейшее упоминание о ней крайне нежелательно. Утечка информации о деле была убийственна для меня, всё это могло обернуться катастрофой.

Видимо, доктор Кальвин заметила мою реакцию. Она подняла голову, пристально посмотрела в глаза и продолжила:

— Вот эти значения, — она показала лист, исписанный непонятными мне символами, — обычно бывают в картах близнецов — знаке, как известно, двойственном. Со всей уверенностью могу сказать, что для вашего знака они несвойственны, и раньше я такого не замечала в ваших картах. Но вот теперь вижу эту… — доктор задумалась, подбирая слово: — Двуликость! — Найдя искомое слово, даже щёлкнула пальцами.

Я вздрогнул: то же самое слово употребила Дейдра в памятном для нас последнем разговоре. И это уже совсем неприятно. Казалось, доктор точь-в-точь повторяет слова Дейдры.

Доктор Кальвин, похоже, довольна своей находкой, видимо, это слово как нельзя лучше отображает её мысль.

— Двуликость, — продолжала доктор, — чёткое определение того, что я увидела в карте. Но как раз это меня и озадачивает. Откуда в вас это?

Её последний вопрос был, скорее всего, риторическим, адресованным самой себе. Доктор Кальвин не ждала от меня ответа, и я промолчал.

Мне стало окончательно дурно. Сейчас доклад доктора казался отвратительным, будто она залезла куда-то очень глубоко, в потаённые комнаты моей психики, туда, куда даже самого себя пускаю редко и неохотно. А она проникла туда и вела себя вполне по-хозяйски, пыталась разобраться, что и как, расставить там всё по полочкам.

— Знаете, доктор, — нерешительно сказал я, — мне кажется, я услышал уже достаточно, теперь стало всё понятно…

— В самом деле? — удивилась доктор Кальвин.

— Да. И времени у вас отнял слишком много… Пожалуй, мне пора. К тому же, я тороплюсь, знаете ли…

Доктор Кальвин посмотрела на часы.

— Ну что вы! — возразила она. — Время не имеет значения, нужно разобраться в нашей ситуации.

Я спешно поднялся и заторопился к выходу.

— Ведь это же важно! — привела она ещё один довод.

Но я её словно бы не слышал. Торопливо и, возможно, не совсем учтиво попрощался и буквально выскочил из кабинета.

Доктор Кальвин хотела было ещё что-то возразить, но не успела — через полминуты я уже был на улице.